Перманентное искажение

Иногда, чтобы быть добрым, приходится быть жестоким

Терри Пратчетт «Стража! Стража!»

Автомобили нестройной колонной тянутся вперед, на выезде из Бикон Хиллс какой-то идиот не включил поворотник, а другой встречный придурок решил проскочить на красный. И теперь Питер стоит в пробке с кучей таких же несчастных, потому что они там перегородили почти всю дорогу. Это расстояние уже можно было сто раз преодолеть пешком, что вызывает еще больше раздражения на безмозглых людишек, которые мешают ему сбежать из города. Решение и так далось ему тяжело, но как иначе он мог остановиться, не остановившись. Ощущение, что все духи и призраки прошлого и нынешнего рождества* сговорились против него в попытке не дать ему осуществить задуманное, не покидает Питера. Но ничего, не важно. Он уедет достаточно далеко, чтобы переждать полнолуние и придумать какой-то удобоваримый выход. Найдет жадного до денег колдуна или шамана, или любую подобную шваль, которая сможет вытащить из него это безумие. И тогда я вернусь к тебе, сладкое сердечко, и все будет хорошо. Только вот в ухе у него поселилась маленькая назойливая тварь. Она смеется над ним, нашептывает свои недобрые предзнаменования голосом мертвой сестры. Не будет, Питер, ничего у тебя больше не будет. Холодная пустыня ждет тебя. Там сухой прогорклый ветер гоняет пепел по волчьей тропе, мрачное небо прижимается к промерзшей земле. Там нет, и не будет, никакой нежности и тепла. Никакой любви. И ни один мальчик не спустится туда за тобой с факелом. Там тебе самое место. Можно выкручивать регулятор громкости на максимум, никакая попса не в силах заглушить это. Питер опускает стекло и высовывается, чтобы посмотреть, как там впереди идут дела, хотя и так знает, что ничего не сдвинулось с мертвой точки. Раздраженно барабанит по рулю, а внутри в такт пальцам грохочет приглашение на последнюю трапезу. Он достает телефон, чтобы еще раз взглянуть на сонную улыбку своего мальчика. Думает, что у него ведь нет ни одной фотографии Стайлза, кроме этой, которую тот сделал от своей детской обиды. Питер считает, что это довольно милый снимок. Стайлз лежит на спине посередине кровати, Кора спит, уткнувшись носом ему в плечо, обвив его руками, ногами и кажется даже волосами. А Дерек ютится с краю, умудряясь даже во сне сохранять угрюмое лицо. Судя по положению его руки, она всю ночь занималась тем, что придавливала мальчика к кровати, чтобы не крутился и не мешал спать. Это так уютно и больше не вызывает темной скребущейся ревности. Так похоже на стаю... Стайлз нуждался в этом, и хорошо, что ему было куда за этим пойти. Питер вспоминает свой последующий, короткий, но очень емкий разговор с Дереком по телефону. Точнее говорил в основном племянник, в основном на повышенных тонах. Его слова все еще звучат, как будто зависли во времени. Чертов эгоист, ребенок даже не понимает, что с ним происходит! Если ты с ним не поговоришь, я сам это сделаю! Да, он не объяснил. Думал, что на это, как и на многое другое, у него предостаточно времени. А теперь сбегает из города, как побитая собака, оставляет своего мальчика думать, что он брошен и не нужен. Кто-то нетерпеливо сигналит позади. Кажется, пробка не сдвинулась ни на дюйм, можно было и не выныривать из своих мыслей. Питер оглядывается по сторонам и уже собирается убрать мобильник, когда тот звонит у него в руке. И на мгновение ему кажется, будто он снова держит допотопный дисковый телефон. Возьми трубку, Питер. Видение быстро рассеивается, но оставляет за собой мерзкий горелый привкус. Не то чтобы у него было настроение для задушевных или не очень бесед с любым представителем своего немногочисленного списка контактов. Что-то подсказывает ему, что брать трубку никак нельзя. Это абсолютно точно испортит все его планы, исковеркает и разрушит так усердно выстраиваемую в течении двух дней решимость. Он и рад бы проигнорировать звонок, но высветившийся на экране номер Коры уже пускает трещину по сколоченной из мрачной обреченности оборонительной стене. Такой жалкой стене не выстоять. До этого самого момента Кора еще ни разу не проявляла желания с ним пообщаться. Она четко дала понять, что