Перманентное искажение

Нельзя чересчур увлекаться сказками, а то ведь и запутаться

можно. Будешь потом сомневаться, что настоящее,

а что нет. И в конце концов сказки тебя одолеют

Терри Пратчетт «Ведьмы за границей»

Трудно сказать, что из этого он себе придумал? Все, может быть? Немного сошел с ума и представил себе это слишком хорошо. Подошел к своей дурной фантазии достаточно близко, чтобы она пропустила сквозь него разряд и оставила дымиться с проводом в руке. Нет никакого джинна, и никогда не было. Правда же? Все это время он был здесь один и разговаривал сам с собой. Он должен был понять это, когда встретил Дерека и Кору. Возможно, и понял, просто не хотел разрешить себе осознать это в полной мере. Что-то про детскую веру в чудеса. Но их нет. Желание Скотта осуществилось не по воле какого-то древнего могущественного существа. Всего лишь на голову отбитый оборотень, который хочет убивать людей. Но почему-то не убил Стайлза, который стоял прямо перед ним. Не это ли причина такой горечи? Как будто все происходило во сне, где он не боялся умереть. Или ждал, что его спасут... Господи, он слишком взрослый для воображаемых друзей. И всегда был. За той чертой, где у него остался только отец, не было места глупым детским выдумкам. Комната пронизана холодными лучами солнца, и свет так красиво лежит на разбитом стекле. Странно находить красоту в пыли и грязи, но она там. Существует гордо и непосредственно. Этот дом, как волшебный дворец из сказки, заколдованный, медленно разрушающийся, зарастающий плющом и паутиной. С одним только отличием. Здесь нет ни спящих красавиц, уколовшихся веретеном, ни чудовищ, которых постигло страшное проклятье. И абсолютно никаких джиннов. Стайлз подходит к окну, тянется рукой к запыленному стеклу. Блик на торчащем осколке такой крохотный и веселый, как маленькая фея, танцующая в лучах полудня. Ее так и хочется поймать. Зачем это все? Он сжимает пальцы, и это немного больно. Здесь все фантазии должны закончиться. Капля крови выступает на подушечке, и свет мгновенно перескакивает на нее. Она настоящая. Тихий вздох мерещится где-то на грани слышимости. Но больше нельзя позволять своему искаженному разуму себя обманывать. Все, что действительно сейчас происходит, так это то, что можно заработать столбняк таким образом и умереть от асфиксии впоследствии*. Это не то, что он может себе позволить. Поэтому надеется, что столбняка у него нет. - Я наверно больше не приду, - говорит Стайлз, глядя на каплю крови, стекающую по пальцу. Как маленькая красная дорожка. Как ложная путеводная нить, которая никуда не ведет. – Но какая тебе разница, если тебя нет? Во всяком случае, я не попросил тебя оживить мою маму, и степень моего разочарования не настолько зашкаливает. Но я все равно загадал невозможное желание, да? Ты должен согласиться, что если я и пытался кого-то обмануть, то только себя. Почему я решил, что что-то в этой жизни достанется мне просто так? Я знаю, что я особенный только для своего отца. И, возможно, немного для Скотта. Хотя уже наверно нет... И это было слишком соблазнительно, ты не можешь меня упрекнуть. Ты вообще ничего не можешь, потому что тебя нет. Поэтому знаешь, что? Пошел ты! Можешь дальше не существовать! Я так расстроен! Я так разочарован и разбит! Потому что я всегда думал, что я умный. А теперь, чем я занимаюсь? Разговариваю с пустым местом в заброшенном доме как какой-то псих, - на коротком выдохе красная истончившаяся нить крови спрыгивает с ладони на запястье и исчезает под рукавом рубашки. – Я думаю, я немного хотел, чтобы оно убило меня. Даже не вспомнил об отце. Это подростковый драматизм или юношеский