Ocean Drive

«— Просто доверься мне. — Каз, я бы не доверила тебе

и шнурки на своей обуви завязать.

Ты бы обязательно их украл»

Ли Бардуго©

Начало дня казалось таким прекрасным, что Сигма воспринял его как сон. И то, даже сны настолько замечательные ему не снились. Парень проснулся, не сразу осознав, что лежал на мягкой поверхности, под теплым одеялом и в светлом помещении. Несколько минут он изучал белую стену, вспоминая вчерашний день, и только потом начал вслушиваться в происходящее. Сигма догадался, что Федор что-то готовил на кухне, а когда почувствовал приятный аромат завтрака, понял, что голоден. Попытка сесть проявилась резкой, но не такой ужасной, как вчера, болью. Парень подождал, пока она утихнет, после чего встал и направился к Достоевскому. Видеть его возле плиты было как минимум странно. Живя в Равенске, найти мужчину, готовящего что-то дома, нереально. Обычно домашними делами занимались женщины. И Сигма предположил, что Федор жил раньше один, либо же его вторая половинка на какое-то время уехала. Умелые и ловкие движения могли свидетельствовать о постоянной практике в готовке, поэтому второй вариант парень откинул. Если Достоевский будет не против, он мог бы поучиться приготовлению у него. В первой семье ему даже видеть кухню не приходилось, а во второй боялись, что сожжет весь дом. Оставив яичницу на сковородке, Федор повернулся к Сигме, мельком заглянув в глаза и перейдя к нарезанию батона. — Доброе утро, — произнес он. — Доброе, — немного вяло ответил Сигма, с интересом наблюдая за его действиями. — Выглядишь лучше, чем вчера. — Благодаря тебе. — Тело еще болит? — спросил Достоевский, складывая ломтики на тарелке. — Да, но мне уже лучше, спасибо. Федор снова повернулся спиной, разбираясь с яичницей.  — Будешь? — Да. Достоевский разрезал на две половинки желто-белый кружок и мастерски переложил на тарелку, не испортив идеально ровные стороны, потом с краю добавил кусочки жареного бекона и зеленые листы, название которых Сигма не знал, но выглядели они очень аппетитно, что парень даже не думал интересоваться. Еще вчера он думал, что Федор питался одними хлопьями, а если иногда и готовил, то кухня превращалась в настоящий хаос, но нигде не было ни капельки, ни крошки, ни каких-либо следов неуклюжего повара.  Сигма сел за стол и, как и вчера, быстро поедал яичницу, пока Достоевский наливал чай, с маленькой улыбкой наблюдая за парнем. Давно ему не приходилось видеть таких интересных людей, действия которых очень предсказуемы, но пропитаны эмоциями. Сигма безумно был похож на мальчика, который так и ждал, когда его накормят. Федор сел напротив, на минуту задумавшись. Сигма к тому времени доел, а в голове скопилось много вопросов, но задать их Достоевскому почему-то было страшно. Он слишком мало время провел с ним, чтобы знать, что можно говорить, а что нет. Парню совсем не хотелось получить ножом в грудь. — Насколько я понимаю, документов у тебя нет, — выдал вердикт Федор. Сигма покачал головой. — Тебе 17? — продолжил спрашивать брюнет. Несколько секунд парень пристально смотрел на него, гадая, как Достоевский узнал его возраст. — Да. Федор на пару секунд отвёл взгляд, потом снова посмотрел на Сигму, пытаясь найти ответ на вопрос, но решил не мучаться: — Я могу оформить на тебя опекунство, — он подпёр руками подбородок, смотря прямо в глаза. — Если хочешь. Предложение показалось Сигме странным, и он совсем не знал, что от этого изменится, поэтому молча смотрел на визави. Парень уже хотел спросить, осознавая, что люди не умеют читать мысли, но тут же вспомнил, что Достоевский может все: — Если ты согласишься, тот сможешь официально проживать по этому адресу, а я официально содержать и оберегать тебя. А также дать возможность получить образование и найти работу. В несовершеннолетнем возрасте сделать это в Рэйксторе будет сложно, если никого нет. Сигма продолжил вопросительно взирать на Достоевского, только уже гадая, почему он так заморачивался насчёт его будущего. — Оформление займет не так много времени, потому что мы пойдем не в Центр, а в другое место. Не думаю, что ты согласишься писать