не хочет иметь ничего общего с убийцей сестры. И вряд ли можно было осудить ее за это. Питер колеблется, вертит телефон в руках, но все же принимает вызов. - Питер, - и она в панике, плохой знак. Он уверен, что почувствовал бы, если бы что-то случилось со Стайлзом, но что, если нет. Вот как можно одним словом разрушить тщательно выверенное решение? Надломить и затопить его сомнениями. – Ты где? Мы возле твоей двери. - Рад слышать тебя, детка, - Питер убавляет громкость радио, чтобы и она могла слышать его. – Сожалею, но я отправился в небольшой спонтанный вояж. Кто мы? - Я... и Скотт, - она тягостно замолкает. Но уже и так ясно, произошло что-то настолько невообразимое, что щенок решил обратиться к самому недостойному, по его мнению, человеку. – Дерек у Арджентов, возвращайся нахрен из своего вояжа, я одна не справлюсь! Считай, что это твой шанс заслужить мое доверие. Да вы должно быть издеваетесь... Это мой шанс разве что помереть поскорее. - Мне нравится, как нахально ты требуешь моей помощи, - Питер понимает, ему придется. – Как на счет волшебного слова? - Перебьешься. - Сойдет... Подойди к консьержу, я сейчас позвоню, чтобы вас впустили. Так себе волшебство, но оно работает. Что ж, основной план провалился, пора переходить к запасному. Который с почти стопроцентной вероятностью отправит меня к праотцам. Если бы ты только знала, детка, о чем просишь. Питер кидает телефон на сиденье и с мрачной улыбкой выворачивает на свободную встречную полосу. Раньше надо было учиться вовремя сваливать, теперь уже поздно. Видимо все проклятые мертвецы сплотились, чтобы не дать ему уйти и заставить-таки закончить начатое. Словно он заключил сделку с дьяволом, и вот теперь тот явился за обещанной душой. Питер степенно размышляет о существовании волчьего ада, и можно ли будет выпить с предполагаемым волчьим Мефистофелем. Что он там предпочитает, джин или может быть хорошо выдержанный коньяк... Видит бог, он пытался. Не готов был простить, не в его характере, но чувствовал себя достаточно сильным, чтобы оставить это. Но охотники почему-то решили, что будет отличной идеей потыкать палкой недобитую волчью стаю. Будто они и так не превратили жизнь Дерека в ад на земле. Но проклятой шлюхе все мало, не уймется пока не сдохнет. Придется ей помочь. Кора сидит на стуле с ногами, зажав между коленями пачку хлопьев и нервно грызет их, пока Скотт, понуро опустив голову, пересказывает свои ночные приключения. От него пахнет болью, кровью и аконитом. Придушенным страхом и мольбами о помощи. Все-таки он привязался к Дереку, не хочет его терять, чувствует свою вину. Как удивительно, глупый щенок скакал по лесу в преддверии полнолуния и наткнулся на охотников. Такого же просто не могло случиться! Питер буквально не в силах оторвать руку от лица. А Дерек как мать-наседка, вместо того, чтобы сломать дураку пару ребер и вытащить за шкирку из леса, ходил и присматривал. Доприсматривался. Идиоты. - А я предупреждал тебя, - Питер расхаживает по кухне, игнорируя несчастные взгляды. – Пока ты один – ты никто. Ноль. Согласись ты в свое время присоединиться ко мне, и я бы почувствовал и пришел бы тебе на помощь. Я бы конечно мог почувствовать и так, но для этого нужны некие усилия. А я, извини уж, не очень-то настроен думать о тебе по ночам. - Так ты собираешься помогать или будешь продолжать словесно пинать меня? - Я бы с удовольствием отпинал тебя и не словесно. Знаешь, как охотники любят развлекаться на досуге, если им в руки попался оборотень? О, они предпочитают поджаривать нас электричеством. Но Дерек тебя не сдаст, он же хороший парень. Такой хороший, что в какой-то момент им надоест и они начнут увеличивать напряжение, пока не дойдут до той отметки, после которой он перестанет исцеляться. - Заткнись, Питер! – Кора кидает в него пачкой, и хлопья рассыпаются по всей кухне. – Как твои запугивания нам помогут? Что нам делать? - Полнолуние. Они пойдут охотиться на нас. Я думаю пообщаться с Кейт, она уж точно знает, где его держат. Воцаряется недобрая тишина, спровоцированная его излишне легкомысленным тоном. Питер знает, о чем они думают. Но в этот раз Скотт промолчит, не так-то просто оставаться