максимализм. Или что. Как будто я бы стал значимым, видимым и существующим. Утраченным и от того желанным. Как будто никто бы не пришел больше сюда поговорить с тобой. Но знаешь, для этого не обязательно умирать, - он вытирает руку о джинсы, но кровь уже присохла. - Не поворачивайся, - голос, тягучий, как патока. Он парализует и превращает тебя в статую. Как нервнопаралитический газ, распространяющийся по комнате. – Это один из самых длинных твоих монологов. Должен признать, я заслушался. Уровень драмы – мое почтение. Еще и поранил себя... Такой нетерпеливый мальчик. Блик играет на острие стекла множеством оттенков, от бордовых и рубиновых, до совсем алых. Стайлз следит за ним широко открытыми глазами и не может вдохнуть. Этого просто не может быть. Тихие шаги сзади говорят об обратном. Насмешливый голос говорит об обратном. Не совсем такой, каким он его себе представлял, мысленно отвечая себе в этом доме столько раз. Это каблуки? Джинн носит челси? Или может быть оксфорды? Это должно быть что-то черное и элегантное. Он осязаем. У него должно быть лицо, какое оно? - Не поворачивайся, Стайлз. Я слышу, как работает твой мозг, - голос совсем близко, можно примерно оценить рост говорящего. – Все, что ты себе воображаешь, не будет иметь ничего общего с действительностью. - Мне на самом деле... все равно, как ты выглядишь, - это диалог, господи! Он ведет диалог с чертовым джинном! То есть, слышит слова и отвечает на них. Но это просто немыслимо. – Мне интересно, как ты выглядишь, конечно. Ты должен был уже понять, что я любопытен. Я очень любопытен, в особенности, когда я общаюсь с мифическим существом. Ты скажешь мне? Ты ифрит*? Ты родился тут из огня? Ты пришел через огонь? Честно говоря, ты не звучишь, как новорожденный. - В каком-то смысле, - там улыбка, она тихая, как эхо, как утраченная привычка. Как что-то, чего там раньше не было. Или было очень давно, и теперь не может вновь освоиться. Как случайно задетая клавиша пианино. - Я хочу увидеть тебя, - но закрываю глаза. Это слишком похоже на полуденный сон. Или на полуденный ужас*. – Вообще-то, я сомневаюсь, что ты синий и голый по пояс... Но ничего, если это так. Ты знаешь меня, я просто сойду с ума, если не увижу! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Мне нужно точно знать, что я уже не поехавший. Мне нужно доказательство, ведь это такое шаткое, такое несовершенное. Я должен удостовериться, что ты есть. Возможно, у меня стало неприлично много сверхъестественных друзей в последнее время, и, казалось бы, я могу поверить во что угодно... Почему ты молчишь? Только не говори, что ты исчез! Боже, как ты что-то скажешь, если ты исчез, - он слышит тихий смех, это успокаивает. - Ты все-таки очень назойливое домашнее животное, - слова карамелизуются на языке, отдаются жаром на щеках. – Если я дотронусь до тебя, это тебя убедит? Мне кажется, прикосновение было бы гораздо лучшим доказательством моего существования в твоем мире, чем просто голос. - Эм... Да? – это неожиданно пугающе. Как будто что-то личное. Не то, чтобы это могло что-то значить. И нет, это не имеет никого отношения к той... Просто сон. Нельзя об этом думать. – То есть, да! Конечно, ты можешь. Было бы странным не пытаться схитрить, но в запыленном и засвеченном солнцем стекле невозможно разглядеть отражение. И Стайлз видит только руки, которые приближаются к нему с обеих сторон, словно желая заключить в объятья, но в последний момент опадают. Он испытывает такое странное, знакомое. Будто что-то подобное уже было. И вздрагивает, когда чувствует прикосновение к порезанному пальцу. Хотя это так мимолетно, будто и не было. И также едва касаясь