Королевский Поединок

Это произошло во времена разгара Войны Королев и положило начало одному из самых кровопролитных витков ее. Розамунд Прекрасная, дочь Фредегонды Чаровницы, фаворитка короля Хильперика Сварливого, стремясь к власти над Арверний, отравила его первую жену, королеву Кримхильду. После чего без периода траура стала его женой и фактической соправительницей, и начала различными методами истреблять всех, кто ей мешал. У покойной королевы Кримхильды была сестра, Амаласвинта, супруга герцога Брокилиенского, Морврана Храброго. Узнав о смерти сестры, она убедила мужа поднять восстание против короля, вернее - против Розамунд. Морвран стал готовиться к войне, но тут и Амаласвинта умерла от внезапной болезни, а еще раньше на глазах у нее убили старшего сына. Никто не сомневался, что женщину и юношу сразила рука мстительной королевы Розамунд. Собрав войско, Морвран Храбрый бросил вызов королю Хильперику, открыто обвинив его супругу в этих и других преступлениях. Хильперик Сварливый принял вызов, вознамерившись самолично отстоять честь своей обожаемой супруги. Должна была состояться ордалия - суд богов, что пошлют победу правому. Два войска сошлись на широком заливном лугу, расстилавшемся на левом берегу реки Леджиа, на границе Арвернии с Арморикой. Каждая сторона разбила лагерь, однако никто не спешил переходить к боевым действиям. Если все пойдет, как должно быть, им не придется сражаться. Жизнью рисковали лишь два вождя. Если один из них падет в поединке, его войско уйдет, признав поражение. Так было принято когда-то у Других Народов и кланов "детей богини Дану" в самом начале, и вот, к старинному обычаю обратились вновь. Посредине поля устроили небольшое ристалище, тщательно утоптав землю и засыпав ее белым песком, покрывшим все неровности почвы. Никакая случайность не должна была вмешаться в исход Королевского Поединка, - так, не сговариваясь, обе стороны называли предстоящее действо. Ограда ристалище и окружавшие его трибуны в пять ярусов, где собрались все воины и придворные, еще пахли свежей древесиной. Кругом развевались знамена: арвернское - белое, с ирисом и короной, и брокилиенское, с тремя воронами. "Дети богини Дану" и арверны разделили зрительские трибуны пополам, не смешиваясь. Они сейчас не были врагами, ибо установилось перемирие, скрепленное выдачей знатных заложников с обеих сторон. Но и мира между ними не было. Сталкиваясь где-нибудь, обе стороны держались надменно, не разговаривая друг с другом, и лишь ждали, не придется ли все-таки сразиться. Обоих вождей сопровождали в поход семьи и весь двор. Под врвернским знаменем сидела на обитой бархатом скамье во всем блеске своей горделивой красоты королева Розамунд, одетая в багряное с золотом. Сознавая, что в поединке должна решиться ее судьба, она пристально глядела своими прекрасными черными глазами на ристалище, куда вот-вот должен был выйти ее супруг со своим соперником. Она так замечательно владела собой, что лишь по взгляду да по легкой бледности ее лица можно было угадать волнение. При этом Розамунд делала вид, что совсем не замечает, как на ней то и дело непроизвольно задерживает взгляд король Нибелунгии, Теодорих Рыжебородый, приглашенный третейским судьей на Королевский Поединок. Он приходился братом покойным Кримхильде и Амаласвинте, в смерти которых обвиняли Розамунд. Но что ему до того, ведь она была настолько прекрасна, что подозрение просто не могло ее задеть! Настоящая вейла, перед чьей красотой не устоять ни одному мужчине! Теодорих понимал Хильперика с его немного поспешным браком, тем более что и сам был вдовцом; окажись рядом с ним такая женщина, он бы тоже не стал терять времени. А Морвран, как думалось ему, просто помешался на своей мести! Между тем, близкие герцога Морврана ожидали начала поединка с гораздо более сильным волнением. Юная дочь и сын-подросток даже ерзали на своей скамье, снедаемые нетерпением, страхом и надеждой за отца. Слепой брат Морврана, певец Квиндал Рифмоплет, сидел очень прямо, устремив незрячие глаза чуть выше белого песка ристалище. Рядом с ним сидел, вполголоса рассказывая о том, что происходит вокруг, друид в белой одежде, с венком из дубовых листьев на голове, - названый брат, Мирддин Вещий, рожденный Фредегондой от ее второго мужа, Мундерриха Хромоножки. Только одна пожилая женщина во вдовьем покрывале, с траурными знаками в одежде, сидела так тихо и неподвижно, что, казалось, на нее дохнул и навсегда заморозил свирепый ледяной ветер. Лишь по ее бледным щекам медленно стекали слезы. То была мать Морврана Храброго - Груох Плакальщица, которой суждено было пережить почти всю свою семью. Рядом с ней сидела, держа ее за руку, другая женщина, по-настоящему старая: ее свекровь, Шамара, искусная чародейка. Сейчас, когда она сидела рядом с Груох, руки ее были горячи как огонь, и от них под кожу Груох перетекали незримые потоки пламени, питали ее, поддерживали в ней жизненную силу. - Выдержи все, что бы ни произошло, - одними губами прошептала Шамара на ухо окаменевшей Груох. Та кивнула, не отрывая глаз от шатра под знаменем Брокилиена, откуда вот-вот должен был выйти ее сын. - Я предупреждала моих братьев, Гарбориана и Мундерриха, что Фредегонда принесет им несчастье, но они не слушали меня. Я предупреждала моего отца не выходить на турнире против безумного короля Хильдеберта, - отец не послушался и погиб. Я предупреждала своего мужа и старших сыновей не ехать к королеве Фредегонде, - они не послушались, и скончались от неведомой болезни, что освободила сразу три престола. И я сама сшила саваны своему супругу и сыновьям, ибо Фредегонда была так любезна, что вернула мне их забальзамированные тела!.. Но моего сына Морврана я не пыталась отговорить от вызова Розамунд, дочери Фредегонды. Ибо он уже все для себя решил, а главное - его ведет судьба!.. В это время по обе стороны от арены взревели трубы - музыканты подали первый сигнал. И тут же все увидели, как с противоположных сторон приближаются к месту поединка будущие противники. Герцог Брокилиена и Земли Всадников, Морвран Храбрый, и король Арвернии, Хильперик III, прозванный Сварливым. Они собирались сражаться пешими, дабы потом ни одна из сторон не могла оспорить исход поединка. Все, что произойдет на ристалище между ними, должно было случиться единственно по воле богов, а не по какому-нибудь неуместному взбрыку лошади. Трубы грозно пропели второй раз - будущие поединщики вступили в огражденный круг, из которого выйдет живым лишь один. Они стали медленно сходиться - различные, как ночь и день. Морвран, облаченный в черненые доспехи без украшений, в