порядочным, когда нужно выбирать. Точнее, когда выбора у тебя совсем нет. Интересно, чем он будет себя успокаивать? Сделает вид, что никак не причастен, если не придется никого убивать самому? Скотт хочет быть героем, он еще не понимает, что это невозможно, когда ты хищник. Продолжает цепляться за свои прошлые ценности, боится заглянуть дальше. Хочет защищать Эллисон, упуская из виду, что однажды она может выпустить в него стрелу. - Ты можешь идти, Кора. У меня есть личный разговор к Скотту, - Питер видит, как оба они напрягаются. – Что ж, вы можете послушать мой пульс. Я не собираюсь никак навредить тебе, - он поворачивается и смотрит щенку в глаза, прямо и открыто. Недоверие из него так и сочится. – Или сделать что-либо еще, что ты бы мог расценить подобным образом, - определяет молчание как согласие и снова обращается к племяннице. – Детка, ты же знаешь, что я почувствую, если ты захочешь подслушать. Просто выйди и подожди его на расстоянии, недоступном для своих волчьих ушек. Кора уходит, оставляя за собой шлейф опасений. Питер мысленно подсчитывает ее шаги, пока они не начинают размываться и в конце концов становятся нечитаемыми. Вскоре и ее запах выветривается, исчезает, давая понять, что она перешла черту досягаемой слышимости. Она умная, она могла бы догадаться. И определенно что-то подозревает, особенно теперь, когда Питер ее выставил. Но он надеется, что ее беспокойство за Дерека сильнее этого. А Скотт еще не настолько опытен, чтобы различать полуправду. - Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня, Скотт. И прежде чем ты начнешь отказываться хотя бы послушай, - Питер усаживается на подоконник, стараясь принять максимально неагрессивную позу. Скотт даже с места не сдвигается, так и стоит, чуть подавшись корпусом вперед и упрямо выпятив подбородок. – Как мы оба знаем, ты не захотел присоединиться ко мне, твое право. Но твой друг захотел, и теперь он мой. И это проблема... - Я так и знал, что ты просто используешь его! – тут же кидается Скотт, но вовремя останавливается. – Что, уже наигрался с ним? - Послушай ты, маленький недалекий кусок идиота. У меня в багажнике лежит труп женщины, и я не помню, как ее убил, - Питер выдыхает, пытаясь усмирить свое растущее желание раскроить ему череп о первую попавшуюся поверхность. Концентрируется на расширившихся от ужаса и оттого ставших почти черными глазах Скотта. – Я безумен и не могу себя контролировать. Как ты думаешь, почему я хотел уехать? Я по-твоему в отпуск собирался? Луна почти полная, и мой волк жаждет крови. Хочешь, чтобы это была его кровь? – он резко стучит обеими руками по подоконнику, и Скотт отшатывается, неосознанно пригнувшись и прикрыв лицо локтем. Питер дает ему немного времени, чтобы он снова расслабился. – Я не могу защитить его от себя, Скотт. После того, как я доберусь до Кейт, я не уверен, что вообще буду хоть сколько-нибудь вменяем. Мне будет все равно, кого отправить следом за ней. Дерек и Кора смогут о себе позаботиться. На охотников мне наплевать... Ты знаешь Стайлза, ему всегда надо влезть пальцами в розетку, и он полезет. Но ты не волнуйся, я уже все придумал. Мне надо быть как можно дальше, чтобы не ощущать связи. Скоро эта ваша детская вечеринка, что дает отличную возможность собрать вас всех в одном месте, в безопасности. Когда Стайлз придет, куда нужно, а он придет, все вы детки тоже будете там. И ты сделаешь так, чтобы он там и оставался. На это надеюсь у тебя хватит сил? Не слишком трудозатратно? – Скотт неуверенно кивает. – Вот и хорошо. А когда все закончится, ты будешь с ним, как его друг. Потому что я не хочу, чтобы он был один или с теми, кто не в состоянии понять, что с ним произошло, - пока не понимает и щенок, но поймет. – Так что, справишься, Скотти? - А что потом? Ты уедешь куда-то? - Уеду, - вперед ногами до ближайшего кладбища. Питер невесело усмехается. – Туда, где не смогу ему навредить. *** Луна повсюду, она протискивается в окно своим почти округлившимся боком, маячит в зеркале, отражается от стола, плавает в горсти воды. Питер бессильно рычит в попытках скрыться от нее. Он видит в холодном блеске подступающее безумие и боится закрыть глаза. Не