Смерть и золото

В то утро на небе не остаётся ни облачка, хотя всю ночь, кажется, гудела метель. Вейрен смотрит, как оставшиеся в живых воины расправляются с остатками даэдра, когда слышит, как Мартин взволнованно зовёт его по имени. Отдаёт ещё горячий сигильский камень Джоффри и кидается на голос, не разбирая ничего перед собой, весь состоящий только из тревоги за чужую жизнь. Бело-чёрно-красное марево перед глазами проясняется, и сердце ухает куда-то вниз. «Прощай, Вейрен Велас», — насмешливый синий взгляд, ветер треплет золотые кудри. Вейрен спрашивает, навсегда или как получится, а Жан только улыбается ему и возвращается к своему отряду. Мартин уже на пределе своих сил, но его усилия уходят впустую — магия льётся сквозь обожжённое и израненное тело, только поддерживая его, но не исцеляя. Вейрен падает коленями в залитый кровью снег и осторожно берёт ослабевшую руку в свои ладони. — Сказал… богам подождать, — хрипит Жан. Обгоревшее лицо озаряет дрожащая улыбка. — Ты поважнее будешь. — Что за чушь ты несёшь, — Вейрен нервно смеётся, держась за руку Жана, словно та должна его вытащить из пропасти, — побереги силы, идиот. Поговорим, когда ты поправишься. Жан сжимает его руку в ответ — несильно, всего на мгновение. Вейрен подносит сбитые костяшки к губам и прижимается к ним, прикрыв глаза. — Хотел тебе сказать… — грудь сотрясает лающий кашель, из уголка рта льётся кровь. Мартин останавливается, чтобы выпить зелье, и возобновляет поток заклинания, но никакого эффекта это не производит. Жан качает головой, скосив на него взгляд уцелевшего глаза: — Ваше величество, стыдно просить, но я хочу сказать ему кое-то личное. Спасибо за всё. Мартин кивает, не зная, что сказать, опускает трясущиеся руки и отходит в сторону, принимаясь за других раненых. Глаза Вейрена начинает ощутимо печь от слёз, когда Жан кладёт ладонь ему на щёку. — Ну что ты, — голос сменяется шёпотом, — у тебя всё будет хорошо. Как называют мужа императора? Слёзы текут, и Вейрен не знает, как их остановить. Горло словно сжимает рука в латной перчатке. Жан, свистя воздухом, понемногу вдыхает, чтобы продолжить. — Я кое-что выучил, — откашливает и сплёвывает ещё кровь, остающуюся на губах и идущую маленькими пузырями, — на твоём языке. Os daelhag ohl, — Вейрен распахивает мокрые глаза, — Os daelhag ohl, Вейрен Велас. Ну, хватит, — глаз судорожно дёргается, и с ним содрогается всё тело. Пальцы на щеке Вейрена заходятся хаотичным танцем, — негоже по мне плакать. Лучше улыбнись мне напоследок. Вейрен улыбается, прижимая Жанову руку к своей щеке. С пустого серого неба начинает идти крупный снег. Вокруг становится очень тихо, как под водой — ни звука шагов, ни голосов людей, совсем ничего. — Прости меня, — голос подводит его, и слова вырываются из горла слишком быстро, — прости меня. Почему он не послал Жана обратно, когда только увидел, почему не отговорил, почему не отчитал, как ребёнка, и не рассорился с ним из-за этого до конца жизни — ведь тогда у Жана была бы эта жизнь, а не жалкие мгновения на снегу, пока сознание медленно, но неизбежно покидает его? Почему Жан встретил именно Вейрена, у которого в картах смерть да золото, только смерть всё время не его? Время останавливается и медленно пятится назад. Снежинки летят обратно к небу, кровь втекает в раны, слова превращаются обратно в мысли. Когда-то давно, в прошлой беззаботной жизни, Жан проходит мимо Вейрена, и их взгляды никогда не встречаются. Они не проводят ночь в «Дубе и патерице», не скачут во весь опор на единороге к озеру Румаре в рассветной дымке, не раскладывают карты на парчовом покрывале, не сидят плечом к плечу, каждый думая о своём, и Жан не говорит поцеловать от него Мартина при встрече, влюблённый достаточно, чтобы смириться, влюблённый достаточно, чтобы согласиться прийти и умереть, защищая Мартина. Жан не лежит на красном снегу весь в ожогах и ранах, его золотые волосы не обгорели и не свалялись в буро-чёрную паклю. Os daelhag ohl, Вейрен Велас. Ты всего-то и есть, что эти слова, с которыми все уходят из твоей жизни, не дожидаясь ответа и на самом деле не нуждаясь в нём. Время разматывается в тонкую струну и с оглушительным воем сворачивается обратно. Снег падает и падает, на их головы, Жану на грудь и на шею — и уже не тает. — Выходит, всё-таки навсегда, Вейрен Совсем-Не-Вор, — Жан смеётся, совсем легко, будто вовсе не ранен, — Вейрен Совсем-Не-Вор, ха… Смех замирает на приоткрытых губах, и больше Вейрен ничего не слышит.