Перманентное искажение

Никто не станет сторожить овец там, где

резвятся волки, ведь так? Это просто глупо

Терри Пратчетт «Шмяк!»

В темноте все предметы скромного интерьера, мебель, дверные проемы, все кажется враждебно настроенным. Острым. Стайлз обходит их плавно, балансируя с вытянутыми руками как в полусне. Как одурманенный, пришибленный осознанием собственной ничтожности. Пытается припомнить, когда он еще чувствовал себя более беспомощным. Может быть, когда только родился? Лежишь, орешь, не в состоянии поднять голову без посторонней помощи. Сейчас поорать тоже хотелось. На что я рассчитывал? Что мы сядем в белую тачку с открытым верхом и уедем в гребаную страну чудес по радуге? Стайлз уныло взирает на лестницу, будто бесконечную как в фильме ужасов, уходящую в окутанное мраком ничто. Отец еще не вернулся, и стоило наверно приготовить ужин. Но желание лечь и умереть было гораздо сильнее. Во всяком случае, раз он в таком раздрае, то любая пиццерия или бургерная всегда готовы нажиться на его несчастье. Никто и слова против не скажет. Настолько ли уж это вредно? Если так будет продолжаться, они с отцом полностью перейдут на быстрое питание как участники одного из этих глупых шоу, что круглосуточно крутят по кабельному. Потому что вряд ли Кора согласится быть приходящей маленькой хозяюшкой. Стайлз упрямо не включает свет, хотя бродить в полутьме нет никакой необходимости. Но он словно боится разрушиться, если станет видимым. Словно свет сделает его хрупким настолько, что он рассыплется от любого неосторожного движения. И не удивительно, что проклятье дверного косяка настигает его в третий раз, теперь оно добралось и до плеча. Он вписывается в него на полном ходу, дергается и шипит, больше от неожиданности и обиды, чем от удара. Сползает вниз и сидит там, захлебываясь слезами и ненавидя себя за это. Давай пореви еще, это же спасет ситуацию. Потом откусишь от другой стороны гриба* и утонешь. Конечно он понимал, что Питер ему не принадлежит и может встречаться с кем угодно. Да черт возьми это же была его первая мысль, когда он наконец увидел лицо своего чудовища, она как нельзя точно отражала действительность. Питер может получить кого захочет, он даже не говорил, что между ними какие-то отношения. Просто Стайлз не ожидал, что это будет так больно. Когда он был безответно влюблен в Лидию, то привык к постоянному игнорированию, хоть иногда и впадал в беспросветное отчаяние. Но Лидия никогда не целовала его, не была с ним так близко, чтобы почувствовать ее кожу и словно срастись с ней. И не говорила, что он нужен. Все иначе, когда ты что-то получаешь, так ведь? Можно сколько угодно клясть старый дом в лесу и собственную тупость, это ничего не изменит. Не заберет у Стайлза любви, которой он не просил, но которая обрушилась на него как груда камней. И придавила к полу так, что не встать, не вздохнуть. Она кажется слишком большой для него, слишком взрослой. Такой жестокой. Стайлз переползает к кровати и забирается под одеяло прямо в одежде. Дотягивается рукой до ноутбука, чтобы включить себе небольшое музыкальное сопровождение. В конце концов застревает на очередной песне*, от которой ему делается только хуже, но переключать нет сил. Что делать, если вы смертельно ранены? Добейте себя. Когда отец возвращается с работы, Стайлз где-то на предпоследнем кругу ада своих мыслей. И надо бы срочно сделать вид, что все хорошо, но он просто не в состоянии притворяться. Потому продолжает тихонько и неподвижно лежать, накрывшись с головой и изображая отсутствие в этой кровати хоть какой-то разумной жизни. Но возможно его уровень маскировки под спящего не так уж и хорош. - Я так понимаю ты перешел к изощренным пыткам, - у отца веселый и бодрый голос, несмотря на позднее время, и так не хочется портить ему настроение. – Знать бы еще за что ты собрался заморить голодом нас обоих, - Стайлз не видит его из-под одеяла, но судя по всему он стоит где-то посередине комнаты, наверняка потирает подбородок. – Сначала это были завтраки, потом обеды. И вот теперь мы отказываемся от еды полностью и будем питаться праной*. Честно