Хаганат

«Шесть нечистых страстей лишают человека покоя: любовная страсть, ненависть, гордыня, невежество, ложные взгляды и сомнения».

«Жестокий век», Исай Калашников.

Белый воротничок нёсся во весь опор, подгоняемый нетерпеливыми криками своего всадника. Чонгук направлялся к виднеющимся за голубой дымкой холмам. Там, в тонких частых стеблях ковыля, прятались степные жаворонки и пухлые мясистые стрепеты. Альфа запрокинул голову, всматриваясь в удивительно чистое, чуть поблекшее от полуденного солнца, безбрежное небо. Оно единым, не прерываемым ни одним облачком, лазурным полотном простиралось над степью. Ветер, наполненный терпким запахом полыни, бил его по лицу, пробирался под серый, повидавший виды, халат, и приятно холодил кожу. До неожиданной встречи с чужаками Чонгук собирался заняться своим любимым развлечением — охотой, но теперь это мало его волновало. Всеми мыслями альфа возвращался к берегам Онона, туда, где оставил дурного тайгыра и очаровательного омегу. — Надо было отобрать у этого дурака и лошадь, и быков, и уж тем более жениха! — зло рыкнул альфа, натягивая поводья. Потрескавшиеся от времени кожаные ленты неприятно впились в ладони. Конь резко остановился. Подхватывая раздражение своего всадника, Белый воротничок громко заржал и с силой повёл тяжёлой головой в сторону. — Тихо! — крикнул Чонгук и, не жалея, ударил ногами по широким бокам. — Ещё твоих возмущений мне не хватало! Чонгуку казалось, что он ещё никогда не чувствовал такой злости. Она клубилась в его груди ядовитым жаром, струилась по венам, заставляя чувствовать, как всё тело полыхает, словно охваченное адским пламенем. Зверь внутри рычал и рвался, раздирая острыми фантомными когтями всё нутро. Намотав на руки поводья, Чонгук зарычал, вжимаясь лицом в жёсткую, выжженную солнцем, гриву коня. Он вдохнул знакомый с детства запах, всем существом впитывая аромат луговых трав и сухого шалфея. В носу привычно защекотало. Альфа отстранился. Его зверь и не думал успокаиваться. Какой же простак этот тайгыр! Бесполезный и немощный! Сын пастуха! Чонгук сжал зубы, и, резко дёрнув поводья, заставил лошадь повернуть в сторону родного нутуга. А какой жених достался этому идиоту! Будь на месте тайгыра сам Чонгук — убил бы любого, кто посмел подойти к повозке. Не то, что заглянуть в неё! Красивый омега прямо у берегов Онона, как и предсказывал старый шаман. Нужно было забрать его. В память так и врезалось лицо омеги: колючие глаза, настолько чёрные, что не разобрать, где заканчивается радужка и начинается зрачок, густые брови, сошедшиеся над переносицей, и строго поджатые губы. Он был похож на папу альфы — Алан-гоа. Может, из-за этого Чонгук и не стал трогать ни тайгыра, ни его мулов и лошадь. Враг всегда остаётся врагом, но проливать кровь на глазах, так похожих на любимые родительские, не хотелось. Его строгий наставник, Амбахай, непременно укорил бы за слабохарактерность, но отец бы понял. Есугэй был одним из тех редких альф, которые, несмотря на множество наложников, сохранил в своём сердце любовь к мужу. После рождения Чонгука Алан-гоа совсем ослаб здоровьем. Есугэй очень дорожил им и берёг от всех потрясений много лет, но, когда Чонгуку стукнуло десять, степь накрыли особенно жестокие морозы. Скот умирал от холода и голода. Люди от болезней. Алан-гоа покинул их внезапно. В одну из долгих, зимних ночей, в их, уже много вечеров раздираемой надсадным кашле юрте, вдруг стало тихо. Чонгук открыл глаза и всмотрелся в темноту. Есугэй сидел на кровати Алан-гоа, укутанного в пять тёплых шкур, и гладил омегу по волосам. Его крупная фигура склонилась над мужем, плечи дрожали. Через несколько минут мёртвую тишину в юрте прорезал сначала надрывный хрип, а затем скулёж. Чонгук