thirst

С неба сыплются частые капли, тяжестью разбиваясь о стекло машины. В такую погоду даже просто взглянуть в окно не у многих нашлось бы желание, чего уж говорить о выходе на улицу. А ведь всего несколько месяцев назад было солнечное начало августа, но вот небо уже окрасилось серым, а солнце, что порой нещадно слепило глаза, пропало. И многим такая смена погоды совершенно не нравилась, казалась холодной и безрадостной. Многим, но не парню по имени Ли Феликс, который в этих чёртовых дождях видел больше романтики, чем во всей своей жизни. — Как дела с учёбой? — звучит скрипучий голос, так резко разбив затянувшуюся тишину, что Феликс непроизвольно вздрогнул. — Как обычно, — отвечает он, а его взгляд устремляется куда-то вдаль: туда, где один силуэт проносящегося мимо фонаря быстро сменяет другой и так до бесконечности. Он думает о том, что хотел бы сейчас оказаться на улице, пусть даже посреди проезжей части. А хотя знаете, прямо на ней. Желательно, сразу под колесами какого-нибудь грузовика. Тогда бы не пришлось сейчас выслушивать слова псевдозаботы, от которых уже становилось тошно, настолько неправильно и наигранно они звучали от человека, что когда-то бросил их с матерью. — А с учителями отношения нормальные? — после минутного молчания задаёт ещё один вопрос мужчина, которого ему противно даже в мыслях назвать отцом, при этом слишком резко выворачивая руль. Феликса от этого слегка откидывает в сторону, из-за чего он больно ударяется плечом о стенку дверцы авто и шипит. Ответом служит кивок, и плевать, что, возможно, мужчина, отвлечённый дорогой, даже не увидел, как он кивнул. Пусть думает, что его намеренно игнорируют. Феликсу плевать. — Ёнбок-и, послушай. Внутри что-то дрогнуло, неприятно отозвавшись резким уколом иглы где-то в районе солнечного сплетения. Это имя и ласковое обращение навевало воспоминания о детстве. А вспоминать его Феликс ненавидел и не желал больше всего на свете. — Мне жаль, но, пойми, я не мог поступить иначе. Обстоятельства… — Не называй меня так, — резко прерывает мужчину школьник, не дав тому закончить эти клоунские, по его мнению, оправдания, которые он слышал уже миллион раз и которые с каждым этим разом казались ему всё куда большим бредом. — И прекращай, ты уже говорил. Много раз. Он устал от жизни. Устал от вечно пьющей матери и назойливых извинений отца, который какого-то чёрта решил всё-таки приложить руку к воспитанию сына после почти восьми лет полного отсутствия в его жизни. Есть ли вообще хоть какой-то смысл слушать, как он из раза в раз говорит об одном и том же? Да и прощать его никаким боком уж точно не входило в планы Феликса. Слишком уж противными ему казались извинения этого человека, вызывая лишь приступы омерзения. Время не лечит и поступки со временем вовсе не забываются. Люди, что верили в обратное, всегда выглядели жалкими в глазах Феликса. Ведь как можно было быть настолько слепыми оптимистами? Хотя, начав детальнее развивать эту мысль у себя в голове, Феликс осознал: раз кто-то искренне верил в такую радужную чушь, значит в его жизни ещё не происходило вещей, которые могли бы в дребезги разбить это наивное виденье мира, как когда-то произошло с его собственным. И что ж. Тут можно было лишь позавидовать. А затем утонуть в слезах от жестокой несправедливости этого бренного мира. Этим он и займётся на днях, обязательно. А сейчас он предпочёл как можно скорей выйти из машины отца сразу, как та остановилась. Вроде бы он что-то продолжал говорить своим скрипучим, режущим слух голосом, а может просто попрощался. В любом случае Феликс уже не обращал внимания. Не имеет значения, сколько раз он попросил прощения и сколько ещё попросит в будущем. Выбирая между двумя семьями, он предпочёл воспитывать детей чужой женщины. За это Феликс его никогда не простит – не сможет. По крайней мере, не в этой жизни. Не подумайте, Феликсу уже давно не пять