Мы будем жить

      

***

             «Я убью его! Убью!»              Я мечтаю убить Таролога очень давно, но впервые полна решимости сделать это — на самом деле, а не только в мечтах.              Замок встречает меня промозглой сыростью и пустотой. Нет, не так… Опустошением. Здесь словно всё исчезло: и время, и пространство, и будто само человеческое существование. Если бы у смерти было дыхание, оно было бы именно таким.              Звук моих шагов разлетается по залу, отражаясь от мутных серых стёкол. Шуршит по ступенькам лестницы, прячась за пыльными витиеватыми колоннами. Моя решимость стремительно гаснет, подавленная внезапным страхом. Ощущением неизбежности и тоски. Я почти забыла, зачем явилась сюда, но мне напомнили.              — Господин ждёт тебя.              Я поворачиваюсь на голос и вижу… Кто бы мог подумать — Жозефину собственной персоной! Жозефину, мать её, больную маниакальную женщину, которая в каждом из миров пыталась меня убить! Именно в каждом, даже в Долине, где вроде как была на моей стороне. Но я-то знаю (прочитала в книге Тара), что эта психичка собиралась втихую перерезать мне горло на поле боя, не появись я там в компании старейшины Дикарей.              Здесь Жозефина выглядит нормально. Настолько, что это пугает сильнее, чем привычный нездоровый блеск в её глазах. На ней строгий современный костюм — пиджак и юбка до колен, а в руках папка. Если бы я не знала её, решила бы, что передо мной директриса какого-нибудь социального учреждения. Детского дома, например.              Жозефина больше ничего не говорит, разворачивается и направляется к огромным дубовым дверям высотой до са́мого потолка. У меня чешутся руки от того, как хочется всадить клинок ей в спину, такую прямую и спокойную.              За дверями новая зала, и она гораздо меньше предыдущей. Однако стоит мне войти, как сердце буквально разрывается. Мне почти нечем дышать от тоски. Именно тут я понимаю, что не вернусь обратно к друзьям — ни живой, ни мёртвой. Никакой не вернусь. Может, и друзей моих больше нет за воротами замка.              А может, и меня самой.              — Мысли вслух? Как интересно…              Только сейчас замечаю движение в этом затхлом воздухе. Сгусток энергии на высоком троне колышется и обретает форму Таролога. Он встает и приближается ко мне, а я чувствую, как кровь отхлынула от лица.              — Пошёл к чёрту! — злобно выплёвываю ему в темноту капюшона. Борюсь до конца, несмотря на траурный марш в сердце. — Возвращай меня домой, долбанный псих!              — Снова требуешь, а не просишь, — хмыкает он и отступает. — Только за этим сюда явилась? Чтобы угрожать мне?              — Нет, не только… Представление окончено! Пора срывать маски, кукловод! — скалюсь и резко откидываю его капюшон, готовая ко всему.              Но это оказывается ложью. Ослеплённая близкой победой, измотанная и отчаявшаяся, я не могу справиться с тем, что вижу перед собой. Замираю на месте, обескураженная обликом Таролога, который смотрит на меня моими же глазами.              — Не может быть… — выдыхаю почти беззвучно, а Таролог трясётся от мелкого смеха. — Нет, нет…              — Что, неприятное зрелище? — он продолжает усмехаться, пока мой мир рушится. Границы стираются, и больше не остаётся ничего правильного или реального. Я пытаюсь отвернуться, но он ловко хватает меня за плечи и кричит: — ИМЕЙ СМЕЛОСТЬ СМОТРЕТЬ МНЕ В ЛИЦО!              — Что происходит?.. — Я задыхаюсь. Я вся скована невидимыми цепями и не могу пошевелить даже пальцем, только губами, и то едва-едва. — Кто ты такой?..       