знает, где может оказаться, когда их откроет. Слышит, как волк нетерпеливо скребет когтями, требует своего. Проклятое голодное животное. Питер знает, что может продержаться без сна довольно долго, особенно сейчас. И тем не менее чувствует агонию в бесконечном потоке силы, отнимающем разум. Отскребающем его по кусочку. Чтобы оставить его совершенно сумасшедшим и диким. Но еще рано. Это еще не совсем с ним, но скоро будет. Можно замедлить, временно вынырнуть, и Питер знает, как. Но нужно оставаться закрытым, холодным. Нельзя тревожить призрачную нить связи. Он проводит ночь за чтением откровенно бредовых статей в сети. Мертвецы больше не вылезают из своих укромных уголков, чтобы подстегнуть его, теперь это не требуется. Там, откуда они приходят должно быть отличный обзор на его дерьмовую жизнь. И утро настигает Питера внезапно, бьет в глаза жестким светом. А день прессует сверху, заставляет тело против воли идти и искать пощады. Питер знает, где она прячется. В теплых карих глазах, в длинных беспокойных пальцах. В словах, что будут звучать нежно, вопреки своим значениям. И конечно терпит поражение. Всего еще один раз, и тогда я смогу пойти дальше. Но Питер видит, как это жестоко по отношению к мальчику, и это ломает его. Как всегда, эгоистичное желание приблизиться, прикоснуться. Взять себе это трепетное, влекущее, принадлежащее ему по праву. Нельзя забываться, но Питер именно так и сделал. Он немного приходит в себя в тесной кабинке примерочной лишь потому что слышит страх в участившемся сердцебиении Стайлза, и надо прекратить. Это особенно тяжело, уйти, когда он так подавлен. И можно всем телом ощутить, как ужас осознания поглощает мальчика. Как не хочет он отпускать. Как пытается дарить и дарить свое тепло. И как больно ему быть отвергнутым. В следующий раз будет еще хуже. Питер презирает себя за это. Прийти и будто поглумиться, оправдать все самые плохие ожидания. А потом спать спокойно, потому что можешь спать. Как это будет, когда достигнет своего апогея. Буду ли я и после отражаться в твоих глазах человеком? Буду ли собой? Когда Питер просыпается на следующий день, воспоминания плавают в его голове как в мутном вареве. Он даже не уверен, в действительности ли был в той примерочной, но судя по всему был. Ему настолько противна такая вялотекущая реальность, что он приводит себя в порядок и что-то ест только с одной целью. Прихватить своего волка за шкуру и быть унесенным на время уже в его беспорядочный серый сон. Вдруг случится так, что безмолвный мирок с прозрачными деревьями позволит ему остаться и миновать свое окончательное превращение в настоящее чудовище... Не случается. Волк в отличие от Питера не вязнет во времени, четко стоит на страже и в нужный час выползает из сна как из норы, отряхивается от пепла и рычит. Нельзя позволить ему выбраться наружу. Все должно быть настолько же осмысленно, насколько безумно. Это должен сделать я, не волк. Остается только дивиться, с какой легкостью он вновь провалился в состояние, из которого так тщательно выбирался. Не выбрался, получается. Питер разглядывает свое почти парадное отражение в окне школы, только белой розы в петличке и не хватает. Посмотри на себя, нарядился как на званый ужин. Меню ограничено. Но взгляд скоро соскальзывает дальше, ищет свою цель и находит. Он терпеливо ждет, пока Лидия не почувствует это и машет ей, как только она поворачивает к нему свое чудное личико в обрамлении рыжих кудрей. Магнетизм зрительного контакта с жертвой всегда его завораживал. Лидия привстает, но неуверенно застывает, так что приходится поманить ее. А потом просто ждать, когда она сама выйдет и уцепится за предложенный локоть. Дамы выбирают кавалеров... - Ну здравствуй, милая, - Питер видит в ее глазах интерес и подавленный страх. – Прогуляйся со мной, - он уже и позабыл, как может использовать свой голос, и какое влияние он оказывает на людей. Особенно на женщин. - Я не понимаю, чего вы хотите. Это просто школьная вечеринка. Я не заинтересована, можете не беспокоиться. - О, пока нет. Но у меня есть то, что тебе нужно, - они уже почти добрались до поля. Питер удовлетворенно отмечает, что здесь совсем никого. – То, чего