лет, чтобы он был обиженным мальчиком, не понимающим, как же всё-таки устроена жизнь, и что его родители не обязаны были провести вместе вечность, только потому что влюбились однажды. Он вполне осозновал, что случается разное. Да и любовь до гроба всегда существовала лишь в сказках, и уже с детства он не питал призрачных надежд насчёт этого чувства. Родители помогли. Однако было глупо отрицать, что не появись левой тёти в жизни отца, всё бы сложилось куда более лучшим образом. Как минимум для Феликса с матерью. Когда отец только съехал, Феликс ещё надеялся, что пусть у него и появилась новая семья, он не станет забывать про него, как когда-то забыл про маму. Хотя бы не про него. Ведь кем нужно было быть, чтобы забыть про родного ребёнка? Нет-нет, папочка точно не такой. Он любит его и не станет бросать. Не станет же?… Бросил. Тогда ему только исполнилось девять, и он искренне верил, что такой несправедливости в жизни быть не может, миром правит добро, а плохие люди всегда получают по заслугам. Верил до тех пор, пока его мировоззрение не столкнулись с кометой «реальность», а отец из героя не превратился в одного из плохих людей. Сейчас ему уже семнадцать. Всё, что он получил от отца за восемь лет его отсутствия – это восемь сообщений, состоящих из трёх слов. «С днём рождения». И ничего больше. Проще говоря, когда-то отец вычеркнул его из своей жизни. К тому же сделал это так легко, будто и не существовало того дня, с которым он из года в год поздравлял его одним единственным сообщением. Теперь же он вдруг резко вспомнил, что всё-таки помимо сыновей той тётки у него ещё и родной есть. Феликсом зовут, ага, семнадцать годиков уже как полтора месяца. Вот только последний раз виделся он с ним, когда ему было девять. Припозднился как-то слегка. Надеяться на то, что Феликс примет его и простит, как ни в чём не бывало, было по меньшей мере наивно. Он, конечно, подозревал, что его недопапаша мозгами особо не отличался, но всё же думал, что дела ещё не настолько плохи. Старческий маразм, видно, рано нынче нагоняет. — Ало, Ликси, — запыхаясь, зовёт знакомый голос, после того как чья-то рука выдёргивает наушник из левого уха Феликса. — Почему бы тебе наконец не прекратить слушать музыку, когда по улице ходишь? Мне напомнить, как тебя сбил велосипедист, потому что ты не услышал, как он в звонок трезвонил? — Во-первых, это полностью его вина, не я катался, где не положено, к тому же, нужно быть слепым, чтобы не заметить одного единственного человека, идущего по пустой аллее, а во-вторых, — так и не договорив, он резко оборвался, но, помолчав примерно секунд десять, решил всё-таки закончить предложение. — …я на машине. Стоило этим словам сорваться с губ Феликса, и парень, догнавший его минутой ранее, повернул голову, вновь возвращая всё внимание в его сторону, так и не закончив поправлять спутавшиеся от ветра светло-розовые пряди волос. Феликсу они всегда напоминали чем-то сладкую вату. Даже голод просыпался иногда при виде его розовой макушки. — Он опять тебя подвозил? На самом деле, прозвучит жалко, но единственным, кого он действительно мог назвать другом, был человек, что сейчас шёл рядом, при этом смотря на него взглядом, выражающим крайнюю степень обеспокоенности, будто перед ним столпились все голодающие дети Африки, а не одноклассник с всего лишь то парой-тройкой ментальных проблем и пьющей матерью-одиночкой. Возможно, дело было в том, что живя в не самых лучших для ребёнка условиях, ему было как-то не до налаживания социальных контактов. Ну, или же он просто сам не стремился быстрей расширить круг общения, даже после очередных монологов о том, что является безнадежным социфобом и затворником со стороны окружающих. Если точнее, со слов учителей и матери. — Почему бы тебе просто наконец не сказать ему, что не хочешь поддерживать какое-либо общение и дело с концом? — Все гораздо сложнее, и ты это