Перманентное искажение

Невмешательство хорошо, когда все идет как надо. Когда тебя

никто не вынуждает, не вмешиваться – одно удовольствие

Терри Пратчетт «Вещие сестрички»

Ночь создает вокруг нереальное, зыбкое пространство. Словно комната сейчас опрокинется, а сознание утащит в жуткий иллюзорный мир не совсем сна, как в кино*. Полная луна заглядывает в окно, и Стайлз прячет от нее лицо у Питера на плече. Не хочет, чтобы ее бледный призрачный свет прикасался к нему. Питер действительно кажется осязаемым, настоящим. Но даже так, ощущая его тепло вокруг себя, слушая его спокойное дыхание над ухом, Стайлз не уверен, происходит ли все это на самом деле. Ему кажется, что если только он позволит себе хоть на секунду поверить, то в следующее же мгновение этот чертов неправильно-правильный мир обрушится на него со всей своей жестокостью и раздавит, сомнет, не оставит и мокрого места. Если я поверю, а потом все исчезнет, как я смогу это пережить? Я не смогу, не снова. Не когда он позволил себе даже в своих мыслях считать Питера мертвым и перестал говорить о нем так, будто он уехал отдыхать. Стайлз с каким-то затаенным страхом прижимает ладонь к его груди, замирает от ощутимого под ней сердцебиения. Не успокаивается на этом и сползает, чтобы прижаться и ухом. И слушает, пока Питер со вздохом не подтягивает его обратно, обнимает еще крепче, но кажется слишком бережно. Шепчет, что он здесь и не уйдет и прочие успокаивающие бессмысленные слова, от которых Стайлз чувствует себя еще более несчастным и хочет плакать. Эта жалость Питера такая жестокая, она не оставляет места ни для чего больше. Он бы может и хотел поверить, что есть что-то кроме нее, но по ощущениям там лишь это. Я хочу, чтобы ты был со мной как тогда... Но как тогда уже никогда не будет. Это отчетливо читается во взгляде Питера, отпечатывается в его прикосновениях и слышится в его голосе. Стайлз думает, что почувствовал бы это и на вкус, если бы позволил тот поцелуй. И это просто выматывает, залезает под кожу противным страхом, врезается в сердце и ранит, ранит. Делает его горе таким объемным, что оно затмевает собой всю возможную радость, искажает ее и отравляет. Заставляет совсем запутаться в себе и своих эмоциях. Побуждает мысли становиться плохими и злыми, ядовитыми для него самого. Его кидает от страха и неверия, до нахлынувшей нежности и больного желания срастись с этим большим горячим телом рядом, чтобы Питер уж точно никуда и никогда не исчез. Чтобы можно было спокойно закрыть глаза и не мучить себя мыслями, не изматывать вопросами. Не придумывать ничего, что, как он боится, может оказаться правдой. И Стайлз просто не знает, что он мог бы сделать, чтобы это прекратилось. Чего ты теперь ждешь от меня? Чтобы я сам?.. Стайлз определенно ничего такого не хочет и просто не готов к этому. Но он так устал и так надеется почувствовать хоть что-то кроме проклятой жалости, направленной на него. Поэтому ему немного очень даже плевать на себя в этот момент. Стайлз приподнимает голову, чтобы заглянуть в глаза Питера, они все такие же синие, но прежняя уязвимость исчезла из взгляда. На ее место пришло что-то другое, что-то очень похожее на вину, и это просто выводит из себя. Он прикасается к губам в несмелом поцелуе, и ужас пронзает его бесконечные несколько секунд, пока Питер не отвечает. И это так сладко-больно, что почти невозможно терпеть. Питер отстраняется и смотрит с каким-то нечитаемым выражением. Не двигается, ничего не делает, не пытается это продолжить. Стайлз раздраженно сопит и снимает футболку, кидает ее на пол. Принимается расстегивать джинсы. - Что ты делаешь? – Питер останавливает его руку. - А что, ты теперь не хочешь меня? – он злится, и вопрос звучит слишком резко, как если бы он хотел вызвать ответную злость. Возможно это ему нужно, он не знает наверняка. – Я теперь тебя не привлекаю даже? - Стайлз, - Питер вздыхает так, что кажется все ясно. – Ты не хочешь этого. Я же вижу. Почему ты решил, что должен делать что-то против собственной воли? - Сначала ты ответь. - Ничего не изменилось, сладкое сердечко, - Питер гладит его по спине, он такой сочувствующий. И хочется скинуть его руку. Вырваться и убежать от него. – Я все еще считаю тебя привлекательным. Все еще хочу тебя. - Разве? – разве это не ложь? Стайлз проглатывает комок в горле, его немного потряхивает. – Раньше после подобных разговоров ты целовал меня и... и всякое такое. - Я был не в себе, Стайлз, - Питер говорит так, будто это что-то меняет. – И думал только о себе. Прости меня... Это ужасно. Звучит ужасно, выглядит ужасно. Больно. Кто бы испытывал хоть что-то, кроме боли, от подобных извинений. Они сжигают