Change of masks

      Доктор был полон предвкушения. К счастью, его не травили седативными, да и по сути не могли травить, потому эмоции выделялись на очертаниях маски и в движениях носителя самым явственным способом: объект крутил головой, заинтересованно осматривал местность, округляя глазницы, и порой сбавлял скорость, замечая что-то отличающееся от неброских и однообразных коридоров. Естественно, что делал он это не слишком открыто, а так, осторожно, чтобы не привлечь внимания, однако достаточно очевидно, если следить за его действиями.       Вскоре Доктора завели в пустующую допросную, — как про себя её окрестили многие. Модное словосочетание «комната для интервью», конечно, тоже имело место быть, но кто будет называть её так? Связанный металлом носитель с маской-клювом на лице осторожно уселся за стол, всё так же разделённый на две части твёрдым стеклом.       Внутри штиль, его лёгкими волнами коробило ожидание, смешанное с предвкушением, приятным и отвратительным одновременно. Доктор не знал, кого он ждет, но, если исходить из слов Шермана, то встреча не обещала быть сильно приятной.       Вот напротив появляется создание, чем-то похожее на отражение нынешнего вида Сорок Девятого. Голос из динамиков говорит что-то наверняка важное, но никто из присутствующих в него уже не вслушивается. Упоминаются привычное SCP-049 и, к удивлению, SCP-049-j. За стеклом, за бетонной стеной или по ту сторону камер наверняка был Шерман. Это утешало и, по какой-то неизвестной причине, придавало сил.       — Я врач, — голос создания напротив был странным, отдающим скрежетом. — И у меня есть лекарство!       — Хм, — Доктор вмиг осознал то странное настроение, что было у его учёного в прошлый раз. Клюв дёрнулся и сместился в сторону: носитель отвернулся, то ли в задумчивости своего хозяина, то ли просто так, высказывая неудовольствие.       — Нет, сударь, вы слушаете?..       — Когда тебя создали? — перебил Сорок Девятый Шарлатана на новой фразе. Нужно было тратить время с пользой, верно? И объект собирался извлечь из странной пародии на самого себя максимум информации. Однако обращаться на Вы расхотелось крайне быстро… Осторожные попытки пробраться в сознание были резко прерваны самим Доктором. Не имеет смысла и пытаться — он ведь практически ничего не понимал в настолько неструктурированной памяти и её хаотичном наполнении.       — Никто меня не создал, сударь, я сделался из просьб о спасеньи! Я несу лекар-… Нет, я есть лекарство!       — Когда?       — В тысяча… Нет, давно! Очень! Люди тогда ещё не знали моих лекарств! Вообще никаких…       Доктор скрестил руки на груди. Что ж, это был прогресс.       — Вот как. Кто тебя создал?       — Надежды! Ах, меня создали на-… на-… — Шарлатан зашуршал, пытаясь нащупать что-то правой рукой, но, не найдя этого предмета, раздражённо поднял руки, активно махая ими. — Вот! Меня создали в надежде!       — Правда? — Чумной Доктор без особого удивления понял, что с такими собеседниками лучше общаться, как с детьми.       — Да! Я был кому-то очень-очень, — взмах руками, обозначающий широту этого «очень». — Очень нужен!       — С чего ты решил так?       — Я… я… помню несколько пробуждений! Как если бы кто-то очень желал моего излечения, но не мог просить моей помощи! Я врач, вот… Лекарство! Сударь, понимаете?..       — Хм, — Доктор приложил ладонь носителя куда-то под маску, погружаясь в мысли. Тихо забормотал, собирая складную киноленту событий из коротких сумбурных фраз; историю как раз на свой вкус, конечно. — Исчерпывающе. Это логично, что ты был создан мною не с первой попытки… Да, правда, это могло быть перед тем, как меня попросили покинуть окраины Франции… Я ведь не мог ничего особо забрать… Да-да, точно. Я оставлял много важного в те времена в различных местах… Нужно узнать у Шермана, где тебя обнаружили.       — Хм? — Шарлатан поднялся и наклонился, бестолково и неряшливо тыкаясь клювом в стекло, а после прижался лбом маски к прозрачной поверхности и замер. В сочетании с ярко-жёлтой слюдой вместо глаз это выглядело странно. — Вы… Доктор?       Динамики запищали и залились скрежетом, а потом мужской голос отдал приказ. По какой-то причине именно собеседника решили быстро и надёжно сковать, а уже после этого как-то более спокойно выпроводили самого Сорок Девятого. С Шерманом они столкнулись взглядами, и тот, под осуждающим взором другого учёного, произнёс:       —… В следующий раз предупрежу, — прозрачно и просто. Доктор удовлетворённо кивнул. Случаи, когда он частично терял самообладание, как сейчас, были довольно редки, поэтому и опасны. Но… отчего-то было даже немножечко приятно, что ему это сказали.       Уже в своей камере содержания Сорок Девятый взялся за журнал, спокойно записывая свои мысли. Значит, даже если он не заканчивает свою работу, то его странного воздействия достаточно для… для чего? Для оживления? Нет, это вряд ли. Изменение звучит куда более правдоподобно.       Но как кукла получилась настолько живой? Как умудрилась запомнить, перенять и — более того! — сделать карикатурными все движения и фразы своего создателя? Какая занятность! Как жаль, что сознание этого странного несостоявшегося носителя такое хаотичное, ведь так куда сложнее понять все мысли и впиться силой в память. Как печально, что сам Доктор в этом весьма дилетантен… Но оно и хорошо, ведь пользоваться такой способностью опрометчиво нельзя — вернее, здесь нельзя.       Столько мыслей! Нужно собраться. Откуда взялось так много эмоций? Удивительно. Хотя нет, это день такой — необыкновенно выбивающийся из сути рутины заключённого. На мгновение стало жутко и даже слегка… холодно на душе. Есть ли вероятность, что забыл он это не просто так? Что он слишком далеко зашёл и его просто опалило нещадное солнце?