говоря, преисполниться и воспарить пока не входит в мои планы. - Пап, я помню про ужин, мне просто лень, - он надеется, что его голос не звучит так, будто он плакал два часа к ряду. Но именно этим он и занимался, так что надежда очень слабая. – Считай, что ты вознагражден за великие шерифские подвиги и закажи что-нибудь. - Сынок, ты в курсе, что если кто-то захочет выведать все твои секреты, то ему достаточно просто послушать твой плейлист? Опять поссорился со своим Питером? – если бы Стайлз не боролся с желанием опять расплакаться, то наверняка спросил бы, откуда отец знает. Но отец все знает, почти все, его не надо спрашивать. – Я слышал это имя, когда Дерек возомнил, что усыновил тебя. Я сделал выводы. Знаешь, у него неплохо получается тебя отчитывать, я возьму это на заметку. Можно нанять его на неполный оклад. - Да уж, чертова Хейл мафия, - бубнит Стайлз из-под одеяла. – Но ты не волнуйся, твои деньги в сохранности, больше ему не придется... не придется, - он пытается вдохнуть, кусает губу, но это бесполезно. - Стайлз? – какова вероятность, что отец просто отстанет и уйдет звонить в пиццерию? Нулевая. – Эй, ребенок, ты что плачешь? – и он идет и включает проклятый свет и конечно видит зареванное лицо своего сына, который как раз высунул нос из-под одеяла, чтобы немного подышать. – Ну все, хватит с меня. Когда ты стал витать в облаках и постоянно где-то пропадать, я молчал. Когда ты начал вести себя еще более странно, чем обычно, я пытался не вмешиваться и дать тебе свободу побыть таким, как ты хочешь. Я не вмешивался даже когда вы со Скоттом прилепились к Дереку Хейлу. Даже когда была такая вероятность, что он представляет опасность. Хоть я в это и не верил... Даже когда ты решил, что постоянно врать мне – это нормально, - он прерывается, чтобы тяжело вздохнуть. – И даже когда ты посчитал себя достаточно взрослым, чтобы заниматься сексом. Но я не могу больше оставаться в стороне, сынок. Я начинаю думать, что эти отношения тебе только вредят. И если ты... если ты на самом деле не готов к чему-то, совсем не обязательно делать это только потому, что другой парень этого хочет. Скажи мне, если я ошибаюсь. - Господи, нет! – разве возможно покраснеть еще больше? Но оказывается нет предела совершенству. Хреново слышать от собственного отца что угодно касающееся секса, но еще хреновее, если он предполагает, что ты занимаешься этим недобровольно. Стайлз садится в кровати и утыкается лицом в колени. – Это совсем не то... Я просто... Я думал, что всего лишь хочу близости. Это же гормоны, мне шестнадцать, это абсолютно естественно! Было. И я был так рад, что кто-то обратил на меня внимание. А потом он улыбнулся, и я понял, что мне конец. Конечно, он улыбался и раньше. Он слышит вздох облегчения и приближающиеся к кровати шаги. Отец садится рядом, приобнимает его и какое-то время просто сидит рядом. От этого хочется опять заплакать, и Стайлз просто ненавидит себя за то, что превратился в чертов конвейер по извлечению соленой воды из организма. У него уже щиплет щеки от этого бесконечного потока слез, и все, что он хочет – просто успокоиться уже и не обсуждать свои чувства, например, никогда. Но он знает, что отец не отстанет от него так легко. И немного страшно, что можно вытрепать в таком состоянии. Что Питер псих? Что он – оборотень? Главное не говорить, что он убийца. - Ох, Стайлз, - отец, вероятно почувствовал легкий спад напряжения, достаточный, чтобы прервать молчание. – Я догадался, что, как ты выразился, тебе конец, еще когда ты стал витать в облаках, забывать про завтраки и гонять по кругу ту несчастную песню. Удивительно, что ты так упорно не замечал, что любишь кого-то, - это веселит его, и Стайлз немного раздражается. Но голос отца такой добродушный, такой все понимающий. – Когда ты влюбился в Лидию, то сразу же растрезвонил об этом на весь мир. Что же случилось с тем третьеклассником? - Он вырос и узнал, что любовь не обязательно предполагает взаимность, - и он чувствует вину, за то, как резко это звучит, но ничего не может с собой поделать. – Потому что кто-то может сказать, что ты ему