ладони проводят по его предплечьям, поднимаются выше и останавливаются на шее, обжигая ее. Чтобы после оказаться прямо у него перед лицом. Они немного грубоватые на вид, они накрывают глаза. Почему ты не хочешь, чтобы я тебя увидел? Это очень теплые руки, почти горячие, но на вид вполне человеческие. И дыхание возле его уха – тоже. Это не может быть настолько близко. Это не может быть так реально. Но оно есть. Руки исследуют его лицо, проходятся пальцами по лбу, разглаживают брови, обводят скулы, и замирают рядом с губами. Это что, нежность? Это очень похоже на нежность. Медленно растворяющуюся в воздухе, когда руки отстраняются. Стайлз понимает, что все это время задерживал дыхание, воздух вырывается из легких как порыв ветра, и возвращается в них, скребя изнутри по шее как наждак. Слишком много чувств. Слишком... жарко, страшно. - Ты стал тихим, - теперь голос похож на мягкую шаль. Она укутывает. Она может задушить. А джинн ли это? – Это так необычно. - Я думаю, - Стайлз прочищает горло, слова не хотят выходить. Ломкие и искаженные этим присутствием, - ты более чем настоящий. Я не знаю, что бы могло теперь убедить меня в обратном. Конечно, ты мог бы быть совсем настоящим, если бы я тебя увидел. Я бы хотел... Сомневаюсь, что ты похож на чудовище. - Я похож, не сомневайся, - опять! Опять эта клавиша. Почему она такая больная? - Твои руки даже не волосатые, - смеется Стайлз. – И они теплые. Ты определенно живой. Можно я еще посмотрю на них? Можно я тоже... – дотронусь. - Не стоит, - тон так быстро меняется на предостерегающий, что легко различить какой-то надлом. – Видишь ли, слишком давно ко мне никто не прикасался. Никто живой. И я еще не готов возвращаться туда, где я мог себе это позволить. Не в этот раз, - будут другие? – До встречи, Стайлз. Если ты придешь. - Подожди, мы совсем не поговорили! Ты мне даже имени своего не назвал. Не ответил ни на один вопрос. Это не честно! Я ждал тебя так долго... - Я ждал гораздо дольше, - в его голосе слышится печальная усмешка. – Если ты считаешь, что говоришь с джинном, то о какой честности может идти речь? Будь честным с самим собой для начала. Голос за спиной удаляется и исчезает, как и его обладатель. И почему у меня опять такое чувство, будто меня отвергли? Оно такое же расстроенное, как призрачные отзвуки пианино в словах чудовища. Было ли это обещание другой встречи настоящим? Стайлз уже не слышит стук каблуков о старые доски и нерешительно оборачивается, рассматривает следы ботинок в пыли на полу. Он даже тянется за телефоном, чтобы сфотографировать их, но одергивает себя. Это то, что случилось с ним здесь на самом деле. Только откуда тогда это всепоглощающее разочарование? Стайлз тянется к своей шее, ощупывает фантомные отпечатки чужих пальцев. Чего я вообще ожидал? Как глупо... Всю дорогу домой он как в тумане. Казалось бы, все должно было проясниться и стать лучше. И в какой-то мере так и было, гораздо лучше, чем чувствовать себя сумасшедшим идиотом. Но почему-то теперь его охватило такое жуткое смятение. Оно сплеталось вокруг него, сковывало руки, затрудняло дыхание. Словно какое-то плотоядное растение, которое сперва покроет все его тело своими побегами, а потом будет медленно переваривать как в фильме ужасов... Стайлз не замечает, как оказывается на подъездной дорожке возле своего дома. Машины отца все еще нет, значит вероятность того, что Дерека опять упекли в тюрьму крайне мала. Он забегает домой, поднимается по лестнице и бросает рюкзак при входе в комнату. Падает на свою кровать и лежит некоторое время, глядя в потолок и не сразу замечая, что хмурый оборотень сидит в кресле прямо напротив и