изнутри, оседают пеплом. Теперь это так? Будешь просить прощения за то, что хотел обладать мной? Стайлз не помнит, чтобы обнаруживал в себе столько ярости даже когда Скотт извинялся и не чувствовал себя виноватым. Потому что Питер как раз чувствует. И все, что было между ними кажется бессмысленным и неважным, если смотреть под таким углом. И этот Питер, у которого теперь все в порядке с головой, никогда бы его не выбрал. - Значит надо быть сумасшедшим, чтобы спать со мной? – он не успевает остановиться, да и не хочет, почти кричит это. – Находясь в здравом уме, ты не готов совать член куда попало?! - Ну все. Хватит. Наговоришь сейчас. Питер встает и подбирает его футболку. И Стайлз думает, что теперь он наверно выставит его, прогонит. Этот другой Питер. Которому он не нужен, который только и делает, что жалеет. И которого он видимо все-таки разозлил. Я не хочу так, не хочу! Он кидается, хватает его за руку, открывает и закрывает рот. Не знает, что сказать и скатывается в позорные рыдания. - Не надо, пожалуйста, - бормочет Стайлз сквозь слезы. – Не выгоняй меня. Я не хочу уходить. Питер... Не хочу опять без тебя... - Я не выгоняю, - он обнимает и это вдруг кажется так тепло, хорошо. – Не выгоняю. Просто хотел сложить ее. Не плачь, сладкое сердечко. Ну что ты. Он так измучен этим всем, что в какой-то момент просто останавливается, позволяет Питеру усадить себя обратно на кровать. Безвольно наблюдает, как он складывает его футболку, помогает снять джинсы и складывает их тоже, оставляет одежду стопкой на прикроватном столике. Раздевается сам и укладывает Стайлза на бок, ложится следом, обнимает своей горячей рукой, прижимает к груди. Накрывает их обоих одеялом. Губы едва ощутимо касаются шеи, чтобы тут же оставить ее. Так странно быть с ним настолько близко и совсем не чувствовать его как раньше. Стайлз думает, что он сможет, если очень постарается. Когда-нибудь точно сможет. Сейчас просто слишком тяжело. Он закрывает глаза и представляет себе лес и волка, который бежит по этому лесу. Обычному, без прозрачных деревьев и прочей мистической ерунды. Представляет, как солнце играет в лоснящейся шерсти, которая снизу чуть влажная от росы. Как трава приминается под его лапами, когда он останавливается возле высокой кирпичной стены и обнюхивает ее. Он перепрыгнет ее? Обойдет ее? Или не станет себя утруждать и отправится дальше в лес... - Я всегда хотел уснуть рядом с тобой, - шепот Питера доносится до него сквозь сон, такой легкий и невесомый. Словно первый теплый ветер весной. – Даже когда не знал, что ты есть у меня. И это звучит как признание. Настолько искреннее и интимное, что Стайлз не уверен, не грезится ли это ему. Слова проникают в сон и растворяются в нем, эхом разносятся среди крон деревьев, замирают каплями росы в листве. Волк роет лапами землю вокруг стены, недовольно фыркает и идет вдоль, толкается носом в кирпичи, обтирает их теплым боком, легонько прикусывает зубами. Пока один из них не поддается и не выпадает, и Стайлз может видеть через образовавшийся проем его любопытную морду. Осторожно протягивает к нему руку и тут же отдергивает, когда ее касается теплый влажный язык. И бежит далеко-далеко вглубь, чтобы спрятаться. Спастись от его непрошенной нежности. Не дать ей разрушить тщательно выстроенную оборонительную преграду. Не дать неправильно-правильному миру захватить его. Стайлз приоткрывает глаза, жмурится от назойливого света. Не сразу осознает себя здесь и сейчас. Ему так тепло и уютно, что это странно и не вяжется с действительностью. Может быть потому, что под щекой у него чужая грудь, мерно вздымающаяся и опускающаяся от спокойного сонного дыхания. Стайлз точно не помнит, когда он последний раз спал не один. Может, когда оставался у Скотта на ночевку, и они, насмотревшись ужастиков забрались в одну кровать и продолжали друг друга пугать, пока не уснули. Им было по одиннадцать, может быть двенадцать, и тогда это было скорее неловко. Или, когда он прокрался к отцу под бок, спасаясь от ночного кошмара... Не важно, все это было слишком давно и не имеет никакого отношения к этому томному чувству, захватившему его разум и тело сейчас. Стайлз осторожно приподнимается, чтобы посмотреть на Питера. Его сон глубокий, лицо непривычно расслабленное и кажется таким молодым. И только сейчас, наблюдая, как солнечный луч пробирается по его волосам, Стайлз может окончательно поверить, что он здесь. И вспомнить все отчаяние прошедшей ночи. Нет, не сейчас. Не могу пока. Когда он такой... Он не пускает к себе все эти больные мысли, позволяет сну опять завлечь себя, скрыть от реальности. Хотя бы еще на пару часов. После он просыпается от