тебе не хватает, чтобы быть идеальной. И возможно заинтересованной тоже... Я дам это тебе. - Я не употребляю наркотики, - брезгливо отзывается она. - И правильно делаешь. Наверно что-то в тоне Питера наконец настораживает ее, и Лидия резко убирает свою руку, делает шаг назад, но не более. Страх уже выбрался наружу, ползет по ее коже, кажущейся в свете прожекторов фарфоровой и такой манящей, сковывает голосовые связки. И окончательно парализует, когда она смотрит во вспыхнувшие красным глаза напротив. Даже не дергается, пока Питер наклоняется, отводит ее руку и кусает. Этот момент кажется ему очень правильным, как будто предначертанным. А кровь – сладкой и чуть горчащей на послевкусии, словно вгрызаешься в гранат. Питер легко подхватывает начинающее оседать безвольное тело. Укладывает на землю, вслушивается в замедленный пульс, но волноваться не о чем. Ты изменишься, и со временем тебе это понравится. Не сразу, но ты оценишь, милая. Момент упоения быстро теряется в обрушившейся на Питера волне безумия. И тогда он разрешает себе потянуться, коснуться связи, послать по ней легкую рябь. И услышать в ответ чужую тревогу, разливающуюся так быстро, звучащую нестройно, подобно плохо настроенной скрипке. И липкое нервное возбуждение, почти сладкое. Так, что волк беспокойно скулит в ожидании. Оно кружит, кружит. Как и терпкая кровь, стекающая по подбородку. Слишком верно, чтобы забыться окончательно и исчезнуть в этом. И лишь ощутив яркий аромат истинного ужаса и прикоснувшись к нему, Питер возвращается. Здесь слишком остро ощущается грань, из-за которой нет возврата. Стайлз покорно набирает номер, говорит в трубку нарочито спокойно, почти небрежно. И также покорно идет за Питером к своему джипу. Его эмоции вялые и сам он словно оглушен, смотрит непонимающим взглядом, не верит. Старается убедить себя, что это глупый розыгрыш или страшный сон. Открывает дверь и не может оторвать от нее руку. Мой бедный добрый мальчик, теперь и ты никогда не вернешься назад. Не будешь прежним. - Питер, пожалуйста, - его голос слабый, на грани слышимости. – Объясни мне. Я хочу понять. Пожалуйста... - Садись в машину, на месте поговорим. Давай, у меня не так много времени. По правде говоря, времени уже не осталось. Скоро ничто не помешает яду безумия просочиться наружу и смести все на своем пути. Питер чувствует это по ставшим совсем сумбурными мыслям. Они обгоняют друг друга и сталкиваются яркими вспышками в глазах. Стайлз вскидывает на него взгляд, такой молящий и несчастный. Ищет что-то в лице Питера, но там этого нет. И наконец садится за руль. Приходится закрыться от него, но Питер все равно думает, что хотел бы умереть прямо сейчас. Может быть охотники просто отпустят Дерека? Пусть бы он там раскололся и дело с концом. Скотт ведь никого не убивал, есть же кодекс. Просто не все его соблюдают. Но все-таки желание выпрыгнуть из джипа на ходу и как-нибудь ненароком сломать себе шею достаточно сильное, чтобы вызвать у Питера мрачную улыбку. Стайлз, который все это время наблюдал за ним в зеркало, опускает глаза и до самой больницы смотрит только на дорогу. Болезненно молчит, словно у него бритва застряла в горле, и попытайся он заговорить – кровь пойдет изо рта вместо слов. Это практически невозможно выносить, и Питер боится, что сам сорвет свой собственный план. На подземной парковке пустынно, и это хорошо. Питер выходит, обходит джип и вытаскивает вяло сопротивляющегося Стайлза с водительского сиденья. Ставит на пол и осторожно отпускает, не отводит рук, опасаясь, что мальчик свалится как кукла, неприспособленная находиться в вертикальном положении. Стайлз не в себе и слегка покачивается, вызывая в памяти теплое воспоминание. Тогда в старом доме, стоя на коленях и зажмурившись, как прекрасен он был и как счастлив. Картинка отпечатывается на сетчатке, прожигает ее. И исчезает, как все исчезнет. Он обещал себе, но это сильнее его. Когда Питер хватает мальчика и прижимает к джипу, тот не отталкивает. Лишь прерывисто вздыхает, почти всхлипывает. Так легко расчертить рваными прикосновениями его податливое тело. И жадно целовать его на грани нежности и жестокости. Горячо, больно. Почти