***

      Терон был на крыше, на мостике для отдыха, расположенном по-неприятному близко к вертолётной площадке. Сюда приходил только он — когда переваливало далеко за полночь мало у кого оставалось желание выходить и глазеть на звёзды.       Было до ужаса темно, он стоял один — не считая дежуривших день и ночь охранников в чёрном, но они были везде и всегда, так что никто их уже не замечал. Над головой, в небесной дали, прямо за облаками в сизой дымке сияла мертвенным светом луна. Она очаровывала, но как-то по-хищному, давая понять, что человек не ровня прекрасному далёкому светилу. Шерман усмехнулся. Возможно он уже слишком заработался, раз ощущал такое при виде извечной луны.       Наверное, стоило промолчать. Сделать вид, что ему всё равно — то есть, совсем, абсолютно, до невозможности без разницы — на своего подопечного. Это было не так. Непривычно: ощущать вину за свои действия или даже слова… по отношению к объекту! Но они знакомы и уже относительно давно для этого места, кроме того — Терон ощущал благодарность за случай с мистером Хаммом. Разве должно всё быть так?       Шерман сжал руки на ледяных перилах, со странной смесью эмоций поднимая глаза на кажущуюся уже не такой холодной луну. Может быть, ей там одиноко? Она просто выглядит так независимо, но что же на самом деле? Не стоит думать о несуществующем. Впрочем, почему же этого всего не существует? Например, в самом Тероне.       После последующего с того случая перевода Хамма, с которым они были не то, чтобы друзьями, но уже и не совсем знакомыми, стало довольно одиноко. Могла ли эта маска Чумного Доктора хоть немного развеять это ощущение?       Шерман не знал, что когда-нибудь будет вести мысленные монологи о луне. Сжато и неловко едва ли слышно хохотнув, мужчина поднял руку, несильно ударяя себя костяшками по лбу. Что за глупости он себе напридумывал? Это просто проявление вежливости. Всего лишь банальность, обрамлённая словечками «спасибо», «пожалуйста» и «Вы». Все так поступают, и дело вовсе не в том, что выдало уставшее сознание. А вместо брождений по мостику и зонам отдыха в ночное время лучше банально лечь спать. Ведь, может, если Шерман выспится, то будет больше думать о деле, а не о таких глупостях. Ему ведь уже давно не семнадцать, чтобы как в слащавые нулевые романтизировать одиночество и какую-нибудь дрянь вроде хронической грусти или депрессии — в зависимости от того, что модно в данном сезоне.       Холодно. И пусто. Почему он всё ещё здесь?       Бросив прощальный взгляд на луну и пообещав ей навестить её снова, Терон Шерман ушёл. В тишине гулко, как шаги будто бы единственного живого здесь человека, раздавались его шаги.