хлопка двери, но не успевает испугаться. Слышно, как кто-то, - Питер, - ходит по дому, гремит посудой на кухне. Стайлз кутается в одеяло, заботливо подоткнутое вокруг него со всех сторон и прислушивается к шкворчанию сковороды. Этот день еще не до конца вторгся к нему, его еще можно отогнать. Телефон на прикроватном столике мигает, и приходится дотянуться до него. Стайлз сонно просматривает сообщения от Скотта, Коры и Джексона, решает, что не готов на них отвечать. Отмечает, что уже далеко за полдень. Похоже, сегодня я прогуливаю школу. Надеюсь, химия есть в расписании... Сон не отпускает, уносит с собой. Телефон теряется среди подушек. Кажется, в какой-то момент он звонит, и музыка проникает за грань реальности обрывками. Ходит слух, что огонь в твоем сердце угас... Все дороги, по которым нам приходится идти, извилисты... Свет, что ведет нас, ослепляет*... Кажется, кто-то находит телефон среди подушек и заставляет его замолчать. Стайлз чувствует руку в своих волосах, она такая нежная. Кровать прогибается под чужим весом рядом. Но сам он еще не может выплыть из уютного, безопасного сна. Слышит слова, и они поначалу кажутся бессмысленными. - ... да, как и я... Спит еще. Разбудить его? – Стайлз понимает, Питер с кем-то разговаривает по телефону, его голос странный. – Давно так?.. Ясно. Ну один день пропустит... Я не уверен. Может быть, если захочет... Не думаю, что это ему понравится. Нет, я... – это похоже на... смущение? – Конечно нет, - и возмущение. – Не знаю, это не телефонный разговор, шериф, - Стайлз в ужасе осознает, что Питер разговаривает с его отцом и просыпается окончательно. - Отдай трубку, чудовище! – он пытается выпутаться из одеяла, хватается за Питера, который улыбается и отводит локоть. – Отдай! Кто тебе разрешал! – Стайлз дотягивается наконец до его руки, забирает телефон. – Папа, ну я же просил! - Я не заставлял его отвечать на звонок вместо тебя, - голос отца строгий, но мягкий одновременно. – Чего ты так разволновался? - Не знаю, может быть боюсь, что ты приедешь сюда и разрядишь в него табельное оружие? – Питер рядом тихо смеется, и Стайлз бросает на него яростный взгляд. - Признаюсь, была такая мысль, но он кажется адекватным... - Это только так кажется! – он смотрит в веселые глаза Питера и не разделяет его веселья. – На самом деле он психопат, который ворует чужие телефоны и разговаривает с чужими отцами без разрешения! – а еще убивает людей на досуге, умирает сам и восстает из могилы как чертов зомби. Стайлз выдыхает, вслушиваясь в доброе молчание на том конце провода. – Пожалуйста, только не говори, что ты уже едешь сюда. - Не еду. Но я хотел бы быть в курсе того, что с тобой происходит, сынок. Я бы тоже хотел быть в курсе, того, что со мной происходит... Его мысли слишком спутаны, а чувства накалены и вот-вот снова превратят его в истеричное, не отвечающее за свои слова нечто. Отец хочет получить какие-то ответы, но их нет. Возможно, они есть у Питера, но Стайлз всем своим существом противится тому, чтобы их с отцом знакомство вообще когда-нибудь состоялось. Если только лет через сто, и то этого недостаточно. По крайней мере сейчас, он не может представить себе что-то более неловкое, чем это. Его злит, что Питера это как будто совершенно не беспокоит. Как это вообще может выглядеть? Он легко представляет, что его отправили в свою комнату, чтобы самим поговорить как взрослые. И это бесит его еще больше. Спасибо, я уже насмотрелся, как «взрослые» без меня разговаривают. Потом обычно кто-то умирает. Питер игнорирует попытки Стайлза выяснить, о чем был этот уже состоявшийся разговор с его отцом. Выдает ему пару полотенец и одну из своих рубашек, а сам удаляется на кухню. Оттуда по квартире расползается запах молотого кофе и кажется блинчиков. Запершись в ванной, Стайлз некоторое время стоит и глупо улыбается, думая о том, что Питер приготовил ему завтрак. Но быстро одергивает себя и лезет под душ. Это ничего не значит. Очередной приступ его виновной заботы. Вымывшись и почистив зубы новой щеткой, поджидающей его на раковине, он какое-то время гипнотизирует взглядом рубашку, но не берет ее. Возвращается в комнату и одевается в свою одежду. Футболка тут же неприятно прилипает к еще влажной спине. Стайлз не понимает, что он все еще здесь делает, надо ли ему здесь быть. Возможно Питер после вчерашнего просто не знает, как заставить его уйти и не попасть при этом под водопад слез. Еще более дерьмово, чем могло быть... Должно быть он действительно недостаточно взрослый, чтобы вывозить все эти чувства, которые накинулись на него, чтобы разорвать на мелкие кусочки. Тогда было проще всего закрыться от всех, замуровать