нравишься и уделять тебе внимание и быть с тобой. Намекать на то, что ты какой-то особенный и называть смущающим милым прозвищем... Но в один прекрасный день он пригласит на свидание женщину и сделает вид, что так и надо! Типа я ребенок и ничего не понимаю! Ну раз он такой взрослый... - Стайлз замолкает, слишком поздно соображая, что сказал больше, чем следовало. Рука отца на его плече становится напряженной и очень уж твердой. - Я начинаю понимать, почему Дерек тебя отчитывал, - а вот и голос шерифа Стилински. – Стайлз, сколько лет этому твоему парню? - Не знаю... Много, - он замученно вздыхает, потому что знает, если соврать, отец это поймет и будет еще хуже. Стайлз отрывает голову от колен, чтобы наконец посмотреть на него. – Не начинай, пожалуйста. Никто меня не совращал. - Именно так это и выглядит, - а сам отец выглядит будто уже мысленно пробивает по базе всех Питеров в городе, чтобы найти того самого и всадить ему пулю в лоб. Стайлз несчастно смотрит на него и видит прокрадывающуюся на его лицо привычную мягкость. – Вот что с тобой делать? Я даже не могу отругать тебя, когда ты в таком состоянии. Наверно я уделял тебе слишком мало внимания. - Перестань, я не хочу слушать о том, что ты плохой отец или что-то подобное. Ты хороший отец. Все остальное мне уже сказал Дерек, пока заменял тебя на этом самом тяжком в мире посту. Мы можем просто заказать наконец пиццу и забыть об этом? Надеется ли он, что отец так легко об этом забудет? Да скорее десант из гуманоидов в балетных пачках высадится у них на крыше. Стайлз невесело улыбается этой мысли, сидя за столом на кухне и глядя на то, как отец набирает номер, сверяясь со стикером на холодильнике. Если задержать улыбку достаточно долго, может быть она забудет, что ненастоящая и прирастет намертво. Кажется, Джокер* делал что-то подобное со своими жертвами, правда в итоге они умирали, и это не то чтобы звучит как отличный план. Все-таки Николсон жуткий чувак. Стайлз забывается и уже начинает печатать Скотту сообщение, что надо бы пересмотреть «Иствикских ведьм». Вовремя останавливается, стирает. Думает спросить, как там Мелисса, но отказывается и от этого. Мог бы сам написать и поблагодарить меня, шерстяной кусок говна. На самом деле Стайлз уверен, что пицца вкусная, он прекрасно видит, как отец наслаждается ею. Наверно потому что для него это особое редкое удовольствие между так нужной его организму и столь же ненавистной ему самому полезной пищей. Вот уже за третьим куском тянется. Но сам Стайлз вкуса не чувствует, и больше похоже на то, что он жует картон. И все вокруг состоит из картона, кажется таким искусственным. Раньше он никогда не считал себя одиноким, не в такой степени. Ну да, а потом появляется какой-то чертов идеальный ублюдок и внушает мне ложное чувство собственной значимости, чтобы затем отобрать его. Он смотрит на отца и видит, что тот уже клюет носом, подперев рукой голову. И явно упрямо не идет спать только по одной причине. Эгоистично отбирать его отдых после очередного тяжелого рабочего дня, - вряд ли в полиции бывают легкие, - только ради своего глупого разбитого сердца. Стайлз выключает телевизор и закрывает коробку с недоеденной пиццей, сигнализируя таким образом, что бодрствование на сегодня окончено. Не страшно быть одному. Страшно до сих пор хотеть поверить и тешить себя тупыми надеждами. Думать, как хорошо должно быть лежать в объятьях Питера вместо того, чтобы крутиться по своей родной кровати, которая вдруг стала такой неудобной. Что можно все ему простить. По сто раз смотреть на черный экран телефона, когда сам попросил не писать. Почему я такой дурак? Это худшее чувство, никто в здравом уме не согласился бы. Ему нужно как-то спастись от желания запрыгнуть в джип и поехать в известном направлении. И Стайлз не придумывает ничего лучше, чем написать Коре и попросить о временном убежище. Прежде чем она отвечает, он успевает оставить записку отцу и проехать примерно треть пути до их жилого комплекса. А когда добирается, Дерек открывает дверь еще до того, как он дотягивается до кнопки звонка. Так и стоит с вытянутым указующим