настоящее имя, фамилию и дату рождения. Сигма даже не знал, что так можно. Если Федор считал правильным поступать таким образом, то он согласится. — Хорошо, — единственное, что удалось произнести парню. Достоевский встал и направился к другому концу квартиры, начав что-то искать в шкафу. После положил на диван джинсы, футболку и толстовку. — Потом можем сходить в ТЦ и выбрать тебе одежду. Сигма ничего не ответил, хотя хотел поблагодарить брюнета еще миллион раз, но язык упорно не поворачивался. Федор заметил молчаливость парня, но ничего не сказал, считая, что такое поведение связано с прошлым, когда первые родители с ним даже не говорили, а вторые не разрешали этого делать без веской причины. Достоевский сделал заметку, что восстановить психическое и душевное состояние Сигмы не помешает. Ему явно не малое придется сделать, чтобы заполучить его доверие. Одеваться приходилось очень аккуратно, поскольку каждое действие отзывалось болью в теле. Но парня никто не торопил. Федор навёл порядок на кухне, а потом оделся сам. У Сигмы перехватило дыхание, когда он снова увидел первый этаж дома. Неописуемая красота. И от мысли, что в Рэйсторе такое можно увидеть абсолютно везде, он начинал медленно млеть. Жизнь резко стала другой. Ещё вчера утром он искал еду, а сегодня гулял по городу с человеком, готовым его защитить. Достоевский больше не задавал никаких вопросов, лишь думал, как обеспечить Сигме максимальную безопасность, и чтобы при этом никто не узнал о том, что Федор правда занялся благотворительностью. Пока они шли, Сигма вдоль и поперек изучал улицы. Раньше такой возможности не было, ведь его в любой момент могли убить или избить. Приходилось прислушиваться к каждому шороху и всматриваться в каждую тень. Его удивляло, что рядом с Достоевским он действительно ощущал себя в безопасности. Место, в которое они пришли, было похоже на контору. Она находилась на краю города. Оказавшись внутри, Сигма увидел единственную девушку и несколько столов, занятые не малым количеством бумаг. — Кейт, оформи на него документы и постановление, — холодно произнес Достоевский, даже не думая поздороваться. Сигма вздрогнул от такого голоса, а взглянув на ледяной взгляд, вовсе задрожал. Девушка окинула обоих изучающим взглядом. Ее даже не удивило такое обращение. — Федор... — медленно начала Кейт, — давно не виделись. Ну и кого ты привел с собой? Не знала, что ты на работаешь на них. Сигма насторожился. — Ты не знала, потому что я ни на кого не работаю, — устало и все так же холодно бросил Достоевский. — Я почти поверила, что ты добрый человек, — скучающе ответила девушка и принялась за работу. Федор злобно сверкнул глазами, но Кейт либо привыкла к подобному, либо попросту была бесстрашной. Сигма еще больше задрожал, но попытался не подавать виду. Девушка вручила ему несколько листов и продолжила печатать текст на компьютере. Парень принялся изучать бланки. Федор наклонился, чтобы пояснить некоторые вещи. Его голос стал тише и не таким холодным. Сигма выдохнул. Он мельком заметил, как Кейт бросила на Достоевского взгляд, так и говоря: «Прекрасный актер». Сигма снова начал впадать в панику и бояться, что его обведут вокруг пальца. Когда он чуть дрожащей рукой закончил вписывать данные, девушка отдала напечатанные листы Федору. Кейт быстро оглядела бланки и с той же скоростью начала щелкать клавишами. Через минуту она вопросительно посмотрела на Достоевского, на что тот кивнул. Взгляд Кейт переменился на недоверчивый, но она отдала листы Сигме. — Ты хотя бы понимаешь, что делаешь? — ее слова были больше похожи не на вопрос, а на упрек. — Доказательство того, что я на не работаю на них. Сигма только спустя время начал осознавать смысл всех слов. — Во-первых, это опасно. Что ты будешь делать, когда Пекка начнет задавать вопросы? — Какое ему дело до отброса в Уэйне? — парировал Федор, будто они говорили о левом человеке. — Допустим, а как будешь объяснять это Брэггу? — Ему тоже есть, чем заняться. — Ты совсем сдурел? Лоренс знает все, что касается его людей. В отличие от остальных, он заботится о районе. Ты не отвертишься от его вопросов. Я, конечно, ни