черном плаще, казался мрачным подземным духом, жаждущим мести. Лицо его было скрыто забралом шлема, и он шел, глядя прямо перед собой, ни на кого не оглядываясь. На плече у герцога сидел ручной ворон,что слетел лишь когда его хозяин прошел половину расстояния. Взлетев, ворон закружился над ристалищем, не улетая далеко. Напротив, король Хильперик выбрал самые богатые доспехи, белые, как снег, сверкающие на солнце. Минуя трибуну, где сидела королева Розамунд, он послал ей воздушный поцелуй. Король шел с открытым лицом, всем видом показывая, что ему нечего страшиться. Но, когда на трибуне "детей богини Дану" Мирддин сообщил слепому Квиндалу обо всем, что видит, тот покачал головой. - Неужто Хильперик настолько доверяет своей жене, что вырядился как сам сияющий на небосводе Луг, собираясь защищать честь бесчестной? Если он думает, что цвета сами собой определяют, кто прав, кто виноват, - тогда, клянусь моей арфой, он гораздо более слеп, чем я! У нашего брата мрак на душе, но тьма, липкая, как паутина, разливается совсем с другой стороны! Мирддин задумчиво кивнул, нахмурив брови. Он, хоть и был сыном Фредегонды, некогда отданным ей на воспитание своей золовке Груох, всей душой принадлежал клану Брокилиена, разделял их надежды и тревоги, и ненавидел свою единоутробную сестру Розамунд. Третий раз пропели трубы - противники сошлись. И одновременно на ристалище вышел король Теодорих, с жезлом судьи поединка в руках. По обычаю, он обратился сперва к Морврану, зачинщику ордалии: - Ты все еще обвиняешь королеву Арвернии, прекрасную Розамунд, в немыслимых преступлениях, и требуешь для нее смертной казни? - Обвиняю и требую, - голос Морврана из-под забрала шлема звучал глухо. - Ты, государь Хильперик, зря защищаешь эту женщину; не будь этого, я и другие твои вассалы не восстали бы против тебя. Она отравила твою жену, королеву Кримхильду... - Ложь! - воскликнул, багровея, Хильперик Сварливый. - Она погубила двух твоих сыновей во время охоты, желая, чтобы наследниками престола стали ее дети! - Ложь! - перебил его Хильперик, распаляясь еще сильнее. - Моих сыновей растерзали оборотни. Розамунд вместе со мной оплакивала их!.. - Оборотни? Ну да, конечно! Поищи этих оборотней среди слуг твоей жены! - презрительно отвечал Морвран. - Я также утверждаю, что Розамунд подослала отравителя к моей жене Амаласвинте, и убийцу к моему старшему сыну Бринэйнну, с болью и кровью вырвала из моего сердца самых любимых. И за это я требую суда над ней и казни! - Немыслимая наглость! - воскликнул Хильперик, топнув ногой, как разъяренный бык. - А я утверждаю, что королева Розамунд чиста, как сама сияющая Суль! И настолько убежден в этом, что сам охотно сражусь с тобой и с кем угодно за честь моей возлюбленной супруги! И мне будет приятно проломить тебе голову! Став между ними и немного сбоку, Теодорих Рыжебородый торжественно проговорил: - Поскольку обе стороны решительно отказались от примирения и готовы биться насмерть, объявляю ордалию начатой! И да помогут боги правой стороне! Противники замерли друг против друга с поднятыми клинками. Лишь теперь король Хильперик опустил забрало. Теодорих вместе с двумя герольдами отошел в сторону ворот и бросил на песок судейский жезл, подав знак. Оба одновременно нанесли удар, целя в менее защищенные броней места. Но удар короля не достиг цели, а меч Морврана с силой ударил по щиту противника, не сумев его пробить. Вслед за тем противники закружили друг против друга, прикрываясь сами и ища возможность поразить врага. Быстро отпрянув от меча короля, что и вправду грозил рассечь ему голову, Морвран сделал взмах, который Хильперик вновь поймал на щит, так что тот треснул пополам, и король с проклятьем отбросил его. Тогда и Морвран бросил щит, и тот зарылся в песок, как большая черепаха. - Так даже лучше! Будем полагаться только на себя - и еще на богов! - бросил он королю, продолжая бой. Теперь Морвран перешел в наступление, не собираясь затягивать поединок. Он был подвижнее и ловчее противника, и король едва поспевал отбивать его стремительные выпады. Хотя Хильперик и был всего на четыре года старше герцога, но к сорока годам изрядно отяжелел от спокойной изобильной жизни, и не так заботился о личных боевых навыках, как Морвран, один из лучших бойцов в своем поколении. Отскочив назад, герцог Брокилиенский с оттяжкой ударил мечом, раз и второй, оставив королю две глубоких раны в плече и в боку. Но и сам получил рану в бедро. Однако сгоряча даже не почувствовал боль; вновь закружил вокруг противника, почти не хромая, готовясь к новому выпаду. Королева Розамунд, судьба которой решалась в этом поединке, побледнела, досадливо сжала зубы, видя, что муж ее ранен сильно. "Давай, тщеславный глупец! У тебя правая рука еще цела, убей его! Я ведь не зря немного подготовила твой меч к бою, пока ты, как полагается, обращался к богам в эту ночь! Хоть ты этого никогда не узнаешь, твой меч смазан ядом, и Морвран - уже мертвец! Но ты еще не победил его, муженек. В такой ране яд действует медленно. Ради меня, порази его насмерть, Хильперик!" И король, думая о женщине, которую любил и о чьем коварстве не знал или не хотел знать, в свой черед перешел в наступление. Он видел, что ранен серьезно - крови так и текла по белым доспехам, капала на песок, - и торопился одолеть противника. Удар, еще удар! Меч короля так и свистел вокруг Морврана, и уже оставил ему несколько ран, но пока неглубоких. Смертельной раны герцог успевал избежать благодаря своей ловкости и владению мечом. Выпад! Еще! Ледяное острие вошло в подреберье, Морвран отпрянул и снял себя с внезапной колющей боли. Неважно! Просто царапина, как и все прочие! Ни к чему отвлекаться! Вот, сейчас - ударить короля в грудь!.. - Розамунд! Это за мою жену Амаласвинту! Скоро тебя обезглавит палач! Каждый удар, что я наношу твоему мужу, приходится по тебе! - воззвал Морвран, когда Хильперик зашатался от новой раны. - Ее - палач?! Никогда! - прохрипел король, целясь в горло. И новая рана оказалась неглубокой, ибо он уже нетвердо владел мечом. Чувствуя, как из раны на шее течет кровь, Морвран обрушил меч на голову Хильперику. Тот, сильно раненый и оглушенный, упал на колени. - Розамунд! Это тебе! За Бринэйнна, убитого на глазах у матери! За королеву Кримхильду! - взывал Морвран. Ногти королевы вонзились в ладони. Неужели проклятый мятежник победит? Слишком хорошо он владеет мечом! Но ему вряд ли доведется прожить настолько долго, чтобы призвать к ответу Розамунд! Королева усмехнулась, но только мысленно. Внешне ей сейчас приличествовала скорбь о себе и о тяжело раненом супруге, и она