перстом несколько мгновений, пока не очухивается. - Я решил, что сегодня сплю между двумя оборотнями, - Стайлз проскакивает мимо него и устраивается на диване рядом с Корой, пытаясь сделать невозмутимое лицо. - Интересно, - Дерек идет в комнату вслед за ним, одна из его бровей забралась достаточно высоко. Стайлз думает, способна ли она полностью отделиться от лица и зависнуть где-нибудь над его головой. – Это решение как-то связано с тем, что Питер больной мудак? - Напрямую. Без подробностей, ладно? Я уже исчерпал свой лимит откровенных разговоров. И кажется я в истерике растрепал отцу, что Питер далеко не мой ровесник, и теперь очевидно нахожусь под колпаком. Но я оставил записку, так что все в порядке. Я взял пижаму. Вы можете обнимать меня во сне, чтобы я не чувствовал себя самым несчастным на свете идиотом. - Даже не надейся. - Конечно, щеночек. Стайлз не удерживается и смеется, потому что они говорят хором, и это действительно мило. И эта корявая рука, что сжимала его сердце, хоть на время, но расслабляет тиски. *** Из динамиков доносится однотипная клубная музыка, и Стайлз пытается не хмуриться и не тереть виски каждую минуту, чтобы не раздражать Джексона. Напряженно посматривает в зеркало на Лидию и Эллисон, которые о чем-то перешептываются. Последняя поездка на дорогой тачке закончилась для него не то чтобы очень хорошо, и этот факт вносит свою лепту в его тягостное состояние. Как и тупая музыка, от которой болит голова, мозг превращается в кашу и скоро потечет из ушей. Но если говорить на чистоту, вся эта ситуация напрягает его гораздо больше. Когда отец после обеда зашел к нему в комнату и сказал, что внизу его ждут друзья, Стайлз уже забеспокоился. Скотт к нему больше не приходил, а Дерек и Кора просто не стали бы ждать внизу. Нехорошее предчувствие только усилилось, когда он спустился и увидел возле дома машину Джексона. В какой такой параллельной вселенной это вообще могло произойти? Стайлз подумал, что мог создать пространственно-временной коллапс просто сев на пассажирское сиденье и пристегнувшись. Не говоря уже о том, чтобы быть поставленным перед фактом, что он ведет Лидию на выпускной, который не выпускной. Потому что Эллисон ведет туда Джексон и во всей команде по лакроссу видимо не нашлось больше ни одного кандидата. А Лидия, как известно, не ходит на балы с простолюдинами. Когда Стайлз перекочевал из простолюдинов в типичного вельможу это уже другой вопрос. Поэтому теперь он сидит в этой чертовой машине рядом с придурком Джексоном, нервно теребит ремень безопасности и старается. Очень старается чтобы его выражение лица не напоминало кота Тома, который уже прошелся по всем граблям в саду и вот теперь встретился с лопатой. Кто-нибудь найдите и убейте проклятую мышь, из-за которой я так страдаю. Позвать Скотта было бы более логично, небольшая рокировка и все такое. Но не в этой временной линии, ну конечно. Прохаживаясь между рядами вешалок с охапкой платьев в руке, Стайлз не может отделаться от двух мыслей. Во-первых, Джексон ведет себя странно, он слишком дружелюбен для парня, который обычно занят тем, что самоутверждается за счет других. Во-вторых, какой-то дебил приступил к исполнению его уже нахрен не нужного желания, раз Лидия запомнила, как его зовут. Он только надеется, что никто не выльет ему на голову ведро свиной крови в результате*. Кажется, они тут совсем не утруждаются обслуживанием кондиционеров, потому что в торговом центре душно как в раздевалке после тренировки. Стайлз на время сгружает Джексону все варианты платьев Лидии и обещает принести минералки и ему тоже в ответ на охреневший от такого поворота взгляд. К тому же Эллисон все еще не подобрала ни одного наряда. Он выбирается наверх по эскалатору и немного блуждает в поисках островка с напитками. У него нехорошее предчувствие, оно обвилось вокруг горла как питон, и кольца сжимаются. Лучшим решением было бы убраться отсюда, может никто бы и не заметил... Стайлз уже собирается повернуть назад, когда видит в витрине его. Ужасно уродливого зайца. Господи, да это просто монстр! Кора будет в восторге. Да, отец