разу не видела, как он пытает людей, но не думаю, что это прекрасная картина. Ты же знаешь его. Он разнесет тебя и этого парня в щепки, — Кейт указала на Сигму, который едва заметно дрожал. — Ты преувеличиваешь, Лоренс глава совета. Если он узнает, я не позволю даже пальцем тронуть Сигму. Пусть настроит всех против меня, я лишь перережу им глотки. Да, Брэгг та ещё проблема, но не думаю, что он будет всем подряд говорить обо мне и моей жизни. Лоренс тоже человек и прекрасно понимает, что такое ходить под дулом пистолета. У него нет причин вычеркивать меня из Уэйна. — Тебя пытались изнасиловать все волки. Но если верить слухам, то ты каждого отправляешь прямиком в палату. Ты серьезно прострелил Питу ногу? — Да. Он заслужил, не надо было нарушать правила. Ты в курсе, что он обрушил стену старой фабрики? И ты неправильно подобрала слова: не изнасиловать, а убить. Да, они все меня ненавидят, но это их проблемы, а не мои. — Кто же знал, что ты заявишься, ранишь Неда и Зеда, чуть не убьешь еще троих одиночек, и все за одну ночь? Они тоже пытались поднять себе статус, чтобы Брэгг хотя бы посмотрел на них, а тебя он принял с теплом и радостью! — Ну раз ты хорошего мнения обо мне, тогда почему считаешь, что я не смогу противостоять им? — Ты понял, что я имела в виду другое. Конечно, я не из отдела, но ты поступаешь с ним ещё хуже, чем люди, работающие на хозяев борделей и тому подобного. При упоминание этого места Сигма побледнел и посмотрел на Достоевского. — Этот вопрос решился ещё много лет назад, у него будет полная безопасность. Как у участника совета, у меня есть жетоны. Если кто-то нарушит договоренность, то я сделаю то же самое. И этот человек окажется не в больнице, а в морге. Сомневаюсь, что кто-то хочет побывать там. — Ты сам сказал, что Оуэн пытался тебя убить. — Но ты знаешь, что сейчас он лежит с пулей в ноге. Пусть радуется, что мне не пришло в голову его убить. — Ладно, сделаю вид, что ты обычный посетитель. Хотя твоя наглость меня поражает. — Замечательно, если помолчишь до того времени, пока мы ней уйдем, то получишь сверху 5 тысяч фрэйков, — раздраженно бросил Достоевский, утомленный спором. Кейт тут же уткнулась носом в работу. Сигма закончил читать листы и поставил галочки в нужных местах. У Федора бланков было меньше, он задумался ровно на секунду и почти в то же время, что и Сигма, отдал свои листы. Девушка продолжила усердно работать. Достоевский посмотрел на парня, пытаясь успокоить взглядом, но чувствовал, что Сигма будет задавать вопросы до тех пор, пока не убедится, что Федор не соврал. Из-за Кейт шанс заполучить доверие парня снова уменьшился. Достоевского это сильно бесило, но виду он не подал. Девушка пошла в соседнюю комнату. Сигме оставалось лишь верить и надеяться на лучший исход событий. Он увидел, каким брюнет может быть жестоким и холодным, но ведь еще вчера Федор сказал: «...это всего лишь маска». Его доброта может оказаться такой же ложью. Сигма не знал абсолютно ничего, кроме его деятельности, но все равно доверился. Парню хотелось прибить себя за наивность, а еще лучше попытаться сбежать. Страх буквально сковывал его. Достоевский назвал причину своей жестокости к Питу, но гарантии на такое же везение у Сигмы не было. С другой стороны, от услышанного становилось спокойнее, хоть определенную часть разговора он не понял. Его задело, как Кейт переживала за него, а Федор пытался убедить ее, что убьет любого за парня. Возможно, весь разговор был подстроен, и девушке плевать на обоих. Кейт вернулась, держа в руках несколько листов из офисной бумаги и ещё несколько из обычной. Достоевский достал тканевый мешочек. «С деньгами, наверное», — подумал Сигма. После Федор положил сверху 5 купюр по 1000. Девушка хитро улыбнулась. Сигма не совсем понимал, за что платил Федор, но не стал задавать вопросы. Выйдя из конторы, парень все также переживал. Какие только мысли не приходили в голову, и он решился задать вопрос: — Что она имела в виду? Сигма рассчитывал, что Достоевский задумается, как бы хорошо соврать, но Федор тут же ответил: — Не все любят меня в этом районе. И поскольку теперь