сжался в комок и обхватил голову руками, закрывая уши. Он не хотел видеть и слышать, как его отца, великого богатура, ломает от боли. Альфа нетерпеливо тряхнул головой. Омега у берегов Онон не был его мужем. Да он даже не захотел представиться ему! Чонгук достал из-за пояса хлыст и стегнул лошадь. Белый воротничок издал обиженное ржание и прибавил ходу. Конь хорошо знал привычный путь. Чонгук снова посмотрел вверх, в синем разливе неба высоко висел раскалённый до бела солнечный диск. Рядом с ним маленькой чёрной точкой парил орёл. У альфы от напряжения заслезились глаза. Зло сжав зубы, он ещё сильнее вцепился в поводья, подгоняя лошадь. Мысли о чужом женихе, таком же далёком, как орёл в небе, выводили его из себя. Чонгук встряхнул рыжей головой и косички, заплетённые по вискам, с силой хлестнули его по щекам. Орёл, издав воинственный клич и сложив крылья, с молниеносной скоростью спикировал вниз. Чонгук, подчиняясь пылающей в груди ярости, выхватил из-за спины изящно изогнутый лук, положил на него стрелу с широким заточенным наконечником и, прицелившись, выстрелил. Стрела прорезала небеса, отдача привычно ушла в плечо. Чонгук прищурил раскосые светлые глаза. Подстреленный орёл перевернулся в воздухе и, закричав от боли, мёртвой тушей упал на землю. Чонгук знал, он попал прямо в сердце. Не тормозя лошадь, альфа наклонился и на ходу подхватил свою добычу. Когда быстроногий Белый воротничок обогнул очередной изгиб Онон, чуть в стороне показались растворённые в знойном мареве юрты. Чонгук притормозил коня. Из зарослей камыша, растущего так густо, что он с лёгкостью скрывал стоящих в воде лошадей, вылетели растревоженные гуси. Вслед за ними выбежала стайка шумных детей. Они высоко задрали полы своих халатов, укрывая в них, как догадывался Чонгук, яйца птиц, украденные из гнёзд. На берегу паслось стадо бестолковых овец. Они громко заблеяли, разбегаясь в разные стороны от несущейся на них лошади. Чонгук рассмеялся и направился к юрте старого шамана. Мёртвый орёл в его руках успел уже окаменеть. Чонгук спешился, достигнув нужной юрты. Из тальниковых зарослей выбежала облезлая старая собака. Белый воротничок, заметив её, недовольно фыркнул и отошёл в сторону. Собака же, не обращая внимания на лошадь, бросилась на Чонгука, упираясь передними лапами ему в живот и вылизывая руки. Её чёрный, с белым продольным шрамом нос, смешно дёрнулся, а взгляд блеклых подслеповатых глаз устремился на мёртвого орла. — Не твоя добыча! — фыркнул Чонгук и отпихнул от себя дворняжку. — Пошла вон! Альфа резко откинул полог и переступил порог. В юрте было сумрачно и прохладно. У очага, подвернув под себя ноги, сидел старый шаман. По его опустившемуся от прожитых лет лицу плясали отблески пламени. Волосы были всклокочены, словно орлиное гнездо, покрытое белой паутиной проседи. В грязных прядях запутались перья и листья. На иссохшей шее старца висели бусы из маленьких костей и высушенной кроличьей лапки по центру. Глаза шамана были закрыты, но, подойдя ближе, Чонгук заметил судорожные движения его глазных яблок под веками. В юрте пахло жжёными травами и табаком. — Ты поймал орла, но упустил судьбу, юный сын Есугэя. — произнёс шаман. Голос его больше всего походил на карканье старой вороны. Глаза открылись и Чонгук встретился взглядом с абсолютной белизной. Не было ни радужек, ни зрачков — лишь белки, испещрённые сине-красными сосудами. В детстве не было человека, которого Чонгук боялся бы больше, чем Белоглазого вестника. Сколько бы Есугэй не старался заставить своего сына выказывать должное уважение главному шаману их стойбища, Чонгук не мог. Страх был сильнее. С возрастом страх ушёл, но осталась настороженность. Не зря предки говорили: «Никогда не