также, как сгорать в том чертовом пожаре. Питер прикусывает его шею, усилием воли не позволяя клыкам проткнуть тонкую кожу. Остановись, мать твою! Он вжимается бедрами, и Стайлз сдавленно стонет, неожиданно начинает вырываться. - Прекрати-господи-боже-хватит! Не надо, Питер! Мне страшно... Страшно. Он дрожит и вот-вот заплачет. Просто ужасно. Питер разжимает руки и отходит на всякий случай. Стайлз стоит, откинувшись назад и пытается утихомирить свое дыхание. Весь состоит из стыда за свои неуместные, как ему кажется, разрушительные желания. И можно с легкостью прочитать по его лицу, о чем он думает. - Какого черта ты делаешь? – он закрывает лицо руками и голос звучит приглушенно, надсадно. – Ты просто псих! Укусил Лидию, а теперь что? Решил трахнуть меня на парковке? У тебя такая программа на вечер или что? – он бьет рукой по двери и тут же прижимает ее к себе. Такой разъяренный... – Почему тебе обязательно надо все разрушить?! - Что разрушить, Стайлз? – Питер устало складывает руки на груди, ему все труднее не выглядеть виноватым. - Ты укусил Лидию! Укусил! Она может умереть! - Не умрет, поверь мне. Еще спасибо скажет, - может быть когда-нибудь и ты скажешь, малыш. – У меня есть укус и для тебя. Хочешь? Она и без него тебя увидит, но с ним – скорее. Кажется, я все-таки могу исполнить твое желание. - Что?.. – Стайлз пораженно смотрит на него и вдруг начинает истерично смеяться. Это нехороший больной смех. – Ты так шутишь сейчас? Я должно быть попал в «Шоу Трумана»*... Ты своим сраным волчьим нюхом можешь определить, что я ел на завтрак, ты видишь в темноте и скорее всего слышишь, как кровь приливает к моим щекам. И ты не понял, что я люблю тебя? Это риторический вопрос, почему. Даже если бы был какой-то ответ, он не имел бы значения. Все рассыпается, потому что это правда, а Питер не хотел ее замечать. Вот почему ты ушел тогда. Этого действительно стоило бояться. Питер осознает одну простую истину. Ему придется обидеть мальчика, сделать ему больно, чтобы не сопротивлялся, когда придет время. Уничтожить его детские мечты, разбить его глупое нежное сердце, в котором выросло достаточно смелости, чтобы полюбить чудовище. - Не любишь, - Питер подходит к нему, обнимает, гладит по плечам. Старается, чтобы его голос звучал снисходительно. – Ты просто так думаешь, Стайлз. Это пройдет. Так бывает, если ты с кем-то спишь и тебе слишком хорошо. Но я всего лишь один из, не единственный, просто первый. И далеко не последний. Не надо драматизировать, хорошо? – собственные слова горчат, сводят скулы, но нельзя их не сказать. – Ты же не думал, что это надолго? Ты такой юный мальчик, такой нежный. Ранимый. Мне жаль, что я это сделал... Ты правда был нужен мне, и я хотел тебя. И все еще хочу. Но тебе не кажется, что будет жестоко продолжать, зная, что ты так серьезно все воспринимаешь? Не молчи, сладкое сердечко, - Стайлз вздрагивает от этих слов, как от удара, и Питер понимает – вот теперь точно назад дороги нет. - Мне кажется... – шепчет он и отстраняется, чтобы заглянуть Питеру в глаза. – Мне кажется, я хочу, чтобы ты сдох, чудовище, - какой уничтожающий окрас приобретает теперь это слово. - Что ж, это более выполнимое желание, но придется подождать. Мне надо идти, Стайлз. Не плачь из-за меня. Я того не стою. Питер забирает ключи от джипа, но мальчик этого даже не замечает. Так и стоит, привалившись к двери, глядя в потолок и до боли прикусив губу. Надо просто уйти и повторять себе, что так будет лучше-лучше-лучше. Мантра, которая не срабатывает. Питер заходит за угол и останавливается у стены, его машина совсем в другой стороне, но он хочет убедиться. Слышит хлопок двери, слышит, как Стайлз сворачивается на заднем сидении своего джипа. И как горько он плачет, беззвучно и без слез. Представляет, как искажается в страдании его красивое личико. Уже только за это кто-нибудь должен меня убить. Ему совершенно все равно, кто это сделает, и как. Он знал, что умрет еще когда услышал по телефону испуганный голос Коры. Знал и раньше. Это знание просто пришло к нему из глубин подсознания, из прошлого, где остался юный Питер со своей скучной книгой в сером переплете. И в какой-то