старательно поддерживала должное выражение. Тем временем король, почти уже поверженный, еще пришел в себя и, перехвати меч покрепче, приподнялся и вонзил меч в подмышку Морврану, что поднял руки для последнего удара. - За Розамунд! - крикнул он пересохшим горлом. - За моего отца и братьев! Тебе, Розамунд, и твоей матери Фредегонде! - и Морвран нанес подряд два удара в грудь королю. Тот вскрикнул, словно очнувшись от страшного сна, и повалился на песок, царапая руками покрасневшие от крови доспехи, что были белы как лебедь. Песок вокруг него быстро темнел от свежей крови. Не обращая внимания на свои раны, Морвран подошел к умирающему Хильперику. Тот уставился на него, тараща глаза, и захрипел, пытаясь что-то сказать. Герцог видел, что не смерть пугает короля сама по себе: тот был тщеславен и не так уж умен, но не был трусом. Но Хильперик вышел на поединок, исполненный любви к своей супруге, свято веря в ее невиновность, потому и доверился суду богов. И вот - он умирал, поверженный, а обвинитель стоял перед ним, торжествующий. Так что же - боги изрекли свой приговор?! - Я победил! - Морвран, наконец, поднял забрало, открыв свое бледное, усталое лицо. - Боги послали победу правому! Зря ты защищал свою жену, Хильперик! С губ короля сорвался леденящий душу стон. Повернув голову к королеве, вскочившей на ноги, он прохрипел: - Боги отвернулись от нас... Кровь... Чужая вина... Розамунд!.. - речь его перешла в бессвязный шепот, и вовсе смолкла, вытаращенные глаза остановились. Король Теодорих Рыжебородый в сопровождении герольдов склонился над умершим и печально провозгласил: - Король Хильперик III Арвернский умер! - Это значит, что защищаемая им сторона проиграла! - резко произнес Морвран, чувствуя теперь, как начинает кружиться голова - раны хоть и неглубоки, но крови, видно, много вытекло. - Боги признали справедливость моих обвинений! Я требую казни над бывшей королевой Арвернии. При словах "бывшая королева" Теодорих растерянно потеребил свою рыжую бороду, бросив взгляд на Розамунд, красота и несчастья которой вызвали в нем сочувствие. Не зная, что сказать ее обвинителю, решил потянуть время. - Ну... Давайте возьмем передышку. Три дня после сегодняшнего, чтобы уладить неотложные дела. Подготовить тело короля Хильперика к похоронам, вернуть обратно заложников. Ты ведь хочешь получить своего сына, Морвран? - Да, конечно! - герцог с трудом сглотнул, чувствуя, как хочется пить. - Итак, три дня! Я буду ждать! *** Растерявшиеся арвернские воины печально подняли тело короля, а "дети богини Дану" окружили герцога Морврана, ликовали по поводу его победы, хлопали в ладоши и трубили в рожки. - Да здравствует Морвран Храбрый, победитель арвернов! - Свобода! Это наша земля! Герцог Морвран отвоевал ее у недостойных потомков Карломана Великого! Какой-то филид уже затянул древнюю боевую песню, и многие подпевали ему. Сам же Морвран, усталый и бледный, шел среди них молча. Он-то знал, что совершил лишь половину дела, и что предать суду Розамунд будет не так просто, хоть он и одержал победу на ордалии. Проклятая змея будет выкручиваться до последнего... Но сейчас Морврану хотелось лишь смыть с себя кровь и оказаться в кругу своей семьи, вернее - того, что от нее осталось. Он видел, как они вскочили на ноги, приветствуя его. Видел мертвенно-бледное лицо своей матери, ее судорожно прижатые к груди руки. Бедная матушка, что довелось ей пережить, после стольких трагедий в их семье! Но пусть, пусть она поглядит, как ее сын возвращается с победой! Его дочь Боудикка, стройная и легконогая, как лань, подбежала к отцу, а за ней бросился юный Квинлан. Морвран замер, любуясь своей златокудрой красавицей дочерью, так похожей на свою мать, рано умершую Амаласвинту. Точно такой она была в невестах! Тогда он срывал для нее цветы белого шиповника, не чувствуя боли от глубоко впившихся колючек, а Амаласвинта потом промывала ему расцарапанное лицо и руки. Она вернула ему радость жизни, подорванную еще в детстве, после внезапной гибели отца и старших братьев. А когда Розамунд погубила Амаласвинту, в сердце Морврана вновь навсегда закрылась дверь, откуда шел свет. И остался лишь тонкий лучик для уцелевших родных. Для вот этой золотоволосой девы, унаследовавшей и красоту, и силу духа от своей благородной матери. - Я в тебя верила, отец! Мы все верили! - Боудикка хотела броситься ему в объятия, но сдержалась, видя, что доспехи отца пробиты во многих местах, и кровь сочится по вороненой стали. Отцепив латные рукавицы, Морвран здоровой рукой ласково обнял дочь, ничего ей не сказав. Его младший, четырнадцатилетний сын подошел ближе, взглянул на отца с радостью и тревогой. - Как ты победил короля, отец! Дядя Квиндал наверняка сложит об этом песню, а может, и не только он... Отец, а братец Моран теперь вернется к нам? Ладонь Морврана замерла на рыжих кудрях мальчика. - Вернется, конечно! Через два дня его привезут из крепости на Черной Горе. Покойный король поклялся за всех арвернов обменять заложников после поединка. В то время, как герцог беседовал со своими детьми, к нему приблизились братья. Мирддин, ведущий за руку слепого Квиндала, был во всем жреческом облачении, с кривым, как серп, ножом на поясе. - Настало время принести быка в жертву богам за твою победу, брат! - он улыбнулся Морврану, однако не подал руки, потому что жрец, готовившийся к торжественному служению, не должен был касаться пыли и крови. Квиндал, напротив, обнял брата за плечи, стараясь не касаться его ран, ибо у слепого филида руки были более чуткими, чем у многих зрячих - глаза. - Это была замечательная победа, я все видел, как наяву!.. Но что с тобой, Морвран?! - воскликнул он, потому что герцог вдруг покачнулся и закрыл глаза, почти повисая на плече у брата. Он тут же пришел в себя, постарался утвердиться на ногах, хотя голова продолжала кружиться. - Ничего! Отлежусь пару дней, и все пройдет. - У тебя и впрямь вид неважный, - заметил Мирддин, тревожно вглядываясь в лицо названого брата. - Ты выдержишь до конца жертвоприношения? - Обязан, - голос Морврана стал суровым. - По обычаю, победитель должен принести жертву богам в благодарность за справедливое решение. Если я не приду, Розамунд использует это против меня. В этот миг он увидел своих мать и бабушку, что приблизились к нему по живому коридору "детей богини Дану". Груох протянула руки к сыну, лицо ее было исполнено страха и надежды. При взгляде на нее Морврана больно кольнуло сочувствие. Что же за все эти годы должна была пережить его мать, что даже его победа не внушает ей доверия? Он легко поклонился Груох и Шамаре, скрыв свою