Neon Blue

Находиться в центре Сеула страшно. Больше всего ему страшно за камеры. Он не знает, прекратили ли его искать, и, возможно, неплохо было бы отсидеться где-то ещё месяца три, но где? Его легко могли поймать за это время. Другое дело, если бы за ним стоял влиятельный, богатый, к тому же — симпатичный мужчина с очаровательной улыбкой… Он аккуратно высовывается из своего укрытия — темного проулка между жилыми домами неподалеку от здания, в котором работает Чан, из которого хорошо видно главный вход. Хенджин наворачивает вокруг здания круги, кочуя из переулка до скамейки на остановке возле входа и обратно, стараясь не подходить ближе, чем на тридцать метров, чтобы не привлечь внимание охраны. Он не сводит своих по-кошачьи острых глаз с главного входа, боясь пропустить момент, когда Чан выйдет из офиса после работы. Но пять часов вечера, и его нет, шесть часов вечера — его нет, а после семи вечера Хенджин прекращает следить за временем и просто сидит на картонке в своем темном проулке, уставившись на дверь в каком-то трансе. Его тянет спать, но он боится, что Чан проскользнет мимо, стоит ему закрыть глаза. Около полуночи дремота одолевает его, и он проваливается в поверхностный сон, привалившись спиной к стене, вздрагивая и пробуждаясь каждый раз, когда слышит шаги. Это не самый оживленный район, так что после полуночи звуков вокруг не так уж много. Наконец, в два ночи он слышит звон ключей и тихий разговор. — Уже уходите, господин Бан Чан? — усмехается по-доброму охранник, и Хенджин тут же вскакивает и прижимается к стене, выглядывает осторожно из-за угла, впиваясь взглядом в черты лица, которое снилось ему последние два месяца. Звонкий в ночной тишине звук шагов по ступенькам режет его слух. — Решил закончить сегодня пораньше, — отшучивается Чан в ответ. И, о, его голос. В уши Хенджина будто льется песнь райского хора. Возможность слышать его снова оправдывает недели его страданий. Это оправдывает все. Чан с охранником желают друг другу спокойной ночи и расходятся, и Хенджин тенью следует за силуэтом мужчины. Который идёт… К парковке? Блять. Ладно, этого он не предусмотрел. И раньше, чем Хенджин успевает сообразить, что ему делать, Чан садится в машину и направляется прямо Хенджину навстречу. Тот только и успевает скрыться в проулке, молясь о том, чтобы его не заметили раньше времени, а затем с подступающим к горлу отчаянием наблюдает, как машина исчезает за поворотом. Да блять, да как так? Он позволяет себе злостно пнуть мешок с мусором, валяющийся у стоящего в переулке мусорного бака, а затем запускает пальцы в ставшие за последний месяц жёсткими от дешёвого ухода волосы и нервно ерошит челку. Ладно. Ладно. Он ждал несколько месяцев, он подождёт ещё пару дней. Уже слишком поздно, и в район, где он остановился на этот раз, транспорт не ходит, так что Хенджин засыпает на остановке и просыпается в пять утра, помятый и уставший, когда первый автобус проезжает мимо. Вернувшись в свою крохотную одинокую постель, в комнату, которую он делит с ещё тремя незнакомцами, он мгновенно засыпает. Проснувшись, долгие минуты он лежит, глядя в потолок, решая, что ему делать. Украсть велосипед, чтобы следовать за машиной? Слишком рискованно. У него осталось не так много денег, и он не может позволить себе аренду велосипеда. Он не может арендовать электросамокат, хотя они и дешевле, потому что они оплачиваются через приложение и привязываются к карте, которой у него нет, потому что у него нет документов и прав в целом в этой ублюдской стране. А ещё нет образования, связей, друзей, родственников, карьерных перспектив, будущего и навыков помимо сосания члена. Ну, хоть с последним он справляется на отлично. Чувствуя, что ещё немного, и он скатится в жалость к себе, Хенджин заставляет себя встать и направиться в ванную. Он уныло чистит зубы, мрачно разглядывая себя перед зеркалом — кожа под глазами стала тоньше и темнее, потускнела из-за отсутствия дорогих уходовых средств и посредственного питания, темные корни волос отросли, а его роскошный кремовый блонд потерял холодный отлив и пожелтел. Волосы больше не такие мягкие и гладкие — ботокс вымылся, и теперь обесцвеченные поврежденные волосинки топорщатся во все стороны. Его щеки выглядят припухшими из-за того, что в дешёвой еде, которой он питается последние недели, слишком много сахара и соли, и он два месяца уже не делал массаж лица, слишком погрязший в своей тоске и тратящий все силы на паранойю, что его найдут. Так ужасно он не выглядел годами. И это последний удар. У него и так не осталось ничего, у него и не было ничего, кроме его тела, его красоты, и если… если… Если