Смерть и золото

Они с Улагом отправились в Скайрим. По дороге орк произносил по дюжине слов в день, и Вейрен, устало плетшийся за ним по побережью, раня босые ноги об острые ракушки и камешки, тоже не решался заговорить. Он стоил немного по сравнению с другими рабами — семьсот дрейков, да и то торговцу пришлось заламывать руки и ныть Улагу о несчастной судьбе талантливого и щедрого владельца такого рискованного в эти времена бизнеса… — Надень. Улаг кинул перед Вейреном небольшие, грубо перешитые из взрослых кожаные сапоги, как раз на его ногу. Зашнуровал тоненькими ободранными пальцами под задумчивым взглядом нового хозяина, сделал на пробу пару неловких шагов — после шахты, клетки да тесной рабской комнатушки в подземельях ходить было непривычно. — Спасибо. Орк хмыкнул, разворачиваясь и продолжая путь. Они оказались на севере через две недели с небольшим. «Оказались» — потому что Вейрен понятия не имел, как заново научиться воспринимать время. Улаг поселил его у обедневшей помещицы где-то между Вайтраном и Солитьюдом: Вейрен водил по карте пальцем, одними губами произнося необычно плавные названия, и понимал, что его жизнь в очередной раз изменилась навсегда. В поместье народу было немного: хозяйка, угрюмая грузная женщина с затянутыми в тугой пучок волосами — огненно-рыжими, с серебряной проседью, — ее сын, юноша постарше Вейрена года на два-три, пьющий без просыха конюх, сутулая круглолицая служанка с немного выпученными испуганными глазами, и ее дочь — светловолосая нордка пятнадцати-шестнадцати лет на вид, помогавшая матери по хозяйству. Если бы Вейрен мог, он бы спросил, куда делся муж хозяйки и почему ее сын прячет за иссиня-черными длинными волосами чуть заостренные уши, но ни рабство, ни путешествие с Улагом не сделали его разговорчивее. Улаг пообещал хозяйке, Эмфриде Золотой Хвост, что Вейрен будет помогать на конюшне, что он и делал — чистить копыта и убирать навоз было не в тягость, если после можно сколько захочешь смотреть на звезды, красть с кухни пирог с персиками и лавандой или наблюдать за тем, как хозяйский сын всю ночь сидит за книгами, освещенный только желтым дрожащим пламенем фонаря. Вейрен хотел было как-нибудь попросить у него книгу, но вспомнил, что сносно читать умеет только на данмерисе, но юноша сам подошел к нему, когда небо в очередной раз стало из багрово-лилового темно-синим, а звезды только-только проглянули сквозь высокие полупрозрачные облака. — Хочешь почитать? Его тронули за плечо. Вейрен по привычке дернулся подальше от руки. — Не бойся, здесь тебя никто не тронет, если сам не напросишься. Ты ведь Вейрен, да? Вейрен кивнул. Свое имя он сказал Улагу, сам удивившись, как трудно было его вспомнить. Орк тогда кивнул, как-то по-особому сжав челюсти, и больше они о Вейрене почти не говорили. — Я Йоллке, — улыбнулся юноша, изящно кивнув головой. Вейрен повторил его жест, вызвав у хозяйского сына тихий смешок: — Об этикете, значит, представление имеешь, а вот читать так и не научился? Не сильно вы, темные эльфы, отличаетесь от местной знати. Вейрен только сейчас заметил, что глаза у Йоллке не зеленые, как сначала ему показалось, а оливково-желтые, немного переливающиеся в тусклом свете принесенного из комнаты наверху фонаря. — Я умею, — хрипло, но уверенно, чтобы не прослыть варваром, сказал Вейрен. — На данмерисе умею, а на тамриэлике — почти нет. Йоллке хмыкнул: — Это несложно. Если твой громила-орк не утащит тебя завтра охотиться на призраков или волков, я тебя научу. Приходи через час после заката и постучи четыре раза в мою дверь. *** На следующий день они с Улагом чуть свет отправились на охоту и вернулись только через три дня, вымотанные и грязные. Вейрен прижимал к груди разодранную от кисти до локтя руку — зверь вцепился