Пасквилянт из Долины Призраков

Чтобы узнать, кто властвует над вами, просто выясните, кого вам не позволено критиковать. Вольтер

Кардинал Хэлянь И метался по кабинету, поперебирав чётки сверх ежедневной нормы. У него уже болела голова перед приёмом у короля из-за проблем с английским герцогом Чжао Цзином, слишком ретиво охраняющим чужую страну от их чужого мятежного региона, но, когда Его Величество начал напевать в считаные дни разлетевшуюся по Парижу песенку, мигрень стала совсем невыносимой, и он даже малодушно взглянул на огромное окно на уровне четвёртого этажа королевского дворца, но нет… Его роскошная красная мантия на оплёванной и истоптанной мушкетёрами брусчатке? Ну уж нет. Если он захочет свести счёты с жизнью, то захватит с собой минимум пол-Парижа. Верные гвардейцы знают кому и как перерезать горло и утопят столицу в крови cей же миг, а Цзышу расправится с королевской верхушкой. Если престол не станет его, то он будет ничьим. А после аудиенции по всем гулким коридорам его снова преследовали куплеты:

Кардинал ел рамён С госпожой Ли Чон Гён. Он поел на иль цзян, Погулял на мильон.

– Вызовите ко мне Цзышу! – рявкнул он, оказавшись наконец в своём кабинете и хлопнул дверью. – Ваше Высокопреосвященство, вызывали? – спустя полчаса склонился в поклоне перед кардиналом высокий мужчина в чёрном. Чёрными были не только его одежда и плащ, но и длинные волосы, собранные в тугой пучок под чёрной шляпой, и черный эфес шпаги у пояса, и даже его карие от природы глаза казались бездонными чёрными пропастями. Верный слуга, безликая тень, которая возникает в смертоносных сумерках и так же бесследно растворяется на рассвете, таким ему и положено быть. Даже внешность его была непримечательной, словно один из сотен встреченных за день прохожих, увидишь – не запомнишь. Он мог в равной степени быть загорелым приезжим из солнечного Прованса либо бледным неторопливым валлонцем, торговцем-бакалейщиком или гвардейцем провинциального барона, многолицый, неуловимый, бесстрастный, смертоносный, верный единственному хозяину. Двоюродный брат кардинала граф Чжоу Цзышу. – Цзышу, ты уже слышал новые пасквили, которыми развлекаются парижане? – Господин? – мужчина в чёрном выразительно поднял бровь, видимо изъявляя удивление, что лицо столь далёкое от народа вдруг заинтересовалось низменными веяниями. – Про шампиньон? – О, боже! Нет, про рамён. Про какой ещё шампиньон? Во всём Париже никто кроме тебя не знает, что я увлекаюсь шампиньоноводством. – Прошу прощения. Там было про шампиньон… мммм… в другом смысле. – Напой? Чжоу Цзышу непроницаемо смутился, но взял себя в руки и запел приятным баритоном:

Кардинал был влюблен В госпожу Ли Чон Гён. Повезло им в лесу...ммм Откопать шампиньон.

