Перманентное искажение

В девяноста случаях из ста настоящая любовь – это

мучительное, до коликов в суставах, оцепенение

Терри Пратчетт «Вещие сестрички»

В джипе душно, или это только так кажется. Наверняка какие-то нехорошие люди сговорились тут против него и выкачали весь воздух из салона. Стайлз опускает стекла, поправляет зеркало, нервно оглядывается. Машина Питера все еще на месте, как и ее хозяин. Сидит там и смотрит своими самыми бесстыжими на свете глазами. Так хочется вернуться к нему, все ему позволить... Это просто издевательство. Если так и убегать, окажешься ли в конечном итоге в правильном месте? Да и где оно, такое место, существует ли? Стайлз не знает, но спешит уехать поскорее, чтобы его ноги не обернулись против него и не вынесли из джипа обратно. Чтобы руки не потянулись стиснуть в объятьях так крепко, словно в последний раз. И губы прекратили требовать этот проклятый поцелуй, от которого отказались. Ну почему это так... приятно. Жестоко. В данном случае никому нельзя доверять, особенно своему телу, которое внезапно обрело волю и действует отдельно от разума. Ахренеть, поговорили. Еще один такой разговор, и я окончательно забуду, что он убийца и псих. Ничего удивительного конечно, Стайлз отчасти привык, что всякое несправедливое дерьмо происходит именно с ним. Но нельзя же встречаться с доктором Джекилом и делать вид, что мистера Хайда* не существует. Нельзя разделиться надвое и вот так жить. Но Питер, мать его, именно это и делает. Как можно быть таким чертовски горячим и красивым, и ласковым и вот это все. И при этом немного, самую малость, охотиться за людьми и перегрызать им глотки. Стайлз лишь слегка забывается, и мысли тут же уносят его в то жаркое, затуманенное, желанное. Он встряхивает головой и удрученно смотрит вниз на свою ширинку. Подлый предатель, я найду на тебя управу. Весь его разум охвачен сомнениями, которые набрасываются и стремятся откусить побольше от и так шаткого равновесия. Он как канатоходец, балансирующий между можно и нельзя, разумным и желанным. Между днем и ночью. И жуткая мрачная история пожара, всплывшая из прошлого как корабль-призрак и теперь касающаяся их всех, так похожа на правду. Как и все, что он услышал от Питера. Но Стайлз знает и, что это не закончится так просто. Где-то в груди поселилось нехорошее предчувствие, которому нельзя дать четкого определения. Но которое обязательно воплотится во что-то темное и плохое. Принесет боль. Оно пугает своей неотвратимостью, и хочется взять и забыть, что оно там есть. Потому что если позволить себе думать об этом и дальше, то можно превратиться в нервное трясущееся существо, которому уже никакие таблетки не помогут. Почему Питер не может быть до конца откровенным? Обязательно придумывать страшные истории про мертвецов, чтобы оправдать свою натуру? Поверить в них вроде как значило бы сойти с ума за компанию. Оставив джип на подъездной дорожке, Стайлз идет к дому и уже видит Кору через кухонное окно. Она что-то размешивает в миске, кажется это салат, поднимает взгляд и приветливо машет ему. Сил хватает только нерешительно поднять руку в ответ. Не осуждай меня. Но судя по всему она и не собирается. Даже не выходит навстречу и только сообщает, что вечером будет домашняя пицца, когда Стайлз проходит мимо кухни. Он хочет поскорее сбежать в свою комнату, но приостанавливается, чтобы послушать, как Кора разговаривает с салатом. Такая уютная и смешная, очень похожа на идеальную. Чертова Хейл мафия. Если на минутку забыть, что они оборотни, можно влюбиться в них безвозвратно и захотеть остаться с ними навсегда. Когда Стайлз уже расслабленно выдыхает и закрывает за собой дверь, то понимает, что рано радоваться. Потому что Скотт сидит в кресле за его рабочим столом. И он выглядит... немного напряженно. Ладно, он выглядит весьма угрожающе. Стайлз теряется и даже не сразу соображает, что сказать, когда он медленно разворачивается. Что-то во всем его образе вызывает желание спрятаться под кровать и не вылезать оттуда ровным счетом никогда. Скотт как будто злится на него, и это так непривычно и немного страшно. Как если бы он собирался выпустить когти и помахать ими у Стайлза перед лицом. И это не то, как бы ему хотелось проводить время со своим другом. К тому же он молчит, но делает это как-то уж неприлично громко. - Чувак, ты пугаешь меня, - каким-то образом удается выговорить ему. Получается несмело и почему-то виновато. – Я же сказал, что напишу тебе. - Ты пахнешь как он, - Скотт все еще сидит в кресле, но такое чувство, что надвигается, чтобы... Чтобы что? – Поговорил? В его голосе скользит что-то неправильное, как будто издевательское. И Стайлз понимает, что осуждение поджидало его именно здесь, а не на кухне в смеющихся глазах Коры. Что возможно сейчас он услышит то, что заставит его пожалеть, что он на свет белый родился. Услышит от своего лучшего друга и... потеряет его? И этого надо срочно избежать, не допустить. Но Стайлз совсем не знает, как. Он стоит, опустив голову, боясь встретиться взглядом со Скоттом и осознать, что так оно и есть. Что все никогда уже не будет, как прежде. Никакого больше Бэтмена и Робина, да Скотти? И