пристально его рассматривает. Спустя еще несколько мучительных минут Стайлз не выдерживает и поворачивает голову в его сторону. - Что? - Ты встретился со своим другом, - Дерек иногда задает вопросы, как будто хватает их за хвост и бьет со всей дури об стену, чтобы они непременно превратились в утверждения. – Я уже хотел пойти по твоему следу. На всякий случай, - отвечает он на незаданный вопрос. – Что с пальцем? - Порезался в приступе самобичевания. Не важно, - Дерек смотрит подозрительно, но не выспрашивает. – Чего? Я в порядке. Все тот же старый добрый Стайлз... И я знаю, чего ты хочешь. Пойду приготовлю это, пока отец не вернулся и не застукал дома разыскиваемого преступника. Спрятаться за притворным легкомыслием всегда так легко. Стайлз настолько привык быть невидимым, что теперь, когда кто-то интересуется его состоянием, пусть даже и так грубо, это довольно тяжело. Все, чего он сам хочет, так это поскорее сбежать на кухню. Чтобы Дерек не смотрел своим сканером, не читал эмоции. Не пытался выведать по запаху что-нибудь личное и сокровенное. Это только мое. *** Просто один день, чтобы прийти в себя. Но под вечер становится ясно, что это не работает. На второй Стайлз полностью познает охватившую его нерешительность. Третий выпадает на их общий выходной с отцом. Это должно здорово отвлекать, но за обедом он молчит, даже не пытаясь выспросить про расследование, а вечером тихо уходит к себе посреди фильма. Бездумно лежит, глядя в ноутбук расфокусированным взглядом, пока отец не поднимается к нему, чтобы поинтересоваться, как долго будут продолжаться эти страдания. Если бы он знал. На шестой день он готов вздернуться. Но упрямо запрещает себе идти в заброшенный дом. Будто это теперь можно забыть и оставить в покое. Будто это ничего не значило. Он боится, что не значило. Еще сильнее боится, что значило. Боже, я так сдохну. Монотонное ожидание мучает его, кромсает мысли на множество разных вероятностей. Все они кажутся нелепыми. Стайлз чувствует себя одиноким и немного виноватым, потому что радуется возможности отвлечься на любовную драму, которая разыгралась между Скоттом и Эллисон. Он слишком устал думать о собственных переживаниях. К тому же дома как будто пусто. Дерек залег на дно в какой-то снятой через третьи руки квартире, и Кора периодически сбегает, чтобы повидаться с ним. Один раз она попыталась поговорить, но Стайлз проигнорировал это, и теперь жалеет. Запоздало понимает, что отгораживается от чужой заботы, хотя и нуждается в ней. Это нелепо, я могу просто пойти туда. Хочу увидеть его. Стайлз пытается сконцентрироваться на своем домашнем задании, но в результате сидит и смотрит в одну точку, покачивая ручкой. Конспект кажется нечитаемыми иероглифами, то ли из-за его почерка, то ли из-за неясного волнения, захватившего все его тело и не дающего покоя голове. Из-за образов, которые постоянно подкидывает его дурное воображение. Из-за обрывков навязчивых снов, что так настырно просачиваются в реальность. Таких обескураживающих, таких желанных. Как руки, которые могли бы сомкнуться вокруг него, чтобы не отпускать. Стайлз обреченно стонет и кидает ручку, укладывает голову на стол. Слышит, как открывается дверь, но не поворачивается к отцу. - Что беспокоит тебя настолько, что ты не слышишь свой телефон? Он звонил несколько раз. - Я задумался, - Стайлз отрывает голову от стола, видит на экране три пропущенных, вздыхает. – Вот блин, я забыл, что собирался встретиться со Скоттом... – быстро набирает сообщение. – Почему ты дома? - Решил проведать своего умирающего от любви сына, - у него в руках контейнер с едой, а на лице добродушная улыбка. - Я не... – Стайлз