это в себе. Выстроить чертову гигантскую невидимую стену вокруг себя, чтобы оттуда наружу не просачивалось ничего. Чтобы все эти оборотни с их сраными волк-радарами прекратили доставать его своим сочувствием, которое делало только больнее. Каждый жалостливый взгляд напоминал ему о том, что он потерял. Бесконечная стайная забота только ранила. Тяжело не быть слабым, когда они все облепляют, словно он застрял где-то на северном полюсе посреди снегов и льда и надо срочно отогреть его. Так что да, в конечном итоге Стайлз просто закрылся от всего и вся, от себя в том числе. И теперь не знает, как ему убрать проклятые эфемерные кирпичи. Надо ли их убирать? Обратимо ли это... Но кажется, если позволить этому продолжаться, то собственные чувства просто переварят его, превратят во что-то нехорошее и злое... Стайлз тыкает вилкой блинчик, смотрит как масло медленно тает на нем, отпивает из кружки, которую Питер перед ним поставил. Уводит глаза от взгляда, стремящегося просверлить в нем дыру. И раздражается на виноватое молчание. О чем ты думаешь, чудовище? Не знаешь, как от меня избавиться? - Прекрати, - Стайлз отодвигает кружку и тарелку с недоеденным блинчиком, складывает руки на столе. – Ты смотришь на меня иначе. Дерек тоже так смотрит. - Это как же, позволь узнать? – Питер приподнимает бровь. - Как на ребенка. Думаешь, это приятно? - Стайлз, это... Не совсем так. Но я не могу не думать о том, что, если бы у меня были дети, они могли быть твоего возраста. - Раньше тебя это не особо волновало. Ах да, все время забываю, что ты был сумасшедшим, - Стайлз закусывает губу. Почему это должно быть так сложно, так больно. – В этом все дело? Поэтому ты не можешь больше быть со мной? - Я этого не говорил, - Питер накрывает его руку своей, гладит, чуть сжимает. И тень той уязвимости проскальзывает в его взгляде так отчетливо, что просто невыносимо. – Ты возможно сейчас не задумываешься, но ты мог бы жить своей обычной подростковой жизнью. Познавать этот мир так, как должен был. Со всеми первыми неловкими свиданиями и влюбленностями, ссорами и примирениями. Ты мог выбирать... А я все это украл у тебя. Не оставил тебе никакого выбора... - Мы опять возвращаемся к тому разговору, где ты заявляешь, что у меня это пройдет? – Стайлз выдергивает руку, прячет ладони под мышками. – Ты не думал, что я хотел всего этого только с тобой?.. И что теперь, мне пойти и быть с кем-то другим? - Если ты захочешь. - И тебе все равно? – Стайлз опускает голову, боится увидеть в его глазах, что это так и есть. – Хочешь, чтобы я ушел? - Нет, - Питер встает и притягивает его к себе, нет сил сопротивляться. - Питер, я не хочу слышать, что могу быть с кем-то еще, понятно? Я хочу... Я не знаю, чего я хочу, но не этого. - Хорошо, сладкое сердечко. Скажешь, когда узнаешь. Это просто несправедливо, что Питер стал таким осознанным. Стайлз понимает, это хорошо, что безумие оставило его и больше не заставит бегать по ночам и убивать людей. Но он просто не готов к свободе действий. Особенно, когда больше не чувствует этого между ними. Всеми силами пытается услышать, прикоснуться, ощутить, но не может. И хотя Питер говорит, что оно все еще там, так трудно поверить ему. Страшно будто окунаться в пустоту, ощупывать ее в поисках того, что там было. Словно это было у него всегда, а теперь исчезло. Когда настолько привык к этому чувству принадлежности... Но невозможно позволить проникнуть за стену и снова поделиться всем, что за ней скрывается. Я знаю, чего хочу. Но что если ты больше не готов мне этого дать? И он просто не может поверить снова, упасть в эту нежность, разрешить себе быть счастливым. Кажется, что боль забрала у него все. Заморозила его сердце, раздробила его на мелкие кусочки, так что не собрать. И теперь наедине с Питером ему неуютно, нервно. Страшно. И Стайлз не хочет в этом признаваться. Боится, что только усугубит ситуацию, не хочет еще больше вины и жалости к себе. И ему до тошноты стыдно за то, что он не может просто порадоваться. Ведь Питер жив, и еще вчера это было всем, чего он хотел. Но оказывается этого недостаточно. Надо было точнее формулировать свое желание, идиот. И в то же время, несмотря ни на что, Стайлз все еще боится выпустить Питера из вида. Словно стоит ему отвернуться хоть на секунду, и он исчезнет, растворится как мираж посреди пустыни. И Стайлз просто погибнет там от жажды... И он думает, насколько эгоистичным надо быть, ведь Питер наверняка хочет увидеться со своей семьей, у него должны быть какие-то дела после такого долгого отсутствия. А он тратит свое время здесь, терпеливо выслушивает глупые претензии. Обнимает в ответ на приступы злости и