все почему? Потому что он посмел захотеть чего-то только для себя? Да, не то чтобы его желания были такими уж невинными, но они его. - Поговорил? – Стайлз вздрагивает от жесткого нажима в тоне, от выкрученной громкости. Скотт смотрит на него этим своим взглядом исподлобья, и так не должно быть, это просто худшее. – Или чем ты там занимался. - Скотти, не надо так... Приходится выпустить из рук рюкзак, за который он все это время держался как за спасательный круг и почти по стенке пройти к кровати. Стайлз садится, все еще ощущая на себе этот взгляд, плечи под ним опускаются и ноги делаются ватными. Возможно это какие-то волчьи штучки, которые Скотт посчитал, что может на нем использовать. Или просто к тому поганому чувству в груди прибавилось еще одно, и теперь они с удвоенной силой пытаются вытащить из него всю душу. Если бы сейчас из космоса прилетел метеорит и плюхнулся бы аккурат возле его ноги, Стайлз бы даже внимания не обратил. - Что случилось, Стайлз? Он засунул язык тебе в рот, и ты поплыл? – это так отвратительно звучит, что хочется передернуть плечами. Или ударить. Но вряд ли бы Скотт допустил подобное. – Ты что думаешь, ты ему нравишься? Ты вообще в своем уме? Он просто использует тебя, чтобы ты уговорил меня встать на его сторону. Так хочешь потрахаться, что совсем ничего не замечаешь? Стайлз отшатывается как от пощечины. Так нельзя... Похоже Скотт считает, что очень даже можно. Если вы думаете, что невозможно хорошенько отделать кого-то словами, то посмотрите на Стайлза, он уже в нокауте. У него даже нет сил и желания оправдываться. Почему он должен за это оправдываться? - Это несправедливо. Ты сам... Я думал, что ты как раз поймешь. Разве ты не обманываешь Эллисон? Как думаешь, что она почувствует, когда узнает? Надеешься, что не узнает? Правда же легко игнорировать неудобные вопросы, когда они направлены на тебя самого. Скотт смотрит так презрительно и возмущенно. Будто Стайлз покусился на святое. Возомнил, что можно сравнивать его прекрасную и светлую любовь к Эллисон с чем-то мерзким и грязным, о чем даже вслух говорить неприлично. И даже думать об этом – сущее святотатство. И Стайлз не уверен, может того он и заслуживает. Может быть для Питера все так удачно сложилось. Учитывая, что он не является поклонником высокой морали, а справедливость для него укладывается кровавый коллаж из мертвых людей. Но если так думать, не останется же ничего, чем бы Стайлз мог себя утешить. И получится, что Скотт прав, и он сейчас занимается тем, что пытается отстоять свое право на какие-то нездоровые отношения с тем, кому он даже не нужен. - Я никого не убивал, Стайлз, - наконец говорит Скотт. Как будто не убить кого-то – героический поступок, и он уже стоит в очереди за медалью. - Только потому что я и Дерек были с тобой и не позволили этому произойти! – он подскакивает с кровати, намереваясь уйти, но вспоминает, что он в своей комнате. Если кому-то и пора проваливать, то не ему. Он так устал от этого разговора, и все это больно и плохо. И Стайлз просто хочет высказаться наконец. – А чем ты занимаешься? Дерек столько для тебя сделал, всему научил, а ты натравил на него полицию. Ты хотя бы извинился перед ним? Конечно нет, о чем это я. В твоем мире плохие поступки совершают только другие люди, а ты один стоишь в белом плаще, - глаза Скотта опасно загораются, но он уже не может остановиться. – И теперь говоришь мне все эти жестокие вещи. Тебе было плевать на меня все это время! Было бы плевать и дальше, если бы не Питер. - Мне не плевать на тебя, - Скотт уязвленно таращит глаза. – Я просто не хочу, чтобы он попользовался тобой и выбросил. Или еще чего похуже. Ты вспомни, сколько людей он убил и как они выглядели после смерти. Хочешь выглядеть также? У меня и так куча проблем, Джексон меня достает, Эллисон меня ненавидит. Охотники вот-вот меня вычислят. - Ты прав, Скотти, - Стайлз садится обратно на кровать, поправляет одеяло. – Все, что ты сказал – правда. И да, это твои проблемы. Иди, решай их. Это оказалось слишком тяжело, он просто не успел сориентироваться. Он никогда не умел быть жестким, особенно с близкими людьми. И теперь, когда он видит, как дверь за Скоттом медленно закрывается, то просто не может этого вынести. Это практически разбивает ему сердце. Я мог сказать ему все, что он хотел услышать. Почему я так поступил? Стайлз еще не понимает, но догадывается, что нельзя было этого избежать. Что рано или поздно, в таком виде или нет, но этот разговор произошел бы. Возможно, он просто надеялся, что как-то минует этот этап взросления. Хотел защитить себя. Но защищать себя всегда сложнее, чем кого-то другого... Стайлз смотрит на Кору, которая застыла в дверях с тарелкой и так хочет, чтобы она обняла. Но знает, что этого не произойдет. - Будешь салат, щеночек? – невинно спрашивает она. – С курицей и грибами. - Спасибо, я пообедал, - и сыт по горло всем, что здесь происходит. – Скажи, он теперь ненавидит меня? Думает, что я плохой друг? - Он просто тебя не понимает, - она вздыхает, подходит, чтобы взъерошить ему волосы и демонстративно оставить салат на письменном столе. И неосознанно трет свою руку. – Если захочешь помочь