мы связаны, люди попытаются надавить. Поэтому, занимаясь такими делами, многим приходится забывать о близких. Но Лоренс придумал правило. Он для каждого сделал жетоны с инициалами разного цвета. Они обозначают причастность к определенному преступнику. Если ты идёшь против него, готовься, что его «владелец» пырнет тебя ножом. Наказание за ущерб выбирает преступник, причем любое. На обычных встречах убийства запрещены, но если кому-то захочется драться на смерть, то совет устроит и такое. Сигма начал понимать, что имела в виду Кейт, и поверил каждому Фединому слову. Его переживания в конторе показались искренними.  — Спасибо, — сказал Сигма. — Пойдем теперь за вещами? Не будешь же ты в моих ходить, — чуть усмехнувшись, сказал Достоевский. Сигма удивился, что Федор не упрекнул его за то, что лез не в свое дело. А после задумался над его последними словами: Достоевскому не нравилось, что он ходит в его одежде, или наоборот, не хочет, чтобы Сигма чувствовал себя неудобно? Задать этот вопрос он не решился. Они молча дошли до центральной территории. Сигма с ужасом посмотрел на огромные улицы. С рождения являясь интровертом, видеть такой ажиотаж вокруг было тяжело. Он не любил людные места. Заметив на лице Достоевского похожее раздражение, он догадался, что тот тоже не жаловал много шума и толп. Подавив внутренние эмоции, Федор начал рассказывать про мегаполис. Сигма попытался рассмотреть магазинчики и киоски на улицах. По сравнению со всем тем, что он видел, Рэйкстор казался сказкой. Достоевский улыбнулся, замечая, как в глазах Сигмы начал загораться огонек. Парень начал оживать. Медленно, оставаясь все еще хрупким, но самое главное не мертвым. Федор надеялся, что Сигме не придет в голову ненавидеть себя за чувства. Вместе с толпой они дошли до Торгового Центра. Парень с раскрытыми от шока глазами изучал огромное строение, состоящее из 6 этажей, где каждый был высотой по 4-5 метров. Стены были украшены красными и черными полосками на белом фоне, и буквально все кричало о современности Рэйстора. Внутри здание казалось ещё больше. Сигма окончательно потерял дар речи. Федор усмехнулся. Сюда привозили товары со всего мира, что путешествовать ради чего-то нового не приходилось. Великолепные оформление и дизайн удивляли даже людей, живущих здесь всю свою жизнь. Достоевский восхищался не меньше, только не показывал этого. Наблюдая со стороны за Сигмой, к нему против воли пришло осознание: Михаил мог также показывать достопримечательности и крутые места в Рэйксторе, наблюдая за такими же искренними и яркими эмоциями на лице Феди. Достоевский отмахнулся от этой мысли и вновь перевел внимание на Сигму. У того наконец появились слова, чтобы описать увиденное: — Федя, это прекрасно! Я в жизни ничего подобного не видел! Здесь так классно, прямо целый дворец... — парень крутился вокруг себя, поражаясь размерам и разновидностью магазинов Центра. — Изумительно! Достоевский улыбнулся. Он хотел, чтобы Сигма был счастлив. Правда хотел. Федор никуда не торопился, позволяя парню разглядеть все, что захочет. Ему ведь до этого никто не уделял время. Для Сигмы все было по-новому. Совершенно другим, незнакомым, удивительным и ярким. Вся одежда находилась на третьем этаже. Глаза буквально разбегались. Сигма боялся, что в какой-то момент деньги на карточке Достоевского закончатся, но Федор оплачивал покупки с таким спокойствием, будто делал это каждый день. Да еще и просил выбрать парня побольше вещей.  Начали они с футболок. Каких только рисунков на них не было. Большинство персонажей и мест Сигма не знал, поэтому выбирал то, что больше, по его мнению, ему подходило. Достоевский упорно отстаивал свое мнение, что тремя футболками парень не обойдется, поэтому из отдела они вышли с десятью разного цвета. Также они захватили несколько белых, черных и красных рубашек, которые до неприличия прекрасно подошли Сигме. Благодаря большому размеру померить их труда не составило. Федор невольно смутился, увидев перед собой модель. Парень был слишком прекрасен, и даже Достоевского, который, в принципе, на людей не засматривался, затронул в какой-то мере