Таролог медлит с ответом, вместо этого изучая меня пристальным взглядом, от которого мутит. Я почти захлебываюсь в липком тумане шока, опутавшего мозг, как вдруг тяжёлые двери лязгают и в залу врывается…              — Роб!.. — произношу на выдохе. Сердце рвётся на части, а моё тело само по себе кидается в сторону разгневанного мужчины. Отчаянно. Из последних сил.              — Сдохни!!!              Роб уверенно вскидывает руку с пистолетом и целится. В этот момент меня переполняет гордость, восхищение и благодарность. Но единственное, чего боюсь — что Таролог внезапно накинет мантию на плечи мне. Обманет этим Роба, затуманит глаза, перепутав между собой мишени. И я умру от руки человека, которого полю…              — СЕЙЧАС НЕ ТВОЁ ВРЕМЯ!              Голос Таролога гремит бурей, проносится по залу и ударной волной отправляет Роба обратно за двери. Они захлопываются с невыносимым грохотом, и вместе с этим разбивается моё сердце. Мгновенно обмирает, потому что я точно знаю: будь с Робом всё в порядке, он бы стал колотить двери, пытаясь снова ворваться сюда. Но я не слышу ударов.              Я слышу гробовую тишину.              — Зачем… — шепчу и в бессилии сжимаю кулаки. Едва сдерживаю слёзы, не желая доставлять удовольствие Тарологу видом своим мучений. Но это безумно трудно. Я устала терять Роба. Я устала его оплакивать. Его — и всех остальных. — Зачем, подонок… — перевожу взгляд, полный ненависти, на Таролога. — Зачем ты убиваешь всех, кто мне дорог?!              — С чего ты взяла, что они мертвы?              Спокойствие Таролога окончательно меня дезориентирует. Я не знаю, куда деться от собственного удушающего, злобного отчаянья. Не знаю, что думать, что делать, что происходит сейчас и что будет дальше. Полнейшее безумие. Первозданный Хаос.              — Я оставила их там, за воротами замка… — машу в сторону дверей, — сражаться со Смертью! И если Роб как-то сумел пробраться сюда один, значит, остальные мертвы. Я точно это знаю. Как знаю, что мёртв Деймон, который пожертвовал собой на поляне среди цветов, чтобы мы могли пройти дальше. Как мёртв Берт, принявший удар Смерти на себя. Скажешь, это не так?!              — Ты про этого Берта? — Таролог щёлкает пальцами, и возле трона за его спиной возникает Берт. Мертвенно-бледный и молчаливый, но живой. Вроде бы. — Берт, который предатель? Берт, которому было поручено препятствовать вашему путешествию? Который делал всё, пытаясь вас задержать и не дать достигнуть моего замка?              — Что?.. — слова Таролога звенят в ушах. Я слышу их, но отказываюсь понимать. Словно он произносит звуки на птичьем языке. — Это ложь. Берт никогда не подверг бы своих друзей опасности! Не заставил бы их страдать!              — От страданий зависит итог, а ни один из ваших ещё не определён. — Таролог пожимает плечами. — Он просто выполнял свою работу.              — Как ты заставил его служить тебе?! Как заставил предать нас?!              — Ты столько прошла с ним бок о бок, но так и не поняла, что Берт всегда выбирает мёртвых, а не живых? Что он действует в угоду им, а не вам?              — Нет… Не верю!              — Тогда пусть он скажет сам. — Таролог оборачивается к Берту, больше похожему на восковую статую. И тот вдруг оживает, но говорит всё равно отстранённо и холодно:              — У него моя сестра. Тар обещал отпустить её, если я вам помешаю. — Берт медленно достаёт из кармана потрёпанную фотографию девочки и показывает мне издалека. — Видишь, какая она хорошенькая? Как румяны её щёки, как блестят волосы. В ней столько света и жизни… Она должна ещё очень долго-долго жить. Обязана… Я всё для этого сделаю…              — Берт, послушай… — меня переполняет сочувствие. Оно такое всеобъемлющее, что почти осязаемо. Руки безнадежно трясутся, когда я тяну их к Берту. Голос похож на расстроенную скрипку. — Эта девочка уже давно мертва. У тебя нет сестры.              — Ты врёшь! — неожиданно взрывается Берт и делает шаг в мою сторону. Сжимает кулаки, в его глазах — неудержимая ярость. — ВРЁШЬ!!!              Он ревёт как раненый зверь, бросается вперёд и готов перегрызть мне глотку. Но этого не случается. Таролог машет рукой, и Берт превращается в чёрный дымчатый силуэт, который дрожит, а потом растворяется в воздухе.              — Что ты с ним сделал? Убил?.. — хриплю, потому что голос пропал.              — Конечно, нет. — Таролог морщится. — Всего лишь отправил обратно в очередь, откуда и взял.              — Какую очередь? Что ты несёшь?!              В ответ на моё непонимание и злость Таролог пожимает плечами.              — Самую обыкновенную. У всего есть своё время и место, Лилит. Даже у смерти. Деймон был здесь до тебя, Берт — будет после. Это естественный ход вещей.              — Деймон? — цепляюсь за имя, которое тут же отзывается болью в груди. — Не может быть! Я же видела… Видела своими глазами…              — То была не смерть. Деймон просто оказался у меня на аудиенции раньше вас.       — То есть он… уже говорил с тобой? Он здесь?! — В душе разгорается крохотный огонёк надежды. Знаю, что это глупо, но от мысли ещё хоть раз увидеть Деймона живым становится лучше. Это придаёт сил. — Что ты с ним сделал, ненасытное чудовище?!              — То же, что и с другими. Дэймон пожертвовал своей жизнью ради тебя — так, как когда-то ты всецело посвятила ему свою — и тем самым вернул долг. Он получил своё прощение, поэтому здесь его путь завершён. Я отправил его дальше.              — Дальше?! ДАЛЬШЕ?! — Мне хочется разорвать Таролога на куски. Он просто издевается! — И в какой на этот раз мир ты его забросил?!              — В лучший, полагаю. Для него. — Таролог усмехается.              — Меня от тебя тошнит! — цежу сквозь зубы. — Говоришь сплошными загадками, только чтобы ещё больше запутать!              — Неправда, Лилит. Ты уже обо всём догадываешься, но никак не соединишь кусочки паззла воедино, потому что самый большой, самый главный кусочек ставишь не туда.              — Так помоги мне, чёртов… ты! Кто бы ты там ни был…              — Вы с друзьями прошли долгий путь, полный испытаний. И даже не один. И всё ради того, чтобы найти меня и вернуться домой. Чтобы ты смогла вернуться домой… А что же насчёт остальных? Я сказал тебе, что у меня побывал Дэймон. Сказал, что после него будут и другие. Так ответь, Лилит: когда каждый из них сдёрнет с меня капюшон в порыве гнева, кого они увидят? Всё ещё тебя? Или…              Я сглатываю и вытираю мгновенно вспотевшие ладони о бёдра. Очень долго смотрю на Таролога, а потом тихо выдыхаю:              — Себя. Каждый увидит… себя.              Таролог молчит. Странно, на его лице больше нет насмешки или превосходства. И мне становится всё равно. Просто разом отключаются все чувства, словно сгорел предохранитель.              Моё путешествие — не нелепая бессмыслица. Оно просто бессмысленно. Само по себе.              — Мы мертвы, да? — спрашиваю безжизненным голосом. — Все мертвы… Поэтому оказались здесь. Это ад?              — Это лимб, — поправляет Таролог. — И вы не мертвы. Пока что. Вы застряли между мирами на перепутье, отсюда каждая душа отправится в новый путь. Тот или иной.              — Но я не понимаю… — Ноги трясутся, и я бессильно оседаю на ледяной пол. Обхватываю руками голову и раскачиваюсь из стороны в сторону. — Как это произошло? Когда? Почему… Я ведь прекрасно помню тот день… — Вскидываю голову и злобно смотрю на Таролога. — Именно с тебя всё началось!              — Уверена? — он выгибает бровь, и я отстранённо думаю о том, что в такие моменты моё лицо выглядит довольно хищно со стороны. — Возможно, я был отправной точкой. Но неужели до этого не произошло ничего странного?              — Нет! — огрызаюсь с уверенностью. — До того, как попасть к тебе в шатёр, я жила обычной жизнью! Днём была у себя в офисе. Потом отправилась на ярмарку и встретила Роба. Мы немного прогулялись, болтая ни о чём, а потом появилась эта старуха и прокляла меня! — Я кривлю губы. Даже в воспоминаниях старуха премерзкая. Но стоило возродить её образ в голове, как в груди появляется щекотка. — Или нет?.. Я запуталась. Сначала была старуха, а потом — разговор с Робом?..              — Подождите, мисс Лайтвилл!       — Ох, детектив. Мне сейчас совершенно не до вас.       — Но я хотел поговорить с вами по поводу задержания!..              Я инстинктивно обхватываю пальцами запястье своей правой руки и слегка сжимаю. Словно это не я, а кто-то другой пытается меня удержать. Что за странное ощущение? Что за странный обрывок разговора, которого никогда не было, но который я почему-то вспомнила?..              — Я. Была. В офисе. — Начинаю твердить словно мантру. — Потом проверяла стенды на ярмарке. — Поднимаю голову и вдруг вижу Жозефину, застывшую столбом у трона Таролога. Я и забыла про неё. — Нет, не сразу! — В голове вспыхивает образ. — Я ведь столкнулась с тобой на входе в парк!..              Жозефина никак не реагирует, продолжая бесцельно смотреть в пространство. Она даже не моргает. А я, как утопающий, цепляюсь за последнюю мысль и начинаю распутывать клубок событий.              …Я сталкиваюсь с Жозефиной у входа на ярмарку. Она в чём-то обвиняет меня, но я пропускаю мимо ушей её брюзжание. Иду вглубь парка, мимо палаток со сладостями и тира. Миную стенды нашей фирмы — они, как всегда, в идеальном порядке. Не задерживаюсь, продолжаю идти вперёд, ведь цель близка и скоро я увижу его…              Своё дитя.              Когда наша фирма только набирала обороты, я заключила договор с городской администрацией на постройку моста в центральном парке. Парк делит пополам небольшой искусственный канал — не очень глубокий, но достаточно широкий, чтобы там разминулись две встречные экскурсионные лодки. Я вся горела от воодушевления, проектируя мост: стоило выполнить заказ, и обо мне узнает весь город. Люди будут ходить по нему и восхищаться красотой, тем самым вознаграждая меня за труд и поощряя творческое эго. Другие компании начнут делать заказы в моей фирме, и дела пойдут в гору.              Но главное, конечно, что я оставлю свой след в истории. Что не кану безвестно во мраке столетий. Что частичка моей души навсегда останется жить, даже если тело будет гнить в земле.              Я продолжусь в своём творении.              И вот мост построен. Уже пять лет он выполняет свою функцию и соединяет два берега в центральном парке. Он красив и изящен, с резными тонкими колоннами и арочными перекрытиями. Люди обожают фотографироваться здесь в любое время года, а новобрачные даже придумали традицию повязывать на нём разноцветные ленты — в знак счастливого и долгого брака.              Я не люблю городские праздники: слишком много людей объявляется в парке, чтобы погулять или покататься на лодках по каналу. Но когда приходится организовывать или спонсировать подобные ярмарки, я прихожу к мосту. Как мать, я навещаю своё дитя и умиляюсь ему. Глажу пальцами, проверяя сохранность. Любуюсь лентами, что украшают его.              