прикоснись

— Мягкие игрушки, люди, любящие своё дело и умные, музыка, искусство… — Чимин перебирал, что любит Юнги. Он очень хотел понравиться художнику, и нужно было сделать это так, чтобы не напугать его. Решено было начать с собственного образования, чтобы было больше тем для разговора, потому что засиживайся Чимин подольше в гостях у художника, между ними, наверняка, повисло бы спустя время неловкое молчание.       Весь вечер будущий актёр провёл в мониторинге чужой странички, выясняя что же интересно Юнги и выяснил, что тот играет на фортепиано, увлекается философией, разными художниками и многим другим, о чём Чимин ещё не представлял понимания. Актёр вздохнул, работы представлялось много и не было уверенности, что это будет стоит хоть чего-то, но хотелось верить. Почти четыре недели актёр провёл над книгами, изредка выходя на учёбу или прогулки с Тэхёном. Слишком много времени уходило на то, чтобы не только прочитать тексты, но и осознать их.       Но была одна проблема. У Чимина не было дела, которое бы он любил. Всю жизнь он проводил либо по указке, либо не особо задумываясь, что же он, собственно говоря, делает. Так и вышло, что того, чем юноша горел, не было. В один из вечеров, когда Хосок с Тэхёном неожиданно пришли к Юнги в гости, а Чимин был уже там, Хосок дал послушать короткий отрывок песни, которую он написал сам, не считая того, что текст принадлежал Юнги. Чимин, честно, не ожидал, что друзья-художники так яро увлекаются ещё и музыкой, что даже и сами сочиняют её и пишут. — Ну как вам? — Хосок смотрел на всех со скромной улыбкой, когда Юнги похлопал в ладоши. Его лицо, подсвечиваемое только тусклой настольной лампой с желтоватым светом, выглядело очень мягким, но искра гордости так и горела в тёмных глазах. — Ты молодец, не ожидал, что так славно выйдет! — Тэхён согласно кивает словам Юнги, Чимин тоже, хотелось бы ему сказать больше, но он не хотел разрушить атмосферу каким-нибудь неверным словом. — Под неё можно поставить танец, кстати! — Чимин едва не давится морковным пирогом (собственного приготовления Юнги, между прочим), когда Тэхён произносит свои слова. Юнги резко переводит взгляд на Чимина, но тот свой отводит на пейзаж на стене, который ему так полюбился. — Я думаю это отличная идея, но только как я окончательно доведу всё до ума, потом предложу знакомым ребятам. — Чимин ещё никогда не был так рад чужому возражению. Тэхён соглашается со своим дорогим и любимым человеком, а Юнги не спорит, в конце концов, его дело здесь маленькое — поддерживать и давать надежду.       Ночью, как только Чимин приходит домой, он пишет Хосоку с просьбой скинуть трек. Художник, ещё под эйфорией от того, что его друзьям понравилось, радостно делится, не спрашивая для чего это нужно, чему юноша очень рад.       Чимин переслушивает около пяти раз прежде, чем решается. Он поднимается с кровати и идёт в просторную комнату, отведенную под личный спортивный зал, но это было не самым главным. Главное, что там было очень много зеркал. Чимин не знал с чего начать, но закрыв глаза и включив музыку, начинает импровизировать. Он так давно не танцевал, что даже возник страх, что не вспомнит, как это делается, но тело, вопреки всему, помнило. И Чимин продолжал на ходу придумывать какие-то движения под музыку, пусть коряво и пусть с ошибками. Открывать глаза было до сих пор страшно, смотреть на себя было страшно и стыдно.       