дерзкий и яркий стиль. Дальше они выбирали джинсы и штаны. Сигма пять минут стоял, сверля взглядом одежду. Федор все больше убеждался: этому человеку никогда не приходилось делать выбор. Достоевский потупил взгляд об плитку, думая, как можно это исправить. Парень к тому времени определился, что померить. Если размер футболки оба угадывали по интуиции, чтобы лишний раз не проверять существование ран, то джинсы решили примерить. Достоевский был искренне рад, когда Сигма озвучил хотя бы какое-то предпочтение в одежде. Правда тут же добавил, что понял это, когда Федор одолжил ему свои вещи. У Достоевского всегда все было на размер больше, а из-за его худого телосложения, одежда вовсе казалась на нем огромной. Сигме такой стиль понравился. Когда они один раз определились с размером, парень больше мериться не стал, и уже собирался идти на кассу, но Федор его развернул обратно к стеллажам и вешалкам. Сигма не совсем понимал, почему Достоевский так заботился о его внешнем виде, но спорить не стал. Вскоре он и вовсе получил утверждение: «Я хочу, чтобы у тебя всегда был большой выбор, так что если понадобиться, скуплю весь торговый центр. К тому же я теперь твой опекун и буду заботиться о тебе не только в душевном плане». Парень чуть дар речи не потерял. Федору явно было не плевать. Сигме на один момент стало интересно, сколько Достоевский зарабатывал, раз готов был ради него весь торговый центр скупить. Возможно, Достоевский тогда пошутил, а может и нет. Забрав пару джинсов, двое спортивных и классических брюк, они направились в другой магазин по соседству. Вот там Сигма не смог сдержать эмоций. Достоевский это заметил и сильно удивился, узнав, что у парня никогда не было толстовки. Конечно, в его детстве тоже не было подобных вещей. Лишь иногда брат давал поносить свою. Она висела, как платье, но Федя упорно игнорировал шутки брата, чувствуя тепло, которое сохранила ткань. Сигма продолжал смотреть на огромный выбор. Достоевский тоже по не воле захотел новую толстовку. Он, конечно, помнил, что дома лежали еще около 35, накопились за 3 года жизни в Рэйксторе. Но далеко не все подходили для выхода, на некоторых и вовсе уже не зашивались дырки и не отстирывалась кровь. Поэтому он тут же подметил одну черную с маленькой буквой «X» на груди. Вернув внимание на Сигму, ему пришла одна мысль, хоть Федор совершенно не знал, как парень на нее отреагирует, все равно предложил: «Если захочешь, то можем посмотреть мультфильмы с этими персонажами». Сигма перевел удивленный взгляд на Достоевского. Аргумент для внешнего вида был озвучен, но как парень должен понимать, что Федор собирался сидеть и смотреть с ним мультфильмы? Они тут оба не маленькие дети. Хотя это не факт. Но Сигма все равно не мог представить серьезного, умного и образованного Достоевского за просмотром детских каналов. С другой стороны, если бы все действительно было детским, то вряд ли эти персонажи оказались на кофтах больших размеров. Если уж даже Федор заметил явный вопрос и снова прочитал мысли, отвечать он не стал, а лишь прошел в глубь магазина. Сигма последовал за ним. Абсолютно все толстовки ему понравились. Точнее, его очень зацепила ткань, что на иллюстрации он не смотрел. Нежная, мягкая, безумно приятная. Парень вспомнил, что вчера Федор обрабатывал его раны точно такими же прекрасными руками и, посчитав такие мысли странными, чуть покраснел, но тут же отмахнулся от мыслей и вернул внимание на толстовки. Достоевский лишь гадал, что больше понравилось Сигме. Из интереса решил сравнить их вкусы. Если смотреть по времени, то именно здесь они пробыли самое большое количество. Федор не подавал совершенно никаких возражений. Сигма определился с выбором. Достоевский мысленно усмехнулся: вкус на одежду у них схож. В итоге они взяли пять толстовок для Сигмы и две для Федора. Одну из них парень не выпускал из рук, обнимая, как мягкую игрушку. Достоевский лишь тихо засмеялся. Обувь они выбрали очень быстро и почти без слов, за исключением небольшой лекции Федора, какая будет лучше. Много коробок они не брали, понимая, что все это еще надо как-то донести до дома. Куда