знаешь. — Знаю-знаю-знаю, — он положил руки на плечи Феликса, тем самым останавливая его, и чуть наклонился, через глаза будто пытаясь заглянуть в душу и считать все его чувства и переживания. Не любил Феликс этот его проницательный взгляд. — А ты знаешь, что я волнуюсь за тебя, ведь ты в последнее время совсем как труп ходишь. Нет, ты и раньше не особо живым выглядел, конечно, но сейчас всё совсем уж поплохело как-то, и я сомневаюсь, что дело в недосыпе. Ты же не хочешь с ним общаться, мы оба это знаем. Если не можешь сам его послать, потому что он всё ещё твой папаша, пусть и мудак, то с ним могу поговорить я. Выслушав эту тираду, всё, что Феликс смог сделать – это тяжело вздохнуть, затем обратить взор к небесам, в надежде увидеть в облаках ответ, за что же ему на голову свалились эти мучения в виде чрезмерно заботливого друга. Однако, разглядев лишь силуэт коровы и какого-то пятна, чем-то смутно напоминующего морскую звезду, он был вынужден вернуть свой взгляд обратно к чужому, всё такому же обеспокоенному взору глаз, чем-то смахивающих на лисьи. Чтож, в этом была вся суть Ян Чонина, и ему пора бы уже привыкнуть к проницательной чуткости этого парня, только вот сложно. Особенно, если учесть, что он вообще первый человек, с которым у Феликса общение зашло дальше «привет, как дела? Я Ли Феликс, а ты? Ага, пока.» — Я знаю, что ты не поверишь и найдёшь миллион опровержений моим словам, но всё правда в порядке, — он сказал это под конец даже выдавив подобие улыбки для большей убедительности, но, судя по взгляду друга, попытка сказать все максимально искренне вышла максимально неискренней, потому он добавил. — И как трупак я выгляжу потому, что правда не высыпаюсь. Всё-таки не так просто нормализовать режим после каникул. Правда, его недосып и мешки под глазами, как правило, спонсировали ночные пьянки матери, а не переживания по поводу отца, на которого ему в большей степени вообще плевать было. Ну приходит, ну довозит до школы, ну мямлит свои извинения, Феликсу то что? Это не его инициатива. И пусть последний пункт бесил, но хоть до школы пешком ходить не надо было. Из всего нужно уметь извлекать выгоду, в конце концов. А каникулы, кстати, были уже как почти два месяца назад и режим, по идее, давно нормолизоваться должен, но Чонину лучше обо всём этом, включая пьющую мать Феликса, не знать и не думать даже в теории. Ему вообще о многих аспектах его жизни лучше было не предполагать даже теоретически. Уж он бы точно предложил Феликсу переехать к нему, узнав в каких тот жил условиях, и возражений бы не потерпел. А Феликсу этого ой как не хотелось. Не то, чтобы он был против делить одну крышу с Чонином, совсем нет, но всё же.. напрягать его как-то желания не было особо. К тому же друзьями они совсем недавно стали и знакомы не так долго, пусть и довольно быстро нашли общий язык и сблизись за те недолгие два месяца прибывания Феликса в новой школе. После услышанных слов Чонин сверлил дыры своим крайне обеспокоенным взглядом в черепушке друга ещё примерно минуту, анализируя каждое из них, чтобы решить верить в итоге или нет. Но в конце концов сдался и, в который раз вздохнул напоследок, затем улыбнулся мол «я не поверил, но ладно, закроем тему» и сказал: — Я понимаю, что мы не так уж много знакомы и всё такое, но если как-нибудь захочешь поговорить о своих проблемах, а никого рядом не окажется, не забывай про меня, Ликси, я серьёзно. Ну, никого рядом уж точно не окажется, в этом то Феликс был уверен более чем на сто процентов. А вот станет ли он обращаться к Чонину за душевным разговорами уже вопрос крайне спорный. Хотя его безусловно трогало подобное внимание и забота к своей персоне. — Ладно, я понял, — Феликс кивнул пару раз в подтверждение своих слов, хотя его «понял» совсем не значило «я прислушаюсь», и они оба это знали. — Может пойдём уже? У нас первый урок у учителя Кана и если мы опоздаем, он точно