Чимин всегда подавал себя так, будто у него нет никаких комплексов, но они были, как юноша их не старался спрятать. Страшно было показаться смешным, страшно было набрать лишний вес, страшно переесть сладкого и на следующее утро проснуться с краснеющим прыщём, страшно потерять мышцы, которыми можно было гордиться и показывать свою красоту, страшно было потерять саму красоту, а ведь ему уже угрожали плеснуть в лицо кислотой и только бог знает, как Чимин тогда испугался, что не выходил никуда из своей квартиры почти две недели. И теперь было страшно открыть глаза и увидеть неидеальные, глупые и неловкие движения. До последней секунды Чимин так и не смог перебороть свой страх и открыл глаза только тогда, когда остановился. В зеркале на него смотрел очень напуганный ребёнок, над которым смеялись друзья родителей, подросток, которого бросил парень, сказав, что с девушками ему нравится больше, хотя Чимин делал всё, только бы угодить ему, юноша, который не знал, кто он за ярким макияжем, громким смехом, кучей бессмысленных партнёров и безобразным поведением. Чего хочет добиться теперь? Снова расположения другого человека? Снова обмануть всех в том, что он ни от кого не зависит и одновременно может понравиться всем и каждому?       Чимин сел на пол и, закрыв лицо руками, заплакал. Кажется, он никогда не будет в достаточной степени идеальным и таким, каким он должен выглядеть для всех.       Чимин крутит в руках телефон и нажимает на кнопку видеозвонка Юнги, уходя в спальню. Цели беспокойства художника юноша не видел, но и сбрасывать не стал. Юнги обычно поздним вечером спит, чтобы встать посреди ночи, говоря, что в это время у него повышается работоспособность. В момент, когда Чимин готов сбросить из-за долгого ожидания, вызов принимают. Юнги сонный и его освещает только свет от экрана телефона, но он не выглядит злым. — Что-то случилось? Прости, что долго не отвечал, не мог найти телефон, он в одеяле запутался. — Голос у Юнги хриплый и он щурится от через чур яркого света. — Мне плохо. — Чимин опускает взгляд вниз, так, что ресницы отбрасывают длинную тень на щёки. Он не хотел ныть кому-то, но проницательные глаза Юнги, смотрящие, казалось бы, в самую душу, поменяли всё. — Что случилось? Ты плакал? Хочешь прийти? — Юнги садится на кровати, приглаживает непослушные волосы, но это не помогает и локоны волнами падают на лицо. Чимин робко улыбается. Он отказывается от предложения прийти, потому что точно не смог бы удержать поток жалоб. — Я сейчас танцевал. Или просто дрыгался. Попросил музыку у Хосока и почему-то подумал, что могу это делать. — Чимин говорит, будто делится каким-то стыдным секретом. Юнги улыбается, обнажая десна, сердце юноши заливается теплом, а отчаяние немного отступает. — И…ты сам себе понравился? — Чимин только хмыкает, кривя лицо. — Я танцевал с закрытыми глазами. И до последнего не смог открыть. Оказалось, что то, что я хотел из себя представлять лишь образ. В очередной раз. — Юнги на камере убирает руку за голову и хмурится. — Почему ты так думаешь? — Чимин ведёт плечами. — Можно я сейчас буду говорить просто монолог и ты не станешь кричать и сразу сбрасывать вызов? — Юнги сразу кивает. — Можешь не сомневаться в том, что я тебя непременно выслушаю и не стану перебивать. — Голос Юнги звучит очень убедительно и Чимин не хочет ни секунду сомневаться в своём решении. — Я так устал. Я устал метаться от одного образа к другому. Мне так страшно быть некрасивым и перестать нравится всем. Я устал от страха показаться неуклюжим. Я показываю то, что людям, ну, большинству, нравится, а это вечно хорни-мальчик, выглядящий очень наивно. В итоге я и правда такой глупый. Я бесталанный актёр, умею только пить, употреблять и трахаться, у меня никогда не было отношений, в которых мне было бы комфортно, где мне не нужно снова лепить образ кого-то другого, чужого. Я никогда не читал книг, слушал только попсовую и тупую музыку, у меня нет способностей к чему-то, я могу привлекать только тех, кто хочет самоутвердиться и только. И даже теперь я хочу понравиться человеку, которого я просто не заслуживаю. Он рисует, разбирается в искусстве, музыке и он просто прекрасен, как и то, что он творит! Его картины…от них дух захватывает! А я даже не отличу импрессионизм от кубизма, Да Винчи от Ботичелли! Я так хочу быть лучше, чтобы понравится, чтобы меня полюбили! Я больше не хочу, чтобы от меня просто откупались и использовали. — Чимин громко сглатывает и утирает непрошенные слёзы. Юнги проводит пальцами