обижай шаманов и колдунов. В отместку слабый шаман проклянёт тебя, а сильный — весь твой род». Белоглазый Вестник был одним из сильнейших шаманов степи. — Это был он? — альфа сел напротив старца, положив между ними мёртвого орла. — Золотые облака у берегов Онона? Белоглазый вестник по-птичьи склонил голову в бок и уставился слепыми глазницами прямо на Чонгука. — Это ты мне скажи. — Я не забрал его, — альфа нервно дёрнул нижней челюстью. На его лице заиграли жилы, серые глаза стали почти прозрачными, а отражающиеся в них отблески огня делали взгляд Чонгука безумным. — Сам не знаю, почему. Пожалел или оробел, сам не понимаю, но, стоило мне отдалиться от них, всё во мне взбунтовалось. Я не желаю отпускать этого омегу. Хочу его себе. В юрте повисла тишина. Чонгуку казалось, что она клубиться над его головой густым непроглядным туманом — удушающим и вязким — он забирался внутрь, под кожу, заставляя сидящего под клеткой рёбер зверя яро взбрыкиваться в нетерпении. Это было почти больно. — В твоих силах было забрать этого орла у небес, — шаман указал иссохшей рукой на мёртвую птицу между ними. — Если у тебя хватит сил сделать этого омегу своим — он станет твоим. Таков порядок вещей: сильный — берёт, слабый — отдаёт. Чонгук, не тая своего гнева, ударил кулаком по колену. — Я знаю, что могу в любое мгновение сделать этого омегу своим! — зарычал он. — У меня достаточно для этого сил! Я спросил тебя о другом, колдун, тот ли это омега? О нём ли ты говорил мне в своём пророчестве? Шаман протянул руку и вырвал длинное перо из крыла орла. Он поднёс его к очагу, и дождался пока оно вспыхнет. Перо зашипело и задымилось, в юрте запахло чёрной едкой гарью. — Заберёшь его — потеряешь самое ценное, не заберёшь — потеряешь жизнь. Больше старый шаман не произнёс ни слова. Чонгук вышел из его юрты, переполненный сомнениями и неясными страхами. В глазах его больше не было огней безумия, но радужка, высветленная злостью, пугала всех, кто встречался с альфой взглядом. Белый воротничок нетерпеливо взрывал копытами песок, стараясь привлечь к себе внимание. Чонгук опустил поводья и повёл его вдоль юрт рядом с собой. Конь, недовольный медленной прогулкой, громко фыркал и прял ушами. На заваленных брёвнах сидели омеги: кто, штопая одежду, кто вычищая тяжёлые сёдла своих мужей, и с особой тщательностью полируя медные вставки на них. Чонгук смотрел на этих омег и представлял чёрноглазого незнакомца, также сидящим у его юрты в ожидании своего мужа. Альфа зацепился взглядом за одного прелестного юного омегу, вышедшего замуж не больше двух месяцев назад за славного Субэдей-багатура. Его блестящие, словно китайский шёлк, чёрные волосы, раньше всегда заплетённые в тугую косу, сейчас были разделены на две равные части — две косы. Это был древний обычай, означающий, что отныне половина жизни омеги принадлежала его мужу. Чонгук мог дать своему омеге не меньше. Тёплый мех — зимой, холодящий кожу шёлк — знойным летом. Золотые украшения, яркие одежды с богатой вышивкой, большая юрта, сотни овец и десятки лошадей — всё принадлежало бы ему. А что омеге может дать тот тайгыр? Двух мулов и возок с хромой клячей! Чонгук дошёл до юрты своего брата Тэмуге. Заходить внутрь ему не пришлось. Тэмуге сам вышел на улицу, услышав недовольное ржание знакомого коня. Голос Белого воротничка легко было отличить от голоса других лошадей. Он был звонче и надрывней. Чем-то походил на детский то ли крик, то ли смех. Альфа давно советовал Чонгуку перерезать горло этой крикливой своевольной кляче, но вместо благодарности за добрый совет натыкался на сильные кулаки младшего брата. Лицо Тэмуге лоснилось от обильного угощения, которым он не постеснялся накормить себя. В отличие от Чонгука, одетого