слабость. Поцеловал матери обе руки, мокрые от слез. - Я ведь обещал, что вернусь, поскольку я прав! Теперь все будет хорошо. Арверны не смогут оспорить суд богов. Мы вернем Морана, отомстим Розамунд и уедем домой. Груох кивала головой, желая согласиться с сыном. Но в глазах ее вновь закипали слезы: сердце чувствовало, что все будет не так. И почему так печальны были глаза старой Шамары, лиловые, как цветки вереска, давшего ей свое имя?.. Семейство герцога Брокилиенского и его свита направились к алтарю, поставленному на речном мысе, на самой границе между государствами. В отдалении следовали арверны, удрученные гибелью короля, размышлявшие о том, что сулит такой исход суда богов. Королева Розамунд, увидев гибель своего супруга, закрыла лицо покрывалом и долго сидела так, не двигаясь, словно окаменела, - само олицетворение женского горя. Вокруг королевы причитали придворные дамы и служанки. К ней подошел и вежливо склонился король Нибелунгии, Теодорих Рыжебородый. - Государыня, позволь выразить тебе соболезнования! Вместе с тобой я скорблю о благородном короле Хильперике. Однако тебе сейчас необходимо собраться с силами, чтобы выстоять против нелепых требований Морврана. И я буду счастлив, если ты позволишь помогать тебе в борьбе! - проговорил он, протягивая женщине руку. А сам думал: до чего же она хороша, и с годами ее зрелая красота становится лишь обольстительней, как крепкое вино! Розамунд медленно шевельнулась, открывая лицо. С явным трудом поднялась на ноги, опираясь на руку Теодориха. - Да вознаградят тебя боги, государь, за желание помочь несчастной вдове! Поддерживаемая Теодорихом, королева Розамунд со своей свитой и воинами проследовала к алтарю, ибо исход суда богов в любом случае был священен и для победителей, и для побежденных. С одной сторону алтаря возвышалось изваяние Морриган, богини войны и смерти у "детей богини Дану", а с другой стояла статуя Циу, однорукого бога справедливой войны у арвернов. На некоторое время это место становилось священным для обоих народов. Мирддин вместе с верховным жрецом Арвернии вместе готовились принести жертву. На каменный алтарь взвалили крепко связанного белого быка. Одним ударом серповидного ножа друид ловко перерезал животному горло. Дав крови стечь, вскрыл быку грудь. Его сердце вместе с душистыми смолами и травами должно быть сожжено на алтаре в благодарность богам. - Радуйся, владычица Морриган! И ты, Циу, вложивший руку в пасть волку! Вы вознаграждаете правое дело и отворачиваетесь от неправого! Если к вам обратится неправедный человек и скажет: "Я силен и богат, пошлите мне, боги, победу!", вы прочтете в его сердце, и пошлете ему заслуженную кару, и стократ слабейшему даруете победу, если за ним правда! Да будет вечно почитаем по всей земле закон богов и людей! - так пели жрецы после суда богов. Королева Розамунд, стоявшая впереди арвернов с лицом, исполненным скорби, бросила на Морврана испепеляющий взор. И под этим взором он пошатнулся, чувствуя, как темнеет в глазах, и к горлу подкатывает тошнота. К счастью, стоявшие рядом воины поддержали герцога, а один из них протянул фляжку с водой, и Морвран перевел дух. - Все в порядке, матушка, - прошептал он склонившейся к нему Груох. В это время послышалось карканье, и ворон Морврана, спускаясь, сделал круг над алтарем, а затем уселся на большой щит Брокилиена, что несли в шествии четверо воинов. И "дети богини Дану", и арверны проводили взглядами его полет, пытаясь решить, что и кому предвещает чернокрылый. И для тех, и для других ворон считался священной птицей, но все-таки недоброй, связанной с войной и смертью. Пока продолжалось жертвоприношение, Морвран еще дважды испытывал приступы дурноты, но старался не подавать виду. Сцепив зубы, ждал, пока закончится все самое важное, после чего можно будет, наконец, заняться своими ранами. Обращаясь к воинам, окружавшим его, Морвран отдавал распоряжения на тот случай, если ему придется провести в постели какое-то время. Раны его закрылись, зато неприятно саднили все сильнее, по мере того, как ушло боевое воодушевление, уступив место более земным ощущениям. - Держите усиленные караулы. Стражу менять каждые два часа. Заложников стеречь, пока не привезут Морана. Из лагеря никому не выходить без необходимости. Все новости сразу докладывайте мне. И он ушел в свой шатер, устроенный внутри очень просто: только те вещи, что нужны воину в походе. Но внутри уже была разложена постель, лекарь приготовил свои бальзамы и повязки, а слуги грели над жаровней воду. Другие же в это время с осторожностью сняли с герцога продавленные, окровавленные доспехи. - Матушка, это ты распорядилась? - спросил он, улыбнувшись Груох, пришедшей в шатер вместе со своей семьей. Пожилая женщина покачала головой. - Нет; я только хотела распорядиться, но не успела. Обо всем позаботилась Боудикка. Морвран здоровой рукой привлек к себе девушку и поцеловал в щеку. - В тебе ныне мое счастье, дочь! И бесстрашная дева, с детства учившаяся владеть мечом вместе с братьями, прекрасно правившая конем и колесницей, покраснела, как маленькая девочка. Между тем, слуги помоги Морврану снять поддоспешную войлочную рубашку и сорочку, вытерли его тело от пота влажными полотенцами. Только после этого лекарь осмотрел раны герцога, промыл каждую из них и наложил повязки с целебными бальзамами. Края ран еще немного кровоточили, но в целом они, по-видимому, не представляли опасности. - Спустя несколько дней все заживет, государь, - пообещал лекарь. - Чтобы отомстить Розамунд, я бы отдал всю оставшуюся жизнь, а не то что несколько капель крови, - проворчал Морвран, улегшись в походную постель. - Лишь бы теперь вернуть Морана! Лишь бы проклятая змея не придумала, как выкрутиться... Остаток дня после поединка прошел спокойно. Из арвернского лагеря доносились обрядовые причитания: там оплакивали короля Хильперика, тело которого бальзамировали, чтобы перевезти в Кенабум, в гробницу усопших королей Арвернии. А его победителю, герцогу Брокилиенскому, к ночи стало намного хуже. Раны начали воспаляться, голова запылала огнем. Даже легкий свет раздражал глаза Морврана, и полог шатра плотно задернули. Груох, Шамара, Боудикка почти не отходили от его ложа, помогали менять повязки, произносили молитвы и лечебные заклятия. Но, вопреки всем их усилиям, Морвран не мог заснуть в эту ночь, а когда, наконец, в изнеможении закрыл глаза, его мучили кошмары. Огромная змея с лицом Розамунд бросалась на его жену и детей и пожирала их, а он стоял как вкопанный и не мог им помочь. Вся земля Брокилиен горела, над ней клубился черный дым, бегущих по дорогам