мне с пиццей, спускайся вниз через полчаса, тесто еще не готово. Надо будет много резать и раскладывать. И прекрати думать, что ты мне отвратителен. Ты как маленький. - Я в душ схожу, чтобы тебе ну... не было противно рядом со мной. - Мне не противно рядом с тобой, щеночек, - ее глаза становятся вмиг такими виноватыми, что даже не по себе. – Просто тяжело, но не из-за тебя, ладно? Но и это вскоре становится неважным. Когда отец возвращается с работы, то сообщает, что Дерек может вылезать из своего подвала. А это значило, что Кора съедет от них, и Стайлз останется здесь один со всем этим. Как и раньше. Вот только раньше не было ни оборотней, ни охотников, ни убийств. Ни девчонки, к которой он привязался. Кора конечно заверяет, что будет приходить, и они даже и не заметят, что она больше тут не живет. Возможно, привязалась и она. Это немного греет душу, но недостаточно, чтобы отогреться от холода, который тут остался после ухода Скотта. Ему не удается скрыться ни от кого. Джексон не сводит с него глаз на химии, его взгляд вопрошает: где МакКолл, Стилински? В раздевалке перед тренировкой Финсток орет и требует ответа, куда подевался его сиамский близнец. Стайлз очень хочет огрызнуться, что Скотт экстренно самопрооперировался и теперь существует отдельно. Во время обеда Эллисон замечает, что Стайлз сидит один за столиком и подходит, чтобы поинтересоваться, в чем дело. Она все еще слишком мила и даже не притворяется. Стайлзу нечего ей сказать. Как нечего ответить и на сообщения с неизвестного номера, которые периодически приходят и интересуются, что с ним и надо ли его забрать. Точнее ему хочется, но он просто не может решить это в своей голове. Чудовище больше не живет ни под кроватью, ни в старом сгоревшем доме. Но будто всегда где-то рядом, не собирается отставать. Стайлз пытается убедить себя, что наличие у него адреса Питера ничего не значит. Но все больше чувствует, как рушатся его оборонительные стены. Там за ними волк, он сделает подкоп и доберется до него. Разорвет его грудь и сожрет его сердце. *** К концу учебной недели Стайлз настолько морально истощен, что даже Кора, забежавшая поужинать с ними, не вызывает у него радостного воодушевления. И он думает, значит к черту эту мораль. Плевать, я просто сделаю это. Он слишком устал, слишком нуждается. Быть выслушанным, как он уже привык, и теперь смертельно скучает, и не может ничего с собой поделать. А еще быть нужным и желанным. Конечно, Питер поступил с ним как мудак, еще и этот разврат в туалете... Тихий ужас. Мне так понравилось. Усердно намываясь в душе, Стайлз уже не в силах прекратить воображать себе волка, притаившегося в ожидании. Уже довольно поздно, и Стайлз тихо крадется вниз по лестнице. Но все эта шпионская история совершенно бесполезная, отец сидит на диване, словно поджидая его. Можно было бы сделать вид, что просто решил взять чего-нибудь перекусить на кухне, но что-то подсказывает, что это не прокатит. Возможно все дело в том, что у него рюкзак на плече. Так-то с рюкзаками не ходят к холодильнику, конечно если ты не крайне тупой вор, который забрался в дом, чтобы обчистить морозилку. Отец оглядывает его с ног до головы и явно подмечает отсутствующий принт на простой серой футболке, как и в целом слишком уж опрятный вид. Это долгий вопрошающий взгляд, и Стайлз не выдерживает. - Я сегодня у Скотта останусь, - голос конечно его выдает. Так, очередная конспирация провалена. – Будем смотреть все части охотников за привидениями. Думаю, даже ту, с девчонками*. - Ну конечно, - он как-то нарочито небрежен. – Завтра выходной, можешь себе позволить. У меня дежурство, скоро тоже пойду. До встречи утром, сынок. И это ужасно, но он смотрит этим я-знаю-что-мой-сын-опять-мне-врет взглядом. Стайлз очень надеется, что не покраснел как чертов спелый томат. Остается только подойти к отцу, коротко его обнять и быстро убежать из дома. И еще какое-то время успокаивать себя тем, что родители не должны знать все о своих детях, для их же блага. Пусть бы лучше он думал, что я нелегально приобретаю алкоголь или иду в бар по поддельному удостоверению. Не то, чтобы он не ожидал, что будет волноваться, но чем ближе Стайлз подъезжает к месту назначения, тем больше его колотит. Хочется просто повернуть назад и все отменить, ведь он никому ничего не обещал. Особенно Питеру. Он ведь даже не сообщил, что приедет. Но откуда-то Стайлз знает – еще как сообщил. На парковке ему почти дурно, а в лифт он заходит в полуобморочном состоянии. Стайлз останавливается перед дверью, и вся прежняя решимость слетает с него как снег с дерева от удара ногой. Может его вообще нет дома, чего я приперся. Вряд ли он только и делает, что ждет, когда я соизволю прийти. Он оглядывается, поправляет рюкзак, топчется на месте. Пытается услышать что-нибудь за дверью, но там тишина. Его пугает, что Питера там может и не быть. Еще больше пугает, что он очень даже может там быть. Стайлз несколько раз поднимает и опускает руку, но в конце концов все-таки стучит, чувствуя, как земля уходит из-под ног от страха. От того, что будет или нет за этой дверью. От тесного нетерпения в груди. Но дверь сразу же открывается перед