Чан его таким не захочет?.. Он практически ломается перед зеркалом, и, сдерживая всхлипы усталости и отчаяния, на какую-то секунду почти готов признать, что в клубе было не так уж плохо — ну, все, кроме проституции, — и что он скучает по всему этому. Скучает по девятиступенчатому уходу за кожей, по гидрогелевым патчам, по своим нефритовым массажным роликам и скребку гуаша, по сбалансированным обедам из овощного рагу с красной рыбой и по походам в салон с Феликсом. По тому, как они сидели рядом на их тесной кухне с тканевыми масками на лице, как засыпали вместе, ютясь на одном матрасе, потому что иногда гибридов становилось больше, а места на их расстеленных на полу матрасах — меньше, по совместным разминкам и растяжкам с другими котятами перед сменой, по выражению себя в танце в этих красивых, роскошных, развратных костюмах, по движению. По тому, чтобы чувствовать себя сытым и отдохнувшим. Чувствовать, что о тебе заботятся, что тебя балуют. Что с тобой проводят время. По Феликсу. Но Феликса там больше нет, у него лучшая жизнь, в которой он любим и желанен и в которой его здоровью не угрожают, так почему все так сложно, почему у Хенджина этого тоже не может быть? К черту тупых людей с их тупым государством с тупыми законами, всхлипывает мысленно зло он. К черту тупых мужиков с их тупыми членами и тупых разводчиков-сутенеров. Они не загонят его туда снова. Если так подумать, у него никогда даже своей комнаты не было. Он больше не может выносить мужчин ради небольших проявлений роскоши и удобств, которыми его обеспечивали даже не ради него самого, а ради поддержания его товарного вида. Так что он всхлипывает последний раз, умывает лицо холодной водой, чтобы хоть немного снять отечность, и старается не тереть глаза сильно. Он не может явиться к Чану в таком виде. И он решает сделать то, что умеет делать хорошо — поухаживать за собой, и отправляется в ближайший хозяйственный магазин за синим шампунем для нейтрализации желтизны и самой дешёвой маской для волос. Может, он и посредственная пустышка без прав и будущего, но по крайней мере он не предстанет перед любовью всей своей жизни с волосами цвета мочи.

***

В этот раз он ждёт всего семь часов, потому что пришел позже. Чан выходит из здания около трёх утра — его маленький, трудолюбивый человечек — и Хенджин тенью скользит к повороту, за которым потерял его машину в прошлый раз. В этот раз у него получается следовать за автомобилем ещё около пятиста метров, прежде чем он запыхается и упустит его из виду. Ничего, он умеет выжидать. Следующие три дня он продолжает эту схему, только вот на четвертый день Чан вдруг решает поменять маршрут, видимо, направляясь по каким-то своим делам, и Хенджин откровенно психует. Отчаяние снова начинает сдавливать его трахею своими когтями, но он подавляет злые слезы и выдыхает. Завтра он попробует снова. На восьмой день он не выдерживает. Чан опять разворачивает автомобиль куда-то не туда, куда-то, куда Хенджин не мог предусмотреть, и тогда гибрид в панике несётся по улице, параллельной той, по которой неспешно продвигается машина, использует всю свою кошачью силу и ловкость в прыжках с крыши на крышу, чтобы обогнать автомобиль хоть немного. Он устал от этих догонялок, и он, черт возьми, не позволит его будущему папику вот так просто ускользнуть из его лап. Так что Хенджин делает самую тупую, и, возможно, самую рискованную вещь в своей жизни. Он разгоняется и выбрасывается на дорогу наперерез машине, выбегает из переулка прямо на проезжую часть. Автомобилю до него ещё метров пятнадцать, так что это по его расчетам должно было быть безопасно. Хенджин слышит визг шин, стираемых об асфальт, и застывает в свете фар испуганным оленем, жмурясь от страха. Автомобиль останавливается вовремя, хотя и стукает его слегка по ногам, но это не травматично, вообще практически не ощутимо. Но он все равно драматично падает, падает и стягивает позволяет своей убогой шапке слететь, обнажив его мягкие ушки и гриву светлых волос, и, дождавшись, пока хлопнет дверь со стороны водителя, поспешно отползает куда-то в сторону, прячась испуганно за бок автомобиля. — Эй! — зовёт голос, ставший за эту неделю уже таким родным. Сердце Хенджина стучит в горле от предвкушения. Он быстро расчёсывает тонкими пальцами пряди, убеждаясь, что они мило и художественно растрепаны, а не просто в беспорядке, несколько раз прикусывает губы, чтобы они были ещё ярче, и делает самое невинное свое лицо. — Эй, вы в порядке? А вот и птичка. Хенджин испуганно выглядывает из-за бока машины — Чан стоит в свете фар, осторожно выглядывая в ответ. Он позволяет мужчине мельком