в простые одежды, на нём был жёлтый шёлковый халат, засунутый в широкие замшевые шаровары. Ноги его были обуты в крикливо красные сапоги с загнутыми носами. На контрасте с высоким складным Чонгуком, приземистая фигура Тэмуге выглядела совсем неказисто, а большой круглый живот, туго затянутый полосатой шалью, лишь ещё сильнее подчёркивал это. Лицо Чонгука имело столь решительно-разъярённое выражение, что Тэмуге, наткнувшись на него, сначала отступил на шаг назад, а затем, смерив младшего брата долгим внимательным взглядом, спросил: — Всё ли благополучно у тебя? — Не хочешь ли ты взять пару нукеров и поохотиться со мной? — вместо ответа предложил Чонгук. — Зачем же нам на охоте нукеры? — Засмеялся Тэмугэ, откидывая голову назад и поглаживая резную ручку из слоновой кости заткнутого за пояс кинжала. — Да и, — он посмотрел на выбеленное солнцем небо. — Жарковато. — Нужно отправляться сейчас, — нетерпеливо мотнул головой Чонгук. Чем дольше он колеблется, тем дальше тайгыр уводит его омегу. — По глазам вижу, что ты не договариваешь, — Тэмуге, ткнул к него толстым пальцем. — Либо говори всё, либо не трать моё время. На кого охота? Чонгук цыкнул, обнажая зубы в неприятном оскале. — На дикую козу, — альфа приблизился к брату, возвышаясь над ним на пол головы. — Но условие — коза моя, нукерам и тебе два мула, возок и неплохая осёдланная лошадь. Кому что — решишь сам. — На козу, значит, — хмыкнул Тэмуге.

***

На горизонте горело пожарище — это солнце ярко и красиво умирало, уступая наползавшим на степь сумеркам. Воздух стал прохладнее. Раскалённая до бела земля медленно остывала. Тэхён почувствовал, как терпкий и дурманящий запах трав, окружающий их целый день, начинает ослабевать. Голова стала лёгкой, мысли в ней почти прозрачными и ленивыми. Они невесомыми паутинками цеплялись друг за друга и ускользали от омеги. Сколько ни старался Тэхён ухватить их и привести в порядок, у него ничего не получалось. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в глухие удары копыт уставших мулов о землю. Они шли на запад, из-за чего огненные вспышки малинового заката пробирались даже под закрытые веки. Таинственная сумрачная тишь природы неслышно обступала их со всех сторон. В догорающем небе чёрной стрелой парил орёл. Раскрыв свой жёлтый, закрученный книзу клюв, он закричал — громко и пронзительно, словно звал кого-то, навсегда утерянного в небесной дали. — Не к добру это, — протянул Хосок, запрокинув голову. — Орлиный плач — признак скорого расставания. Тэхён встрепенулся, открыл глаза и озадаченно посмотрел на Хосока. В груди мелким зверьком завозилась тоска. Он постарался отрешиться от мучавших его чувств. Всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо! Солнце, наконец, закатилось, и багряный край небес поблек, став тускло розовым. С каждой секундой пожарище затухало, отдавая двух спутников тьме. Она обступала их скромный возок, завлекая в свои опасные объятья. Где-то спереди острый глаз Тэхёна заприметил движение — словно тьма, перестав быть однородным полотном, разделилась на несколько быстро передвигающихся фигур. Омега глухо воскликнул и прижал ладонь к губам. — Хосок, посмотри, — прошептал он, привлекая внимание альфы. Хосок остановил быков. Орёл, парящий в небе, снова закричал. Тэхён почувствовал, как от этого крика всё внутри обрывается и холодеет, словно чья-то безжалостная рука кинула его в ледяную прорубь и топила. Холодная вода заполняла лёгкие, выжигая их нестерпимым жаром. Его тело тонуло, но внутри… Там полыхало пожарище. На какое-то невыносимо долгое мгновение наступила полная тишина: перестала шелестеть трава под колёсами возка, зверьки, перекликающиеся друг с другом из тальниковых кустов, затаились, сверчки