ним. И Питер за ней он... Ох, выглядит таким домашним. На нем свободная рубашка, больше похожая на пижамную, но умудряющаяся при этом быть такой, чтобы в ней без вопросов пропустили в дорогое заведение. Очень гордая и наглая рубашка с совершенно неприличным, как кажется Стайлзу, вырезом. Ее хочется поставить на место, вот настолько она наглая. На ногах у него кажется обычные черные тренировочные штаны и скромные тапочки. Это глупо, но Стайлз не может сдвинуться с места и разлепить губы, чтобы хоть что-нибудь сказать. Он стоит как проклятый истукан, словно перед ним не Питер, а какой-то василиск*, которому Стайлз ненароком заглянул в глаза и превратился в камень. Синие, всегда немного уязвимые глаза, которые с интересом за ним наблюдают. Но ничего нельзя поделать, теперь Стайлз не в силах оторвать взгляда от его лица. Волосы Питера в легком беспорядке и небрежно спадают на лоб. И весь он такой расслабленный, уютный, хочется нырнуть в его объятья. - Ты знаешь, что такое вишневый пирог? – тихо спрашивает Стайлз и тут же ужасно смущается, хочет стереть из памяти этот момент. - Не думаю, что ты тогда имел это в виду, - в уголках губ Питера прячется по-детски проказливая улыбка. - Тогда – нет... – Стайлз мнется, почему-то боится, что сейчас его выпроводят. Во всяком случае, Питер не делает попыток пригласить его войти. – Сегодня я правда без пирога. Но ты его съел заранее, так что обойдешься... Да блин, не смейся надо мной! - Я не смеюсь, - смеется Питер. – Ты кажется не хотел меня видеть. - А я закрою глаза, – раздраженно заявляет Стайлз и тут же отступает назад. – Ну хватит, чудовище. Я уже сказал отцу, что останусь у Скотта. Мне что теперь к нему идти? – это просто невыносимо! Питер молчит, чуть склонив голову. – Ладно, поеду к Дереку, подействую ему на нервы, чтоб спалось лучше, раз теперь ты не хочешь меня видеть. Пока, чудовище. Он разворачивается, все еще не веря, что на этом все, но уже успевает расстроиться. Какое разочарование, стоило ли так волноваться. Стайлз успевает сделать лишь пару шагов, прежде чем Питер сгребает его и притягивает к себе, плотно прижимает к груди и утыкается носом в затылок. Кажется, он едва-слышно рычит. И это просто превращает Стайлза в недееспособный дрожащий кусок желе. Забывший, как думать, как говорить и ходить. Забывший весь сраный алфавит и таблицу умножения в придачу. И приходит в себя уже внутри, когда поцелуи, все это время осыпавшие его шею и лицо, вдруг заканчиваются, и Питер смотрит на него красными горящими глазами. В них желание и ярость. Стайлз с удивлением понимает, что и ревность тоже. Это же просто смешно. Но и приятно, нельзя отрицать. - Ты игнорировал мои сообщения, - говорит Питер, отпуская его и отходя на шаг. – Признаюсь, я разозлился. - Мне встать на колени и попросить прощения? – Стайлз тут же понимает, как это прозвучало, опускает глаза. – То есть, извини? Но знаешь, ты тоже повел себя дерьмово. Бросил меня в это все, чтобы я барахтался и утонул... А потом я поругался со Скоттом из-за тебя, и, наверное, теперь у меня больше нет лучшего друга. Так что мне было весьма паршиво. И я так боялся сюда ехать, что меня тошнило всю дорогу. Не думаешь ли ты, что этого достаточно? Приходится пересказать тот ужасный разговор со Скоттом. Стайлз на сто процентов уверен, что никогда не хотел бы этого вспоминать и тем более с кем-то делиться подробностями, но почему-то кажется важным, чтобы Питер знал. Что-то вроде оказанного доверия, которое он может предложить. Питер выслушивает его и смотрит с сочувствием и плохо скрываемым гневом, направленным вовсе не на него, но выглядит все равно жутковато. Эта двойственность в нем, она такая страшная и завораживающая. Стайлз совершенно не знает, что с этим делать. Потом Питер обнимает его, и это так хорошо, что действительно хочется забыть, оставить все где-то за пределами квартиры, где с ним должны происходить только приятные вещи. Они целуются достаточно долго, чтобы захотелось не только поцелуев. Стайлз скидывает рубашку, намеревается избавиться и от футболки, но Питер мягко останавливает его руку. - Тебе не достает терпения, - говорит он в ответ на непонимающий взгляд. - Разве мы не собираемся типа сделать это? - Я хочу провести с тобой время, Стайлз. И ты слишком напряжен, так у нас ничего не получится. Если бы я знал, что ты придешь, то заказал бы что-нибудь или приготовил ужин. - Но ты знал, что я приду. - Я не был уверен, - он улыбается, и Стайлз замечает, что в его улыбке все меньше тех тоскливых ноток. – Ты можешь посмотреть тут все пока. Не стесняйся. Не бойся что-то сломать. Эти вещи давно ничего не стоят. У Стайлза странное, неприятно тянущее ощущение, будто он немного провалился во времени. Здесь жил тот прежний Питер, которого он совсем не знал, и наверно уже не узнает. Но его присутствие неуловимо читается во всем. Эстетически это довольно приятное место, но нынешний Питер совсем за ним не следит, не считает нужным. Поэтому создается легкий диссонанс прошлого уюта и пришедшей следом за ним небрежности. Стайлз идет, слегка касаясь пальцами стен, будто пытаясь погладить их, чтобы приглянуться этой квартире. Останавливается возле