припомнит все наши прогулы. — Меньше прогуливать будете, малявки. — звучит откуда-то сзади грубый низкий голос, а потом и его обладатель показывается из-за спины Чонина, встав рядом с ним. При виде него у Феликса появилось два желания. Первое — поскорей свалить, лишь бы не видеть его ехидную ухмылку. Второе и более радикальное — отпустить не менее ехидную ответочку про его собственный табель посещаемости, который по слухам, особой прилежностью не отличался. Слухам он, в общем-то, не особо то и доверял, однако все слухи в сторону этого гопника отчего-то казалась очень даже правдивыми. Но, поскольку Феликс далеко не бунтарь, по крайней мере в глазах общества, нужно было как-то поддерживать образ тихого пай-мальчика и социофоба, ведь лишнее внимание ему было ни к чему. Да и вообще шутки с парнем, который известен тем, что размахивает кулаками направо и налево, явно были плохи и поравняться с ним в силах Феликс в любом случае не сможет, даже если они с Чонином вместе на него накинутся. Ёну их за пару минут приложит. На крайний случай за пять, если они смогут как-нибудь его обездвижить, но победителями уж точно не выйдут. Будет хорошо, если переломов не будет, чего уж там. Так что более разумныи вариантом было быть «тише воды, ниже травы» в его присутствии или вообще притвориться, что тебя не существует. Именно поэтому сейчас Феликс предпочтёт полностью проигнорировать любые высказывания в свою сторону, как бы сильно не чесались кулаки при виде этой мерзотной улыбочки. Просто представим, что не существует никакого Ли Феликса, что не так уж сложно, если учесть, что в роли декора у него имелся определённый опыт. — Ёну, мы в параллельном классе учимся, не слишком уместно малявками нас называть. — говорит Чонин быстрее, чем Феликс успевает вжиться в роль невидимки. — Ладно-ладно, не буду. — отвечает Ёну с типичной для него придурковатой ухмылкой, затем приобнимает Чонина, взволив свою огромную граблю ему на плечо. — Тебе чего? — лицо Чонина выражает верх дружелюбия и приветливости. Даже и не скажешь, что его как-то напрягает бугай, навалившийся на него своей огромной тушкой. На секунду бросив на Феликса взгляд, говорящий, что ему стоит пойти в класс, он продолжает: — Дай угадаю, Минхо хочет что-то передать, но ему лень идти, поэтому он подослал тебя? — Разве я не могу просто подойти поздороваться с младшеньким своего друга? Дальше эту дискуссию Феликс уже не слышал и не видел, хотя был уверен, что на слова Ёну Чонин закатил глаза, как минимум мысленно. Чтож, на самом деле он только рад был воспользоваться немой просьбой друга в первую же секунду и поскорей свалить. Не его это дело, что там за тёрки у Чонина с братом, когда и своих проблем по горло хватало на столько, что становилось тошно. Хотя, честно. он соврёт, если скажет, что не волновался за Чонина. Просто порой его проблемы казались Феликсу незначительными и маленькими по сравнению с его собственным. Пусть звучит эгоистично слегка, да, но у Феликса были поводы так думать. Ведь Чонин жил в полноценной, пусть и приёмной, семье с любящими родителями и братом, тоже любящим.. по-своему. Счастливая семья — то, что было у многих детей вокруг и Чонин не был исключением. Иногда Феликсу даже казалось, что у всех вокруг семьи полноценные. Что у всех вокруг всё было хорошо и идеально, как в счастливых сказках. Куда не посмотри молодые пары с колясками или пары постарше, отводящие детей в школу вместе, как и пологалось сказочно-идеальным семьям. Они смеялись, говорили и просто радовались жизни. Радуги разве что возле них не хватало для полноценной идеальности картины пририсовать, на столько у них всё было замечательно. Так почему же сказка Феликса отличалась? Почему почти у всех вокруг было то, чего никогда не было у него? Он что, имел меньше прав на счастье? Или просто не заслуживал? В какой-то момент он перестал задаваться этими вопросами, ведь дескутировать