больше не трещали свои песни на всю округу. Тэхён слышал лишь, как гулко стучит его сердце. Или не сердце. Этот звук больше походил на стук копыт об окаменевшую землю. Быстрый и ритмичный. Хосок вдруг резко соскочил с повозки. Лук, до этого покоящийся на его коленях, пришёл в движение. Чуть скрипнула натянутая тетива и стрела, блеснув острым наконечником, унеслась в сумерки. Послышалось недовольное ржание бунтующего коня. Тэхён не думал, что стрела попала в него. Возможно, лошади просто не понравилось, как резко всадник увёл её в сторону. — Ещё одна стрела, тайгыр, и ты познаешь, насколько остра моя сабля, — раздался предупреждающий крик и Тэхён узнал в нём голос красноголового меркита. Хищный зверёк, всё это время обеспокоенно грызущий что-то в его грудной клетке, вдруг замер и прислушался. Из темноты выскочила знакомая рыжая лошадь с белым треугольником на груди. Всадник резко натянул поводья, и конь снова заржал. Какой своевольный, подумалось Тэхёну. — Слушай меня внимательно, тайгыр! Ты отдаёшь нам свою лошадь, мулов и возок. Омега также идёт с нами. Взамен твоя плоть не познакомится с нашим железом, — он махнул рукой и чёрные фигуры обступили их со всех сторон. Тэхён спрыгнул с возка и в страхе прижался к Хосоку. Меркит посмотрел на него. И так светло-серые глаза альфы стали ещё светлее от заблестевшей в них ярости. — Смотри, как бы моя сабля не вскрыла тебе брюхо! — зло закричал Хосок, до побеления пальцев сжимая изогнутое древко лука. Меркит лишь громко рассмеялся. Он снова махнул рукой и три стрелы вонзились в землю прямо у ног Хосока. Тэхён сжал зубы, чтобы не закричать. Древки стрел у их ног дрожали, издавая единый вибрирующий гул. Небесную тишь снова прорезал орлиный крик, и омега с ужасом осознал, что всё будет так, как сказал рыжеволосый меркит. Его заберут и отвезут в их проклятое кочевье. Он станет безвольным рабом, желающем только одного — смерти. Зверёк в Тэхёне, услышав его мысли, ощетинился, обнажая мелкие острые зубы. Он сам перегрызёт своему хозяину глотку, удушит Тэхёна изнутри, но не позволит влачить жалкое существование и подставляться под чужих альф. — Всё! Хватит разговоров! — лошадь меркита переступила с ноги на ногу. Он чуть наклонился и снова впившись взглядом в Тэхёна, протянул руку. — Иди сюда. Омега остался стоять на месте. Зверь в его груди, пышущий сейчас злобой и ненавистью ко всему живому, приготовился драться. Хосок вынул из-за пояса саблю. Меркит недовольно цокнул и покачал головой. — А я ведь предлагал по-хорошему. Словно повинуясь его молчаливому приказу, тени вокруг них задвигались, кружась в пугающем хороводе. Тэхён обернулся, следя взглядом за той, что была ближе к нему. Раздался глухой вскрик — плечо Хосока пронзила стрела. Омега кинулся к альфе, но его отбросила назад пронёсшаяся между ними чёрная лошадь. Тэхён упал на землю. Злые слёзы наполнили его глаза. Через расплывающееся марево темноты он наблюдал за тем, как Хосока окружают тени. Омега поднялся на ноги. Лихорадочная ненависть овладела его нутром. Тэхён дёрнулся, собираясь кинуться альфе на помощь, но тут чьи-то сильные руки обхватили его тело, а горячая ладонь зажала рот. Омега яростно задёргался, но Чонгук немедля перекинул его поперёк своего седла. Голова Тэхёна свесилась к плотному брюху лошади, длинная коса спала вниз, к земле. Меркит вскочил на коня и погнал его во весь опор. Тэхён глухо выругался и попытался приподняться, упираясь руками в лошадиный бок и взбрыкивая ногами. Белый воротничок обиженно заржал. — Лежи смирно, — рявкнул альфа и с силой надавил Тэхёну на поясницу, стараясь успокоить. — Отпусти меня! — закричал омега, ещё сильнее избивая лошадь ногами. — Сейчас же отпусти, шакалий сын! Меркит