Смерть и золото

— Ну… и тогда я оседлал единорога. Жан фыркнул, безуспешно стараясь скрыть смех. Вейрен устало вздохнул: — Нет, это не эвфемизм. Они сидели на втором этаже «Дуба и патерицы». Жан раскладывал гадальные карты на постели, слушая рассказы Вейрена о его последних приключениях. Было уже давно за полночь, на улице уже полтора дня шел дождь пополам со снегом, а снизу доносились приглушенные голоса припозднившихся пьяниц и запахи свежего хлеба и похлебки с мясом и травами. — Как ты вообще меня нашел? — Герой Кватча как безумный шатается по всей провинции, хаотично помогая горожанам, — пожал плечами Жан. Карты показывали черного Гуара, Башню и Золото. — Подумал, что рано или поздно ты снова заглянешь сюда. Король, золотой Череп и Вуаль. Жан собрал карты, задумчиво перемешал, слушая шелест стареньких карт в руках. В окно стукнуло несколько капель дождя, заставив Вейрена непроизвольно вздрогнуть. Разочарованный вздох — выпал Шут, а, значит, все предсказания бестолковые, хоть Вейрен втайне и обрадовался, что карты солгали. — В такую погоду гадать — как играть в шахматы завязанными глазами, — фыркнул юноша, отбрасывая карты на другую сторону кровати, еще не расстеленную — Вейрену не спалось в последнее время. — Так что, как тебе единорог? — насмешливо спросил Жан. Вейрен только вздохнул: — Это правда был настоящий единорог, а не то, что вы, развратники, себе надумали, — ворчание ему не давалось, слишком уж хотелось улыбаться. — Я не развратник, я просто предположил, — пожал плечами Жан. Слишком большая для него белая ночная рубашка немного сползла, обнажая круглое веснушчатое плечо. — У тебя все равно нет никаких доказательств. Вейрен долго смотрел на него, как бы прикидывая что-то в голове, затем бросил Жану его куртку: — Я, по-твоему, врать тебе стану? Идем. — Что, прямо в эту грязь? — жалобно протянул юноша, заворачиваясь в теплое одеяло. Вейрен цапнул колоду карт с кровати и прямо на полу выложил золотое Солнце, красного Гуара и Птицу. — Не раскладывается у него, — фыркнул данмер, поднимаясь и протягивая руку в сторону вороха из подушек и одеял, под которыми скрылся Жан. — Все у меня разложилось. Погода разгуляется, вылезай. К рассвету они вышли к Старому мосту. Дождь давно прекратился — Жан поймал красноречивый взгляд Вейрена, когда облака разошлись и над ними засветили тусклые зимние звезды. Солнце почти не грело, но светило мягким розово-золотым светом, подсвечивая Жановы кудри. Ветер стих — было слышно только журчание воды в речке. Они наполнили фляги и продолжили путь в уютном молчании. В роще Харкейн пахло дождливой сыростью и маленькими сиреневыми цветочками, раскиданными повсюду, как бумажные конфетти на Праздник весны. Вейрен дернул зазевавшегося Жана вслед за собой в мокрые заросли и жестом велел не издавать ни звука. Тот цыкнул, сложив руки на груди, но смолчал. Вейрен ткнул пальцем ему за спину. Единорог стоял как раз так, чтобы его полупрозрачную белоснежную фигуру освещало рассветное солнце, отчего бока его казались персиково-розовыми, а рог во лбу светился нежным апельсиновым светом. — Боги, — выдохнул Жан, — я и не думал, что он существует. Вейрен улыбнулся — неясно, довольствуясь ли своей правотой или радостно, потому что полный восторга Жан выглядел донельзя смешно и мило с приоткрытым ртом и широко раскрытыми голубыми глазами. Ткнув юношу в бок пальцем, он жестом пригласил следовать за собой и осторожно выбрался из кустов, на полусогнутых ногах подходя