Neon Blue

Больше, чем наглых и грубых клиентов, Хенджин ненавидит только тех, кто проявляет к нему жалость. Он научился справляться с грубыми ладонями в его волосах, между его ног или на загривке, но все ещё не знает, что ему делать с этими вопросами. С вопросами про прошлое. С вопросами про родителей. С вопросами про синяки. Ему хочется плюнуть в лицо каждому уебку, который по какой-то причине считает, что после одной совместно распитой бутылки неприлично дорогого шампанского они имеют право пытаться залезть ему куда-то глубже, чем в трусы. Этот вопросов тактично не задаёт, но Хенджин умеет распознавать жалость в чужом взгляде. Он бы предпочел, чтобы на него смотрели с обожанием, вожделением, похотью, а не так. Этот даже не решается коснуться синяков на его коленях. Он вообще его не касается, думая, что оказывает Хенджину таким образом услугу, но это выглядит как отгораживание, как игнорирование. Как будто Хенджин недостаточно хорош для того, чтобы его хотел такой добропорядочный гражданин, как этот. Хенджин не хочет, чтобы он вежливо отводил от его практически обнаженного тела глаза. Хенджин хочет, чтобы он смотрел. Чтобы смотрел с желанием. Только на него. — Я мог бы забрать тебя отсюда, — говорит мужчина перед ним, изрядно подвыпивший. Мужчина симпатичный, крепко сложенный — Хенджин ощущает под ладонями дорогую даже на ощупь рубашку, а под ее тканью — твердость его плеч, и это хорошо, это приятно, он льнет ближе, позволяя себе насладиться этим теплом. Нечасто ему в руки попадают такие красавчики — обычно подобные мужчины более чем способны найти себе компанию на ночь или навсегда в более приличных местах. Они не нуждаются в услугах таких, как Хенджин. А Хенджин слабый, слабый гибрид, мечтающий о заботливых сильных руках, крепкой груди и точенном прессе, и кто может его винить? Они сидят вместе уже второй час — мужчина оплатил его компанию, чтобы они могли просто вместе выпить, посидеть, чтобы — как он Хенджину сказал — Хенджин мог отдохнуть и не танцевать каждый раз, когда подходит его очередь, и чтобы другие клиенты не обращались с ним неуважительно. Спустя два коктейля Хенджин не помнит его имени. Однако он был мил, мягко общался, болтал с ним о разных хобби и не пытался хватать, где обычно его хватают, и в целом выглядел лишним в этом клубе. Он сказал, что он в таком месте впервые и только из-за Чанбина, его друга и их постоянника, который празднует здесь день рождения, и который приходил сюда только для того, чтобы часами беззастенчиво и глупо флиртовать с Феликсом и оставлять ему чаевые размером с недельный заработок Хенджина. Не то, чтобы Хенджин сильно ему завидовал, нет. Он знал, что такое случается. Редко, но случается. Когда-нибудь, возможно, случится и с ним. Мужчина рядом с Хенджином почти напуган прозрачностью его белья. Его глаза мягкие и добрые, и он, краснея ушами, отводит их каждый раз, когда случайно натыкается взглядом на цепочки на его теле. Это забавно. Мило. Может, трахаться с ним будет даже не так уж мерзко, и этот парень попробует доставить ему удовольствие. Так что Хенджин цепляется за этот шанс. — На сколько часов ты хочешь? — практически мурчит он брюнету на ухо, всем телом прижимаясь к его тёплому боку. Пушистый коричневый хвост Хенджина мягко обвивает чужое бедро, совсем близко к красноречивым складкам у ширинки. Каким бы этот парень милым не был, он все ещё хочет Хенджина — не может не хотеть, Хенджин знает, практически никто не вырывался из его лап. И это тоже забавно — то, как мужчина пытается сделать вид, что его намерения исключительно дружеские. Хотя может, он не лицемер, а просто старомодный дурак, бегущий от своих желаний и играющий в джентльмена. Мило. — Я имею ввиду, — запинается брюнет, явно смущённый. — Не для секса. Насовсем. Тебе не нужно будет… Делать это. Хенджин вздыхает. Сколько их таких было. В неделю ему поступает около десяти таких предложений — конечно, подразумевающих, что он будет их личной шлюхой, а не шлюхой общего пользования, но никто из них не серьезен. Его обещали увезти в Америку. Ему обещали свой дом, четырехэтажный, в стиле лофт, и трёх лабрадоров. Ему обещали, что в Канаде у него будет свой паспорт и он будет таким же полноценным