зависает на несколько секунд, но быстро приходит в себя и хватается за рюкзак. – Мне пора идти оплакивать отношения Скотта, - отец все еще стоит в дверях, рассматривая его, надо сменить тему. – Пап, ты же знаешь, что Дерек не делал этого? Я это говорю не потому, что он мой друг. Он просто хочет найти того, кто убил его сестру. - Догадываюсь. Поэтому пусть он продолжает тихонько сидеть там, где сидит, и не высовывается, - многозначительно говорит он, и становится ясно, что грош цена их конспирации. Когда отец уезжает обратно на работу, Стайлз ворует из шкафчика припрятанную бутылку виски и едет за Скоттом. Тот не испытывает никакого воодушевления при виде алкоголя, но это ведь только пока. Чтобы расслабить мозги, виски сначала должен перекочевать из стекла в горло. Уже темно, и лес кажется немного негостеприимным, самую малость. И нет, они оказались здесь совершенно случайно. Никакой связи с тем, что где-то там далеко за деревьями есть старый заброшенный дом. И Стайлз совсем не думает напиться для храбрости, чтобы пойти туда. Скотт выглядит таким несчастным и потерянным, что становится очень похож на себя прежнего. Это опять заставляет Стайлза испытывать вину. Почему теперь должно происходить что-то плохое, чтобы они снова могли быть близки? Его друг изменился, но дело не в этом. Коре и Дереку не мешает то, что они оборотни, а Стайлз всего лишь человек. Кажется, это их совершенно не волнует... Он слушает душевные излияния друга и надеется, что действительно оказывает поддержку. Возможно, так он пытается вернуть все на свои места. Но продолжает чувствовать отчуждение. И не замечает, как выпивает несколько больше, чем собирался. Ладно, намного больше. В какой-то степени это приносит легкость, но слишком сильная рассинхронизация со своим телом заставляет его прилечь. Может оно и к лучшему. Не поползу же я туда. Стайлз рассматривает печальное лицо Скотта и думает, что тот совершенно не пьян. Похоже на провал миссии. Он гонит от себя мысли, что Скотту просто нужно выговориться, что ему может быть даже плевать, кто его слушает. Что ему нет никакого дела до того, что происходит с его лучшим другом. Но кажется прогоняет их недостаточно далеко. *** Просыпаться среди ночи в холодном поту от неясного страха – не самое приятное, что может с вами случиться. Поганое состояние, когда первичные попытки самоидентификации плавно перетекают в поиск источника опасности. Стайлз осматривает комнату на предмет кого-то враждебно настроенного, одновременно пытаясь утихомирить свое дыхание. Здесь никого, даже окно закрыто. Но что-то не так. Он скидывает одеяло и идет к окну, всматривается в темноту за ним. Фонари тускло освещают пустынную улицу. Это не успокаивает, и Стайлз решает выглянуть за дверь, просто пройтись по дому. Заглядывает к Коре, но та спит, свернувшись клубочком в гнезде из одеяла. Думает проверить отца, но вспоминает, что тот на ночном дежурстве. Обойдя весь дом, он может с уверенностью сказать, что здесь нет ничего, что бы могло вызвать тревогу. Но она не уходит, наоборот. Сердце гулко и неравномерно бьется в груди, дыхание не выравнивается. Спать совершенно не хочется. Стайлз устраивается на кухне со стаканом воды. Сначала он хотел сделать чай, а возможно и что-нибудь приготовить, иногда это успокаивало, если он долго не мог уснуть. Но тогда здесь точно будет шумно, и Кора может проснуться. Он сидит в темноте, в странном испуганном предвкушении, смотрит на словно волшебный отсвет луны на столе. Повинуется какому-то странному наитию, проводит рукой и чувствует это холодное сияние кожей. За окном ему мерещится призрачный лес с тенями-деревьями, россыпью пепла на