Смерть и золото

— Знаешь, а там, наверху, наверняка праздник. Вейрен говорит это уродливой голове сухопутного дреуга, лежащей неподалёку — от лужи зеленоватой жижи, натёкшей из перерубленной шеи, воняет почти невыносимо, но выбирать не приходится: даже с магией сломанные кости лодыжки не срастаются мгновенно. Вейрен делает вдох и долгий-долгий выдох, и боль становится хотя бы терпимой. Костная ткань наслаивается, потихоньку латая перелом — Вейрен чувствует это и морщит лицо. — Хорошо всё-таки, что я смертный, — держит паузу и ждёт, когда голова дреуга участливо промолчит, чтобы продолжить: — пожалуй, провести вечность в твоей компании было бы довольно… Скучно? Вейрен всегда вспоминает это слово, когда думает о бессмертии. О том, как не останется ни одной дороги, по которой его ноги не прошли бы, как не останется никого, чью старость он бы не застал, даже самые удивительные вещи однажды наскучат, и само течение времени сквозь его застывшее тело станет невыносимой вечной пыткой, которую никто не в силах остановить. — …Одиноко, — заканчивает Вейрен с неожиданной горечью. Голова обиженно супится — или он просто хорошо ударился головой, пока дрался с дреугом, — не то что бы Вейрену была какая-то разница. Рано или поздно сундуки с сокровищами, таинственные пещеры, вероломные враги — это всё заканчивается, и остаётся только вечность: большая, необъятная, тёмная вечность из прожитых дней — и ещё большая из тех, что ещё предстоит прожить, никогда не отступающая, всегда стоящая за спиной. — Нам с тобой повезло, — улыбается Вейрен. Где-то наверху неизбежно навсегда становится прошлым шумный праздник, а Ллевана корит его за опоздание. Лодыжка срастается, но боль ещё призрачно сжимает его ногу цепкими пальцами. Голова дреуга одаривает его задумчивым молчанием, и Вейрен весело ей подмигивает: — Нам с тобой никогда не будет скучно.