членом общества, с бумажками и всем остальным, только в негласном сексуальном рабстве у старого пузатого дяденьки. Они любят мечтать о таком — как спасут хорошенького котика, а тот будет им благодарен по гроб жизни, по самое горло и глубже, и Хенджин просто позволяет им какой-то час жить этой фантазией. Наслаждаться новыми яркими эмоциями. — Меня не отпустят, — говорит он, поджимая полные губы. — Чанбин уже договорился с вашим работодателем, он выкупит твоего друга, и может, я мог бы договориться, чтобы и тебя тоже… Хенджин только дёргает коричневым ухом раздражённо. — Феликса отпустит. Меня — нет. Возможно, если бы этот мужчина предложил его владельцу сумму, на которую можно было бы купить в центре Сеула небоскреб, тот бы ещё подумал. Но вряд ли кто-нибудь станет тратить столько на его хорошенькую мордашку и пару длинных ног. Хенджин приносил клубу слишком большие деньги, чтобы отпустить его вот так просто. Он привлек слишком много постоянников. Он зарабатывал практически половину от общего дохода, и просто некому было его заменить. — Чан, — зовёт Чанбин, наклоняясь к ним, и стучит пальцем по наручным часам. До закрытия пятнадцать минут. — Вызываем такси? Феликс что-то мурчит Чанбину на ухо, а затем вскакивает с его колен и направляется в гримёрку. Он сияет от счастья, как начищенный пятак, когда ловит взгляд Хенджина. Хенджин слабо улыбается и мягко кивает ему в ответ, мол, иди, собирайся. Не то, чтобы у кого-то из них было много вещей, так что это не займет много времени, и у Хенджина есть, может быть, минут десять, чтобы попрощаться с ним. Это грустно. Или это было бы грустно, если бы Хенджин ещё умел привязываться, но он отпустил слишком много своих товарищей за то время, что здесь провел. Он просто надеется, что Чанбин действительно такой хороший парень, каким хочет казаться, и что в его руках Феликс и правда будет здоров, счастлив и в безопасности. Неприятно давит в груди и горле. Он не завидует, говорит себе Хенджин, он не завидует, он не должен сглазить чужое счастье. Он будет только рад, что у Ёнбоки будет жизнь получше. Заметив его задумчивый взгляд вслед Феликсу, мужчина — Чан — мягко гладит его бок теплой, широкой ладонью. — Я поговорю с ним… Если ты захочешь уйти, — он достает из кожаной сумки, стоящей на диване рядом, ручку, и начинает выводить на претенциозно-бордовой салфетке цифры. — Я дам тебе свой номер… — На утруждайся, мне неоткуда на него звонить. Чан замирает на секунду, глядя на Хенджина вопросительно. — У тебя нет телефона? — Зачем покупать животным телефоны? — с горькой иронией в голосе отвечает гибрид, стараясь, чтобы это звучало не так тяжело и обидно, как есть на самом деле. Чан долго смотрит на него, а потом просто достает из кармана и отдает ему свой айфон. Хенджин знает, что это айфон, последняя модель, потому что один из клиентов как-то пытался такой ему подарить, но его забрал управляющий. Хенджин не знает, что с его подарком сейчас — может, его продали, а может, отдали детям хозяина. — Я не могу его взять, — наклоняется к нему и шепчет Хенджин. — И воспользоваться не смогу. Тут везде камеры. — А если я по-тихому передам его тебе в привате? Ты, должно быть, наивный или тупой, если думаешь, что в привате нет камер, хочется ему сказать, но он не может произнести такое — вдруг кто-то из персонала узнает, что он рассказал об этом, и тогда ему влетит по полной. Но его молчание говорит само за себя, и Чан со вздохом прячет телефон в карман обратно. — Я мог бы взять тебя на выезд и там его тебе отдать, — говорит он тихо. — Ты мог бы прятать его и звонить мне из туалета, например. Или я мог бы… просто тебя не возвращать. Слишком рискованно. — Возможно, если бы они не проверяли наши вещи. К тому же, хозяин будет знать, где я. В нас чипы, — отвечает Хёнджин. Затем вздыхает и устраивает голову на твердой, широкой груди — какое тело, вот бы касаться его ещё немного — и заглядывает в лицо проникновенными голубыми глазами. Он знает, что его милая родинка под глазом, пухлые и алые из-за тинта губы и наивный блеск в огромных кошачьих глазах могут делать с пьяными мужчинами чудеса. Не то, чтобы он и правда надеялся на новую жизнь, с хорошим хозяином или даже без него и все такое — он давно перестал верить в сказки, и пустые разговоры об этом только раздражают. Тупые снисходительные богатые мужики с их комплексами спасителя. Но ещё один зажиточный постоянник не будет лишним. — Слушай, Чан. Спасибо, но если ты хочешь увидеть меня ещё раз, ты знаешь, кому звонить и куда идти. Я буду ждать тебя здесь. — Я все же поговорю с вашим владельцем, — настаивает Чан, и Хенджин только ведёт плечом — вперёд. Чан подзывает жестом администратора и просит встречи с хозяином заведения. Он предлагает неприличные суммы, несколько раз повышая ставку. Ему ожидаемо отказывают. Тогда он уходит вместе с Чанбином, оставляет Хенджину пожелания удачи, чаевые, которых ему хватило бы на месяц безбедной жизни, если бы 80% от них не забирал клуб, и свой номер. У Хенджина всего пять минут, чтобы пообниматься с Феликсом, уже одетым и стоящим у выхода для персонала с рюкзаком. Феликс, весь красный и зареванный, цепляется за его спину своими крохотными мягкими лапками, пачкает слезами и соплями его плечо и обещает навещать. Обещает вытащить его отсюда. Хенджин гладит его по спине, чешет за мягкими черными ушками. Скорее всего, они больше не увидятся, но Хенджин не станет на него за это обижаться. Затем Феликс садится с мужчинами в такси, и Хенджин машет ему на прощание, и больше его не видит. Бордовую салфетку с номером выкидывает вместе с другим мусором официант. Весь следующий месяц Хенджина тошнит, больше морально, чем физически. Впервые за долгое время кто-то действительно пытался позаботиться о нем, но, конечно, простые пути были не для Хенджина, судьба просто не могла вручить ему шанс на спокойную жизнь прямо в руки, как это произошло с Феликсом, с Минхо, с ещё кучей других питомцев, которых выкупали с бешеной наценкой за их опыт и о которых он никогда больше не слышал. Он привык к непрошеным прикосновениям и давно смирился со своим положением. Пока не появился этот тупой друг Чанбина, который напомнил ему, что о Хенджине кто-то действительно может хотеть заботиться, а не просто его использовать, а затем исчез и больше не появлялся. Может, Чану слишком тяжело было смириться с тем, что он ничего не может сделать в этой ситуации. А может, он был пьян и не в себе, а проснувшись на утро, даже Хенджина и не вспомнил. Это было больно — зачем судьбе было размахивать обещанием другой жизни прямо перед ним? Чтобы напомнить, что это что-то, что никогда принадлежать ему не будет? Что он всегда будет здесь, желаемый таким огромным количеством людей, среди которых не будет никого, кто по-настоящему захотел бы его, кто хоть на секунду остановился бы, чтобы его увидеть? Что он никогда не будет любим кем-то, он, а не его тело, что он никогда не будет любим кем-то вроде Чана? Чан был слишком хорош для этого места, и редко такие мужчины посещают подобные заведения. Это чудо, что он озарил их гадюшник своей мягкой улыбкой даже на пару часов. Лучше бы он никогда здесь не появлялся. Эти мысли преследуют его каждый раз, когда он ложится в кровать с новым гостем. Или садится на диван. Или стоит у стены, или любые другие позы, какие только придумают клиенты. Он не может выбросить тепло тела Чана из головы, стряхнуть его со своих ладоней. Может, он глупый и излишне романтичный, может, он надумывает себе сказки, но он не может не думать о том, какой была бы его жизнь, если бы он не был так хорош в том, чем занимался, если бы ему просто позволили уйти. Он не может не представлять эти уверенные руки на себе, и застенчивую улыбку, и сильное тело, на котором он мог бы лежать, как хороший питомец, согреваясь нежными поцелуями и чужим теплом. Пока он не хотел никого, переносить чужие руки на себе было относительно просто. Но теперь он хотел Чана, а они Чаном не были. Около двух месяцев он копит сбережения, втихаря утаивает часть чаевых, каким-то чудом умудрившись ни разу не спалиться. Прячет купюры от персонала в самых невообразимых местах, но к нему и не приглядываются особо — он никогда раньше не предавал их доверие. Он дожидается момента, пока хозяин отъедет по неотложным делам в другой город, а потом устраивает истерику, что он, кажется, отравился, и ему срочно нужны лекарства и обезбол от рвоты и ужасной боли в животе. Накануне