Не изменяю традиции и теперь. Иду по широкой тропинке, пытаясь увернуться от столкновения с толпой, и почти достигаю цели, как вдруг замираю. Впереди вижу Амели, и в груди рождается злость — я ведь запретила ей покидать офис! Но она ослушалась и теперь на моих глазах что-то обсуждает с высоким мужчиной и светловолосой девочкой, достающей ей до пояса. Когда Амели отходит от них, направляясь к мосту, я уже разрываюсь от ярости.              Какая поразительная наглость! Какое дрянное лицемерие! Вопреки моему запрету она покинула рабочее место, где и создают такие вот мосты, и для чего? Чтобы сфотографироваться с одним из них! Чтобы быть не там, а здесь!              Семья Амели отходит подальше, и мужчина поднимает руку с телефоном, чтобы запечатлеть жену, обнимающую колонну моста. Я не намерена эта терпеть. Я хочу высказать Амели в лицо всё, что думаю о её поступке, и сказать, что она уволена. Давно пора.              Больше не уворачиваясь от людей, иду вперёд напролом — быстро и пылая от негодования. Начало моста всё ближе, я уже прохожу мимо мужа своей секретарши, как меня неожиданно окликают.              — Подождите, мисс Лайтвилл!              Меня нагоняет мужчина: именно он приходил ко мне в офис за разрешением на проведение задержания во время ярмарки. Но, несмотря на то, что я помню его, останавливаться не собираюсь. Мне нет дела до того, зачем я ему понадобилась. Мне нет дела до него.               — Ох, детектив. Мне сейчас совершенно не до вас. — Отмахиваюсь, как от назойливой мухи. Но мистер Штицхен внезапно хватает меня за запястье.              — Но я хотел поговорить с вами по поводу задержания!..              Конечно, меня останавливает его поступок, и теперь мы смотрим друг на друга в упор. Я — удивлённая его наглостью, а он — полный решимости и раздражения.              Мы стоим у самого начала моста, и конечно наши громкие голоса привлекают внимание окружающих. В том числе и Амели. И если раньше она не замечала моё приближение, увлечённая позированием для мужа, то теперь стремительно бледнеет, глядя в мою сторону.              Я ловлю её взгляд, и становится одновременно противно и сладко. То — вкус моего превосходства и жалости к слабости подчинённой. Она сглатывает и дёргается в сторону, словно намеревается бежать.              — Потом поговорим! — раздраженно заявляю Штицхену и стряхиваю его пальцы со своего запястья.              — Нет, сейчас!              Офицер тоже озлоблен и непреклонен. Я смотрю на него, мечтая научиться убивать взглядом, и вдруг вижу за его плечом корму лодки, плывущей по каналу к мосту. Не сразу понимаю, что именно привлекает моё внимание, а потом догадываюсь — цветовой контраст.              В лодке сидит молодой мужчина с такими пепельно-белыми волосами, что глаза режет. К тому же они спускаются ниже плеч, и первое, что я думаю — он или гей, или инфантильный маменькин сынок. Или и то, и другое, что в любом случае не может вызвать во мне ничего, кроме презрения. Он разговаривает со взрослой женщиной, и она кажется мне смутно знакомой: этот строгий деловой костюм директрисы я уже где-то видела.              Однако бо́льший интерес у меня вызывает афро-американка, сидящая прямо перед этой парой. Её тёмная кожа и волосы слишком контрастируют с бледностью парня, и на мгновение я задерживаюсь на этих людях взглядом.              «Это что, Мэри?!..»              Мысль не успевает оформиться, а я — разглядеть плывущих: лодка скрывается под мостом, и меня снова отвлекает полицейский.              — Послушайте же, мисс Лайтвилл! Это важно! Варщик спрятал под вашими стендами…              — Да ради бога, отстаньте от меня!              Я взрываюсь. Этот человек определённо умеет вывести из себя. И появиться в ненужном месте в ненужное время — тоже умеет.              