жителей терзали волки, на них падали с неба черные вороны. Сам же Морвран горел, как в огне, но не мог сгореть. И он кричал в страхе, очнувшись ото сна. - Тише, тише, мальчик мой! Это всего лишь сны, - слышал он, как в детстве, голос матери, что положила прохладную ладонь ему на лоб. Отвернувшись от него, Груох неслышно простонала: - Неужели и третьего сына возьмете у меня, боги?! Я не видела, как умирали двое старших моих, а теперь мне суждено будет увидеть?! Морвран хотел бы утешить мать, но не в силах был ни шевельнуться, ни говорить. В рану на руке словно насыпали горячих углей, бедро перепиливали тупой пилой, в бок вгрызлись крысы, в подмышке проворачивали каленое железо, а за горло будто волк ухватил. Он уже видел, что раны начали отекать. Лекарь, что пришел к герцогу поутру, был в недоумении. - Я не виноват, государь! Даю на отсечение свою голову: раны были чисты, и не должны были так сильно воспалиться! Если только на мече было что-нибудь - какой-то яд или злые чары... - Неужели король Хильперик мог бы погубить противника колдовством, да еще на суде богов? - не поверил Квиндал, своими чуткими пальцами определяющий состояние брата. - Нет, - это произнес уже сам Морвран, слабым голосом, но находясь сейчас в ясном сознании. - Хильперик был глуп, тщеславен, но не подл. Его дорогая супруга постаралась ему помочь, я думаю... И что теперь можно сделать? - последний вопрос был обращен к лекарю, который тяжело вздохнул. - Может быть, еще можно прижечь раны. Каленое железо вытянет яд. Если еще не поздно... - Тогда за дело! - Морвран обернулся к женщинам и младшему сыну. - Удалитесь, это зрелище не для вас! - Я останусь! - выступила вперед Боудикка, гордо вздернув подбородок, до боли похожая на покойную мать. - Ты сам меня учил не бояться ран! - И я останусь! - Груох отерла полотенцем пот со лба сына. - Я не для того подарила тебе жизнь, чтобы теперь оставить на чужих руках. Шамара, уведи Квинлана, - попросила она свекровь. Старуха кивнула и, взяв за руку мальчика, увела из шатра. - Пойдем, я тебе расскажу о нашем прародителе, Эохайде Техтмаре, Пришедшем Из-за Моря, - задушевно проговорила она, чтобы правнук не рвался назад, к отцу. *** Пока лекарь прокаливал на жаровне докрасна ножи, щипцы и прочие устрашающего вида приспособления, к наблюдавшему с мрачным любопытством Морврану приблизились трое здоровенных слуг. Обхватив его, плотно прижали к ложу. - Ну, вы не очень-то! Я пока еще ваш герцог, - усмехнулся он запекшимися, потрескавшимися губами. - Боль, к сожалению, не щадит и герцогов, государь, - вздохнул лекарь, переворачивая в жаровне свои инструменты. Когда первый раскаленный нож вскрыл воспалившуюся рану, Морвран в самом деле непроизвольно рванулся, но его держали крепко, и он весь обмяк, в полузабытье продолжая чувствовать, как раскаленное железо вновь и вновь полосует его тело, каждый раз пронизывает невыносимой болью. Перед глазами плавали огненные круги, каждый новый ожог взрывался горячей кровавой волной, и скоро ему казалось, что он плавает в раскаленной лаве, как в жерле огнедышащей горы. С губ его срывались стоны, и он стыдился их, но не мог выдержать, когда боль от ожогов становилась совсем невыносимой. И, когда ему уже казалось, что он не выдержит, умрет от боли, как умирают пытаемые огнем пленники, его вдруг перестали жечь. Прохладные повязки легли на раны, а потом чьи-то тонкие пальцы умыли ему лицо, приподняв голову, осторожно дали глотнуть немного воды. Морвран открыл глаза и увидел над собой Амаласвинту. Она сидела возле него - прежняя, юная, в огненном золоте волос. Она пришла к нему, она жива! Забывая обо все на свете, Морвран приподнялся и почти смог сесть. Но девушка неожиданно крепкими руками уложила его обратно, поправила повязки. - Лежи тихо, отец! Раны твои прижгли и очистили. Лекарь надеется, теперь все будет хорошо. Ясное сознание возвращалось к Морврану. Так это же не Амаласвинта, это Боудикка! Она была так похожа на мать даже в этом тусклом освещении, что герцог Брокилиенский зажмурил глаза, словно глядел на солнце. - Судьба моей семьи тяжким камнем лежит у меня на сердце, ибо без меня некому будет защищать вас, - вздохнул он. - Но тебя, моя Боудикка, мне больнее всего было бы оставить... Откуда-то послышался голос матери, герцогини Груох, и сама она, бледная, с судорожно подергивающимися губами, склонилась над сыном. - Не думай об этом, Морвран! Мы никогда не расстанемся, и ты скоро будешь здоров, и нас не придется защищать ни от кого. Но Морвран хорошо знал своих близких, и по дрожащему голосу матери, по тому, как отводил незрячие глаза Квиндал, ясно было, что они совсем не так уверены. Выжег ли огонь вредоносную заразу из его тела? Ведь это не простое заражение, а яд, приготовленный самой Розамунд! В шатре еще пахло паленым, и боль от ожогов продолжала мучить его. Преодолев ее, Морвран спросил слабым голосом: - Что Моран? Когда его доставят? - Арвернские воины уехали за ним. Пока все идет согласно договору. А доставят завтра: путь неблизкий. Герцог Брокилиенский и сам знал, что раньше завтрашнего дня им никак не успеть. Но его обуяло лихорадочное желание увидеть сына, своими глазами убедиться, что тот в порядке, дать наставления своему наследнику. Однако приходилось ждать, когда юношу привезут. И тоска, неизвестность вместе с усиливающейся телесной болью и разгоравшейся лихорадкой мучили Морврана. Заглянувший в шатер к названому брату Мирддин даже вздрогнул, увидев, насколько тот изменился. От энергичного, исполненного сил воина осталась лишь тень. На постели, укрытый походным одеялом, лежал измученный, обессилевший человек, в котором угасал огонь жизни. Лицо Морврана, раскрасневшееся от лихорадки, заострилось, глаза провалились, а губы почернели. Даже его темно-рыжие волосы, блестящие, как бронзовый шлем, теперь словно выцвели и казались грязно-бурыми. Раненая рука Морврана распухла, и от раны по коже протянулись багровые полосы, зловещие для всех, кто когда-нибудь видел воспалившиеся раны. На шее вздулся такой же отек. Грудь Морврана тяжело вздымалась, и видно было, что дышит он с трудом. На столике возле его ложа стоял кувшин с водой, и сидящая рядом Груох то и дело протягивала воду в чаше своему сыну, томимому жаждой. Морвран обвел воспаленными глазами всех близких, присутствующих в шатре: свою мать, бабушку - герцогиню Шамару, Квиндала и Мирддина, Боудикку, сидевшую с вызывающе упрямым видом. Обратился к ним: - Прошу вас: если наступит такое время, что нашему роду уже невозможно будет удержать Брокилиен, уезжайте тогда в Моравию, ко двору великого князя Святополка. Я послал