увидеть навострившиеся ушки, идеально растрепанные волосы и пару широко раскрытых голубых глаз, а затем молниеносно ползком бросается в тень переулка, из которого выбежал, бликуя оттуда кошачьими зрачками. — Эй, я вас не обижу, — Чан медленно приближается к нему, выставив руку вперёд. Он делает излишне резкий шаг, и Хенджин прячется за мусорный бак, издавая предупреждающее шипение, как и сделал бы любой напуганный бродячий гибрид. — Я просто хочу убедиться, что не причинил вам вреда. Вам нужна помощь? Хенджин замирает на месте, не моргая, позволяя человеку медленно приближаться к его укрытию. Внимательно следит за каждым его движением. — Отвезти вас к врачу? — Нет! — протестует гибрид самым испуганным своим тоном и вжимается в стену за мусорным баком, позволяя человеку думать, будто бы он зажал его в угол. И когда глаза Чана привыкают к стоящей в проулке полутьме, он выдыхает шокировано: — Джинни? Точно. Чан же даже имени его не знает. Ну, по крайней мере, его самого он помнит. Хенджин делает вид, что не узнает его. Если бы Чан не застрял в его мозгу, как навязчивый припевчик, из-за этой его солнечной улыбки и глупых милых ямочек, он бы и не вспомнил его, как не помнит сотни других клиентов, что приходили к ним лишь однажды. Поэтому Хенджин просто смотрит вверх большими глазами, практически светящимися голубым льдом в темноте. — Я приходил к вам, помнишь? Хотел тебя забрать, но хозяин не отпустил тебя. Блондин мягко выдыхает, вжимаясь в стену будто бы ещё более испуганно. — А, — только и выдает он. — Что ты здесь делаешь? — Чан немного отходит назад, давая ему пространство, чтобы он чувствовал себя в большей безопасности. Такой милый, заботливый, наивный, сладкий человечек, Хенджину так с ним повезло. Но пока что он просто молчит и смотрит настороженно. — Подвезти тебя до клуба? — Нет! — тут же вскрикивает он, как образцовая жертва жестокого обращения, которой он, конечно, по факту был, но справлялся он с этим намного лучше, чем Чану собирался демонстрировать. Он не любил — и не хотел — он не собирался — чувствовать себя жертвой. Но сейчас ему нужно хотя бы немного ей выглядеть. Чан делает ещё шаг назад и медленно присаживается на корточки напротив. — Ты сбежал? — предполагает мужчина. Он смотрит на него выжидающе, но Хенджин ничего не отвечает, позволяя фантазии Чана самой дорисовывать ужасные картины его трагической судьбы. — Не бойся, я не верну тебя в клуб. Я не сильно тебя задел? Ты ранен? Тебе нужна помощь доктора? — Нет! — шипит он ещё раз, но позволяет Чану медленно приблизиться к нему и осмотреть с помощью фонарика на телефоне. — Ладно, ладно, я понял, никаких врачей, — соглашается мужчина, а затем смотрит несмело. — Может, отвезти тебя в соцслужбу или ночлежку? Они дадут тебе на время место, где ты сможешь укрыться, и тебе не придется оставаться на улице. Тебе найдут нового хорошего хозяина. И тут Хенджин позволяет своему актерскому таланту разойтись на полную. Это так легко — вцепиться в руку Чана, его спасителя, его благородного рыцаря на черном БМВ, со слезами отчаяния на его красивых голубых глазах. — Пожалуйста, не надо, — умоляет он самым драматичным своим голосом, жалостливо прижимая темные ушки к голове. Все его тело бьёт крупная дрожь, пока слезы прочерчивают дорожки по его щекам. — Они вернут меня, они наверняка скажут ему, где я, он уже платил им за то, чтобы ему возвращали сбежавших, и если меня вернут… Он зажмуривается и весь сжимается, падает со сдавленными рыданиями мужчине на грудь, а Чан — его наивный, его хороший Чан, светлая душа — осторожно прижимает его к себе, мягко поглаживая по спине и плечам. — Тише, тише, никто не вернёт тебя туда, — обещает он, и Хенджин цепляется ногтями за чужую худи. Чан теплый, в его руках спокойно, и пахнет он так хорошо, что Хенджин подавляет порыв замурчать. — Ну все, не плачь. Хочешь, поехали со мной? Все, как я и предлагал, тебе не придется больше ничем подобным заниматься. Я оформлю на тебя документы, но ты сможешь уйти и жить самостоятельно, когда захочешь. Попался. Хенджин отстраняется с недоверием, но скрытой надеждой во взгляде. — Правда? — Правда. Если я когда-либо чем-либо тебя обижу, можешь задушить меня во сне, — улыбается Бан Чан. — Я слышал, это нормальное поведение для сиамских кошек. — Я бирманский, — шмыгает носом Хенджин и смотрит в сторону. — Честно говоря, понятия не имею, в чем разница, — говорит ему Чан тихо, будто по секрету, и гибрид слабо улыбается. — Поехали? Кот кивает будто бы несмело, и, встав с помощью Чана — его рука такая крепкая, такая теплая, боги, мы держались за руки! — осторожно забирается в автомобиль.