одной из дверей, приоткрывает ее и видит большую кровать. Он разглядывает ее с порога и жар бросается ему в лицо. Выглянувший с кухни Питер лукаво ему улыбается. Хочется подойти к нему и поцеловать, но Стайлз стесняется и не подходит. Видимо по его выражению лица слишком легко все прочитать, потому что Питер приподнимает брови в притворном разочаровании и обиженно отворачивается. Ах ты хитрое коварное чудовище. Любопытство тянет его дальше, и он по очереди открывает двери, благо их не так много. За одной из них хочется задержаться, потому что это что-то вроде кабинета. Стайлз гладит массивный дубовый стол, разглядывает, но не трогает принадлежности для каллиграфии, небрежно оставленные поверх стопки бумаги. Зачарованно смотрит на лист, испещренный спиралями и записями на незнакомом языке. Он проходит мимо кресла к стеллажам с книгами, уходящим к самому потолку. Аккуратно прикасается к корешкам и думает, есть ли тут тайник как в кино. Может, если вытащить одну из книг, то стеллаж превратится в очередную дверь. Только одна комната оказывается заперта, Стайлз сразу это понимает, но еще пару раз невротично нажимает на ручку. Стоит перед дверью и думает, не лежат ли за ней тела бывших жен, которых погубило их собственное любопытство*. Видимо это читается в его глазах, потому что подошедший Питер тихо смеется над ним. Он уходит и возвращается с ключом, вручает его Стайлзу, предоставляя возможность самому открыть эту, как видно, совсем не тайную комнату. Наблюдает за ним, сложив руки на груди. Ключ игриво блестит в руке и входит в замочную скважину тяжело. Сразу видно, что им пользуются не часто. За приоткрывшейся дверью темно, и Стайлз шарит по стене в поисках выключателя, не находит его и выжидающе смотрит на Питера, который странно колеблется, но делает шаг внутрь и включает свет. Он молчит, но тут и так все ясно. В комнате слишком пахнет прошлым и застоявшийся воздух почти можно пощупать. Старые вещи покрыты слоем пыли, как пеплом, а мебель обернута клеенкой. Скорее всего это когда-то была одна из гостевых комнат, но не для всех. Стайлз замечает кое-где на полу и полках беспорядочно лежащие игрушки, застывшие в странных позах, словно дети только что играли с ними, но их позвали за стол. Его буквально захлестывает этим видением вперемежку с грустной клавишной партией. Он шарит глазами по стенам и натыкается на карандашный рисунок в простой рамке. Это даже не полноценный портрет, скорее набросок, но маленькую Кору довольно легко узнать по озорным глазам, так хорошо переданным неизвестным автором. Стайлз чувствует вину за то, что вошел в эту комнату, будто он нарушил ее покой. - Почему ты пустил меня сюда? – он оборачивается к Питеру, в его глазах печаль. Прозрачная, как тень забытой любви. - Ты хотел зайти, - он пожимает плечами. - Ты не должен разрешать мне все подряд, - бормочет Стайлз и протискивается мимо него обратно в коридор. – Мало ли чего я еще захочу. В приглушенном свете гостиной небольшой столик выглядит так празднично. Разве что свечей не хватает. Стайлз смотрит на Питера и думает, что возможно он бы их и поставил, но решил, что это слишком. Он подозрительно разглядывает фрукты и сыр. Все это не кажется спонтанным набором, и Питер точно не выходил из дома и ничего не заказывал. Скользя взглядом по клубнике, аккуратно выложенной на краю тарелки, Стайлз утверждается в своих подозрениях. Ты точно знал, что я приду, бесстыжее ты чудовище. Питер разливает вино по бокалам с предельно невинным видом, но улыбка его выдает. Ему здесь нравится, и нравится, что Питер его слушает. Стайлз рассказывает о всякой ерунде, про школу, про лакросс. По счастливой случайности его не выперли из команды, скорее всего такое везение обусловлено тем, что Финсток не умеет правильно записывать фамилии. Ну или тренер как обычно сделал вид, что он тупой... В какой-то момент Стайлз понимает, что Питер сидит уже слишком близко, и это неминуемо приведет к тому, что они начнут целоваться. А он уже подрастерял всю уверенность. - Может мне просто врезать тебе? – он смеется на недоуменный взгляд. Что ж, это кажется внезапным, но все легко объясняется. Надо просто жить в мире Стайлза. – Я такое видел в сериале. Потом ты напишешь книгу, а я ее украду и выдам за свою*. - Я по-твоему похож на Хэнка Муди? Или на Дэвида Духовны? – Питер заглядывает ему в глаза и забирает бокал с недопитым вином, отставляет его подальше. – Мне никогда не нравился агент Малдер. - Мне тоже. Мне нравилась Скалли, она крутая и умная. - И рыжая. Почему я не удивлен. - Это идет только девчонкам, - уверенно говорит Стайлз, а Питер смеется и обнимает его. Все дело в том, что он начинает действительно совсем немного очень сильно нервничать. Поэтому вспоминает, что как раз кухню он еще не видел, и надо срочно восполнить этот пробел. Стайлз выпутывается из объятий и под любопытным взглядом идет по коридору. Включает свет и бездумно открывает всякие шкафчики, заглядывает в них. Когда Питер подходит к нему сзади, у Стайлза в руках неизвестно каким чудом очутившаяся в этом доме коробка хлопьев. Он собирается прочитать состав на всех предложенных языках, а потом вернуться к началу и