ему письмо перед отъездом на войну. Думаю, он примет вас: ведь мы родня через мою бабку, Ираиду Моравскую. Если меня не станет... вам придется тяжко. Моран еще слишком молод, Квинлан - совсем мальчик. Не им бы защищать нашу землю в такие суровые времена... - Ты забыл про меня, отец! - Боудикка гордо вздернула подбородок. - Я умею сражаться, ты сам меня всему учил. И я никуда не поеду! Это наша земля! Морвран грустно улыбнулся, хотя сердце у него нестерпимо сжалось от боли за своих близких, а больше всего - за дочь, которую безумно страшно было оставлять одну в этом жестоком мире. - Если я не успею призвать к ответу Розамунд, боюсь, некому будет сделать этого, - он тяжело вздохнул. - Ее сыновья уже подросли, и так же стремятся к власти, как и их мать. Да и от гибели Хильперика она ничего не проиграла: Теодорих Нибелунгский скрасит ее одиночество и будет столь же ей покорен, а его владения пополнят силы Розамунд... Нет, я должен жить, пока не расквитаюсь с ней!.. Морвран приподнялся на постели, но тут же все во все его раны нестерпимо вгрызлась боль, она пронизывала насквозь, и он корчился, сцепив зубы, но не в силах преодолеть страдания, даже когда рядом истошно закричала мать. Лишь спустя несколько невыносимо долгих мгновений боль отпустила его, и он лежал в холодном поту, едва дыша. Груох и Шамара переглянулись над ним исполненными отчаяния взорами. Старая герцогиня взяла внука за руку, стараясь излечить. Она не зря была сильнейшей чародейкой "детей богини Дану", не раз спасала даже безнадежно больных или раненых. Но здесь она сумела только вытянуть боль, и Морвран задышал спокойнее. Но, едва попыталась дотянуться до причины болезни, заживить хотя бы одну рану, почувствовала клубившуюся ползучую тьму, которая разъедала, рассыпала в прах все вокруг. Шамара пыталась бороться, посылала стрелы огня и света, но тьма поглощала их, оставляя только гниль. - Даже живая вода из источника вейл здесь не помогла бы, - прошептала она, опустив руки. - Значит, так суждено! - произнесла Груох, склонившись над ложем своего сына. - Боги, когда уже закончатся несчастья нашего рода?! Возьмите лучше мою жизнь, но пощадите моих детей и внуков! - Не проси их, Груох, - Шамара говорила еле слышно: слишком много сил отдала сейчас, пытаясь излечить Морврана. - Боги ни одному живущему не дают испытания больше, чем он может выдержать. Ты переживешь многое и многих! Но в конце жизни будешь вознаграждена, увидев, как твой род укрепится на престоле Брокилиена. Это будет и твоя победа, Морвран Храбрый, и твоя, воинственная дева Боудикка, и ваша, Квиндал и Мирддин. Без ваших усилий и жертв род "детей богини Дану" был бы рассеян, как сухие листья по ветру. Услышав эти слова, Морвран попытался улыбнуться, хотя пророчество Шамары скорее внушало тревогу, чем утешало. Но он обязан был ради своих родных выдержать все, что еще предстояло, и поддерживать близких, а не быть им обузой. Истомленный борьбой с болью, которую больше уже нельзя было унять никакими лекарствами и заклинаниями, Морвран заснул, держа в одной руке ладонь матери, а в другой, уже потерявшей чувствительность - руку дочери. И эта ночь прошла тяжело, с бредом. Поутру же в лагере "детей богини Дану" послышались звуки чужих труб. Поднялась суета, воины в лагере собрались, возбужденно переговариваясь. В палатку герцога заглянул часовой: - Государь, к тебе послы от королевы Розамунд! - Мой сын с ними? - хрипло спросил Морвран, приподнявшись. - Они сказали, что приведут его. Но сперва должны вручить тебе подарок от королевы Розамунд. - Хорошо, веди. Помогите мне сесть и укройте пледом, чтобы не быть жалким перед арвернами, - приказал Морвран. Слуги исполнили его поручение, и вскоре он сидел на постели, завернувшись в плед цветов своего клана. Не хотелось, конечно, радовать врагов известием, как опасно болен герцог Брокилиенский, но ведь иначе, пожалуй, Розамунд и не отпустит его сына... В шатер вошли два арвернских рыцаря. За ними следовали двое воинов попроще, держа в руках золотой поднос, накрытый парчой. Вошедшие поклонились, увидев Морврана, сидящего на постели. - Здравствуйте, господа! - усмехнулся герцог, заметив, как они щурят глаза. - Где мой сын Моран? - Его головой королева мстит тебе за смерть государя Хильперика! А тело отдано на растерзание псам! - выкрикнул один из рыцарей, срывая ткань с подноса. На золотом блюде лежала голова рыжеволосого юноши, бледная, будто восковая, с остекленевшими глазами. Едва увидев голову сына, Морвран рухнул на постель без чувств, словно осененный духом смерти. Женщины, которых от ужаса сотрясал озноб, бросились к нему. Воины, вошедшие в шатер вслед за арвернскими послами, также видели жуткую сцену. И, словно повинуясь незримому приказу, в один миг выхватили мечи и изрубили послов, пришедших безоружными. Все произошло быстрее, чем кто-либо мог крикнуть. Кровь арвернов текла по полу. Мертвая голова юноши скатилась с подноса и упала под руку его отцу, но тот не видел и не слышал ничего. Мирддин первым очнулся от охватившего всех оцепенения. Свирепо взглянул на стражу, только что расправившуюся с арвернами. - Уберите это все! - он властно указал в сторону трупов. - А голову, - вздохнул он, - готовьте для погребального костра, если уж тела его больше не вернуть! На что они рассчитывали, сообщив такую весть? - жрец взглянул на виновных воинов. - Убирайтесь прочь, оставив здесь мечи! Если герцог очнется, он решит, как быть с вами. - Он жив еще? - дрожащим голосом спросила Боудикка, глядя на отца, словно пораженного громом. - Да, - ответил Квиндал, взяв руку брата. И вздохнул: - Но вряд ли ему станет легче, если очнется... Спустя долгое время Морвран пришел в себя и застонал, сразу вспомнив все, что произошло. Груох заботливо поднесла ему лечебное питье, но он отвернулся и взглянул на своего слепого брата остановившимся, неподвижным взором. - Квиндал! Не ты ли когда-то отговаривал меня брать в лен Землю Всадников, отнятую у Розамунд? Не твои ли вещие слова были о трех воронах? - скорбным голосом спрашивал Морвран. - Да, это правда! Но не думай, брат, о том, что давно минуло. Постарайся лучше одолеть недуг! Ты один сможешь быстро закончить войну, - неубедительно принялся утешать слепой филид. - Брат, не умеешь лгать - так не берись, - печально усмехнулся Морвран. - Я думал, что три ворона, обещанные тобой - три владения нашего рода. А это были души моих детей, которым суждено совсем юными уйти на Авалон! Я видел сейчас Брэнейнна и Морана. Их мать Амаласвинту, моего отца и братьев... Скоро я приду к ним, в сады, где вечно зреют яблоки, - Морвран уже перешел