раздражения. Почему ты вообще позволяешь мне так себя вести, чудовище? Стайлз поднимает на него глаза, смотрит, будто ожидая, что Питер прочтет его мысли и ответит на этот вопрос. Конечно, этого не происходит. Вместо того, он вдруг начинает рассказывать про то ужасное место, в котором был. И с каждым услышанным словом осознание ранит его еще больше. Потому что Питер был там совершенно один, не зная, сможет ли выбраться. Снова совсем один. Запертый в ненастоящем доме со своими иллюзиями, способный только наблюдать за редкими визитами людей, до которых невозможно докричаться. Как если бы он снова был парализован. И каждый раз, когда Стайлз приходил туда и говорил все, что ему в голову взбредет, он на самом деле был услышан. И после всего этого ты еще жалеешь меня... Под конец рассказа он чувствует себя морально выпотрошенным, видит себя лупоглазой рыбой на разделочной доске с занесенным сверху тесаком. Но прежде чем он успевает метафорически найти и задвинуть на место один проклятый потерявшийся во сне кирпич, тихая клавишная мелодия, уже забытая, просачивается сквозь стену. Она нарастает, пока не становится такой громкой, что затапливает собой все вокруг. Стайлз чувствует ее всем телом и не может отгородиться, защититься. - Стайлз, что с тобой? – обеспокоенный голос Питера возвращает его в реальность. – Твое сердце бьется слишком быстро. - Я в порядке, - он передергивает плечами и морок исчезает окончательно. – В порядке. Мы можем поехать к Дереку? То есть ты, наверное, хочешь... - Я уже говорил с ним утром по телефону. Но конечно, поедем. Посмотрю хоть на его приблудных щенков. Питер улыбается, но в его взгляде и тоне чудится разочарование. Стайлз отгоняет от себя непрошенное навязчивое чувство. Я просто хочу так думать. Вовсе не значит, что так и есть. Если бы Питер хотел провести этот день только с ним, он бы так и сказал, разве нет? Стайлз не может больше позволить себе купаться в этом океане самообмана, который придумал раньше. Надо просто как-то приспособиться и жить дальше. Он доедает холодный блинчик и утаскивает еще один, прежде чем Питер убирает со стола. Немного зацикливается на его руках, но быстро себя одергивает. И потом, уже в машине, старательно не замечает то и дело сканирующий его взгляд. Знает, что волк-радары теперь на нем не работают. Это должно быть раздражает, по крайней мере, Кора и Скотт периодически возмущаются, что он глушит от них собственные эмоции. А Эрика грозится защекотать его до полусмерти, если он не прекратит быть таким закрытым. Но правда в том, что он не может. Будто в какой-то момент он захлопнул дверь с автоматическим замком, и только потом понял, что не взял с собой ключ. Не то, чтобы его совсем не беспокоило подобное положение дел, но к кому бы он мог обратиться? Пойти к Дитону и услышать очередную туманную херню? Нет уж, увольте. Когда раз за разом вместо помощи получаешь размытые разглагольствования или нарочитое игнорирование собственной персоны, не очень-то тянет попробовать снова. Они останавливаются на заправке, и Стайлз машинально заказывает бургер для Скотта, потом только думает, что возможно его и не будет в доме. Пишет короткое сообщение. Ему хочется, чтобы все были там, хотя он и не уверен до конца, что действительно является частью стаи. Как, впрочем, и Скотт. Что бы там Дерек не говорил. Джексон, например, вообще стал редко посещать всю эту беготню по лесу с прочими атрибутами оборотнического обучения. Но Стайлз был слишком занят своими страданиями, и только теперь ему приходит в голову, что это странно. Конечно, он допускает, что эго капитана команды просто не выдерживает того, что он в отличие от всех до сих пор не перешел на тот уровень, когда можно рычать, обрастать шерстью и носиться с горящими глазами. Стайлз понимает, что завис рядом со стендом с брелками, и Питер уже какое-то время вопросительно смотрит на него, стоя возле касс. Пожимает плечами и берет очередную уродливую игрушку для Коры, кажется это какая-то деформированная и побитая жизнью овца. Прямо, как и я... В доме уютно. Это чувство обволакивает, как только он переступает порог. Слышно, как Кора что-то готовит, она в своей привычной манере разговаривает с едой и посудой. Эрика и Бойд в гостиной смотрят телевизор и кажется полностью заняты происходящем на экране. Но это только видимость. Стайлза почему-то охватывает неловкость, когда они дружно оборачиваются и принимаются рассматривать Питера, остановившегося у него за спиной. И он еле удерживается, чтобы не вздрогнуть, когда рука опускается ему на плечо. Это так похоже на собственнический жест, что его буквально прошибает током. Но иллюзия быстро растворяется, стоит