степени был к этому готов. Нельзя сбежать от смерти. Он выжил в пожаре по какой-то нелепой случайности. Вместо него мог быть любой, кто распорядился бы таким даром гораздо лучше. Кто бы не отнял и не испортил юное сердце мальчика. Не превратил бы его в окаменевший кусок боли. Спустя кажущиеся бесконечными несколько минут, Питер слышит, как Стайлз судорожно вздыхает, выходит из джипа и медленно идет к лифту. И исчезает в его железной пасти. Опустошенный и холодный, не желающий ничего чувствовать. Но все еще не испытывающий ничего, хоть отдаленно похожего на ненависть. К сожалению. Питер бы хотел этой ненависти, возможно тогда ему не было бы так тошно от себя. Как эгоистично. Резкий порыв ветра проходит сквозь него как призрак, напоминая и подгоняя. Питер находит свою машину и выезжает с парковки. Вертит в руке ключи Стайлза, перебирая их как четки. Добавляет к связке еще один, от своей квартиры. Этого ты мне не простишь, сладкое сердечко. Вот и хорошо, вот и правильно. Резкое чувство, как укол, как внезапный запах гари, заставляет его притормозить на выезде и обернуться. Или это волк кусает свой хвост в приступе нарастающей ярости. Питер наблюдает, как Кейт Арджент деловито выходит из машины, а следом за ней и милая малышка Эллисон. Его окутывает ароматом пионов, смешивающимся с другим, сладковатым и подгнившим запахом. Таким же мерзким, как и его обладательница. Падаль, пока еще двигающаяся и издающая звуки своим шлюшьим ртом. Какая удача. Он прислушивается к их разговору и понимает, что юная наследница наконец посвящена в дела семьи. Крису бы стоило получше выбирать наставника для дочери, если не хочет, чтобы она тоже свихнулась. А безумие, которым фонит Кейт, можно учуять за версту. Это ни с чем не перепутаешь. Облака расходятся, открывая отличный вид на луну, круглую, как золотая монета. Кому-то придется расплатиться. Питер бросил машину в лесу и затаился возле дороги, предвкушая. Волк хочет выйти погулять, но он не выпускает. Не сегодня, не в шкуре. Он смотрит себе под ноги и уже отчетливо видит мутную воду, она ласкает мыски ботинок, просится подняться выше. Редкие машины озаряют фарами дорогу и утопают в темной хмари. И Питер спокоен ровно до того момента, пока не слышит очередной шум мотора. И вместе с ним знакомый запах. Он дожидается, когда машина оказывается в зоне видимости и выскакивает на дорогу. Медленно приближается под визг тормозов. А потом резко открывает дверь, почти срывает ее. Эллисон кричит и растерянно вжимается в сиденье, пока он выволакивает Кейт, сжав ее шею мертвой хваткой. Желание выпустить когти велико, настолько велико, что в ушах шумит. Но не так быстро. Иначе какое в этом удовольствие? - Где он, Кейт? Где вы его держите? – он оглядывается на Эллисон, которая кажется пришла в себя и собирается сделать какую-нибудь глупость. – Сидеть! Даже не думай, милая. Я не хочу расстраивать его еще больше. - О, Питер, - хрипит Кейт, ее глаза бегают, рот кривится в ухмылке. – Так хорошо выглядишь... для мертвеца... Думаю, Дерек скоро отправится вслед за своей мамочкой. Если уже не отправился. Там его и найдешь, - она не скажет, что ж. - Ну, тогда нам по пути, - Питер толкает ее, выводит с дороги к лесу. Отпускает. – Побегай, сделай милость. Она не двигается с места, трет шею, оглядывается на машину, где Эллисон пишет сообщение. Приглашает папочку присоединиться к их скромной вечеринке. Или просит помощи у Скотта. Кто знает, это не важно. Они в любом случае опоздают. Чужой страх приятно щекочет ноздри. И подзабытое ощущение хищнического азарта перетекает в темную воду под ногами Питера. Делает ее глубже, непрогляднее. - Беги, Кейт. Я не трону ее. Вряд ли она на самом деле переживает за сохранность племянницы. Своя шкура дороже. Кейт крадучись пятится назад, шаг за шагом, стараясь не выпускать Питера из виду, и бежит. Ломится через кусты, уже не оглядываясь. Питер смотрит ей вслед и усмехается, воды уже по щиколотку. Он разворачивается и идет обратно к машине. Эллисон бросает телефон и пытается отстегнуть ремень, но от волнения и страха у нее ничего не выходит. У нее затравленный, но злой взгляд маленькой гордой зверюшки. - Не бойся, - Питер