по экрану, словно хочет коснуться и этот жест доверительней и интимней всех возможных. Он снова лежит на подушке боком и складывается ощущение, будто он рядом лежит и успокаивает. — Я забью на все свои страхи и лично набью лицо этому человеку, если он тебя обидит. Ты прекрасен и точно не так глуп, как думаешь! У тебя чистое сердце и добрая душа, ты стремишься помочь всем и каждому, очень переживаешь за друзей, да, ты совершал ошибки, но их совершает каждый и это нормально. Искать себя тоже нормально. И ты точно не должен подстраивать себя под стандарты того человека, который тебе нравится, потому что если кто-то не принимает тебя таким, каким ты являешься, это не твой человек. Ты достоин любви как и каждый из нас. И тебя обязательно полюбят за твою душу, за всю твою индивидуальную прелесть. Как же там было…сейчас вспомню «любить — значит желать другому того, что считаешь за благо…» — Юнги силиться вспомнить продолжение цитаты и Чимин тихо, почти шёпотом продолжает, радуясь, что не зря читал философию. — «…и желать притом не ради себя, но ради того, кого любишь, и стараться по возможности доставить ему это благо.» — Чимин робко улыбается. Юнги восторженно поднимает глаза. — Видишь, ты и философии разбираешься! Это восхитительно. Именно это и хотел сказать. Человек, который любит тебя, точно бы не желал тебе зла, понимаешь? Ты прекрасен собой. Не бойся, постарайся признаться ему в ближайшее время. Это сложно, конечно же это безумно сложно, и тебе может быть страшно, но я, Хосок, Тэхëн, мы обязательно тебя поддержим и поймает, если ты будешь падать! — Юнги снова гладит экран пальцами, создавая эффект присутствия. — А вообще я как художник скажу, что редко кто-то обманывает кого-то, потому что это против всего искусства. — А тебе смог бы понравится кто-то такой же, как я? — Вопрос задаëтся невольно, но Юнги, кажется, придаëт ему самое обычное значение и легко отвечает: — Если этот человек будет честен с собой и со мной, то безусловно, хоть я и избегаю отношений. — Лицо художника снова спокойно и расслаблено. — Хорошо. С-спасибо. Можешь побыть со мной ещё немного? Если тебе не сложно. — Юнги кивает. Он рад помочь, ему и правда не сложно. — Хочешь почитаю тебе? — Чимин несколько раз кивает и Юнги на время пропадает из объектива камеры, слышно только как он открывает шкаф с книгами, включает прикроватную лампу и Чимину хочется плакать от доброты этого человека. — «Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой. Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься…» — Голос Юнги звучал так убаюкивающее, тихо, плавно, с выверенной дикцией. Чимин не знал этого произведения, но он и не хотел ничего больше, кроме как слышать голос художника. Юнги перелистывал страницы одну за другой. Чимин понимал, что ему никогда не достанет смелости признаться Юнги, но больше это не было печалью, раз у него есть право хотя бы находится рядом. Совсем скоро начало клонить в сон, глаза сами собой закрылись, и дремота накрыла с головой.       Юнги заметил, что Чимин стал ровнее дышать, телефон больше никто не держал и было видно только часть чужого лица. Губы художника тронула грустная улыбка. Ему бы очень хотелось помочь юноше почти рядом с собой, но так страшно было выбраться оттуда, куда он сам себя загонял с каждым днём всё глубже. Юнги задрал рукав кофты повыше, смотря на тонкую сеточку шрамов. Это было глупо, как он считал, ведь это не было попыткой самоубийства, но было попыткой выразить эмоции. Это потом ему рассказали, что это никакая не глупость, а самоповреждение и с этим нужно общаться у психотерапевта, но после последнего визита больше идти не хотелось. Просто потом сошло всё на нет само. Юнги ещё раз вздыхает, робко касается мокрыми от пота пальцами экрана, представляя насколько мягкими должны быть эти выкрашенные в розовый цвет волосы. — Спокойной ночи, Чимин. — Чуть шепчет Юнги, закрывает книгу и отключает звонок. Ему нужно отдохнуть, предстоит сложный день.