прикосновению оборваться. И так тяжело не потянуться за ним, не обмануть себя... Дерек появляется откуда-то из дома и выглядит так, будто только что вылез из-под капота своей машины на заднем дворе. Возможно так и было, Стайлз не уверен. Все эти молчаливые приветствия и знакомства начинают его выводить. Он втискивается на диван между Эрикой и Бойдом, замирает, наблюдая, как Дерек идет навстречу Питеру. Сейчас же не случится ничего плохого? На мгновение ему кажется, что случится, трудно не вспоминать, при каких обстоятельствах эти двое виделись в последний раз. Стайлз задерживает дыхание, но они просто пожимают руки и удаляются в одну из комнат. Питер лишь коротко оборачивается и улыбается ему. Эта улыбка как бы должна его успокоить. Наверное. - Пахнешь им сильнее, чем обычно, - лукаво говорит Эрика, принимаясь его обнюхивать. И Стайлзу приходится оттолкнуть ее от себя, чтобы прекратила. Это слишком смущает. - Ты принадлежишь ему. - Перестань, - Стайлз в очередной раз уворачивается от ее любопытного носа. – Когда ты это говоришь, звучит пошло. И не думаю, что теперь это так. - Это так, - говорит Бойд. По нему неясно, он действительно так думает или просто сочувствует. - Какой он? – не унимается Эрика. – Выглядит опасно... Он рычит в постели? Кусается? - Боже, - Стайлз слышит грохот на кухне и сдавленный смех Коры. И вспоминает, что у всех здесь волчий слух. – Тебе обязательно быть такой сучкой и доставать меня? - Не переживай, скоро Джексон сменит ее на этом посту, - Стайлз очень надеется, что Бойд шутит. Ах да, Бойд никогда не шутит. Стайлз встает и выглядывает в окно, уже зная, что увидит припаркованную машину Джексона. Правда тот совсем не выглядит так, будто собирается доставать кого угодно. Даже Скотта, который выбирается с заднего сиденья вместе с Айзеком. Но чувство, что сейчас все на него накинутся, заставляет Стайлза сбежать на кухню. Где Кора тайком улыбается и игнорирует его просящие о помощи взгляды. И в конце концов ему приходится отдаться на волю всем сбежавшимся оборотням. Он запоздало ищет глазами Лидию, но понимает, что она не придет. Но она должна быть здесь, как и Эллисон. Просто потому что Стайлз чувствует – так было бы правильно. Возможно, так он смог бы окончательно успокоиться. Все же этой общности удается заманить его в свои лапы, и холодная больная пустота внутри немного отступает, разжимает свои разрушительные объятья. Как раз настолько, чтобы можно было свободно подышать. Стайлз говорит всем, что ему надо позвонить отцу, но на самом деле просто прячется в своей комнате. Точнее, это всего лишь свободная комната, но ему нравится думать о ней как о своей. И он действительно звонит отцу, чтобы попросить пожить тут немного. Обещает не прогуливать школу и не выбешивать Харриса. Нарочно не упоминает Питера, потому как не готов это обсуждать. Ведь тогда придется говорить о том, как сильно и по-взрослому, - как бы странно это не звучало, - он влюбился. И, что теперь ему в той же мере больно. И как-то объяснять, почему так, когда и самому не до конца ясно. Он просто не видит смысла обрушивать все это на отца, который и так переживает больше, чем требуется... После он немного переписывается с Лидией, просто, чтобы убедиться – она в порядке. Или в состоянии хоть немного близком к тому. Он не хочет возвращаться обратно, и Скотт закономерно вскоре скребется в дверь и робко просачивается в комнату. Видит пакет с заправки и устраивается с ним на полу, чуть в отдалении от кресла, где Стайлз устроил себе гнездо. - Вкусный бургер, чувак, - бодро заявляет он. - Не ври, он уже холодный и превратился в картон. - Все равно вкусный, - Скотт быстро расправляется с остатками булки, мнет обертку. Продолжает тем же легкомысленным тоном, – Питер внизу развлекает народ. Не хочешь спуститься? – он хмурится, потому что Стайлз лишь качает головой. – Что случилось? Ты же вроде с ним приехал. - Это сложно... - Он кажется адекватным. - Представь себе, папа сказал то же самое. Я в ужасе, - Стайлз не может сформулировать, что именно приводит его в ужас и раздраженно трет лицо. Решает сменить тему. – Ты все еще тайно встречаешься с Эллисон? - Типа того, - Скотт становится немного подавленным. – Она отстранилась, когда стала тренироваться с охотниками. Ничего мне не рассказывает. Только просит не попадаться на глаза ее деду. - Ясно, вот почему она больше не приходит сюда пострелять по движущейся мишени, - бормочет Стайлз, еще не подозревая, что только что метафорически открыл врата в ад. - Чего? Ты о чем? - Да не тупи, Скотти. Эти ее послеобеденные тренировки с Дереком, где он изображает из себя терминатора из второй части и каждый... – Стайлз