прочитать снова. - Ты еще голодный? – со смехом спрашивает Питер. - Эм, да. У тебя есть молоко? Я бы попробовал их. - Не убедительно. Питер забирает у него спасительные хлопья и ставит их обратно на полку, прижимается вплотную, слишком близко. И Стайлз чувствует, как его сердце сходит с орбиты, улетает в стратосферу, преодолевает скорость света и вот это все. Не убедительно, еще бы. По сравнению с ощущением чужого напряженного члена, вжимающегося в его задницу, совсем не убедительно. Стайлз замирает, уже не особо этому удивляется, но немного бесит ведь это всегда происходит с ним. Руки, гладящие его по бокам такие горячие. Они едва касаются голой кожи под задравшейся футболкой, будто спрашивают разрешения. - Разденешь меня? – предлагает Стайлз. - Не сразу. Это слишком волнительно, Стайлз еле переставляет ноги, пока они идут обратно, и Питер держит его за руку так бережно, что можно расплакаться. Время как будто замедляется, в нем можно потеряться. Коридор кажется бесконечным. Когда они проходят мимо двери в спальню, Стайлз вопросительно смотрит на Питера. Потому что ну разве они не должны туда пойти? Почему бы им возвращаться в гостиную? Со стола уже убрано, и сам стол тоже убран в другой конец комнаты. Питер опускается на диван, тянет его следом, устраивает между своих ног и захватывает в плотное кольцо рук. Так уютно и хорошо. Так, будто... - Ты возишься со мной, - это почему-то возмущает. – Еще чего? В ресторан пойдем? Цветы будут? - А ты хочешь? – удивленно спрашивает Питер. - Конечно. Потом я съем сладкую вату, и ты отсосешь мне на колесе обозрения, - он оборачивается и ловит блеск интереса в чужом взгляде, закатывает глаза. – Это сарказм, чудовище. - Жаль. Я бы отсосал. Стайлз уже понял, что Питер любит подобные разговоры, и самому ему они конечно тоже нравятся. И я сам это начал на этот раз, вот черт. Но выглядит как-то неуместно для их типа романтического вечера. Или нет? Он вытягивает ноги, устраивает их на подлокотнике и удобно откидывается. Склоняет голову, чтобы открыть шею и почувствовать на ней губы. Вскоре они действительно там оказываются, такие горячие и жаждущие. Так хочется их на всем теле, что просто невыносимо. Стайлз стонет, требует сам не знает, чего, и Питер снимает с него футболку, сбрасывает свою рубашку следом. Кожа к коже ощущается совсем иначе, ближе. Сильнее. Он теряется в эмоциях, не может из них выкарабкаться. Возится, чтобы перевернуться, но Питер останавливает и ужасно медленно расстегивает и спускает с него джинсы, чтобы тут же сжать член через дурацкие лишние трусы. - Господи, Питер! Хочешь, чтобы я кончил прямо так? - Твой молодой организм даст тебе возможность сделать это еще не один раз. Так что не переживай. Наконец Питер позволяет ему перевернуться, и они долго и мокро целуются. Достаточно долго, чтобы не осталось никаких мыслей, кроме одной. И тогда Питер подхватывает его и уносит в спальню. Укладывает посреди кровати и плотоядно рассматривает, будто решая, что хочет с ним сделать для начала. Стайлз смущается и отворачивает голову. Как раз, чтобы увидеть тюбик смазки, вроде как невинно покоящийся на прикроватном столике. - Я смотрю, ты вообще меня не ждал, - выдыхает он. - О, не совсем так. Я находился в состоянии постоянного ожидания. Это так обжигает. Стайлз пытается вылезти из джинсов окончательно, но Питер отстраняет его руку и снимает их сам. И так тоже очень горячо, интимно, желанно. Как и все, что ему хочется и, что кажется таким постыдным. Примерно, как лежать голым перед мужчиной и дрожать, глядя как он раздевается. Думать, что это самое возбуждающее, что он видел, хотя он не гнушался смотреть порно и видел много чего. Но эта сбывающаяся в реальном времени эротическая фантазия кажется даже слишком привлекательной. Так, что Стайлз опять начинает задыхаться, когда Питер забирается на кровать рядом с ним, но не трогает его. Хочется, чтобы трогал. - Что ты сделаешь, чудовище? – замученно шепчет он. – Засунешь пальцы мне в зад? - Мм... Не только их, - он дотрагивается всего лишь до предплечья, и это как удар током. – Перевернись на живот, я полижу тебя. Давай, в следующий раз откажешься. - Н-не надо, - Стайлз не двигается с места. – Это стыдно. - Но ты хочешь, - Питер сам переворачивает его, и сопротивляться нет сил. – Ты и в прошлый раз хотел. Раздвинь ножки. Как же это смущает... Стайлз отчаянно краснеет, трется лицом о простыню, обреченно стонет, но ноги раздвигает. Питер неспешно гладит его бедра, целует чувствительные места под коленями. Такой невыносимо нежный. Просовывает под него руку, чтобы приподнять, и Стайлз остается полу-привставшим на коленях. Он дергается, когда Питер разводит его ягодицы и почти неощутимо прикасается языком. Я умру, сейчас точно умру. Но это приятно, и горячо и так пошло, что трясет. Особенно, когда он понимает, как Питер наслаждается тем, что делает с ним. И что это вообще с ним происходит. Господи, это уже нельзя отменить. - Ну хватит, я так не выдержу больше, - Стайлз почти не управляет своим голосом, и он кажется ужасным и тоже стыдным. – Я хочу... все остальное. Питер отстраняется, потом вдруг прикусывает ягодицу, и переворачивает его обратно