с пустотой было бесполезно — никто бы ему всё равно не ответил. Да и вряд ли бы он сам смог когда-нибудь найти ответ. Проклятье? Судьба? Прихоть отца? Последнее казалась более правдоподбным. Именно поэтому он предпочёл ненавидеть и винить во всём его. А что касается проблем Чонина — основные из них чаще всего строились на ссорах с братом, а ссоры с братом начинались из-за их слишком разных взглядов на жизнь. Ведь они были полными противополжностями по всем параметрам. Добрый, мягкосердечный Чонин, любящий уютно проводить время в кругу близких друзей за пиццей и плойкой; и развязный Минхо, говорящий и делающий всё, что только в голову взбредёт, предпочитающий близким друзьям кучу малознакомых людей, пицце — алкоголь, а плойке — роль бабника, играющего сердцами, а не джойстиком. Пообщавшись с ними хотя бы пару часов, можно было понять причину большинства их разногласий и для этого совсем не нужно было быть психологом. Но всё же, не смотря на столь характерные различия и частые ссоры, они всё-равно дорожили и заботились друг о друге, каждый по-своему. Чонин — от всего сердца, а Минхо как умел. И если Чонин выражал свою любовь к брату через слова поддержки и безграничную заботу, на какую был способен только он и больше никто на свете, то у Минхо чувства шли скорей через действия, ведь со словами поддержки у него было туговато. Так, например, года три назад один гопник докапался до Чонина, избрав его мишенью для издёвок. Всё началось с жвачки на сидушке стула. Тогда Чонин подумал «мусорка рядом, может не докинул кто» и без задний мысли выбросил салфетку с завёрнутой в ней жвачкой, легко оторвав её от ткани штанов. Ну а закончилась череда издевательств подкинутой в рюкзак дохлой крысой. Что было до крысы Феликс не знал, но был уверен, что Чонин многое пережил и рассказывать о пережитом явно не хотел, как и вспоминать, поэтому решил не допытываться. В конце концов и в его собственной жизни случались вещи, которые он претпочёл бы не вспоминать и уж тем более не стал бы делиться ими с кем бы то ни было. Главным было то, что крыса стала последней каплей. Чонин был по-настоящему добрым и светлым ребёнком с чистой душой, в этом Феликс был уверен. И этот добрый ребёнок сносил все издевательства на протяжении месяца плотно стиснув зубы и из раза в раз делая вид, будто ничего не происходит. Спросите почему? Феликс тоже задался этим вопросов, услышав историю в первый раз, как в прочем и четырнадцетилетний Минхо, встретивший в одной из кабинок туалета плачущего брата. И узнав, что единственным ответом служит «я просто не хотел никого беспокоить», он пришёл в ярость. Потому что «нихуя не просто» и на «хую он вертел это грёбанное нежелание говорить о проблемах». Задира Чонина со своей компанией на следующий день поджидали его у заднего входа школы, но вот не задача — вместо него пришёл его старший брат и хорошенько постарался разукрасить личико каждого из них. Их, к слову, трое было и со всеми Минхо справился в одиночку. Так абсолютно каждый в школе понял и заучил правило: тронешь брата Минхо, не так посмотришь или подышишь в его сторону — поплатишься зубами, ведь тот был совсем без тормозов и за своего младшего стоял горой, что было даже удивительно. Особенно, если учесть, что их и кровное родство то не связывало. Но именно потому, что Ли Михно становился буквально бешенным, когда дело доходило до его брата, Феликс был стопроцентно уверен, что ни Ёну, ни кто-либо другой в школе не станет позволять себе лишнего в отношении Чонина. Потому-то со спокойной душой и без зазрения совести оставил друга с одним из главных школьных задир и хулиганов вдвоём решать свои проблемы. Хотя, скорей всего, решали они проблемы Минхо, которому и в правду в который раз стало лень самостоятельно искать брата по школе и он решил передать своё «послание» через кого-то левого. В данном случае через Ёну. Если так подумать, в этом