Тёмные хроники: Нити Судьбы

      2 136 год Эпохи правления Азаторона. Начало осени.       В этом году лето, обрушившееся на запад Пангоры, свирепствовало с особой силой. Иссушив поля и реки, размыв горизонт бесконечным дрожащим маревом и измотав людей до беспамятства, оно не собиралось уступать осени ни один лишний день. Это была долгая, изнуряющая битва, когда жара сменялась проливными дождями; надежды на хороший урожай и сытую зиму таяли так же быстро, как и вера в посыльных Оракулов, которые обещали скорую помощь Ордена. Проходили дни, вслед за ними недели, а та всё никак не могла превратиться во что-то стоящее, кроме ободряющих слов. Чувствуя себя брошенным на произвол судьбы, простой люд роптал, но Тир подозревал, что на самом деле за нерасторопностью светлых магов Всевеликого кроется причина куда более простая, чем нежелание помогать черни. А точнее, их было три.       Во-первых, Орден Оракулов был ответственен за чтение Нитей Судьбы, что вихрились в волнах Моря Вероятностей и могли рассказать посвящённому как о прошлом, так и о будущем. Зачастую они образовывали между собой столь мудрёные узлы и столь большие клубки, что для их распутывания требовались если не годы, то долгие месяцы кропотливой работы десятков магов. А уж занимаясь этим, как не забыть, что мир полон куда более приземлённых проблем?       Во-вторых, континентальная резиденция Ордена Оракулов располагалась в столице Западных земель, Эродине, а жизнь там совершенно не походила на ту, что ковыляла по размытым дождём ухабам в милях от надёжных городских стен. Тот, кто лишь ест пшеничный хлеб, никогда не поймёт того, кто и взращивает пшеницу. Другими словами, невзгоды крестьян в сознании аристократии казались чем-то незначительным и не требовавшим поспешного вмешательства.       В-третьих, в своё время Оракулы позаботились о том, чтобы в каждом крупном поселении жили хотя бы два-три мага, которые являлись ставленниками Ордена, но не принадлежали ему. В их понимании этого было достаточно, чтобы ладно и споро разбираться с проблемами людей, не тревожа при этом светлых слуг Всевеликого. Однако с реальностью это не имело ничего общего.       Деревушка Гарбин, в которой Тир жил, сколько себя помнил, находилась неподалёку от крупного города Моранион — наравне с десятком других таких же деревушек и двумя городами поменьше. Троица несчастных моранионских магов, даже обзаведясь взводом учеников, валилась с ног от усталости и в спокойное время. Стоит ли говорить, что природное ненастье лишь добавило им новых проблем, не избавив при этом от старых? Помощь Ордена Оракулов была им необходима, и они просили о ней, но…       Несколько раз за это лето глава моранионских магов, старый почтенный Парун, приезжал в Гарбин, чтобы оказать местным посильную помощь. В первый раз Тир исподтишка наблюдал за его работой, во второй — потренировавшись как следует и удостоверившись в своих силах, попросил деревенского старосту представить его магу. В третий же раз Парун уже светлел лицом, встречая своего нового помощника и узнавая, сколь много тот успел сделать без него.       Почтенный старец недоумевал: скажи ему раньше, что в какой-то захудалой деревеньке, в глуши Южных земель, может найтись самородок, подобный Тиру, он бы хорошенько посмеялся, но сейчас… Сейчас Парун, поглядывая на его рост и острые уши, справлялся о родителях у самого юноши, а не добившись от него никакого вразумительного ответа, — и у гарбинцев.       — Такая прорва магии, такая интуиция в её использовании — и в столь юном существе! Это не может быть случайностью. Он — чистокровный аэтерна? — с робким восторгом спрашивал он, но гарбинцы, люди слишком простые, чтобы понимать, свидетелями какого чуда они стали, лишь пожимали плечами и отправляли его к названной матери Тира, звёзднице Йенте.       