выделил ему деньги совсем не на это, но Стайлз уверен, что он поймет. После того ужасного откровенного разговора он стал до отвращения трепетным родителем. Стайлз уже выруливает обратно со своим страшным сокровищем, когда замечает кафешку и решает, что холодный кофе тоже подойдет. И потом всю дорогу старается идти максимально осторожно, чтобы его врожденная неловкость не стала причиной очередного конфуза и четырех бездарно разлитых стаканчиков. Ищет взглядом хоть кого-нибудь из своей вынужденной компании. Не находит, и тупо прохаживается мимо закрытых ширм кабинок примерочных, выкрикивая их имена, как заблудившийся в лесу ребенок. И слишком поздно замечает высунувшуюся из-за одной из них руку. Пока он соображает, что к чему, рука хватает его и затаскивает в примерочную. Стаканчики с кофе опасно вздрагивают, но вовремя оказываются тоже пойманными и поставленными на пуфик в углу. Стайлз смотрит на Питера и ничего не может поделать с поднимающейся внутри и захлестывающей его радостью. Получается все это время он только и ждал встречи, это просто нечестно. Питер секунду гипнотизирует его взглядом, прежде чем прижать к стене. - Я так скучал по тебе, - против воли выпаливает Стайлз. Но быстро исправляется. – То есть, я все еще ненавижу тебя, и ты все еще мудила. - Ты запретил писать тебе, - Питер тяжело дышит ему в шею, обнимает, но больше ничего не делает. – А сам прислал ту фотографию. - Я сделал ее для отца. Как доказательство того, что я не провожу время с неким совратителем малолетних, - он вздыхает, пытаясь повернуть голову и рассмотреть Питера, но тот почему-то прячет лицо. – К тому же Дерек бы ни за что этого не позволил, если бы я не проснулся раньше них. Но да, чудовище, потом я подумал, что это тебя взбесит. Может быть это и по-детски, мне наплевать. И я надеялся, что ты все равно мне напишешь, - он ждет какого-то ответа, но Питер молчит. – Я бы поостерегся на твоем месте. Не думаю, что отец следит за мной, но и не исключаю. Последний раз, когда мы говорили о тебе, он выглядел также, как когда перезаряжает табельное оружие. - Попроси его не стрелять в лоб, так может не зажить, а у меня еще дела есть, - наконец говорит Питер. Его голос такой странный, усталый. - Что с тобой, чудовище? – что-то не так. Он будто снова слышит тревожные нотки пианино. – На тебя опять луна действует? Неясный страх расползается по коже, щекочет ребра. И это волнует Стайлза даже больше, чем игнорирование его вопросов. Питер какой-то... другой. Неправильный, слишком замедленный. Совсем чужой. Его объятья холодные и отстраненные, будто он не пускает к себе. И больше не пустит. Все внутри словно застывает от этой мысли. Потому что это правда? И больше ничего никогда не будет. Все просто исчезнет, и Питер исчезнет из его жизни. Стайлз судорожно вздыхает и вцепляется в него, чтобы не отпускать, не отпускать. Почему это кажется таким реальным? Посмотри на меня, поцелуй меня... Сквозь шум в ушах он слышит, как кто-то зовет его и вспоминает, что он вообще делал и в торговом центре, и с кем сюда приехал. Он не хочет отвечать. У него тут жизненно важная операция по спасению от чего-то, чего он и понять-то не может. Но голоса все ближе, и они становятся раздраженными. - Я в примерочной! – кричит он. – Подождите меня в кафе, я скоро! - Какого хрена, Стилински, - Джексон к сожалению, безошибочно определяет его местоположение и отодвигает ширму. – Что можно примерять так долго и где моя минералка... - Я взял кофе, - Стайлз дотягивается до подставки со стаканчиками и протягивает ее Джексону, тот на автомате берет предложенное. – Эм... как дела, ребята? – они все трое стоят там и пялятся, остается только глупо улыбаться. - Не так хорошо, как у тебя, - на лице Лидии удивление борется с презрением. - Прекрасное создание, - Питер вдруг отмирает и поворачивает к ней голову. Становится каким-то совсем неправильным и хищным. Достаточно, чтобы Стайлз испугался до полусмерти. - Может охрану позвать? – надменно спрашивает Джексон, но Стайлз видит страх и в его глазах. - Спасибо, мы сами справимся, - это нехорошая улыбка! – Как там твоя