плане Чонин, можно сказать, словил джэкпот, ведь когда твоего брата считают настолько сумашедшим, что боятся даже в мыслях перейти ему дорогу — защита от издевательств и вообще каких-либо слухов в твою сторону обеспечена. И это если не учитивать, что Минхо ко всему прочему стоял почти на самом верху школьной иерархии, числясь одним из популярных парней по котором сохли все девчонки. А если ты сам ещё и наделён природным талантом разруливать любые конфликты, то стоит признать, в этой жизни ты явно рождён победителем. Ну или Ян Чонином, если говорить иначе. А вот Феликс не мог похвастаться ни защитным барьером, в виде старшего братика, ни умением решать конфликты мирным путём. Он умением находить общий язык с окружением то похвалиться не мог, есть куда ниже? Разве что, то, что он являлся другом младшего брата Минхо, давало ему хоть какую-то часть этого барьера, в чём он крайне сомневался. Подумав об этом он вспомнил, что переживать за отсутсвие защиты от издевательств следовало бы кому угодно, но не ему. Ведь хулиганы его даже не заметят. Ёну и его компашка к нему обычно не приставали, может пускали какие-то шутки и подъёбы, но в лицо вряд ли знали. Они ко всем приставал со своими тупыми шутками, как правило. Да и до слухов точно не дойдёт. Кому будет интересно обсуждать жизнь какого-то нипреметного паренька из одиннадцатого класса? Всё-таки люди примитивны, поэтому и темы для слухов, обычно, особой оригинальность не отличались. Любо какая-то мега-позорная дичь, за которою бы человек получил клеймо, как минимум на пару месяцев. Либо любимая тема, что всегда была на слуху после всяких тусовок — кто с кем ебался и в каких количествах. Ни тем ни другим Феликс пока что не отличился и более того, не собирался, это уж точно. Тусовки, а лучше назвать пьянки на хате левых людей, он тоже не посещал. Его и не звали даже. Хотя ладно, не то, чтобы совсем не звали. Чонин предлагал сходить несколько раз, но Феликс сказал, что ему стоит поискать другого компаньона для подобных мероприятий, ведь напиваться в хлам с незнакомцами у него не особо имелось желание. Как в принципе и у самого Чонина, просто брат звал и он не мог найти причин для отказа, которые бы его устроили, поэтому и ходил. А Феликс, к слову, вообще как-либо светиться не собирался прямиком до самого выпуска. Его вполне устраивало место в самом низу школьной иерархии. Ему просто хотелось хотя бы в школе пожить спокойной жизнью. — Ли Феликс, ты опять опоздал. — сказав это на вид строгий мужчина средних лет вздохнул, а лицо его выражало даже не злость, которую школьник ожидал увидеть, посмотрев в его маршинистое лицо. В нём, скорее, можно было прочесть крайнюю степень усталости от учеников, что вечно опоздывали и, возможно, в целом от работы учителя. Феликсу даже стыдно стало перед мистером Каном.. совсем немного. Не он же был виновником своего опоздания. Он заложник ситуации в конце концов, а не прогульщик какой. В этот раз. — Подойдёшь ко мне после уроков. Чонину тоже передай, если он не соизволит прийти, конечно. — Он придёт. — сказал Феликс и направился к своему месту на задних рядах, мысленно проклиная то, что вообще проснулся этим утром. В который раз. Он опоздал всего на три минуты. Наверное госпожа Вселенная просто избрала его на роль козла отпущения. И ей настолько понравилась его игра, что она решила пожизненно закрепить за ним эту роль. Правда, без оплаты, к сожалению. Ну или дело было в том, что он правда зачастил с прогулами в последнее время, а учитель Кан, скорей всего, правда устал от его вечных опозданий и ужасного табеля посещаемости своих уроков. Возможно так. Но разве Феликс виноват, что именно его уроки почти всегда стояли первыми? Физику он не любил и просыпаться каждый день в семь утра, чтобы добраться до школы тоже не особо хотел. Поэтому всё же решил списать своё невезение на рок судьбы Вселенной и плохое настроение учителя.