Смерть и золото

У Жана веснушки рассыпаны по плечам, как звезды по небу, если ночь выдалась ясной. Вейрен хмурится от того, что думает об этом, и старается глядеть в потолок, а не на бретона, шутливо тыкающего вейреновым кинжалом в воздух со смешным выражением на приятном молодом лице. — Так ты вор, значит? — спрашивает Жан. Вейрен поднимает брови: — С чего ты так решил? — Просто знаю, — обезоруживающе улыбнулся юноша, отложив кинжал на шелковистую простыню и водя пальцем по холодному изогнутому лезвию. — Все воры одинаковы, в какой-то мере. — Я не все, — буркает Вейрен, отворачиваясь и закутываясь в одеяло, хотя в комнате тепло и даже душно. — Ну разумеется, — тихо говорит Жан, обнимая данмера сзади и утыкаясь носом ему в шею. — Разумеется, не все. Прямо как все на свете о себе и говорят. Вейрен не знал, дремал он или нет — он не спал уже два дня из-за одержимости Иеронима Лекса поимкой Серого лиса. Пришлось привлечь внимание архимага Ганнибала Травена, чтобы неугомонный капитан стражи убрался из портового района. Украденный посох он вернет завтра, а пока пусть покоится в тряпье под кроватью гостиничной комнаты в Корроле. — Ты всегда любил мужчин? — шепотом спросил Жан. Кажется, они все-таки уснули, потому что за окном едва заметно начинал розоветь восток, очерчивая силуэт Белой башни. Вейрен пожал плечами: — У меня не было времени осознавать свою идентичность. Я просто делаю то, что нравится, и стараюсь не потерять это. Они помолчали. Жан сел на кровати, уставившись в темноту. Было слышно, как страдающая бессонницей хозяйка таверны, ворчливая каджитка, переставляет посуду и растапливает камин. Когда небо окрасилось в кроваво-красный, а меж ветвей деревьев зашумел прохладный осенний ветер, Вейрен уже был полностью одет. Жан лениво потянулся, встал с кровати и мягко поцеловал Вейрена в скулу: — Иди, исчезай во тьме, Вейрен Совсем-Не-Вор, — прошептал юноша. — Ты будешь помнить меня? Вейрен хочет сказать, что до рассвета любил Жана больше всего на свете, а через час не вспомнит и его лица, но сомневается, что бретон правильно его поймет. Он на мгновение прижимает к себе хрупкого юношу, хватает с пола рюкзак, вытаскивает из-под кровати посох, обмотанный какими-то обрывками ткани, и выходит, не говоря больше ни слова.