царапина, парень? Еще не зажила? Джексон дергается и отпускает ширму. Стайлз слышит, как он подгоняет девочек к выходу и отбивается от голоса разума в лице Эллисон, которая не желает оставлять все так. Но хорошо, что они ушли, иначе бы у него скорее всего случился сердечный приступ. Стайлз даже не сразу замечает, что Питер гладит его по голове, пытаясь успокоить. Проклятый оборотень со своим волк-радаром. Его нежность тоже отстраненная, как в тот первый раз, когда он не хотел, чтобы Стайлз его видел. Все будто откатилось назад во времени. Губы Питера почти касаются его шеи, но только почти. Он что-то беспорядочно шепчет как в бреду. Просит прощения... Прекрати! Поцелуй меня. Стайлз в панике пытается притянуть его к себе, вернуть его себе. Но ничего не получается, и он близок к тому, чтобы распсиховаться от этого непонятного ужаса, что происходит между ними. - Поцелуй меня, - шепчет Стайлз. – Ну пожалуйста... Я ничего не понимаю, мне страшно. - Раньше ты меня не боялся. Теперь боишься. Я вижу прогресс, - Питер отпускает его и наконец поворачивается к нему лицом. – Посмотри на меня, Стайлз. Я такой. Я отнюдь не хороший человек. Я вообще не человек, если ты забыл. И я буду продолжать делать то, что делал. Причинять людям боль, убивать их. Со мной ты не в безопасности. - Если ты так хочешь отделаться от меня, то зачем вообще пришел? - Хотел увидеть тебя. Не смог себе отказать. Столько безнадежной печали в его словах, что Стайлз путается, теряется в своих мыслях. Понимает, что упускает что-то важное. Чувствует себя таким маленьким и слабым, потому что Питер не скажет ему. То, что с ним произошло – нехорошее, темное и жестокое. Оно разъединит их, заберет все, что у них было, ничего не оставит. Почему ты не можешь просто быть со мной? Это все, чего я хочу. Стайлз смотрит в эти сейчас особенно уязвимые глаза, видит там темное марево вины и сожаления, но не видит ответа на свои вопросы. Питер притягивает его к себе, гладит по спине так нежно, так понимающе, что больно. И целует как-то отчаянно, несчастно. Опустошенно. Очень холодно. Так, что становится абсолютно ясно – это в последний раз. И лучше бы он не приходил, не трогал, не беспокоил. Откуда-то Стайлз знает, Питеру совсем не нужно, чтобы его любили. Он отстраняется, расцепляет объятья. Его лицо выглядит непроницаемой маской, за которую больше нельзя заглянуть. - Однажды я сделаю то, за что ты не сможешь меня простить, сладкое сердечко. - Тогда не делай. Такая наивная детская просьба. Настолько же упрямая, насколько невыполнимая. Питер лишь грустно улыбается, быстро и невесомо гладит его по щеке, и Стайлз тянется за этим прикосновением, но оно исчезает. Растворяется, будто никогда не имело к нему никакого отношения. Некоторое время он стоит посреди примерочной и смотрит на удаляющуюся спину. Чувствует себя так, будто стоит перед высоченной стеной, которую не обойти, не перелезть. И дело не в той ссоре, что сейчас кажется такой глупой. Не в дурацкой фотографии. И даже не в ненужной Питеру любви. Просто иногда все вот так дерьмово заканчивается. Стайлз отрешенно думает, что в его случае – всегда. Он пишет сообщение Эллисон и уныло плетется в указанном направлении. Как ни странно, все трое ждут его в небольшой кафешке на втором этаже, словно они и правда его друзья. Не похоже, что они уже поели. Одинокий стаканчик кофе стоит напротив свободного места рядом с Лидией. Стайлз садится, придвигает его к себе и отпивает. Так странно, но лед не успел растаять, хотя кажется в той примерочной прошла целая вечность. - Ну, я в порядке, - несмело говорит Стайлз, потому что все опять на него смотрят и заставляют чувствовать себя неуютно. - Как будто кому-то есть дело, - Джексон как всегда в своем репертуаре. Неправда, тебе есть дело, придурок. Стайлз с удивлением отмечает беспокойство за его наносным безразличием и уже порядком приевшейся надменностью. Конечно Джексон не из тех, кто будет спрашивать, нужна ли помощь. Но именно этот вопрос и читается на его идеальном лице капитана команды. Стайлз поворачивается к Лидии, но не решается поинтересоваться, нужно ли все-таки