натыкается на крайне растерянный взгляд, который быстро трансформируется в очень злой и волчий. – О... Вот дерьмо... Слушай, мне, наверное, это просто приснилось. - Ага, приснилось. Скотт кидает обертку от бургера и выбегает из комнаты. Господи, какое же я трепло. Стайлз понимает, что как будто действительно спал все это время, не обращая внимания ни на что вокруг. И просто фиксировал в своем сознании происходящие рядом события. Будто только теперь на самом деле открыл глаза и постепенно замечает, что вообще-то тут полно людей помимо него самого. И у всех какие-то свои проблемы... Немного жутко наблюдать из окна, как они ругаются. Точнее Скотт кидается обвинениями, а Дерек молча стоит, скрестив руки на груди и все это слушает. Когда ситуация совсем уж накаляется, из дома появляется Джексон. Он как бы оценивает увиденное и услышанное, закатывает глаза, что-то говорит. Стайлз не обладает волчьим слухом, но уверен, что он грязно поминает чьих-то матерей. А потом берет Скотта за локоть и толкает в сторону своей машины. И они уезжают. Дерек поднимает голову и смотрит прямо на Стайлза, остается только скорчить прости-я-не-специально лицо. Ну почему я всегда все порчу? Остаток вечера он так и сидит в комнате, не решаясь спуститься. Боится, что Дерек скажет ему проваливать, хотя и знает, что не скажет. Изредка Стайлз встает, чтобы выглянуть и проверить, на месте ли все еще машина Питера. Эта непонятная ситуация с Эллисон немного отвлекла его, но теперь он чувствует, что снова проваливается в терзающие мысли. Хочет выйти и найти Питера, дотронуться до него, в очередной раз подтвердить для себя, что он здесь. Но как я теперь отсюда выйду? Останусь тут жить наверно. Стайлз успевает вполне реалистично представить себе это. Как он живет затворником, медленно обрастая бородой, и Кора иногда приносит ему поесть. Какая глупость... Он бы придумал еще кучу всего, если бы Питер наконец не пришел к нему. Стайлз слегка теряется, он не ожидал, что испытает такое облегчение. Ведь Питер мог просто уехать, совсем не обязательно было заходить попрощаться. И так отчаянно хочется, чтобы он остался. И чтобы все просто само как-то исправилось и стало легче. Но в его глазах все та же жалость и вина. Стайлз просто не может этого больше видеть, закрывает лицо руками, съеживается в кресле. Слышит вздох и шаги, которые останавливаются напротив него. Продолжает ощущать на себе этот взгляд. - Обнимешь меня? – измученно спрашивает Стайлз, потому что больше не может терпеть. И теплые руки тут же обхватывают его, и в них так хорошо, что опять больно. Он несмело отводит ладони от лица. – Поцелуешь? – и губы тут же прикасаются к его щеке так мягко, очень осторожно. – Не так. - Я бы хотел, - он смотрит и ничего не делает. - Я не понимаю, Питер. Ты только говоришь, что хочешь. Я должен что-то еще сделать? Как-то иначе об этом попросить? - Стайлз, тебе не нужно ничего делать, чтобы быть со мной. Особенно того, что ты пока сделать не можешь. - Откуда тебе знать, - он насуплено отворачивается. – Ты же больше не чувствуешь меня. - Кое-что чувствую, - улыбка в голосе Питера добрая. – Не такая уж она и прочная, твоя стена, - он прижимается чуть ближе, к самому уху. – И я знаю, как ты пахнешь, когда хочешь меня. Как чертова фабрика по производству конфет. - Питер! – Стайлз не уверен, но кажется у него покраснели даже волосы. – Здесь все нас слышат! - Делать им больше нечего, как ко всему прислушиваться. *** Три дня. Ровно столько он выдержал в доме Дерека. Возможно все дело в том, что Эрика невыносима. Или потому что Скотт решил туда больше не приходить. Ясно, что у него какие-то свои понятия о том, что Эллисон может или не может делать без его ведома. Но не отказываться же от стаи из-за каких-то дурацких тренировок... Ладно, на самом деле Стайлз не понимает и не хочет в это лезть. А в школе все ведут себя как обычно, что почему-то еще больше поднимает градус всеобщего напряжения. Как если бы все поссорились, но старательно делали вид, что это не так. И даже сидят в перерыве на обед все еще за одним столом. Кора говорит, что ему лучше подумать о себе. А Питер просто присутствует. Стайлз постоянно ощущает его где-то неподалеку. Не так как раньше, но даже это дает ощущение стабильности. Заставляет его тревогу немного притупиться. Не важно, что ничего уже не будет. Так тоже неплохо, правда ведь? Если повторять себе это почаще, то можно и поверить. Однажды я просто смирюсь с этим и перестану эгоистично выпрашивать внимание. Побыстрее бы. Стайлз думает, что возможно тогда Питер перестанет воспринимать его как какого-то ребенка. И что тогда? И ничего тогда. Он устал от этих мыслей. Радует только