крепко, только шесть ударов кинжалом в шею заставили его наконец-то затихнуть. Промычав Улагу что-то на прощание, Вейрен бесшумно поднялся по старой винтовой лестнице в башню Йоллке и тихо постучал по тяжелой деревянной двери. Та приоткрылась совсем немного, сверкнули желтые глаза — и Вейрена затащили в просторную круглую комнату с широкой кроватью, тяжелым столом из темного дерева и большим камином, перед которым сидела, полуобернувшись к ним, дочка служанки. — Это Тригги, — ответил на немой вопрос Вейрена юноша и сел с ней рядом. — Мы читаем про драугров. — Про… драугров? — шепотом спросил Вейрен. — Это мертвецы, — объяснила Тригги, листая книгу до крупной иллюстрации, от которой Вейрена немного замутило. — Ходят по гробницам и охраняют покой своих повелителей. Говорят, каждого, кто к ним спустится, они обгладывают до косточек, а оставшийся скелет потом служит им целую вечность. Вейрен начинал понимать, почему в Морроувинде трупы предпочитали сжигать дотла и хранить в гробницах подальше от дома. — Я хочу почитать, — глухо сказал он, глядя в пол. — Про драугров. Йоллке показал Вейрену буквы, которых тот не знал, и объяснил некоторые слова, понятные только нордам, тут и там встречавшиеся в древнем и трудном для чтения тексте, и тот медленно, строчка за строчкой, осилил целую страницу. — «…И когда ступил я на их хладную проклятую землю, драугр, что был в саркофаге…» Что такое саркофаг? — Это ящик, где лежит труп, — объяснил Йоллке. — Вроде гроба, но из камня. — Понятно, — протянул Вейрен. — «Драугр, что был в саркофаге, затряс в ужасной пляске своими полуразложившимися конечностями и сверкнул во тьме жуткими голубыми глазами. Я отшатнулся в отвращении, но возвращаться и просить моего ярла о подмоге…» — Вейрен затих, выжидающе глядя на Йоллке. — Ярл — это тот, кто управляет холдом, то есть своей землей, — сказала Тригги. Вейрен кивнул. Все трое на мгновение замолчали, глядя на пляшущие в камине языки пламени, пока Йоллке, наконец, не сказал, пожав чахлыми плечами: — Вот бы самим увидеть драугров, да? Тригги прикрыла рот руками и широко раскрыла глаза, став похожей на свою мать, но Вейрен как будто ждал этого предложения, не решаясь сказать это вслух. — Я могу взять кинжал у Улага, чтобы защититься, — быстро сказал он, и Йоллке посмотрел на него со смесью одобрения, восторга и гордости: — Так ты гораздо больше похож на знатного рыцаря, — и эти слова разлились в груди Вейрена приятным теплом. *** Они вышли за полночь, когда уже прилично шатающийся конюх наконец-то вернулся и захрапел в куче сена у конюшни. Вейрен сжимал в руке добротный орочий кинжал, только недавно очищенный от темной волчьей крови и отливающий зеленью в лунном свете. Тригги захватила перекинутую через плечо сумку с припасами, а Йоллке на вопрос, что нужно ему, только зловеще сверкнул глазами и щелкнул пальцами, вызвав сноп горячих искр. До ближайших руин было всего полчаса ходу, но им казалось, что вот-вот рассветет — небо призрачно мерцало над ними бледными полосами желтого, голубого и розового, но до восхода солнца было еще далеко. Торчащие из земли камни, отмечавшие вход в гробницу, тянулись к горящему небу, то там, то тут слышались визгливые крики ночных птиц. — Мы должны туда зайти? — уже зная ответ, слабо спросила Тригги. Йоллке пнул тяжелую каменную дверь ногой, но та не поддалась — только отозвалась низким гулом и грохотом. Вейрен присел напротив замочной скважины и достал из кармана своей курточки согнутую металлическую шпильку, повозился с полминуты, и дверь со скрипом открылась, пропуская свет луны в черное и пыльное нутро кургана. — А ты не из простых, — усмехнулся Йоллке, заходя внутрь и оглядываясь: — Здесь все выглядит… Мертвым. Я имею в виду, совсем мертвым. Тусклый свет