вести ее на бал, или его кандидатура уже не рассматривается. Она показательно закатывает глаза, присваивает его стаканчик и отпивает. А Эллисон смеется очевидно над его недоумевающим лицом. Это больше не похоже на то, что его все игнорируют. Стайлз пытается сжиться с новым положением вещей и делает несколько фотографий на телефон. Одну из них мстительно отправляет Скотту. Но потом смягчается и пишет сообщение. Так и будешь сидеть на жопе и позволять ей проводить время с другим? Ответ не приходит, и раньше бы это заставило Стайлза заподозрить что-то неладное, но теперь вызывает только вздох разочарования. *** Когда-то он бы отдал все, чтобы вот так вести Лидию под руку и наслаждаться ее обществом. Это же мать его школьный бал, они будут у всех на виду. Так несправедливо получать желаемое тогда, когда оно больше не требуется. Может быть в старом доме и правда сидел какой-то джинн? Подлое мерзкое существо, которое вывернуло всю его жизнь наизнанку, а теперь гадко посмеивается, наблюдая за его мучениями. Очень уж хотелось свалить на кого-нибудь это стечение обстоятельств. Лидия кажется немного скованной, но неизменно прекрасной в чудесном атласном платье, сшитом как для маленькой принцессы. Все еще богиня, хотя ей уже и не хочется поклоняться. Стайлз думает, был ли Питер действительно причиной, или эти чувства просто изжили себя, устарели. Мне так нужно увидеть тебя. Снова. Смешно, но он до сих пор не верит, что это закончилось. Слишком быстро, так мало. Будто фильм, который оборвался посередине диалога из-за перебоев с электричеством. А когда свет снова включили, на его месте уже вовсю транслируют что-то другое. Он бы повторил это, даже зная, в какой яме отчаяния окажется. Лидия пристально смотрит на него, и становится невыносимо стыдно под ее взглядом. - Прекрати немедленно, - шикает она на него. – Не то все подумают, что это ты ведешь меня на бал из жалости, а не наоборот. - Прости, - Стайлз пытается принять максимально благодарно-побитый вид человека, который заслужил величайшее в своей жизни снисхождение. Приглушенный свет в зале перемежается мигающими пятнами, разноцветные огни пляшут в волосах Лидии, придавая ей какой-то совсем уж неземной шарм. Мрачный холодный блеск королевы бала. Прекрасное создание. Четкое и тревожное определение, за которым тем не менее скрываются вполне человеческие печали. Стайлз приносит ей безалкогольный коктейль с бара и устраивается рядом на диванчике, пытаясь отвлечь ее внимание от танцпола, где Джексон слишком уж не по-дружески держит Эллисон за талию и что-то весело ей рассказывает. Хреново, не так должен был проходить этот вечер. Сам он уже привык, что любое школьное мероприятие берет за правило унизить тебя как можно больше. Можно подумать постоянная борьба за социальные статусы и так не делает все, чтобы раскатать тебя в лепешку и нанести как можно больше моральных травм. Стайлз скучающе осматривает зал и замечает Скотта, который прячется от тренера и одновременно пытается следить за Эллисон. Не хочется оставлять Лидию в одиночестве, но нужно расставить некоторые точки во всей этой дерьмовой истории. Стайлз лавирует между столиков и веселящихся школьников, чтобы оказаться аккурат у Скотта за спиной. - Мог бы и ответить мне ради приличия, а не быть таким засранцем, - он чувствует, как мгновенно раздражение заполняет его. Скотт вздрагивает и оборачивается, смотрит непонимающе. – Мое сообщение позавчера, Скотти. Ты теперь будешь делать вид, что вообще меня не знаешь? - Я потерял телефон, - это не выглядит как ложь или отговорка, но тон странный. – Извини, правда. Я знаю, я должен был сам к тебе прийти после того, что я наговорил... Просто все так навалилось, - его бегающий взгляд не сулит ничего хорошего, что-то скрывает. – Хочешь, можешь пнуть меня или не знаю. Что угодно... Как ты? - Ты сейчас серьезно собираешься вести себя так, будто мы поссорились, выясняя, кто круче, Бэтмен или Супермен? – уму не постижимо. Стайлз пытается как-то взять себя в руки, но все больше злится. – Ты даже извиниться нормально не можешь. Тебе действительно есть дело до того, что