Та заведовала кузней, работавшей на стражу Гарбина и двух ближайших деревень, и подобрала найдёныша ещё совсем малюткой — на ступенях лестницы, ведшей в местный храм. На Паруна она смотрела с необидной снисходительностью, щуря глаза от табачного дыма.       — Поверьте, никаких инструкций к свёртку с младенцем не прилагалось, — сказала Йенте, покусывая курительную трубку. — На пелёнках было вышито имя — Тир, а большего мне было знать и не нужно. Да и никому в Гарбине тоже. Многие искренне верят, что он дарован нам Морем за благодетельную жизнь и послушание Всевеликому. Ну и пусть будет так. В каком-то смысле я с ними согласна. В конце концов, своих детей я иметь не могу, поэтому готова поверить, что мальчик послан мне свыше.       — И всё же жаль, что эта тайна рискует быть покрыта мраком до самого конца! — досадливо цокнул языком Парун, оглядываясь на Тира. Юноша сидел в траве у покосившегося деревянного забора в окружении деревенской ребятни. Над его раскрытыми ладонями искрились всполохи магии, принимавшие вид то очаровательного кролика, то маленького, но грозного дракона. Каждую новую фигурку дети встречали восторженным визгом, а Тир, посмеиваясь, поражал их вновь и вновь. — У этого юноши большое будущее. Не представляю, как я раньше не узнал о нём?.. Неужели вам самой не досадно, что ваш приёмный сын прозябает в полях под Угольным лесом, Йенте? Сколько ему лет?       — Если он и правда чистокровка, то откуда же мне знать, как быстро растут истинно-аэтернийские дети? — смешливо фыркнула звёздница, почесав острый кончик своего уха. — Может, ему было уже под сотню лет, когда он ещё гадил, не добежав до горшка? Ладно-ладно, не нужно на меня так возмущённо смотреть! Я подобрала его в первый месяц зимы семнадцать лет назад — начинайте свой счёт с этих пор.       — Семнадцать лет! — повторил Парун, качая головой, а потом серьёзно посмотрел на Йенте. — Уже половину своей жизни он мог бы блистать в Эродинской академии магических искусств… Если бы только о нём знали за пределами моранионской глуши.       Йенте в ответ улыбнулась:       — Не переживайте, достопочтенный мастер. Ему ещё выпадет шанс блеснуть — да так, что и горизонта будет не видно.       Её слова ни капли не успокоили Паруна. Каждый дурак знал, что любящее материнское сердце всегда видит светлое будущее для её ребёнка. Однако не каждое светлое будущее наступает лишь потому, что в это верит мать. Старый маг спешно вернулся в Моранион: ему не терпелось черкнуть пару строк некоторым из своих эродинских друзей, приближённых к магическому миру Пангоры. Парун решил, что от него точно не убудет, если он замолвит словечко за юное гарбинское дарование, и даже более того… Он был по-настоящему добрым человеком, но вместе с тем понимал, что может уважить и свои интересы. Разве не запомнят имя того, кто продвинул вперёд столь многообещающего молодого мага?..       Впрочем, ему было и невдомёк, что судьба этого мальчишки уже была решена.       Дождавшись отъезда Паруна, Йенте подошла к Тиру, обессиленно привалившемуся к колодцу на главной деревенской площади, и мягко провела рукой по его длинным серебристым волосам, собранным в небрежную косу. Юноша вскинул на неё удивлённый взгляд: обычно за матерью излишних нежностей не наблюдалось.       — Ты устал, — заметила звёздница, рассматривая тёмные круги под синими глазами Тира. — И действительно засиделся в Гарбине. Тебе уже давно пора воспользоваться приглашением мастера Тойбе, разве нет?       Медленно моргнув, Тир покосился на их дом. Там, в его спальне, в небольшом сундуке под кроватью, дожидались своего часа свиток из дорогой белоснежной бумаги, обёрнутый золотистой лентой с узором волн, и конверт, скреплённый мудрёной золотой печатью. Наконец сунуть их за пазуху, закинуть на плечо сумку со скудными пожитками и сесть на повозку до Мораниона, а там — на звёзднинский поезд до самого Эродина… То было искушение такой силы, которое Тир до этого ни разу в жизни не испытывал. Но он не должен был поддаваться ему.       — Мы уже говорили об этом, — упрямо поджал губы юноша. — Я не могу уехать сейчас. Я нужен здесь.       — Ты всегда будешь нужен здесь, — вздохнула Йенте, — но там… Что ты будешь делать, если мастер Тойбе не простит твоё опоздание?       — Я объясню ему свою задержку, и, надеюсь, он всё поймёт правильно. А уж если я действительно нужен им, то и простит меня, — сказал Тир, и звёздница прикрыла глаза, в очередной раз смиряясь с его ответом. Она знала этот тон сына: когда юноша говорил так, то уже ничто не могло переубедить его в принятом решении.       И Тир действительно остался в Гарбине до тех пор, пока осень не вступила в свои полные права. Только когда он убедился, что жители деревни худо-бедно смогут выполнить свои обязательства перед Моранионом — отгрузить зерно и тюки сена, яблоки и шишки хмеля, — а также со скрипом и некоторыми лишениями, но пережить наступающие холода, юноша засобирался в путь. С неимоверным трудом Тир отговорил старосту устраивать прощальную пирушку в его честь — уж лучше сохранить провизию на зиму, лишним ни один мешок не будет, — но на Йенте его запас красноречия иссяк. Возможно, потому, что перечить ей не очень-то и хотелось.       Звёздница решила, что не сможет спокойно спать, если не проводит своего не видавшего мир и не знавшего его опасностей сына до самого Эродина. Известив о своих планах капитана стражи и раздав поручения четверым своим подмастерьям, она наспех собрала для себя походную сумку. На робкие попытки Тира объяснить, что после, представляя, как она в одиночестве возвращается обратно, спокойно спать не будет уже он, Йенте лишь отмахнулась и задумчиво взвесила на ладони добротный кинжал, который перед отъездом сунула себе за пояс. Делала она это с таким видом, что юноша засомневался, для чего именно этот кинжал был нужен матери: для возможной самообороны или для устрашения мастера Тойбе, если тот и правда передумает принимать Тира в ученики. Йенте была из тех, за кем не заржавеет ни то, ни другое.       Как Тир и планировал, до Мораниона они добрались на повозке, вёзшей сено и солому для местных конюшен. Стоял погожий осенний денёк, солнце ещё грело — да так ласково, что юноша не мог нарадоваться, щурясь на пронзительно-синее небо и листву деревьев, уже тронутую позолотой и медью. Сердце его беспокойно сжималось, но то было беспокойство сродни тому, которое появляется в ожидании чего-то нового, совершенно не изведанного. Он был одновременно и рад покинуть дом, и нет: ведь целых семнадцать лет он действительно не знал мира, что простирался за этими стоявшими вразнобой, деревянными, чуть кособокими гарбинскими домами. Присутствие Йенте давало понять, что Гарбин не исчезнет в небытие, словно его никогда и не было, как только повозка скроется за ближайшим поворотом.       Тир смотрел на свою названную — самую родную — мать: на её загорелое волевое лицо и лёгкую улыбку, блуждавшую по её губам, на её кучерявые тёмные волосы, собранные в низкий небрежный пучок, и на её сильные от тяжёлой работы руки, обтянутые красной шерстяной тканью рубахи, — и не мог найти слов, чтобы выразить всю благодарность за то спокойствие, которым Йенте щедро одаривала его и в этот день, и во все прежние годы жизни.       Но за полчаса до прибытия в Моранион Тира сморил уже знакомый сон, и стало хуже. Его тело металось по соломе, сложенной аккуратными тюками на дне повозки, а его сознание блуждало где-то далеко — в сырой серой низине, в тени двух скалистых уступов, что тянулись друг к другу, словно половинки ковочных клещей. Он летел над землёй, расправив чёрные крылья, и внимательно вглядывался в мутные болотные воды, что поглотили узловатые корни мёртвых деревьев. Его вели голоса, призрачные, полные страха и страданий, но он не мог — не мог, будь оно всё проклято! — понять, где спрятано то, что держит их в этом гиблом месте.       