Смерть и золото

В Вивеке есть комната, построенная из гнилых досок, сбитая наспех ржавыми гвоздями и держащаяся только волей богов — все знают её, но никто не осмеливается даже взглянуть на её обшарпанные стены. Вивек делает незначительное движение глазным яблоком — картинка искажается, плавится в неясные и текучие формы, пока тени не обретают нужные черты. Тот, кто сидит перед ним на подушках, смотрит жадно, глазами завоевателя, и Вивек вскидывает руки — так, как вскидывает руки его тень, сливается с ней в единое целое и прикрывает глаза: тишину храма сменяет звон браслетов на его щиколотках и запястьях — всего на мгновение, но он и сам — мгновение. Тень движется плавно — и он движется плавно, так же, как и каждый раз до этого, умея повторить всё до доли секунды. Его хортатор следит за каждым движением, глаза блестят из-под усталых нахмуренных бровей. Благовония заставляют воздух застревать в горле, но Вивеку нет до этого дела — он больше танец, чем живой мер. На протянутом от ноздри к уху натхе позвякивают три монетки, — айем, сехт и вехк, — а две монетки-золотых глаза поблёскивают из-под полуопущенных век. В Вивеке есть комната, построенная вокруг потухшего очага. Комната, наполненная пылью и пеплом доверху, комната, от которой все отводят взгляд. Вивек танцует, как тысячу тысяч лун до этого, и как будет танцевать ещё тысячу тысяч лун — скованный собственными движениями, не способный выпутаться из собственных сетей. Вивек смотрит вперёд и назад одновременно и видит только Неревара. В Вивеке есть комната, которую Вивек ласково называет сердцем — и больше с лаской ни о чём не говорит, пускай его собеседники — одни только тени. В Вивеке есть дурная комната, которую никто и никогда не отопрёт, потому что, построенная вокруг мёртвого очага, она не имеет двери. Вивек танцует, и танцует, и танцует, принимая одно и то же решение — и когда Айем и Сехт появляются за спиной его хортатора, танец заканчивается: золотые монетки на натхе замолкают навсегда. Ровная и бесконечная прямая его будущего превращает его сердце в потухшие угли. В пустом храме тени расступаются, и Вивек больше не гонится за собственным призраком: замирает, зная, что, сколько бы ни пытался, этого танца ему не изменить. Дурная комната скрипит ветром между гнилых досок, напоминая о себе, и Вивек велит дурной комнате заткнуться — и осекается, вспоминая призрачный звон своих браслетов и острый Нереваров взгляд. Дурная комната усмехается, прежде чем вновь умолкнуть.