он позаботился о том, чтобы в их спрятанной в ванной аптечке вдруг закончилось все, что могло бы помочь при отравлении, смыв все лекарства в унитаз, так что повод выйти действительно стоящий, но никто из других питомцев, конечно, не станет рисковать ради него, управляющий не может покидать клуб, присматривая за ними в отсутствие хозяина, а остальной персонал разъехался по домам в 5 утра и вернётся только к 6 вечера. Он звонит с их рабочего телефона хозяину, и около трёх минут его скулежа достаточно, чтобы его отпустили на десять минут в ближайшую аптеку. Его репутация отличного работника и послушного питомца тоже играет роль — он никогда не косячил и не доставлял хозяину неприятностей, он фактически самый старший из всех четырнадцати гибридов, которые работают в клубе, и находится тут дольше остальных. Он никогда не предавал доверие хозяина. Хенджин возвращается из аптеки с рюкзаком, в котором спрятаны местный анестетик и обычная защитная маска, ощущая себя так, будто прокрадывается в клуб с бомбой. В туалете для персонала он распыляет препарат на кожу трясущимися руками, а затем расковыривает загривок маникюрными ножницами. Прижимает к ране пропитанные антисептиком бинты, заклеивает пластырем. Убирается в ванной, смывает с раковины кровь, смывает обертки от шприцов и анестетика в унитаз. Чип зажимает в кулаке, и, скользнув на свое спальное место, оставляет под подушкой. Около получаса он просто лежит, отсчитывая время стуком своего сердца. Днём все спят, просыпаются к четырем, и до прихода персонала ещё пять часов. Хенджин тихо выскальзывает из коморки, которую он делит с ещё шестью гибридами, запирает запасным ключом, сворованным со стойки персонала, ванную комнату, оставляет включенным там свет и воду в душе, а далее у него есть где-то три часа до того, как обнаружат его отсутствие, и ему нужно быть как можно дальше к этому моменту. Прижимает уши к голове, придавливает бинтами, прячет светлые волосы под шапку, а хвост обвивает вокруг ноги и надевает спортивные лосины, в которых обычно занимается растяжкой, и этого достаточно, чтобы придавить его и скрыть под объемными спортивными штанами. Он надевает маску на лицо и выходит из клуба. Первый пункт — магазин дешевой одежды, и там он покупает неприметный спортивный костюм серого цвета на пару размеров больше, рюкзак и удобные кроссовки. Переодевается в какой-то подворотне, а старые вещи скидывает в мусорный бак. Его сбережений достаточно, чтобы он мог позволить себе дешёвый сенсорный телефон и левую симку, купленную с рук в каком-то невзрачном ларьке в подземном переходе. Хенджин садится на электричку в пригород Сеула, и к моменту, когда — по его расчетам — обнаружат его пропажу, он уже знает, в каком хостеле остановится. Его немного трясет. Следующие две недели он мигрирует по крошечным городкам и деревням вокруг Сеула, меняя хостелы каждые трое суток. Немного налички сверху достаточно, чтобы у него не просили документы, но такими темпами его сбережения скоро кончатся, и ему нужно что-то с этим делать. Он мог бы пойти в ночлежку, и там… Что? Ждать, пока его найдут? Работать за копейки, помогать на кухне или по дому, есть дрянной корм? Он мог бы пойти в соцслужбы, чтобы ему поискали новых хозяев, но они могут связаться со старым и вернуть его ему. А могут найти нового, но неизвестно, каким он будет. Но Хенджин не хотел кого-то нового. Он хотел Чана. Держится он на лапше быстрого приготовления, уцененных овощах и мыслях о Чане. Его нежных руках. Его успокаивающем запахе. Хенджину некуда идти и нечем заниматься, он развлекает себя книгами, старается не показываться лишний раз на улице, не выходит из комнат, в которых снимает койки, без маски, спит в одежде, чтобы никто не заметил его хвост, и у него более чем достаточно времени, чтобы предаваться мечтаниям об идеальном мире, в котором они с Чаном могли бы быть вместе. Помнит ли Чан его вообще? В конце-концов, решает Хенджин, Чан выразил готовность о нем позаботиться. Он застрял в его мозгу с его тупыми милыми ямочками, раздражающей тактичностью, до глупого горячим телом и наивной тягой к спасению красивых и обездоленных кошкомальчиков, и пора бы ему взять на себя за свои действия ответственность.