Мы будем жить

      

***

             Пик. Пик. Пик. Пик.              — …ы меня… шите?..              Тьма. Она кругом. Она — во мне. Мой личный микрокосмос и моё забвение. Моя мертвенная вселенная, где так тихо и спокойно. Было…              Пока не родился звук.              — Вы меня слышите?.. — повторяет кто-то, и я слышу голос уже гораздо отчётливее.              Мне хочется сказать этому попугаю, чтобы он заткнулся. Я не глухая. Слепая возможно, потому что ничерта не вижу, но точно не глухая!              — Да…              Получается разлепить сухие губы и проскрипеть ответ этому дотошному человеку. Рот тут же наполняется металлическим привкусом: кожа лопнула, и крошечные саднящие ранки начали кровоточить.              — Отлично. Можете открыть глаза?              «Только чтобы посмотреть на такого зануду, как ты!» — мелькает мысль, рождённая раздражением, и я это делаю. Однако привычное действие оборачивается катастрофой — мои ресницы словно налились свинцом.              Потолочная лампа чуть моргает от перепада напряжения и больно бьёт по рецепторам. А следом, словно это недостаточные мучения для меня, чужие грубые руки оттягивают мои веки — сначала левое, потом правое, — и светят фонариком прямо в глаза. Я думаю о том, что этот свет проникает так резко, так яростно и бескомпромиссно прорывается вглубь, словно ищет признаки существования души на дне моих зрачков.              И я смеюсь. Не сдерживаюсь и усмехаюсь, несмотря на саднящую боль, покалывающую губы. Потому что это действительно смешно. Нет, правда. Поздно, доктор, меня спасать, потому что я всё сделала сама. И знаете, что? И моё бренное тело, и моя заблудшая душа чувствуют себя превосходно.              Они легче пёрышка.              — Меня зовут доктор Митчел, я ваш лечащий врач. — Человек в белом халате выпрямляется, наконец прекратив нависать и нервировать, и делает пометку в карточке. Потом снова внимательно смотрит на меня. — А вы можете назвать своё имя, мисс?..              Я снова усмехаюсь. Кто пустил сюда этого глупого человека? Кто позволил ему быть врачом? Он спрашивает моё имя, ха! Да лучше всего на свете я знаю, кто я такая. Лучше алфавита и таблицы умножения.              — Се… — начинаю и замолкаю. Где-то внутри рождается удивление от того, что язык и губы собирались сказать нечто совсем другое. То ли «ми», то ли «ни». С каких пор мой рот перестал меня слушаться?! — Селена! — Почти кричу, внезапно испугавшись сопротивления своего организма. Имя вылетает резко и громко, и я тут же успокаиваюсь. Всё в порядке. Всё так, как должно быть. — Селена Лайтвилл, генеральный директор фирмы…              — Отлично, — глухо перебивает доктор Митчел, ставя галочку в карте. Ему неважно, где я работаю и кем являюсь. Главное, что мои мозги на месте и я могу ими управлять. — Личность подтверждена.       От такого пренебрежения к моей персоне хочется запустить в доктора чем-то тяжелым. Почему этому человеку плевать на мою жизнь? На мою личность?! Может ли он осознать, чёртов незнакомец, через что мне пришлось пройти, чтобы называться «генеральным директором»?! Много ли девушек двадцати восьми лет он встречал, которые могли бы похвастаться тем же? Много ли вообще людей на свете, которые могли бы меня превзойти?!              Пока я со злостью мысленно расчленяю доктора Митчела, он смотрит на мониторы медицинских приборов. Переводит взгляд от одного к другому. Потом удовлетворённо кивает, снова что-то записывает в больничной карте и обращается ко мне.              — Ваши показатели в норме, мисс Лайтвилл. Более того, стремятся к отметкам, при которых довольно скоро вы сможете покинуть больницу. Однако некоторое время я…              Пейджер в кармане его кипельно-белого халата издаёт писк, и мы оба морщимся. Я — от противного звука, доктор — видимо, от плохих новостей.              — Чёрт… — шепчет, словно забыв о субординации, и я злорадствую: что-то определённо вывело этого человека из равновесия. — Я подойду к вам чуть позже. — Митчел хмурится и слишком нервозно суёт мою карту в кармашек на больничной койке. Я же мельком читаю бейджик, прикреплённый к его груди. «Доктор Джон Митчел». Джон, значит. — Сейчас вам необходим отдых и здоровый сон. И болеутоляющее, конечно. Его будет ставить медсестра каждые… — пейджер снова пищит, и доктор откровенно бледнеет, — … четыре часа.              Митчел договаривает практически на ходу, спеша покинуть палату. Но я замечаю, что у самых дверей он благодарно кивает куда-то в угол и только потом исчезает.              Вслед за ним я смотрю туда же и вдруг понимаю, что всё это время в палате мы были не вдвоём, а втроём. Амели, моя секретарша, спокойно встает со стула и направляется ко мне, пока я ничерта не понимаю.              — Ты?.. — Вопросов слишком много, а я не могу сформулировать ни один. Мысли рассеиваются и скачут туда-сюда.              — Да, я. — Амели кивает и замирает у койки. — Именно я сказала доктору Митчелу ваше имя. И я же позвала его, когда вы начали приходить в себя.              Кажется, моему удивлению нет предела. Я смотрю на Амели, силясь что-то понять, и вдруг замечаю, что на ней тоже больничная форма. И если на мне легкая одноразовая сорочка, то на ней — пижама.              — Правда, не знаю — почему. — Голос Амели становится тише, а сама она прячет глаза и отворачивается. Как всегда, тихая и робкая. Раздражающая меня своей слабой натурой. Мямля. — Почему я не прошла мимо, когда увидела вас лежащей на койке в коридоре. Зачем назвала администрации ваше имя и добилась перевода в отдельную палату. Зачем… навещала.              — Затем, что ты моя секретарша. Твоя работа — заботиться обо мне, — привычно огрызаюсь я, но тут же чувствую, как на языке растекается противная горечь. Словно я насыпала себе в рот комья земли, и земля эта — могильная.              Амели дёргается как от пощечины.              — Лишь формально, — отвечает она, и впервые я слышу её голос таким твёрдым и резким. — Знаете, я собиралась увольняться после ярмарки. Долго взвешивала все «за» и «против» и всё же решила, что больше не могу работать под вашим руководством. Но после случившегося я вдруг подумала, что… может быть… я… Не знаю. Мне стало вас жаль, мисс Лайтвилл. Я засомневалась в своём решении. Однако теперь вижу, что зря.              Я буквально чувствую, как Амели пылает негодованием. И, странное дело… испытываю при этом гордость за неё, и стыд — за себя.              — Постой. — Ловлю кисть её руки, когда помощница отступает от койки, собираясь уйти. — Я ещё не сказала тебе…              — Что? — Амели кривит рот, потому что я замолкаю в затруднении. — Очередное оскорбление? — Она фыркает и вырывается. — Я больше не боюсь вас, Селена. Только не теперь. Нет, не теперь.              — Спасибо. — Моя благодарность догоняет её у дверей и ударяется в спину, напряжённую, как вся её хозяйка целиком. Амели замирает, больше не делая ни шага. — Спасибо, Амели, — повторяю я, и всё, что чувствую — это лёгкость в груди. Слова льются сами собой, без моего участия. — Ты была хорошей работницей всё это время. Преданной и исполнительной. Ты — хороший человек. И ты осталась им даже в такой непростой ситуации. Ты гораздо лучше, чем я отзывалась о тебе раньше. Лучше… меня самой.              Я знаю, что Амели не верит своим ушам. Я и сама не верю. Говорю и не понимаю — что толкает меня произносить такие странные речи? Словно я говорю не головой, а чем-то гораздо более глубоким, внутренним. Говорю сердцем.              — Я… не знаю, что сказать… — Она поворачивается на месте и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Клянусь, будь мы в мультике, её челюсть бы отвисла до пола.              — Отвечать не надо. Надо подумать. — Я делаю попытку улыбнуться. — Если останешься верна своему решению, я подпишу приказ о твоём увольнении по собственному желанию. Но если вдруг передумаешь… — сглатываю внезапный ком в горле, — я постараюсь сделать твою работу более… терпимой. Обещаю.              Амели в смятении. Я вижу, как её глаза начинают блестеть, наполняясь слезами, и мне становится неловко. Приходится отвести взгляд и внутренне встряхнуться всем телом, сбрасывая непривычные эмоции. Да что со мной такое?! Лекарства действуют? Что вколол мне этот коновал?!              — Спасибо… — Помощница оказывается рядом и с силой сжимает мою руку в знак благодарности. — Спасибо. Я… Я понимала, что такая трагедия никого не может оставить равнодушным. Даже такую чёрств… сильную девушку, как вы. Но… И всё же… Я не ожидала…              — О какой трагедии ты говоришь?              Что-то в моей груди начинает надрывно ныть. Осознание слишком медленно доходит до мозга. Слова — гораздо быстрее. Я ведь не первый раз за разговор слышу от Амели нечто подобное, но только сейчас решаю разобраться, в чём дело.              Она удивляется. Очень. И от этого нехорошее предчувствие уже не просто скребёт мою грудину изнутри, а сдавливает так сильно, что становится трудно дышать. В глазах темнеет, появляются чёрные мушки.              — Как? Разве вы не помните?.. — Её тихий голос начинает медленно отдаляться. И это странно, ведь я чувствую, как она держит меня за руку, а на слух кажется, что Амели отходит к дверям палаты. — На ярмарке… Вы помните ярмарку, Селена?..              И после этих слов темнота окончательно захлопывает свою пасть, поглощая меня целиком.