От моего возгласа несколько людей оборачиваются и вглядываются в меня. А вот Амели пятится назад, видимо намереваясь затеряться в толпе и сбежать от неприятного разговора. Но разве можно отсрочить неминуемое?              — Куда-а-а…              Я шиплю словно змея, у которой отбирают добычу. Но прежде чем бросить разгневанного детектива одного и кинуться за Амели, я слежу за ней взглядом и… обмираю.              Это чувство похоже на инфаркт. Огромный таран, которым пробивали ворота за́мков в эпоху Средневековья, с размаху бьёт меня в грудь, и я не знаю, как удержалась на ногах. Сердце колотится, в глазах — мутная пелена. Но даже сквозь поехавший, безумный, неправильный и смазанный окружающий мир я вижу его глаза. И они — самое чёткое, самое катастрофически-смертельное наказание, которое могло со мной случиться.              Деймон смотрит на меня, смотрит так душераздирающе-пронзительно, что я прикусываю язык до крови. Задыхаюсь, теряю связь с миром, впиваясь ногтями в ладони, и ничего не могу сделать. Знаю — не может и он. Мы стоим на разных концах моста, соединяющего два берега, и просто смотрим друг на друга, бессильные что-либо изменить. Прямо как в прошлом. Прямо как во всей нашей грёбаной жизни.              Я не замечаю, как увлажнились глаза. Понимаю это лишь когда перевожу взгляд на девушку, положившую руку Деймону на плечо. По щеке торопливо скатывается непрошеная слеза, и я со злостью думаю, кто из этих двоих бо́льший идиот?! Деймон, что припёрся на ярмарку и посмел ступить своей ногой на моё дитя, или Лола, которая позволила ему показаться мне на глаза впервые за столько лет?!              …Ощущаю сильную боль в груди. Настолько, что начинаю кашлять, пытаясь вдохнуть, однако в рот попадает противная пыль с привкусом сырости. Бью себя по грудине ладонью и вдруг понимаю, что сижу на полу.              — Ну как? Вспомнила? — спрашивает Таролог. От смены обстановки меня снова мутит.              — Да… Нет… — путаюсь, пытаясь хоть что-то понять. — Мы были там, на мосту. Все были — в одном месте и в одно время. Но дальше… дальше… — крепко зажмуриваюсь. Не могу думать, потому что в груди ревёт пламя. — Почему так больно?.. — спрашиваю Таролога, поднимая голову и едва сдерживая всхлипы.              — Потому что тебя придавило обломком моста после взрыва.              Эти слова повисают в воздухе, безродные и бездомные. Вышедшие изо рта Таролога, но не достигшие моего мозга, потому что я отказываюсь их принимать.              — Что? — мне почти смешно, а Таролог пожимает плечами. — Хочешь сказать, там произошёл взрыв? Мой мост — взорвали?! — я заливаюсь истерическим смехом. Даже забываю о боли в груди. — Это же ПОЛНЫЙ БРЕД! Кому бы такое пришло в голову?!              — Ей. — Таролог спокойно кивает в сторону Жозефины, и я резко затыкаюсь. Начинаю как сломанная игрушка отрицательно дергать головой.              — Нет. Нет-нет-нет… Не верю. — Смотрю на Жозефину. — Скажи ему, чтобы придумал что получше! — Вскакиваю на ноги, преисполненная гнева. — Скажи, что его тупые шутки порядком меня достали!!!              — Я этого не хотела… — Жозефина начинает говорить, но так монотонно и тихо, что голос её похож на безликое эхо. — Этого не должно было случиться. Не так… Мы не договаривались… Меня обманули…              — Что ты несёшь?.. — шепчу, не веря своим ушам. Хочу, чтобы Жозефина заткнулась, и не хочу одновременно.              — Мой брат был хорошим человеком… — продолжает она, не обращая на меня внимания. — Чутким и добрым. С тонкой, ранимой душой… А потом он повесился. Бросил нас с Лиамом в этом обезумевшем грешном мире одних, преисполненных скорби. И я поклялась, что никогда не поступлю так с племянником. Буду заботиться и беречь его до самого конца. Оберегать от страданий…       После похорон в кабинете брата я нашла его записную книжку: для владельца ломбарда и антикварной лавки это естественно — иметь столько контактов. Связей в обществе… К тому же, порой он любил устраивать приёмы в своей лавке и приглашать гостей, чтобы те любовались его коллекциями…       Я забрала книжку себе. Сама не знаю зачем, но подумала, что когда-нибудь это может пригодиться. Так и получилось… Когда пришло время, я нашла их. Представилась именем брата и назвала цену. Они удвоили её и сказали, что готовы выполнить заказ. И я заплатила им. Продала всё, что было ценного в доме, и заплатила… Думала, откуплюсь деньгами. А вышло, что жизнью…              Я смотрю на Жозефину. Смотрю, как равномерно открывается её рот, как застыли пустые, стеклянные глаза. Её монотонная исповедь похожа на расплавленный свинец, что заливается мне в уши. Невыносимо. Страшно.              — Мы договорились, что они взорвут его ночью, когда парк закроется и там не будет людей… Но я была глупа. Я не знала правило, которое известно всем, кто имеет дело с криминалом. — Впервые веки Жозефины моргают, и она вдруг переводит взгляд на меня. Смотрит в упор. — Они не оставляют свидетелей.              Меня пронзает током, всю — с головы до пят. Тело дрожит, я никак не могу его успокоить. Завожусь всё больше. Прикладываю нечеловеческие усилия, поднимаюсь на ноги и медленно приближаюсь к Жозефине.              — Ты… полоумная… обезумевшая… карга… — плююсь словами, словно пулями, но они отскакивают от Жозефины без вреда. — Ты до чёртиков надоела мне во всех мирах, грёбаная Шапокляк! Я мирилась с твоим существованием в Тотспеле, простила выходку с отравой ради Лиама. Закрывала на тебя глаза в Долине, потому что считала, что ты на моей стороне. Я даже убила тебя однажды, старая ты сука!!! — руки отзываются болью, потому что я сжимаю кулаки так сильно, что хрустят кости и рвутся жилы. — А теперь оказывается, что это ИЗ-ЗА ТЕБЯ мы все оказались здесь?! Из-за одной твоей ошибки, из-за какой-то дерьмовой прихоти ты утянула столько людей за собой в могилу?!              — Нет, ИЗ-ЗА ТЕБЯ!!!              Жозефина отвечает мне пронзительным криком и мгновенно меняется. Волосы её встают дыбом, словно наэлектризованные. Пальцы скрючиваются, и на кончиках прорастают когти. В глазах плещется синее демоническое пламя. Вся она буквально источает волны ненависти, но я упрямо иду вперёд. Меня не пугает эта ведьма, и уже давно.              — Всё из-за тебя! — продолжает верещать она. — Ты обидела моего мальчика!!! Лиам, моя единственная радость! Он был так подавлен, когда ты прислала ему отказ! Он так рассчитывал выставить на твоей дрянной ярмарке отцовскую картину, но ты не потрудилась даже открыть отправленный файл с образцом! Швырнула его обратно, словно испачкалась бы, прикоснувшись! Отравила душу моего мальчика одним плевком, безразличная, злая стерва!!! Лиам стал сам на себя не похож! Настолько, что я испугалась, как бы он не наложил на себя руки вслед за отцом! И тогда поклялась… — её крик превращается в злобное шипение. А я близка к цели, как никогда. Ещё пара шагов — и вцеплюсь ей в глотку. — Поклялась, что уничтожу тебя. Но не убью, нет… Я сотру с лица земли то, что тебе так до́рого. Твою радость, твою любовь… Твой чёртов мост должен был исчезнуть, а ты должна была по нему скорбеть, тварь!!!              — Тварь — это ты!!! — бросаюсь вперёд, больше не в силах сдерживаться. — Больная, шизанутая мразь!!!              