со мной происходит? Или ты просто не знаешь, как от меня отвязаться. Что ты не договариваешь? - Чувак, мне жаль, я... Вот черт! Скотт срывается с места, и наблюдать, как он улепетывает от разъяренного тренера было бы довольно весело, если бы Стайлз не был так зол. Его достало, что все вдруг решили вести себя с ним как с маленьким ребенком. Даже Кора, с которой он хотел встретиться, сослалась на какие-то дела, чтобы не проводить очередную разъяснительную беседу. И дурацкий Дерек не отвечает на сообщения, хотя обещал рассказать про всю эту оборотническую хрень, если Питер не сподобится. Какого черта все вдруг решили, что надо оберегать мою тонкую душевную организацию? И что она вообще у меня есть. Когда он возвращается к диванчикам, Лидии там уже нет. Как нет ее и на танцполе, и за баром. Судя по тому, что Скотт каким-то образом избежал изгнания с вечеринки и теперь намертво приклеился к Эллисон под медляк, все возвращается на круги своя. И Стайлз на время отгоняет непонятное беспокойство, но оно не уходит достаточно далеко... Должно быть Лидия помирилась с Джексоном и теперь зажимается с ним где-нибудь за школой. Что ж, хоть у кого-то все налаживается. И мне здесь больше нечего делать. Стайлз понуро идет по коридору, опасливо заглядывая в пустые кабинеты, будто там могла притаиться какая-нибудь потусторонняя тварь, так и поджидающая, что один глупый школьник будет шляться тут без сопровождения. И его беспокойство только усиливается, когда он сталкивается в дверях с Джексоном. - Где Лидия? – накидывается на него Стайлз. - Насколько я помню, она пришла сюда с тобой. Так что задай себе этот вопрос и отвали, - он толкает Стайлза плечом и уходит. Что здесь происходит... Паника охватывает его наравне с диким ощущением неправильности и нереальности. Зрение словно раздваивается и воздух становится вязким, практически неприменимым для нормального вдоха. Стайлз вываливается на улицу, оглядывает редких школьников, которые вышли поболтать или еще не зашли внутрь, цепляется глазами за припаркованные машины. Тревога подкатывает к горлу ледяными осколками. И ноги несут Стайлза дальше от школы, к полю для лакросса. Он чувствует иррациональное, почти мистическое притяжение, пытается его осмыслить. Отчего-то знает, что его не ждет там ничего хорошего. Что очередная эфемерная лопата опять вмажет ему по лицу со всей возможной дури. Но не может повернуть назад, чтобы избежать этого столкновения с действительностью. Это совсем меня добьет, так ведь? В свете прожекторов поле хорошо просматривается, и можно легко различить две фигуры. Лидии, лежащей на траве, и склонившегося над ней Питера. Когда Стайлз подходит достаточно близко, все его тело уже трясет, как от холода, словно он зашел в огромный рефрижератор. Только вместо разделанных и подвешенных к потолку туш, здесь всего одна хрупкая девочка в испачканном кровью платье. Питер поднимает на него глаза, и в них нет ни вины, ни сожаления. Только холодное нечеловеческое сияние красной радужки и жуткая пустота. Стайлз прослеживает дорожку крови на его подбородке, ему делается дурно, потому что это кровь Лидии. Поганое полнолуние достигло своего пика, и Питер окончательно сошел с ума. Может он теперь и меня убьет. Лучше бы ему так и сделать. Ведь Стайлз действительно не знает, сможет ли это простить, если останется жив. И как он будет жить, зная, что причастен к чьей-то смерти. Он опускается на колени рядом с Лидией и тянет к ней дрожащую руку, чтобы убедиться. Питер ее перехватывает. - Я всего лишь укусил ее, Стайлз. Успокойся, - Питер легонько поглаживает его пальцы. - Всего лишь?! – этот беспечный тон, эти проклятые глаза, ставшие снова синими и уязвимыми, просто какой-то абсурд. – Зачем... - Потому что хотел. Я всегда получаю, что хочу. Как силу альфы, как возможность отомстить. Как и тебя, мое глупенькое сладкое сердечко. Прекрати-прекрати-прекрати! Стань обратно нормальным Питером! Но это бесполезно. Это и есть нормальный Питер. Но так не хочется верить, что по своей тупости придумал себе образ и влюбился в него. А теперь его разбило вдребезги об это настоящее лицо.