мерзлой земле, неприкаянным сухим ветром. Стайлз зажмуривается, отгоняя от себя видение знакомого места, в котором никогда не был. И вдруг отчетливо осознает – что-то не так не здесь. Это не его тревога, не его страх. Это не твой сон... Голос чудовища звучит в его памяти так отчетливо. Но эти слова никогда не были произнесены. Или были? Что происходит? Он почти бежит наверх и чуть не сшибает с ног вышедшую в коридор Кору. Показывает стакан воды, - который все еще у него в руке, - в ответ на вопросительный взгляд и разворачивает ее обратно в гостевую комнату. Она сонная и ничего не соображает, хорошо бы она просто уснула обратно. По крайней мере, Стайлз надеется. Он не готов объяснять, почему собирается ехать в лес посреди ночи. И точно не готов ехать туда не один. Это только для меня. Из-за нарастающей тревоги управлять джипом тяжело почти физически, и Стайлз радуется, что сейчас ночь и дорога совсем пустая. Рассматривает свои дрожащие пальцы, вцепившиеся в руль, будто от взгляда они перестанут неподобающе себя вести. На мгновение его посещает мысль, что все это зря, что это чушь собачья, и он сейчас как дурак будет бегать по пустому заброшенному дому. Ну нет, один раз я уже внушил себе, что ненормальный. Вскоре он уже оставляет машину на обочине и пролезает под шлагбаум, загораживающий въезд в лес. И бежит, освещая себе дорогу фонариком с телефона. Дом, возвышающийся среди деревьев своим дряхлеющим фасадом уже не кажется таким жутким, как в тот раз, когда они со Скоттом приходили сюда загадывать желания. Он выглядит печальным и оставленным. Таким тоскливым, что его хочется пожалеть. Стайлз забегает в комнату, ставшую почти родной за все это время, и разочарованно выдыхает. Уже собирается нарушить тишину всеми возможными проклятиями, которые только могут сорваться с его языка. Пока не замечает в темном углу человека. Он сидит, привалившись спиной к стене и закрыв лицо руками. Желание посветить на него фонариком очень велико, но Стайлз сдерживается. - Эй, чудовище, - полувопросительно зовет он и делает пару нерешительных шагов. – Тебе плохо? - Уходи, - его голос усталый и больной. – Уходи, Стайлз. Пока шериф за тобой не приехал. - Не приедет. Он на дежурстве и наверняка слишком занят поеданием вредной еды, пока я не могу контролировать его рацион, - Стайлз осторожно подбирается еще ближе, чувствуя нарастающее иррациональное волнение. – Если бы я знал, что ты тут по ночам сидишь, то пришел бы гораздо раньше. И если бы ты сказал мне свое имя, мне бы не пришлось звать тебя чудовищем. Разве это не грубо? Я начинаю думать, что это грубо. - Сойдет, - он усмехается. – Не подходи ближе. - Как интересно ты мне помешаешь? – Стайлз уже увереннее преодолевает оставшееся расстояние и садится рядом, едва касаясь чужого плеча, не обращая внимания на тяжелый вздох. – Составлю тебе компанию, пожалуй. А то сидишь здесь один в темноте, это должно быть довольно печально. - Ты не приходил, - тихий голос звучит так вкрадчиво, Стайлз замирает. – Я скучал. - Ну ты и задница, - он слегка толкается локтем от возмущения. – Сначала игнорировал меня так долго, что я решил, будто рехнулся. Потом появился на пять минут, чтобы ничего не объяснить и свалить. А теперь ты... смущаешь меня, - выпаливает он на одном дыхании. - Я надеюсь ты смутился достаточно, чтобы уйти. Я очень устал, это опасно. - Ты не человек, да? – чудовище не отвечает, но в каком-то смысле это тоже ответ. – Я понимаю, ты не джинн. Но ты и не человек. Я думал о тебе все это время, постоянно. Так долго, что это уже невыносимо... Проснулся ночью из-за тебя. Как будто каким-то волшебным образом. И я чувствую, что тебе