– Если рассматривать с той же точки зрения, что и шампиньон, то куриный рамён считается хорошим возбуждающим средством… И “есть с кем-то рамён” это эвфемизм… типичного взаимодействия между мужчиной и женщиной… – Эвфемизм секса, Цзышу, говори прямо. Нам это не запрещено. Не надо щадить мои чувства. Но эти грязные намёки на то, что мне нужен афродизиак чтобы… Кто посмел! Кто, вообще, в нашей столице мог осмелиться на такое? – Прошу прощения! – тут же склонился в поклоне тот. – Я выслежу виновника и доставлю вам его голову. – Ах, не надо головы. Достаточно поганого языка. Я всё-таки духовное лицо, не стоит мне лицезреть подобное. ---- Неделю спустя Цзышу вынужден был признать, эта загадка выглядит куда сложнее чем на первый взгляд. Складывалось ощущение, что песенка возникла одновременно в разных частях Парижа как по мановению волшебной палочки. В борделе на юго-западе её спела заезжая певица с пипой, на северо-восточном рынке исполнила старая торговка китайской редиской, которая быстро распродала товар, демпингуя ценами, и больше не появлялась, и, хотя на востоке в госпитале Пресвятой Ло Фумен эту песню медсёстры услышали от вполне конкретной пациентки, но та умерла вскоре после исполнения, а тело… а тело пропало. Эта история вообще выбила бы его из колеи. Если бы он сам не был специалистом по личинам и вполне представлял, как заставить тело выглядеть мертвее мёртвого, то… Нет, во Франции не осталось больше никого, кто бы владел искусством изменения внешности из Поместья Четырёх Сезонов. Исключено. Тем не менее, складывалось ощущение, что здесь задействован не просто какой-то одинокий языкастый пасквилянт, а целая группа по предварительному сговору, причём давно окопавшаяся в центральном парижском округе, со своими агентами, осведомителями, явками и путями отхода. Совершенно нагло и беспардонно. Его, как основателя и руководителя личной секретной службы кардинала, такие выводы напрягали. Чтобы под носом у него… да без малейшего прокола и слива… Это надо быть бесплотными призраками, не меньше… Он вспомнил Долину Призраков, мятежную провинцию откуда за последние двадцать лет не было ни одного известия, и одёрнул себя. В последние годы нездоровый интерес к Долине оказывал, исключительно, герцог Чжао Цзин, он же занимался истреблением непокорных призраков с нездоровой фанатичностью англичанина, и похоже имел какую-то мохнатую лапу во французском правительство, иначе чем объяснить такое попустительство со стороны короля. В Тяньчуань же предпочитали не ворошить осиное гнездо, пока его обитатели бродят другими маршрутами. Именно так размышлял Цзышу по пути в знаменитый трактир, где собирался самый неугомонный сброд как из мушкетёров короля, так и из гвардейцев кардинала. Не дрались они только потому, что пойло там было самым дешёвым и крепким во всём Париже, а хозяин строг и силён как чёрт, несмотря на почтенный возраст, умудряясь одной левой выкидывать за порог любых возмутителей спокойствия в любых количествах. Говаривали, что тот продал душу дьяволу за силу, бессмертие и вечную молодость, но, как приближённый к высшим духовным лицам государства, Цзышу был уверен – дьявола не существует. Зачем создавать сложности с хвостатым и рогатым чёртовым отродьем, если сами потомки Адама и Евы способны превращаться в чудовищ похлеще сатаны и по более прозаичным поводам. В архивах Тяньчуань – Цзышу в очередной раз желчно и ехидно оценил идею назвать организацию «Окно в небо», вот уж воистину через это окно его руки отправили в небо не одну сотню человек, в том числе восемьдесят братьев из Поместья Четырёх Сезонов – хранились записи об изменах похожих на ангелочков дворянок, об убийствах совершённых кроткими муженьками, о пытках, насилии, расчленении и других «милых» делишках, которыми любило заниматься демонстративно-высокоморальное французское общество за закрытыми дверями. Начиная от торговцев и простолюдинов до дворян с титулами,столь значимыми в государстве,что их не стоит называть в досужих беседах без необходимости. Он опять вспомнил своих названных братьев и дотронулся до плеча, словно сквозь одежду ощущая татуировку со сливовой веткой, символом Поместья Четырёх Сезонов. Когда они только отправлялись в Париж, это был лёгкий и невесомый набросок, просто напоминание, что по праву главы он несёт ответственность за них за всех. Но сейчас, спустя почти пятнадцать лет ветвь была почти полностью закрашена в черный цвет. Он сумрачно вздохнул и переключился на задание. Сам Цзышу посещал этот трактир только в крайнем случае, не терпел грязные разговоры в набитом под завязку тёмном помещении, насквозь пропахшим дешёвым портвейном. Но тут можно было выцепить самые свежие сплетни и слухи, не привлекая осведомителей и не используя вообще ничего. Просто сидеть за столиком, навострив уши, было достаточно. Знай, записывай на листочек в шаблон для доносов, и каждого второго можно упекать в Бастилию хоть сейчас. Вот и сейчас, стоило ему переступить порог трактира «Бессмертный с горы Чанмин», как его чуть не снесло звуковой волной, исполняемой с нездоровым энтузиазмом как мушкетёрами, так и прямыми подчинёнными кардинала, гвардейцами:

Что хранит медальон Госпожи Ли Чон Гён? В нем не то кардинал, А не то скорпион.

Цзышу даже позволил себе закатить глаза, под чёрной широкополой шляпой всё равно не видно, и шагнул в душный и разгорячённый пьяными телами смрад. За дальним столиком выбил место, отняв грубо сколоченный табурет у уже не державшегося на ногах выпивохи, взял сразу четыре кружки местного вина и приготовился слушать. Новые куплеты здесь не обсуждали, а напевали после каждого тоста так задиристо и азартно, что он и сам поймал себя на насвистывании под нос незатейливого мотивчика с «лилон-лила лилон-лила лилон-лила лилер» после каждого куплета. А вот обсуждали здесь не кардинала, а похождения бравого ловеласа по имени Вэнь Кэсин, который обещал перетрахать всех женщин Парижа, несмотря на наличие либо отсутствие у них мужей, и пока успешно с этим справлялся. Счёт шёл уже на десятки, и местные разносчицы вовсю расхваливали его в деталях… Нет, Чжоу Цзышу ещё не готов писать доклады духовенству в столь физиологических и разнузданных подробностях. Он вдруг вспомнил, где слышал это имя. Так звали дебошира, который помешал их с Хань Ином миссии, заколол одиннадцать человек, а потом трахнул кухарку. Цзышу припомнил, что ни отобранная у него шпилька, ни письмо с рекомендациями о зачислении в роту королевских мушкетёров, не принесли ему никакой пользы. Письмо он сжёг, а вот шпилька… Цзышу снял шляпу, встряхнув прилипшей ко лбу чёлкой, и потянулся к волосам. Тонкая резная нефритовая заколка красовалась в узле из чёрных волос. Он провёл пальцами по её изгибам, впитывая впадины и выпуклости подушечками пальцев, и глубоко вздохнул. Было в ней что-то успокаивающе, по-домашнему щемящее. Несмотря на изысканный узор, она неуловимо напоминала тех чудовищных уродцев, которых вырезал Цзюсяо, когда ещё был жив. В тот раз Цзышу так и не выяснил, кому они предназначались, а потом стало поздно. Так что у него не поднялась рука избавиться и от неё тоже. – Хоть какая-то польза от испорченной миссии, – хмыкнул Цзышу и заказал ещё бутылку бургундского, сожалея, что в Париже не продают сливовое вино.