проникал снаружи через круглые дыры над их головами: в этих столбах света пылинки висели, двигаясь только от их частого дыхания. Вокруг было тихо — так тихо, что воздух сдавливал виски. Вейрен слышал, как громко бьется его собственное сердце, и вдруг почувствовал, как Йоллке взял его покусанную руку в свою: теплую и мягкую, с длинными изящными пальцами, чуть дрожащими от волнения: — Драугры только в детских сказках живые, — успокаивая то ли Вейрена, то ли самого себя, прошептал он. В руках Тригги появился небольшой лучистый шарик света, который она ловко запустила вверх, под самые своды руин. Там шарик с легким треском раскрылся, и в его мерцающем свете трое авантюристов разглядели довольно просторный зал со сводчатым потолком, барельефыф на стенах, покрытые плотной сетью паутин и оттого почти неразличимые, и целый ряд саркофагов из сине-черного камня, закругляющийся ближе к центру зала. Внезапный стук чего-то сухого о припорошенный пылью пол заставил Вейрена вцепиться в руку Йоллке так, что впервые дала о себе знать полученная вчера рана, обезболенная зельем Улага. Из открытого саркофага вывалилась кое-где прикрытая гниющей костяная рука, до сих пор сжимающая потемневший и притупившийся от старости короткий меч. Вейрен вытащил кинжал из ножен на поясе, указав им в пыльную дымку перед ними. Хозяин руки, впрочем, не заставил себя долго ждать: внутри саркофага что-то задвигалось, заворочалось, издавая сиплое кряхтение. Драугр сделал неуклюжий шаг вперед и пошатнулся на обмотанных плесневелыми тряпками ногах. Запахло гнилым мясом. Йоллке отпустил в миг вспотевшую руку Вейрена, крутя между узких ладоней плюющийся пламенем огненный шар. Драугр повернул то, что осталось от его лица, в сторону детей, поднимая меч из своей отвалившейся руки и медленно, но неумолимо приближаясь. Огненный шар Йоллке поджег драугра на несколько секунд, но пламя, кажется, только разозлило его: мертвец продолжал наступать, переваливаясь с бока на бок и щелкая челюстями. Вейрен сжал в здоровой руке кинжал, сделал шаг вперед и закрыл глаза, чтобы не было так страшно. Драугр издал звук, больше всего похожий на рев дикого зверя: в его черепе застрял глубоко вонзенный орочий топор. — Вы, детишки, совсем жить не любите? — спросил Улаг, не без усилий вытаскивая топор из головы драугра и нанося новый удар. — Ваше счастье, что тут только один остался, а то выносили бы вас по косточке из кургана. Топор опустился на череп драугра в последний раз, и Улаг, вытерев пот с широкого лба, присел на корточки перед Вейреном. Тот смутился от прямого, выжидающего взгляда своего хозяина, и смотрел в пол, не проронив ни слова. — Плохая была идея. Я верну вас в поместье, и утром госпожа Эмфрида с вами поговорит. Как ни странно, путь домой занял раза в два меньше времени, хоть дети и плелись позади орка как можно медленнее. Вскоре небо перестало переливаться красками, и на чернильно-черном его нутре проступили ярко-белые звезды. Улаг шикнул на Тригги и Йоллке, чтобы шли спать, и те мгновенно растворились в холодном и влажном ночном воздухе. — В следующий раз попроси вас проводить. Если Малакат смилостивится, то я даже соглашусь, — устало сказал Улаг, снова заваливаясь спать. Вейрен посидел рядом с ним до тех пор, пока дыхание орка не стало глубже, шумнее и размереннее, и затем направился к башне. Постучал четыре раза — почти неслышно, одними только пальцами, — но Йоллке его услышал. — Значит, правда, — сказал он шепотом, когда они легли плечом к плечу на шкуру саблезуба напротив камина, служащую ковром, — что драугры живые. Было весело, друг. От последнего слова все в Вейрене встрепенулось как-то по-странному, и это чувство заглушило желание рассказать Йоллке про куда более безопасные и приятные данмерские гробницы.