Смерть и золото

Город проводил его до конца мощеной булыжником дороги, запоздало уцепив лучами желтого света из окон только полы длинного Вейренова плаща. Город смотрел, как он ступает по степи, молчал и хмурился темнотой узких переулков и тупиков. Вейрен снял ботинки, аккуратно отставил в сторону, почувствовав под босыми стопами сухую траву и мягкую пыль земли под ней. — Вот и свидились, мать Бодхо, — одними губами проговорил он и легко улыбнулся. Порывистый ветер колыхнул распущенные длинные волосы — степь ощупывала его лицо, узнавая снова и приветствуя. — Будь милосердна, Матушка. Ветер отогнал с неба черные облака, обнажая темно-синее глубокое беззвездное небо и холодно светящийся круг луны. Вейрен на пробу сделал шаг, другой, плавая в тяжелом и густом воздухе, пронизанном там и тут душным горько-сладким запахом твири. Степь касалась его, обнимала его, брала его за ставшие вдруг ватными руки и водила кругами, пока сухие стебли твирь-травы не изрезали его стопы в кровь. Вейрен опустился на колени и коснулся ладонями земли: — Дай мне то, о чем я прошу. Беленькие хилые стебли обвивали руки, руки обвивали землю — теплую и гладкую, как кожа. От запаха твири было больно дышать, но Вейрен дышал — все глубже, пропуская колючий воздух внутрь себя, чувствуя, как он заполняет легкие и давит изнутри на ребра. «Отдай, отдай мне, отдай мне себя, и я дам людям их спасение», — зашептал ветер ему в ухо, — «поделись со мной кровью, как я поделюсь с ними своим даром, поделись со мной кровью и я награжу их по заслугам. Раздай спасение, раздели его, раздели его поровну, раздели со всеми, как разделяют трапезу на свадьбах. От меня к тебе, от тебя к другому, от другого к следующему, пока спасение не объединит вас в единый организм, не сольет в единую массу переплетенных руками и ногами тел. Из одного тела в другое, от одного тепла в другое, я пройду по городу, пройду по людям, скрепив их союз своими губами. От тебя — сотне, от сотни — десяти тысячам, пока моим даром не завладеет каждый. Дай мне свою руку, и я вложу в них свой дар». Вейрен вытащил из кармана нож с загнутым внутрь тонким лезвием и полоснул по горячей ладони. Блестящая в лунном свете кровь капала на теплую землю, кормя ее и отдавая себя, как жертву. — Дай мне то, за чем я пришел, Матушка, — повторил Вейрен, прикладывая ладонь к земле и чувствуя, как она гудит и дрожит под его прикосновением. Вокруг его ладони трава зашевелилась, выпуская из себя тоненьких кровавых змеек, серебрящихся и переливающихся под луной. «От одной крови к другой, пока не сроднитесь, пока не сошьетесь воедино, от одного жара вспыхнет весь город, от одного города — весь род человеческий». Кровь ползла по его руке вверх, втекала в порез на ладони, скользила по коже, ища пристанища. Вейрен снял плащ и рубашку, пуская дар матери Бодхо дальше, ножом надрезая кожу на предплечьях, плечах, шее и груди, чувствуя, как жар заползает в раны с черной кровью земли, как он становится с нею един. «Неси, неси мой дар, неси мой подарок, как факел несут туда, куда не проникает свет солнца. Неси мою кровь, как несут знамя победившие воины, отдавай мой дар всякому и любому, пока не разделишь его со всеми людьми поровну». Вейрен набросил на плечи плащ, с трудом просовывая в рукава дрожащие руки. Ветер напоследок нежно тронул его горящую щеку и улегся обратно на землю, закапываясь среди сухих трав.