то, что они больше никуда не просачиваются. И нет, эта стена достаточно прочная. Иначе бы они все так просто от него не отстали... Стайлз задержался в душе после тренировки только по одной причине. Потому что у отца сегодня выходной, и, хотя он скорее всего и не ждет домой своего сына, ведь он отпрашивался на всю неделю. Но легко представить, как он сидит на диване и прислушивается, не подъехал ли джип. И Стайлз чувствует себя безмерно виноватым. Поэтому да, он собирается вернуться домой и усиленно думает, как отбиться от любых разговоров об этом всем. Когда он наконец выходит из душевой, в раздевалке уже никого. Возможно, если бы Питер по совершенно случайному стечению обстоятельств ждал его здесь... Я просто должен прекратить драматизировать свою жизнь. Он наскоро вытирается, одевается и идет на парковку. Заезжает за пиццей по пути домой, немного раздумывает и берет еще пару молочных коктейлей. Делает этот день похожим на множество других ранее. Это немного напоминает ритуал и очень даже успокаивает. Дома он действительно обнаруживает отца на диване. Он смотрит какое-то комедийное шоу, и если и выглядит удивленным, то самую малость. - У меня есть то, что тебе нужно, - Стайлз потряхивает коробкой и чуть не разливает коктейли. - Пытаешься меня задобрить? – отец подходит, чтобы забрать у него стаканчики. - Да, - легко соглашается он. – Получается? - Не знаю, смотря с чем эта пицца, - отец добродушно улыбается и треплет его по волосам. Смотрит и будто оценивает, что-то просчитывает. - Я не могу пока, ладно? – тихо говорит Стайлз, предвосхищая возможные вопросы. – Я пока сам не знаю, что будет дальше. Не уверен, что что-то будет... - Показания подозреваемых расходятся, очень интересно, - отец смеется в ответ на его непонимающий взгляд. – Давай скорее съедим это. Я устал от паровых котлет Коры, которые ваш кудрявый мальчик приносит в участок. Дерек еще не осатанел от того, что в его доме ошивается такое количество подростков? Ох, за моей спиной происходят странные вещи... Стайлз не уверен, что он чувствует. Не возмущение, скорее он слегка обескуражен. И смущен тем, что пока он был в сознательной отключке от мира, его видимо самые лучшие в мире друзья подрядились позаботиться о его самом понимающем на свете отце. Впервые за долгое время, ему кажется, что целую вечность, они просто едят пиццу и болтают ни о чем и обо всем. В итоге Стайлз так рад, что решил провести остаток дня дома, и теплое спокойствие подкрадывается к нему одуряюще близко. Довольно, чтобы захотеть спать раньше обычного. Он отправляет несколько сообщений с благодарностями перед тем как залезть в кровать. Потом немного лежит в отупении, но все же не удерживается и пишет Питеру пожелание спокойной ночи. Не особо надеясь на ответ. Ожидая этого ответа как манны небесной. И получает его. И не может удержаться от глупой улыбки, наползающей на лицо. Лучше бы ты прекратил меня так называть. Иначе как я смогу сжиться с мыслью, что ничего не будет как раньше между нами. Глухой стук и странно знакомые ругательства выдергивают Стайлза из сна. Несколько секунд он лежит, пытаясь привыкнуть к темноте и понять, что происходит. Когда очертания комнаты прекращают быть сонными и размытыми, он замечает нечто лишнее под подоконником. Чуть погодя становится ясно, что это не нечто, а вполне себе Джексон, одетый почему-то только в одни шорты. И судя по всему расстроенный и слегка дезориентированный. - Эм... Джексон? – зовет Стайлз. – Я конечно ни на что не намекаю, но что ты тут делаешь? В таком виде. - Кажется я хожу во сне. Или типа того. Без понятия. Стайлз слушает его спутанный рассказ и самую малость приходит в полный бесповоротный ужас. Вот уж действительно незапланированная пижамная вечеринка. Без пижам, зато с одним очень напуганным оборотнем. Получается, это происходит с ним уже давно, и он никому ничего не сказал. Конечно, это же Джексон. И никто ничего не заметил, потому что все на своей волне, а некоторые еще и на чужую запрыгнули. - Ну, хорошо, что ты не влез к Лидии... - Влез. Два раза. Перепугал до смерти ее мать, - Джексон смотрит в сторону, сжимает и разжимает кулаки. – И один раз к Дэнни. Пришлось все ему рассказать. Как ты понимаешь, он не в восторге. - От этой вашей волчьей херни никто не в восторге, - бубнит Стайлз. – Ну, ты хотя бы не забрался к Скотту. - А чьи по-твоему на мне шорты? – раздраженно шипит он. – Повезло, что сам он где-то шляется по ночам. Иначе не знаю, как бы я объяснял это. - Почему ты не скажешь Дереку? Он же типа твой альфа. - Как ты думаешь, Стилински? Потому что я и так его разочаровал... Я не обращаюсь, я почти бесполезен в стае. Теперь еще и это.