ту грань, когда умирающие желают утешений, и хотел теперь подготовить других к тому, что так уже все знали. Пока он лежал без чувств, женщины сменили ему повязки и увидели, что из ран течет гной. Багровые воспаленные полосы на теле стали сине-черными, плоть в них отмирала. Квиндал опустил голову, вспомнив тот роковой день, когда он внутренним зрением увидел больше, чем мог поведать словами. - Выходит, я виноват, что наша кузина стала врагом Брокилиенскому дому, - глухо промолвил он. - Нет, не говори так, - возразил Морвран, сжимая горячими пальцами руку брата. - Виноват я, что не переспросил тебя о пророчестве. Мне боги не послали чуткости к тайному миру, столь обычной в нашем роду... Я взял чужие земли, и лишился сыновей, которым мечтал их передать. - Отец, не говори так! У тебя остались Квинлан и я! - воскликнула Боудикка, кусая губы, чтобы не разрыдаться, как ребенок. - Поздно, моя девочка, поздно утешать! Да и ни к чему... Если бы не тревога за вас, я был бы рад, что иду к ним, и буду скоро с твоей матерью, которой нет на свете равных... Ты же, девочка моя, обещай позаботиться о семье! На тебя одну ложится их защита. Если станет опасно оставаться в Брокилиене - отошли всех в Моравию. - Я сделаю все, что смогу, отец! Но сама никуда не уеду, - твердо пообещала девушка, уткнувшись лицом в его изголовье. По лицу ее текли горячие слезы, а Морвран шептал ей на ухо прощальные слова. Потом его затуманенный взгляд встретился с глазами матери. Из глаз ее тоже струились слезы, и почти все плакали вокруг - мужчины, как и женщины. Груох прощалась со своим третьим сыном, не рыдая и не заламывая руки. И в величайшей своей скорби она сохраняла достоинство, только лицо ее совершенно окаменело, и никакое движение жизни больше не отражалось в нем. - Если бы боги взяли мою жизнь вместо твоей... - ее голос сорвался, и только глаза, полные слез, еще говорили, не отрываясь от почерневшего, истомленного страданиями лица сына. - Выдержи все, матушка... Выдержи... - сквозь сжатые зубы прошептал ей Морвран. Пожилая женщина отерла глаза и кивнула, хотя внутри у нее все разрывалось. - Вы все возвращайтесь домой. Войско не распускайте, арверны могут напасть в любой день. Даже зимой нельзя мнить себя в безопасности. Но вы держитесь, сколько возможно, храбрые "дети богини Дану", - обратился герцог к воинам, вошедшим в шатер. Его ближайшие соратники закивали, произнося клятвы служить дальше своему клану. - А теперь приведите моего сына Квинлана, - приказал Морвран, отпив еще несколько глотков укрепляющего отвара. - Нужно ли это, брат? Мальчику и без того многое довелось пережить, - заметил Квиндал, но Морвран не дал ему договорить. - Он - мой наследник, и скоро станет герцогом Брокилиенским. Сними с меня гербовый перстень и передай ему. Ощупью найдя руку брата, Квиндал поразился, насколько она высохла за эти дни. Перстень с печатью в виде трех воронов соскользнул сам собой. Вскоре в шатер вошел единственный уцелевший сын Морврана и Амаласвинты, Квинлан. Он был печален, как и все в лагере "детей богини Дану", и слезы о погибшем брате еще не высохли на ресницах мальчика. Но, увидев, в каком состоянии отец, он рухнул на колени у его ложа и тихонько завыл, как воет одинокий волчонок, чью семью истребили охотники. - Тише, мальчик мой! - прошептал Морвран запекшимися губами. - В твоих руках теперь будущее рода герцогов Брокилиенских. Твои старшие братья мертвы: Брэнайнн заколот на глазах у своей матери, а Моран обезглавлен по приказу Розамунд. Ты и твоя сестра - все, что осталось. Будь достойным наследником, сын мой! Чти старших, особенно твою бабушку Груох и прабабушку Шамару. Им досталось столько горя, постарайся хоть ты принести им немного радости. Слушай советы своего дяди Квиндала и близкого к богам Мирддина. Будь внимателен к знамениям свыше! Расти храбрым и разумным воином. Помни, сколько зла причинили нашей семье арверны, но не позволяй жажде мести затмить твой разум. Слушайся свою сестру Боудикку. Она останется тебе вместо нас с матерью. Ты меня понял, сын мой? - Да, - мальчик с трудом сглотнул. - И запомни: ты должен жить, за своих братьев, за всех нас, кто ушел рано! Пусть в изгнании, но - жить, пережить Розамунд и ее сыновей! Когда придет пора, боги и мы, твои родичи, спросим не о том, где ты жил, но лишь о том, как прожил ты свою жизнь. Мой мальчик, тебе я завещаю терпение и надежду! Ты сейчас слишком молод, чтобы понять, но ты запомни, и со временем осознаешь. А сейчас возьми перстень с печатью, он твой отныне, и ступай. Прощай, сын мой! - Не говори так, отец! - воскликнул мальчик и, все-таки захлебнувшись уже не приличествующим его возрасту и званию плачем, поспешно выбежал из шатра. Попрощавшись с сыном, Морвран устало проговорил, прикрыв глаза: - Берегите Квинлана! И сейчас, и когда повзрослеет. Ему потребуются ум и осторожность, чтобы выстоять... - Мы сделаем все возможное, - закивали в ответ Груох и Шамара, Квиндал Рифмоплет и Мирддин Вещий, и Боудикка, что сидела сейчас на постели отца, пытаясь согреть его леденеющие ноги. В это время через приотворившийся полог влетел ворон Морврана. Пронесся через шатер, широким взмахом крыльев погасил масляную лампу и, хрипло каркнув, уселся над изголовьем постели герцога, на устроенный для него насест. Скривив почерневшие от палившего его жара губы, Морвран произнес столь же хриплым голосом, как и воронье карканье: - Спасибо, что прилетел меня проводить... Ты бы верным спутником до конца! - Верррным! - скорбно отозвался ворон со своего насестра. - Смерррть! Моррррриган! Прррводить! - Да, дружок, я знаю, - слабым, угасающим голосом прошептал Морвран. Пока у него еще оставались силы, он говорил со своими близкими, спешил передать им все, что не успел за целую жизнь, дать им последние наставления. Но, пока он говорил, лицо его все больше темнело, обугливалось от внутреннего жара. Он уже не двигался, потому что это приносило страшные мучения. Вокруг собрались самые близкие, не сводя с умирающего глаз. Теперь глаза их были сухи; все слезы выплаканы тогда, когда надежда еще оставалась. Ныне их ждало лишь прощание. Груох, постаревшая на глазах, глядела на сына исполненным отчаяния взором, но молчала, чтобы не опечалить его еще больше. Морврану становилось все хуже. Ему трудно было дышать, и Боудикка откинула одеяло с его груди. Он ран по всему телу расползались багрово-черные пятна омертвевшей плоти, разъеденной ядом. Все стихло. Единственным звуком, разносившимся в шатре, было хриплое дыхание умирающего Морврана. Остальные смолкли, ожидая, не скажет ли он еще что-нибудь. Вдруг он конвульсивно изогнулся, запрокидывая голову, и уже остановившимся, неподвижным взором взглянул вверх. - Прости, Амаласвинта, что не уберег наших детей! Будем теперь вдвоем беречь их - из Авалона, где вечным летом зреют в садах яблоки... Внезапно лицо его расслабилось, все боли разом ушли, словно их и не бывало, и губы изогнулись в улыбке лукавой юности: - ...