на спину. Ложится рядом на бок, целует, и это смущает еще больше, учитывая где до этого был его язык. Ласкает рукой по всему телу, пока не задерживается на животе и ужасно медленно спускает ее на член, чтобы наконец погладить и его. И если раньше было похоже на удар током, то теперь у Стайлза между ног кажется заработала целая электростанция. Какой кошмар. Как хорошо. Он понимает, что шепчет все свои мысли, потому что Питер не удерживается и смеется ему в губы. Стайлз обиженно отворачивает голову. - Прости. Ну прости, сладкое сердечко, - и он черт его дери продолжает смеяться... Но быстро становится опять серьезным, тянется к прикроватному столику. – Повернись на бок. Закинь на меня ногу. Я тоже уже хочу все остальное. - Я думаю, что в жизни не испытывал столько стыда... – Стайлз наблюдает, как он выдавливает смазку себе на руку. Понимает, где эта рука сейчас окажется, и зажмуривается. – Это всегда так неловко? - Только поначалу, - горячо шепчет он над ухом. И хочется забыть и про неловкость, и про стыд, и про весь остальной мир. Просто Питер такой... Что можно вообще все на свете забыть. Его слишком много вокруг Стайлза. Все это большое горячее тело, желающее, желанное. Его жаркие губы под подбородком. И ласкающая рука на члене, и его порочные скользкие пальцы между ягодиц. И хочется, чтобы он был уже внутри, не только пальцами. Боже мой, я так хочу тебя. Я так хочу тебя. В какой-то момент он снова оказывается на спине, и Питер смотрит сверху таким молящим взглядом, что невозможно чего-то ему не дать. - Разреши мне. Питер приподнимается, нависает. Его глаза требовательные и уязвимые. Такие синие. - Я не понимаю, о чем ты меня просишь, - теперь он настолько в нетерпении, что ему не страшно и не стыдно. – Я уже все тебе разрешил. - Разреши мне быть с тобой. - Ты со мной, Питер, - Стайлз тянется к его щеке, почти прикасается, застывает. – Будь совсем со мной. Я разрешаю. Это не про секс, это что-то другое. Питер просит не разрешить сделать это наконец. Не просто трахнуть, переспать, перепихнуться, как угодно. Он хочет... обладания? Все как будто застыло вместе с ним в ожидании. Стайлз сам не знает, на что согласился, чувствует тяжесть прижавшегося к нему тела, чувствует головку члена между своих ягодиц. И как медленно, но неотвратимо, немного больно, он проникает внутрь. Это такое странное, пред приятное, уже не запретное. Совсем не стыдное. Такое завершенное, хотя и только началось. Как сбывшееся желание... От которого буквально выгибает, выбивает воздух из легких и темнеет в глазах. - Ты в порядке? Стайлз? Я могу... - Можешь конечно, но лучше продолжай, - он тяжело дышит, удивленно ощупывает свой липкий живот. – Я просто не ожидал, что так сразу... Я все еще хочу тебя. Несомненно, Питер знает, что это не ложь, с оборотнями всегда так или же только с ним. Знает это без слов, но его глаза все равно загораются. Надо было это с порога говорить, а не про дурацкий пирог... Поначалу Питер такой медленный и осторожный, но вскоре он забывается и двигается быстрее. Коротко кусает-целует везде, куда достанет. И Стайлз не замечает, как снова улетает в это жаркое состояние возбуждения. Оно уже немного другое, не такое нетерпеливое. Но, как и прежде мешающее дышать, сводящее ноги. Такое жестокое, потому что от него нельзя отказаться. И это так внезапно, когда Питер вдруг стонет и рычит одновременно. Наваливается сверху, еще слегка продолжая двигать бедрами, рвано дышит в ухо и шепчет что-то неразборчивое. Что-то, что он хочет и не хочет сказать. А потом доводит Стайлза до исступления этой своей проклятой самой ласковой рукой. И они лежат в полной тишине, в которую медленно, но верно просачиваются обычные звуки. Стайлз уверен, какое-то время их совсем не было, а теперь они снова тут. Потом они еще некоторое время целуются, но уже так, еле касаясь друг друга губами. Вроде бы достаточно долго, но Стайлзу кажется, что слишком мало. Он бы еще так лежал, и уснул бы, но Питер решает, что им срочно надо искупаться. Несет его в ванну и сам забирается следом. Стайлзу нравится, как он совершенно не стесняется своей наготы, да и чего бы ему стесняться. Кто-то должен запретить Питеру быть таким идеальным и красивым, на законодательном уровне, потому что это просто невозможно. Он поливает Стайлза из душа и смеется так живо и открыто. Кажется, раньше было не так. И Стайлз понимает, это его настоящий смех, настоящая улыбка. Так радуется, что Питер показывает ему себя таким. Прослеживает, как вода стекает по его волосам и телу, и просто перехватывает дыхание от любви к нему. О боже, нет. Нет-нет-нет. Стайлз вылезает на коврик, несчастно смотрит на Питера, который обтирает его полотенцем, укутывает как маленького и уносит назад в спальню в этом нелепом кульке. Суетится там, роется в ящике под кроватью в поисках одеяла и еще одной подушки. Кора ошибалась, это не просто секс. Он еще не понял, что Стайлз тут не останется, но скоро поймет. Разозлится должно быть. Как это могло произойти. Смешно подумать, он был готов отдаться и разрешать делать с собой все, что угодно. И он это сделал. А к своей любви оказался не готов. Она наверно там уже была какое-то