плохо, почему? Что это нахрен такое между нами? - Стайлз, уходи, - это предостережение, но на него так просто не обратить внимания. - Нет. Ты ответишь мне. Глаза уже привыкли к темноте, и Стайлз пытается рассмотреть, словно это поможет ему понять, разобраться во всем. Но видит лишь напряженную фигуру в удлиненном пиджаке, брюках и остроносых ботинках. Переводит взгляд выше и отмечает отросшие волосы, которые зачесаны назад и чуть вьются возле ушей. Широкие плечи, крупные кисти рук. Все это лишь очертания, словно быстрый набросок углем. Просто форма. Но далеко не содержание. Стайлз думает, что этот мужчина должен быть довольно сильным. Но почему-то кажется очень уязвимым. И несчастным. И хочется прикоснуться к нему, стряхнуть это. Он пытается представить себя глазами чудовища. Что ты видишь, когда смотришь на меня? - Ты боишься причинить мне боль, - вдруг понимает Стайлз. Это знание приходит к нему будто извне. – Почему? - Потому что я могу. - Я был здесь столько раз, наверняка дико тебя бесил, и ты ничего не сделал. Что изменилось? - Ты не был... так близко. Луна за окном прячется в облаках, и в комнате становится почти непроглядно темно. Чудовище рядом рвано и тяжело дышит, не двигается и ничего не говорит, даже когда Стайлз наваливается на него плечом. Он хочет что-то сделать, но не вполне понимает, что. Будто можно как-то облегчить, исправить. Иначе бы его здесь не было, правда же? Иначе бы ему не позволили подойти так близко. Стайлз нервно кусает губы и приподнимается, переползает на коленях, чтобы оказаться напротив, прикладывает ладони к чужим рукам. Чувствует, как они вздрагивают, пытаются прервать контакт. Все так медленно и непонятно, затуманено и размыто. Словно во сне. Подаваясь вперед и обнимая, он думает, что уже делал это, просто не может вспомнить, когда. Прижимается щекой к плечу, и рядом витает призрак страха, который он должен испытывать. Потому что чудовище обнимает его в ответ, так знакомо, так крепко. Так хорошо. И это невозможно осмыслить, вынести за пределы этой комнаты. - Ты совсем не понимаешь, что делаешь? – жаркий шепот возле уха заставляет Стайлза вздрогнуть. - Конечно я понимаю. Обнимаюсь в темноте с незнакомым мужиком, которому лет триста, - тихий смех обжигает щеки. Стайлз зажмуривается, бормочет, – даже не знаю, что более неловкое могло со мной произойти. - А я вот знаю. Стайлз вскрикивает от неожиданности, когда его вдруг приподнимают и укладывают на спину, задушено барахтается под тяжелым телом, придавившим его к полу. Боже, он перегрызет мне горло. Шея вжимается в плечи почти рефлекторно. Но больше ничего не происходит, даже немного досадно. И он лежит обездвиженный, испуганно хватает ртом воздух, все еще не решаясь открыть глаза. Но даже сейчас ситуация не кажется ему опасной. Дыхание рядом с ним стало спокойным, размеренным. Стайлз слушает его и с удивлением думает, что мог бы уснуть так. Но хочется не спать... Такой горячий. Просто кошмар. - Эм... окей, это достаточно неловко, чтобы я попытался сбежать, но я не могу... Ты тяжелый, чудовище. Мне трудно дышать. Если не собираешься меня задушить, то можно я как-то... перевернусь на бок, например? Скажи, мы собираемся спать здесь? Чего ты смеешься? - Ты только что дрожал от страха, а теперь готов тут переночевать. Со мной. Переворачивайся, - Стайлз не видит, но понимает, что он откатывается в сторону. Тянется за ним, но его мягко останавливают. – На другой бок. Мгновение Стайлз чувствует странную пустоту вокруг себя, пока теплая рука не обхватывает его за талию и не притягивает обратно в тепло. Он прижимается спиной к чужой груди и отчаянно отказывается это обдумывать. Это