и белые цветы шиповника... Он умолк и больше не двигался. И только через долгое, тягостное мгновение слепой Квиндал взял исхудавшую, еще теплую руку брата, чтобы подтвердить то, о чем и так уже все знали: - Он умер!.. Груох закрыла сыну глаза, затем медленно, в полном молчании сбросила с себя вдовье покрывало и распустила по плечам длинные, давно совершенно поседевшие волосы. И лишь тогда, медленно склонившись на грудь сыну, завела погребальный плач, который подхватили и все, кто находился в шатре, и воины снаружи, что первыми услышали о смерти герцога. - Не покидай нас, Морвран, бесстрашный сокол, могучий олень, крепкий дуб, опора и защита клана Брокилиен! Великий вождь, ты родился третьим сыном, но сделался первым, чтобы оберегать свой родной край. Ты выполнял свой долг перед короной Арвернии, пока короли оставались достойны повиновения. Но твоя чистая душа не смогла стерпеть зла, заполонившего королевские престолы, ибо свобода родной земли для тебя была дороже жизни. В жестоком бою, отстаивая правое дело, ты сразил короля, продавшегося колдунье. Они не могли открыто одолеть тебя, любимца богов. Лишь черным колдовством враги смогли погубить твое тело, но душа твоя устремилась в цветущий Авалон, чтобы вечно оберегать свой род. Ты покинул этот мир, как величайшие из наших героев, и вовек останешься равен витязям древности! А мы, что остались на земле, клянемся во веки веков быть достойными тебя, Морвран Храбрый! Эти и другие причитания разносились по всему лагерю "детей богини Дану", в то время как женщины обряжали тело Морврана и голову его сына для перевозки на родину, чтобы предать их погребальному костру. Но слышался, конечно, не только плач, еще и клятвы мести. Многие воины сейчас были бы рады, если бы им позволили атаковать лагерь ненавистной Розамунд. Только вот отдать приказ и вести их в бой было некому. В роду герцогов Брокилиенских вообще не осталось боеспособных мужчин. Кроме того, Морвран велел им уходить домой. И они готовились уйти, чтобы защищать свои владения. К вечеру после смерти Морврана к лагерю "детей богини Дану" подъехал Теодорих Рыжебородый. Ему и его воинам не открыли ворота. На вал для переговоров поднялась Боудикка, опоясанная мечом, в сопровождении своих дядей - Квиндала и Мирддина. Напустив на себя скорбный вид, Теодорих проговорил: - Я всем сердцем сожалею о смерти доблестного герцога Морврана! Однако, как судья минувшего поединка, должен признать, что это злосчастное происшествие полностью меняет результат суда богов, или даже сводит его на нет! Смерть в поединке обоих противников означает, что боги не сочли правым ни одного из них. Но, если нет законного осуждения, следует признать оправданной королеву Розамунд, о чести которой шел спор! Среди воинов "детей богини Дану" пронесся яростный ропот. Боудикка покраснела, словно готова была вспыхнуть яростным пламенем. Приставив руки ко рту, она закричала так, что ее голос ясно расслышали те, кто был внизу: - Я вижу, ты продался колдунье, и говоришь с ее слов! Только что она велела казнить твоего племянника Морана, и тело его бросили собакам, а голову вернули нашему умирающему отцу, чтобы омрачить его последние минуты. А тебе горя мало, лишь бы угодить овдовевшей змее! Ну что ж: мы тебя поняли, а теперь уезжай прочь, холоп Розамунд! Ты больше не родич нам! - Уезжай и живи с клеймом бесчестья, Теодорих, - прибавил слепой Квиндал. - Морвран, которого мы лишились сегодня, погиб как герой. А о тебе не напишут сказок и песен не споют! Закусив свою рыжую бороду, король Нибелунгии уехал прочь, к арвернскому лагерю. Позднее он все-таки женился на Розамунд и объединил их земли. Но за то, что предал своих погибших сестер и их семьи, от него отреклась даже родная мать, вдовствующая королева Святослава Гневная - сильная и волевая женщина, передавшая свой нрав дочерям, но не сыну. А "дети богини Дану" беспрепятственно направились к себе на родину, чтобы похоронить герцога Морарана. Арверны просто не посмели их задерживать. У Розамунд вовсе не было желания находиться рядом, когда они были исполнены жажды мести. Душа Морврана вознеслась на светлый Авалон в пламени погребального костра, сложенного в середине священного каменного кольца. С ним же сожгли и голову его сына Морана, тело которого, увы, не было обретено. Весь народ оплакивал их, ибо понимали, что с сильнейшим из вождей кланов хоронят и надежду на свободу, навеки или на долгие годы. Но "дети богини Дану" были мужественным племенем, и рядом с отчаянием в их сердцах уже зрела жажда борьбы. Груох Плакальщица сама сшила саван для своего сына и проводила его на погребальный костер. Опираясь на руку своей свекрови Шамары, она, ставшая теперь старше нее, тихо проговорила: - Зачем боги не потребовали мою жизнь на вот этот костер, а заставляют хоронить близких? Кто будет следующим? Я увижу - но тогда будет уже ничего не исправить. - И все-таки ты надейся, Груох, - ободряюще произнесла Шамара, сжимая ее руку. - Жди - и однажды увидишь Арморику свободной, и под родным кровом закончишь свои долгие дни! Следующие после гибели Морврана годы, казалось, должны были стать роковыми для "детей богини Дану". Еще десять лет они ожесточенно сопротивлялись арвернскому вторжению под предводительством воинственной девы Боудикки. Но войска сыновей Розамунд все же оказались сильнее. Предчувствуя неминуемое поражение, дочь Морврана отослала своих родственников в Моравию, к их дальнему родичу, великому князю Святополку Святославичу. А вскоре последних ее воинов разбили в бою, и саму Боудикку, тяжело раненую, захватили в плен и жестоко казнили. Так настал кромешный мрак над Арморикой. Но на востоке, словно звездочка в ночи, продолжала светить надежда. И, в конце концов, пророчеству Шамары суждено было сбыться. Груох, прожившая сто восемнадцать лет, дожила до тех времен, как Брокилиен и всю Арморику отвоевали потомки ее младшего внука, Квинлана Изгнанника, известного в Моравии как Чтибор Верный Меч. Ему впоследствии суждено было стать одним из наставников князя Мечеслава Моравского и Лугийского - долгожданного героя, что Славен Мечом. Мечеслав, одержав победу над Предводителями Запада - потомками Розамунд, помог возвратиться домой роду Морврана Храброго. Но это уже совсем другая история.