наклоняется к ней и протягивает ключи, они позвякивают перед ее лицом. – Передай ему потом. Скажи, я кое-что оставил там для него. - Это ключи Стайлза... – в ее лице скользит узнавание. – Вы тот мужчина из примерочной... – и понимание. – Пожалуйста, я знаю, где Дерек. Я знаю, что это нехорошо. - Тогда помоги ему, - он бросает ключи ей на колени и уходит. Осознание настигает Питера плавно, подобно перу, вылетевшему из крыла голубя и опускающемуся в раскрытую ладонь. Он делает это не из-за Дерека, не из-за страха навредить Стайлзу. Он делает это для себя. Ему нужен был повод остаться и закончить. Все это время он пытался отречься от своей мести, но в действительности только ее и хотел. Это сильнее любви, которая случилась с ним совсем недавно и почти сбила его с ног. Для нее с самого начала было слишком поздно. Тогда как смерть терпеливо стоит за его плечом долгие годы. Наплевать, освободит ли Эллисон Дерека, или он не выберется. В конце концов племянник сам отказался от предложенного. Так пусть теперь сам и разбирается. Питер чуть ускоряет шаг, углубляясь все дальше и дальше в лес. Идет уже по колено в мертвой черной воде. Края плаща гулко шлепают по бедрам, в воздухе витает запах гари и смерти. И хотя все это ненастоящее, реальность Питера уже слилась с кошмаром в красном мареве перед глазами. Лондонский мост падает, моя милая леди*. Он не подходит слишком близко, надо чтобы Кейт пришла прямиком к дому, туда он ее и загонит. И все как во сне... Возьми ключ и запри ее. Воды уже по пояс, и она поднимается и поднимается. Несет Питера все дальше в безумие по волчьей тропе, с которой только один выход. Построй его из иголок и булавок, иголок и булавок. В какой-то момент накрывает с головой, и Питер больше не видит ничего, кроме своей цели. Он знает, Кейт уже выдохлась, дает ей немного перевести дух, чтобы снова погнать. Булавки и иголки гнутся и ломаются, моя милая леди. И все затихает, и лес плещется в черной воде. Пора заканчивать кошки-мышки. Питер легко преодолевает оставшееся расстояние. Волк говорит ему о других в этом лесу, они тоже близко. Но они не успеют. Когда он хватает Кейт и тащит ее в дом, то чувствует, что Дерек и Кора где-то рядом. И Скотт тоже. Ничего тебе нельзя доверить, глупый ты щенок. Это произойдет здесь, закончится здесь. Останется здесь. Весь дом красный, как и его руки, как рваная рана на шее мертвой шлюхи. Питер кидает ее как мусор, которым она и является. Обтирает ладони о плащ. Оглядывается, чтобы посмотреть на своих мертвецов, что повылазили из всех углов и улыбаются черными провалами ртов. Медленно растворяются и исчезают. И больше ничего не имеет значения. Он закончил. Закончил. Какие-то люди пытаются помешать ему полностью насладиться моментом. Не дают остаться в благостном покое, окутавшем все его существо. Приходится немного их утихомирить. Питер бродит по дому в поисках той ямы из своего сна, словно она тут действительно есть и по ней можно спуститься в совсем другое место. Но кто-то снова отвлекает его внимание, и приходится напасть и отбить желание вновь к нему соваться. Кто-то не так прост, и не отстает. Неужели так сложно дать мне подышать этим... Питер распахивает глаза в минутном озарении. Он слышит то, чего здесь быть не должно. Чувствует вибрацию своей связи и возвращается в реальность. Видит Дерека, который замер напротив него в стойке. Понимает, что вот-вот снова соскользнет в безумие. И он так устал, но теперь не в состоянии остановиться. Дерек что-то говорит ему, но слова тонут в воде. Они стоят перед домом, и все остальные вокруг тоже замерли, взирают как из зрительного зала. Это не то, не то. Я что-то забыл. Он слышит свое имя, и оно звучит как перезвон колокольчиков. Теплый свет просачивается сквозь черную воду. Но она поглощает Питера и уносит. Как бы он не сопротивлялся, как бы не старался. Как бы не требовал от волка перегрызть это, чтобы оно оставило его и не тянуло. Он должен был сделать это раньше, пока не сошел с ума. А потом кто-то хватает его и толкает в спину. Волчьи клыки смыкаются. И на границе сознания бьется лишь одна человеческая мысль. Не навредить мальчику. Отпусти, ты поранишься, сладкое сердечко.