ничего не значит. Ничего. Страх все еще витает вокруг, он осязаем, норовит поселиться внутри. Сердце до сих пор взволнованно грохочет, не успокаивается. И дышать все также трудно, хотя теперь есть только рука, покоящаяся где-то у него на груди, и она совсем не давит. - Ты не ответил, - стоило же попытаться еще раз. - Если начну отвечать, не смогу остановиться, доверчивое ты создание. И так легко уловить в усталом голосе эту сдержанность, сожаление. Какую-то жестокую обреченность. Мрачное желание, от которого неуютно, но почему-то приятно. Стайлз пытается не задохнуться от накативших эмоций. Хочет превратить их в слова и освободиться. Но слова не поддаются ему. Это не про слова. - Тогда возьми меня за руку и спи, чудовище. Сказав это, он не особенно надеется, что так и будет, и еле сдерживает радостный возглас, когда чужая ладонь мягко накрывает его руку, переплетает пальцы. Ох, это похоже на... Сон слишком близко, он окутывает, затягивает. Но засыпая, Стайлз почти уверен, его чудовище – оборотень. *** Просыпаться одиноко и жестко, и кажется он отлежал себе руку. Стайлз возится, кутается в пиджак и тут же понимает, что он один. Но не один в комнате. Если бы можно было не открывать глаза. Он боится увидеть отца или отца с целым нарядом полиции, потому как очевидно – школу он проспал, а перед этим не ночевал дома. Но опасения не подтверждаются. Над ним стоит Скотт с выражением крайнего недоумения на лице, а чуть поодаль устроилась на подоконнике очень сердитая Кора. - Чувак, - Скотт сконфуженно трет шею. – Мы думали с тобой что-то случилось. Какого черта ты спишь в этом месте? Хорошо, что Кора позвонила мне, - он смотрит на пиджак. – Это ведь его? – тянет к нему руки, но Стайлз прячет свой трофей за спину. - Это мое, - пожалуй, слишком быстро отвечает он. И всем в комнате ясно, что это ложь. – Проклятые оборотни, вечно все вынюхиваете, - бубнит он, поднимаясь и отряхиваясь от пыли. – Я не собираюсь это обсуждать. При свете дня вся прошлая ночь кажется сном, хотя Стайлз и отчетливо понимает, что это не так. Все, что здесь происходило, заставляет его чувствовать себя неуютно и стыдиться непонятно чего. Пока они едут в квартиру Дерека, он молчит и смотрит в окно. Кажется, он даже не прощается со Скоттом, когда они высаживают его возле дома. Не задумывается, почему они его вообще высадили. И потом не отвечает на вопросительные взгляды Коры. Если она действительно что-то спросит, можно смело проваливаться под землю. Чтобы остаться там навсегда и скрыться от этого пронизывающего его осознания. Растворимый кофе – полное дерьмо, но Стайлз рад и такому. Он как будто до сих пор не проснулся окончательно. Непреднамеренно сбитый режим делает его вялым и усталым. Словно он прилег среди дня, а потом встал с тяжелой головой. Но быстрая еда из забегаловки по дороге выглядит аппетитно, и Стайлз набрасывается на нее, не особо вслушиваясь в разговор Дерека и Коры. Они вроде бы выглядят безопасно, поэтому он не ожидает подвоха. Возит опустевшей кружкой по столу и поднимает глаза, когда голоса рядом замолкают. Кора смотрит на него и смеется заливисто, как маленькая девочка. - Щеночек. Ты пахнешь... желанием, - не особенно удивленно и даже как-то лукаво произносит она. Стайлз хочет отмотать время назад и выпрыгнуть из окна, прежде, чем она успела бы это сказать. - Господи, Кора, - Дерек закатывает глаза. - Ну что? Должен же кто-то ему сказать! А то так и скакал бы на своем коньке просто дружбы. - Кхм... – Стайлз берет кружку, пытаясь спрятать в ней все лицо целиком. – Я знаю. Можно теперь мы откатимся обратно к обсуждению более безобидных вещей, которые не заставляют меня краснеть?