к зверю и протягивая руку в его сторону. Единорог фыркнул и переступил передними копытами, но, может, узнал Вейрена, позволяя подойти и коснуться мягкой влажной гривы, переливающейся под лучами солнца, как тысячи шелковых нитей. Вейрен взял руку Жана в свою, поднося ее к шее единорога и кладя ладонь с длинными дрожащими пальцами на гладкую белую шерсть, слыша, но не видя, как Жан восхищенно улыбается этому всему, как какому-то чуду. — Ну-ка, — Вейрен покрепче ухватился за шею единорога и в одно ловкое движение оказался верхом. Единорог мотнул головой, но остался неподвижным, с любопытством оглядывая Жана. — Чего ты там ждешь? Садись, он двоих выдержит, — сказал Вейрен и тут же осекся, ожидая вопроса о двоих, но Жан, кажется, не особенно вслушивался. Данмер легко поднял юношу за подмышки и помог сесть впереди себя. — Непривычно, — прокомментировал Жан, пытаясь устроиться на единороге и ерзая на его спине, — раньше как-то не приходилось… без седла. — Это тоже не эвфемизм? — хмыкнул Вейрен, но был прерван низким и протяжным ревом откуда-то сзади. — Держись! — За что? — жалобно вскрикнул Жан, но было уже поздно: гормадный рогатый минотавр, размахивая тяжелым молотом, стремительно к ним приближался. Вейрен ударил пятками по бокам единорога и тот, возмущенно заржав, стремительным галопом помчался прочь из рощи. Сидящий впереди Жан, вцепившийся изо всех сил в гриву зверя, что-то орал, но, в основном, нечленораздельно — или тряска не позволяла складывать вырывающиеся из глотки звуки во что-то осмысленное. Вейрен крепко обхватил гладкие бока единорога ногами и держал Жана в более-менее ровном положении, прижавшись вплотную и почти ничего не видя из-за бьющих по лицу золотых волос. — Все, все, все, — засмеялся Вейрен, когда они, наконец, оказались за пределами рощи и минотавр перестал их преследовать, скрывшись в полутьме деревьев. Единорог потихоньку успокаивался, бодрой рысью идя вдоль озера Румаре, сверкающего под бледным утренним солнышком. — Ну и норов у тебя, ты вроде таким не был… — Ты же водил его к тому человеку, — неожиданно твердо спросил Жан, и Вейрен вдруг замер от неожиданности вопроса. Он не знал, почему это сделал — похитил прекрасное древнее существо, чтобы показать его Мартину, прискакав посреди ночи под стены Храма, и увидеть, как единорог послушно склоняет голову перед священником, прозрачно-голубоватый от снега и лунного света. Не знал, почему так сжималось все внутри, когда Мартин обнимал его за талию, сидя сзади, и прижимался к спине широкой грудью, греясь и грея, и дыша горячо на ухо. Вейрен никогда не был влюблен и испугался, сбивчиво попрощавшись с Мартином перед рассветом и не зная, как отпустить его теплую руку, а тот только улыбнулся, коснулся губами Вейреновой скулы и скрылся за раздвижной дверью своей комнаты, потом наблюдая, как данмер скачет во весь опор прочь, прочь, прочь от того, с кем уже не мог попрощаться. — Да, — хрипло ответил он, наконец, на вопрос Жана. Ему не объяснишь, как горько от того, что Мартину карты сулят спасение человечества и императорский трон, а Вейрену — только смерть да золото. — Я не должен был. Мне нельзя с ним быть. — Что за чушь, — фыркнул Жан, вдруг выпрямившийся и освоившийся на спине притихшего единорога. — Это не только тебе решать. Он ведь принял… твоего единорога? — Вейрен не видел, но слышал, как Жан ухмыляется. — О Вивек, — вздохнул он, придерживая юношу за талию, — дай мне сил и терпения не убить сегодня кого-нибудь.