Я вся сгораю от ярости. От гнева и ненависти. Они душат меня, они щиплют на кончиках пальцев. Я ослеплена безумием, желанием отомстить и чудовищной несправедливостью.              Жозефина тоже скалится, стойко встречая меня и вскидывая руки. Но моему возмездию не суждено осуществиться. Я не могу причинить Жозефине ни малейшего вреда: мои руки проходят сквозь неё, потому что эта женщина соткана из плотного разноцветного тумана, но не более. В ней не осталось больше плоти и крови, только лютая злоба. И горькое отчаянье, что я вдруг замечаю в пылающих глазах.              — Хватит, прекрати! Это бессмысленно. — Раздаётся голос Таролога, и Жозефина — вся искажённая яростью и болью — растворяется в воздухе. — Ты не можешь ранить её физически. Вообще никак не можешь. Жозефина мертва, а ты — нет. Пока ещё нет.              — Что с ней? — пытаюсь унять дрожь, сотрясающую всё тело. Дышу сквозь сомкнутые зубы, носом через ноздри. Уговариваю себя успокоиться, приказываю мозгам встать на место. — Какова её дальнейшая судьба?              — Она поплатилась за свой грех сразу же, без права на перерождение. Отныне она будет скитаться по мирам, не находя нигде ни приюта, ни дружеского плеча. Одиночество до скончания времён — вот её участь.              Я молчу. Радуюсь, что эта тварь получила по заслугам. И злюсь на себя, потому что крохотная моя часть жалеет Жозефину. Я страшусь оказаться на её месте.              — Но тебе ещё не надоело узнавать о судьбе других? Что насчёт твоей собственной?              Я смотрю на Таролога очень долго, ища ответы.              — Кто ты? — наконец спрашиваю. — Мой персональный ангел Смерти? Проводник?              — Я — часть тебя. Твоя тёмная суть. Ты породила меня, ты принесла меня с собой в эти миры. Ты же населила их призраками. Всё, что тебя окружает — есть ты сама. И я в том числе.              — Но я думала, ты какой-то местный загробный дух. Сам же рассказываешь мне, как тут всё устроено!              — Так и есть. Я един, как един Бог, потому что тьма и свет не разделимы. И в то же время мы состоим из миллиарда крошечных частиц, живущих в душах людей. Сейчас это — твоя история и твоё искупление. Но за тобой придут и другие. Стоит сюда войти Робу, а вслед за ним Мэри — они принесут с собой частичку своего Таролога, потому что это уже будет их история. Не твоя.              — Не понимаю… — Качаю головой, давлю пальцами на глаза. — Всё, через что я прошла… реально или нет? Реальны люди, которые шли рядом, или они — лишь мои призраки по твоим словам?!              — Твоё путешествие — самое настоящее, как и попытки искупления. Можешь не сомневаться. И твои друзья тоже реальны. Вы все шли по одному пути, но параллельно. Вместе — и раздельно одновременно. В их мирах ты тоже была собой и поступала так же, как в своих, просто не была главным персонажем.              Мне кажется, моя голова сейчас треснет, не способная вместить всё, что здесь произошло. Не способная переварить и осознать. Я абсолютно потеряна и разбита.              А Тар между тем снова машет рукой, и у стены появляются Прима и горбатая старуха. Между ними стоит зеркало. И мне почему-то становится страшно, а при взгляде на Приму наворачиваются слёзы. Вечно эта девчонка выводит меня из душевного равновесия.              — Твоё время пришло, Лилит. Ты готова примириться со своим прошлым и заглянуть в будущее? Готова вернуть себе своё имя?              Таролог мягко берёт меня под руку. Прима улыбается, криво и дерзко, но я вижу, как она ждёт меня. Ждёт, чтобы поболтать. И почему она так любит со мной говорить, не понимаю…              Мы неспешно приближаемся к ним, и так начинается заключительный этап моего путешествия.