убрать эту одежду в квартире, Достоевский знал. У него полно места. Выбор зимнего комплекта они решили оставить на потом. Единственное, что оставалось в приоритете — нижние белье. По какой-то причине при виде этого отдела Сигму сильно смутило. Федор решил на это никак не реагировать, лишь зашел вместе с ним, понимая, что парень самостоятельно с места не сдвинется. Напротив, стоило им перейти черту магазина, как Сигма пулей выбрал все необходимое, даже не посмотрев размер носков. Комментировать выбор нижнего белья Достоевский не стал, поэтому просто оплатил покупку и наблюдал, как парень складывал вещи в пакет. Федор вздохнул и, взглянув на дисплей телефона, чуть удивился. Они пять часов выбирали одежду.  Когда они оказались на первом этаже, Федор почувствовал пустоту в животе, и изучающе посмотрел на Сигму, думая, насколько тот был голоден. Достоевский начал гадать, смогут ли они дойти до дома, но вспомнил, что еды в холодильнике не много, а одними хлопьями кормить парня не вариант. Федор предложил зайти в какое-нибудь кафе или ресторан, которых на первом этаже было как минимум десять. Пакеты были не тяжелые. Поскольку правая рука все еще саднила, большую часть Достоевский нес в левой. Сигме он доверил только маленький пакетик с рубашками, чтобы лишний раз не мучить повреждения. Забавно, но по поводу своих ран Федор ни капли не переживал. Увидев большой выбор блюд, половину которых Сигма видел впервые, парень снова потерял дар речи. Федор в шутку успокоил его тем, что для приема пищи говорить и не стоит. Просидев в кафе еще полчаса, они немного отдохнули. Теперь Достоевский не сомневался, что им хватит сил дойти до дома. Но он догадывался, что уже на входе Сигма ляжет на диван и попросит оставить его прямо там. Федор понимал, что парню нужен был отдых, и полное восстановление займет две-три недели, поэтому завтра не собирался тревожить его так сильно. До Уэйна и до дома они дошли в тишине, которая показалась Достоевскому в какой-то степени уютной и не такой ужасной, как несколько дней назад. Единственное, он надеялся, что не увидит знакомые лица или еще хуже Лоренса. Кейт его не напугала, но видеть ухмыляющееся лицо и слышать какие-либо комментарии по поводу его поступка не хотелось совсем.  Сигма снова начал гадать, по каким причинам Достоевский оставил не малую сумму в Центре. Верить, что Федор серьезно собирался стать родительской фигурой как в материальном, так и в душевном плане, не получалось. Инстинкт самосохранения не позволял. От мыслей, что Достоевский его изнасилует или убьет, становилось плохо. А от представления этой картины вовсе начинало тошнить. Сигма чудом взял себя в руки, не поддавшись панике.  Оказавшись уже в знакомой квартире, парень понял, что выдохся. Глаза начали закрываться. Про все остальное он потихоньку забывал, перекладывая планы на следующий день. Федор налил воды, а потом подал стакан Сигме. Жидкость подействовала положительно. Появились силы, чтобы не откладывать разговор до завтра. Достоевский будто бы и ждал, когда он начнет.  Пакеты остались лежать на входе, и Достоевский не возражал, если еще какое-то время Сигма будет ходить в его одежде. Переодевшись и собравшись с мыслями, парень спросил: — Федь, почему ты столько всего для меня делаешь? Ты же не из благотворительного фонда. У тебя нет какого-то смысла заботиться обо мне. Тебе никто за это не заплатит и не скажет спасибо. Зачем тебе думать обо мне? Федор вздохнул, скорее не от усталости, а от своих мыслей. Ему не хотелось говорить настоящую причину, ведь тогда пришлось бы рассказывать о его прошлом. Достоевский морально не был готов к этому. Поэтому решил ответить кратко и логично: — Потому что я знаю, каково тебе. Когда нет ни семьи, ни друзей, ни денег, ровным счетом ничего, — последнее слово Федор произнес по слогам. — Поэтому я захотел помочь тебе. Достоевский отдавал себе отчет, что Сигма явно не купится на его слова. Возможно, потом он скажет более действительную истину. Парень не ответил, лишь всматривался в лицо Федора. Сигма думал, что его снова охватит паника, или Достоевский сделает с ним что-то ужасное, но