время. Пряталась и поджидала, чтобы придушить. - Питер, - лучше просто сказать и все. – Слушай, не надо. Я домой поеду. - Что-то случилось? – он встает с подушкой в руке. – Тебе отец написал? Я вроде не слышал твой телефон. - Нет, просто... Я хочу поехать домой, - Стайлз опускает глаза и подбирает с пола свое белье и джинсы. – Извини, ладно? – одевается, так и глядя себе под ноги. - Что-то все-таки случилось здесь и сейчас. Что? Я чувствую твой страх. Чего ты так испугался? - Я не могу сказать, - он закусывает губу и смотрит в глаза Питеру. Ох, такой грустный. – Обними. И проводи меня, хорошо? - Хорошо, сладкое сердечко. *** Дом в ночи кажется необитаемым, но это вовсе не так. Стайлз закрывает за собой дверь и только теперь понимает, что его рюкзак остался у Питера в прихожей. Пишет ему, чтобы передал через Дерека, отправляет и только тогда понимает, как это выглядит. Ответ не приходит, и возможно Питер уже спит. Или вот сейчас он действительно разозлился. Стайлз заставляет себя написать еще одно сообщение. Это не то, что ты думаешь, чудовище. Не передавай, я сам заберу потом. Так вроде бы выглядит получше, но во рту противное горькое чувство досады. Он поднимается наверх и, ко всему прочему, отец выходит из своей комнаты ему навстречу. Появляется, как черт из табакерки. У них там что в полиции телепорт поставили? - Ты же должен быть на дежурстве, - мямлит Стайлз в ответ на его тяжелый взгляд. - А ты – у Скотта, - отец выглядит разочарованным. Стайлз медленно отползает по стенке к своей комнате, но не успевает отползти достаточно далеко. – Подойди ко мне. - Ну пап, я спать хочу. - Подойди ко мне, Стайлз, - и приходится послушаться. – На улице нет дождя. Почему у тебя мокрые волосы? И даже не начинай придумывать, я уже вижу по твоему лицу как шестеренки закрутились. Ты хочешь серьезный разговор на счет твоего постоянного вранья? - Оно не постоянное, а строго избирательное, - выпаливает Стайлз, но быстро сдувается. – Ну что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Как бы я это мог сказать... - Словами, ты очень часто пользуешься этим способом коммуникации. - Ладно. Я не был у Скотта, потому что мы поссорились, и я уже несколько дней с ним не разговариваю, - это не прокатывает, отец все еще ждет. – Волосы мокрые потому что я был в душе. Дома у своего... друга. Ты действительно хочешь, чтобы я продолжал? – пожалуйста, не заставляй меня это говорить. - Понятно, этот серьезный разговор мы уже упустили, - отец тяжело вздыхает. – Скажи, что с тобой все хорошо и иди спать. - Со мной все хорошо. Спокойной ночи, папа. Но это опять вранье. Стайлз просто не готов это обсуждать, не сейчас, не с отцом. Ни с кем. Он думает, пропустил ли отец пару рабочих часов, чтобы подловить его. Или не было никакого ночного дежурства, и это ему урок, чтобы не завирался... Остаток ночи он крутится в постели, пытаясь устроиться поудобнее и заманить свой сон, но тот не клюет. Если бы он остался у Питера, то спал бы сейчас с ним в обнимку. Возможно даже получил бы утром завтрак. Или Питера вместо завтрака. Остается только мысленно застонать и накрыть голову подушкой. Уже почти рассвело, и Стайлз понимает, что не уснет. Он столько лет любил Лидию, так к этому привык, что почти сросся с этим чувством и не мог представить, что оно высохнет и отвалится от него как перезрелый плод с ветки. И теперь на его месте выросло что-то тревожное и ранящее. Как это забавно, что его пугает это глупое неуместное чувство гораздо больше, чем то, что Питер все еще убийца психопат. Утром отец застает его за поеданием всех запасов конфет и прослушиванием по кругу древней песни*, которая старше его раз в сто. Меня так и тянет на всякое старье. - Серьезно? – отец останавливается в проеме двери. – И как зовут твою маленькую беглянку? - Стайлз Стилински. Если это объясняет тебе достаточно, то закрой дверь и не мешай мне страдать от любви. А ближе к вечеру Дерек приносит его чертов рюкзак. Он не так непритязателен, как отец. Проходит в комнату, перешагивая через фантики от конфет и упаковки от мармелада. Стайлз смотрит на него через пластмассовые стекла игрушечных темных очков в виде звездочек, которые когда-то стащил в кинотеатре. Он лежит на кровати и не собирается с нее вставать примерно до конца жизни. Только если за очередной порцией конфет. - Да вы издеваетесь, – непонятно к кому обращается Дерек. – Выключи эту срань. - А мне нравится, - Стайлз вертит головой в такт проигрышу. – Спасибо за рюкзак. - Извини меня, но придется встать, - Дерек подходит к нему, стаскивает с кровати и почти волоком ведет в ванную. Наклоняет над унитазом, зажимая его рукой поперек живота. - Что ты делаешь, меня же так ст... – прежде чем он успевает договорить, проклятый оборотень сует ему пальцы в рот. - И как в тебя влезло столько, - удивляется он пока Стайлза выворачивает. – Прекращай есть всякую дрянь... И еще, Стайлз. Он тебя укусил? – ответить опять не удается потому что Дерек беспардонно задирает ему футболку. - Эй, прекрати! Он и так ревнует к тебе... Черт, я этого не говорил, - бормочет он приподнятой брови, но грязные посягательства не прекращаются. – Ну хватит! Да не кусал он меня!