засмеялся. — Я думал ты просто красивый омега, а у тебя, оказывается, в груди пылает сердце воина! — Тэхен не видел Чонгука, но по голосу слышал — альфа насмехался над ним. Тэхёна снова с силой тряхнуло. Он совершенно ослабевший и безвольный резко выдохнул и на секунду затих. Стремена, пронеслось в голове у омеги. Ногами альфа упирается в стремена. Если бы Тэхён смог дотянуться до них, у него бы появилась вторая точка опоры — первой, хоть и ненадёжной, был рыжий бок лошади, в который он мог упираться руками. Ещё раз выдохнув, Тэхён постарался чуть сползти вниз. Чонгук ударил лошадь ногами, подгоняя её и вместе с тем ориентируя омегу. Он резко поставил свою маленькую ступню на ногу альфы и, не давая меркиту опомниться, оттолкнулся руками и опрокинул своё тело назад. — Чёрт! — заорал альфа, резко разворачивая лошадь и наблюдая за тем, как тело омеги кубарем валиться на твёрдую землю. Это было безумно опасно и глупо. Любой другой омега, если не убился бы, то точно потерял бы сознание, но Тэхён лишь глухо вскликнул и, превозмогая невозможную боль во всём теле, встал на ноги и… Побежал. Удивление, смешанное с восхищением и острым азартом вспыхнули в Чонгуке, словно сухой хворост засушливым летом. Зверь в нём завыл от яростного желания догнать омегу, прижать к земле и сделать своим. Под покровом степной ночи, под беззвёздным небом. Чонгук спрыгнул с лошади и побежал за омегой. — Что ты творишь, безумный? — закричал он ему в след. — Я всё равно тебя поймаю, а если не я, то тебя раздерут на части голодные корсаки! Тэхён ничего не ответил. Боль в правой ноге с каждым шагом становилась сильнее. Лёгкие горели. Холодный степной воздух хлестал его по лицу, заставляя глаза слезиться. Зверь в груди бился в агонии, он скулил и рычал, подгоняя Тэхёна нестись быстрее. Мышцы в избитом теле болезненно натягивались от каждого движения. Ужас, охвативший омегу, сбивал дыхание. Темнота была настолько густой, что омега не видел собственных рук. Он зацепился ногой за торчащую из земли корягу и упал. Острая боль вонзилась в лодыжку. Тэхён прикусил язык, чувствуя, как горячая вяжущая кровь заполняет рот. В голове заметались панические мысли. Как там Хосок? Его уже убили или ему удалось вырваться? Поможет ли он Тэхёну? Спасёт ли его хоть кто-нибудь? С боку послышались чьи-то шаги — Чонгук уже не бежал. В этом не было необходимости. Тэхён сощурил глаза и увидел его высокую фигуру, окутанную сумеречной мглой. — Нет, — всхлипнул он и попытался встать. Боль в ноге была невыносимой. — Не трогай меня! Омега пошарил рукой по земле, пытаясь найти хоть что-то что могло бы помочь ему отбиться. Ничего. Лишь сухая трава и песок. Он сжал его в кулаке и замер. Меркит приблизился к Тэхёну. На его смуглом молодом лице застыло выражение глумливого веселья. В широко раскрытых серых глазах блестел азарт хищника, наконец нагнавшего свою добычу. Тэхён позволил ему подойти ещё ближе. Когда альфа наклонился и открыл рот, желая снова посмеяться над ним, омега немедля выкинул вперёд руку и бросил в лицо рыжеволосого меркита песок. Чонгук отшатнулся и закашлялся. Тэхён, не жалея себя, вскочил на ноги и побежал в ту сторону, где альфа оставил лошадь. Рыжий конь облегчал ему задачу, издавая довольно громкие звуки: он стучал передним копытом по земле и недовольно фыркал в темноту. Не помня себя от безумного страха и боли, омега вскочил на чужую лошадь и ударив поводьями, заставил её броситься в сторону. Как можно дальше от берегов Онон — места кочевья страшных меркитов! Как можно дальше от красноголового шакала! Слёзы текли по его бледному, полному ужаса, лицу. Мгла укрывала его своим защитным покрывалом, но Тэхён помнил — темнота не надёжный помощник. До рассвета оставалось пять часов.