нет. Напротив, он увидел, что кроме этих слов есть что-то еще, более светлое и яркое объяснение такого решения. Парень вспомнил, как Федор с грустью смотрел на него и, сидя на ящиках, явно что-то вспоминал. Сигме стало спокойнее, он понял, что Достоевский пока не был готов сказать все. Если бы Федор действительно хотел причинить ему вред, стал бы изображать настолько правдивую печаль? Наверное, было бы логично, что в таком случае, Достоевский, как и со многими, был грубым и холодным. Федор две минуты просидел на краю дивана, прикрыв глаза. Сигма осознал, что своим вопросом задел Достоевского, и теперь ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Удивительно, но даже у убийц есть слабые места и раны, которые ужасно больно саднят. Федор поднялся с дивана и, продолжая думать, устремил внимание на Сигму. — Тебе надо сменить повязки. Парень уже давно забыл об их существовании и только спустя несколько секунд понял, что имел в виду Достоевский. Он снял футболку, пока Федор ходил за бинтами и перекисью на всякий случай. Следы от йода были уже не такими ярким, а повреждения заметно уменьшились. Сигма ясно дал понять своими словами, что не доверял Достоевскому по нескольким причинам. Федор решил действовать очень аккуратно, чтобы Сигме не пришло в голову, что его хотят придушить. Возиться долго не пришлось. Достоевский рассчитывал, что парень сразу ляжет спать, но Сигма как-то вяло и медленно расстилал простыню. Федор решил не зацикливать на этом внимание и пошел в ванную, гадая, что увидит на своей руке. Дверь он не закрыл, а бинты с пузырьком остались на столике рядом с диваном. Увидев Достоевского без футболки, Сигма совершенно не знал, как реагировать. Нет, конечно, он понимал, что, скорей всего, тело Федора не было чистым и здоровым, но количество пластырей, бинтов и кровавых подтёков шокировало. Достоевский никак не отреагировал на заинтересованный, смешанный с удивлением, взгляд Сигмы, а лишь принялся аккуратно развязывать бинты на руке. Стоило им оказаться на столе, как парень вжался в спинку дивана, прикрыв рот, и с ещё большим ужасом, смотря на изувеченную руку. — Тебя ранили... — все, что смог произнести Сигма. — Да, за пару дней до нашей встречи, — кратко ответил Достоевский, чуть морщась от неприятных ощущений. Как же его бесила эта боль. Тем не менее, кричать и плакать он не собирался. Поэтому закончив, нацепил футболку и убрал средства в ящик, как ни в чем не бывало. Сон Сигмы растворился ещё, когда увидел царапины на Федоре. И сейчас парень пытался принять весь этот кровавый ужас. Видеть, как Достоевский мучался, даже при том, что Сигма ему не доверял, было как минимум печально. Возможно, потому, что парень понимал, какие ощущения испытывал Федор, а может хотел его пожалеть, но сомневался, что Достоевский одобрит проявление заботы таким образом. — Я понимаю, что доверие ко мне у тебя появится только через определенное время. Но даже так, если тебя что-то интересует — спроси, не важно на какую тему, если сомневаешься во мне, я найду доказательства, чтобы убедить тебя. Теперь ты можешь считать меня своим старшим братом, — Федя говорил медленно, выделяя некоторые слова и смотря прямо в глаза. — Чтобы не случилось, я постараюсь тебе помочь. Его речь отличалась от того, что было в конторе. Теперь все те слова казались заученными, привычными, пустыми. Сейчас же Федор думал, как выразить свои мысли, слова питали эмоции и были живыми. Именно эти черты заставили Сигму поверить, что Достоевский не врал, что он не головорез, какие обычно встречались в этом жестоком мире. Спокойный, чуть уставший, но такой... Какой-то теплый, заботливый и приятный голос ласкал слух, а смысл слов грел сердце, вынуждая голову забыть про логику. Достоевский мог бы подойти ближе и погладить парня по голове, но понимал, что Сигма, скорей всего, бы отпрянул. Поэтому пожелал спокойной ночи и отправился к себе на кровать. Сигма долго ещё размышлял над словами и действиями Федора. Интуиция также не подавала признаков опасности, а высокий уровень эмпатии ощущал, что Достоевский такой же живой человек, со своими ранами и травмами...