Прохладная, мозолистая, пропахшая железом и табаком, ладонь Йенте коснулась лба Тира и вернула его в реальность. Болезненно сдвинув брови, юноша распахнул глаза и уставился на проплывавшие над его головой ворота Мораниона.       — Снова это видение? — проворчала Йенте, выбрасывая огрызок румяного яблока в сточную канаву прежде, чем их повозка окончательно скрылась за стенами города. — На тебе лица нет.       Тир кивнул, давя раздражение, на которое не имел права.       — Тебе нужно рассказать о нём мастеру Тойбе. Вдруг это что-то важное? Как в тот раз.       Тир снова лишь кивнул, не желая размениваться на пустые слова, и первым спрыгнул с повозки, когда та остановилась в конюшнях. Сновидение ещё не выпустило его из своих цепких, мертвенно-холодных объятий, и ему чудилось, что, вместо того чтобы ступать по замызганному булыжнику, своими ботинками он месит склизкую болотную грязь.       Моранион ему совершенно не понравился. Тир привык к бескрайним просторам полей, свежему воздуху и простодушным деревенским жителям. В этом же городе, как ему казалось, всё было наперекосяк. Слишком узкие улицы, слишком высокие каменные здания и слишком много людей, что толпами сновали туда-сюда, с лицами излишне хмурыми или излишне высокомерными. Под их ногами плутали бездомные кошки и псы; в тёмных подворотнях Тир слышал крыс, рывшихся в тухлых объедках. И воздух — воздух Мораниона пропитался смрадными запахами железнодорожной станции, пота и отходов. Тир не ощущал ничего, кроме них, едва справлялся с подкатывавшей к горлу тошнотой и чувствовал себя едва ли не испуганно.       До этих пор он, по воле случая, побывал в Хенехе и Нааме — в тех самых городках близ Мораниона, — и они не вызвали в нём такой неприязни. Было ли дело в том, что сам Тир был младше и восторженнее, или же все крупные города настолько отличались от поселений поменьше? И что же тогда представлял из себя Эродин, в который так рвался юноша?.. Он слышал истории о красоте и величии столицы Западных земель Пангоры, но и о Моранионе никто не говорил дурного слова.       — Не переживай, — хмыкнула Йенте, когда Тир поделился с ней своими тревогами. В отличие от сына, она явно чувствовала себя на моранионских улицах как рыба в воде. — Там, где ступает нога прославленных магов, если уж не говорить о самих Оракулах, нет места вони и грязи. Конечно, и в Эродине есть кварталы бедняков, но если тебе повезёт, то ты будешь знать о них только по наслышке.       Ох, если бы дело было только в этом!       На ночь они остановились в таверне, сняв комнатушку под самой крышей, и Тир полночи провёл без сна, вслушиваясь в шелест дождя за расхлябавшимся окном и в совсем близкие гудки да перестук колёс поездов, что доносились с железнодорожной станции. А когда его глаза наконец закрылись, хоть какого-нибудь отдыха он всё равно не получил. Видения почти не донимали его летом, давая юноше передышку и возможность заняться проблемами более важными, чем поиск смысла в их образах. Однако теперь, когда Тира не волновало ничего, кроме поездки в Эродин, они набросились на него подобно своре оголодавших собак на жалкую, едва покрытую мясом кость.       Он снова видел ту укрытую болотами низину, мёртвые деревья, клещи двух скалистых уступов. Он снова летел, вглядываясь в серую муть, и призрачные голоса, стеная и плача, звали его за собой.       А затем он камнем упал в смердящие смертью воды и не почувствовал под ногами дна — разве бывают болота такой глубины? Или это уже не болота? Или эти болота скрывают страшный секрет?       Едва удерживая в лёгких последние жалкие крохи воздуха и упрямо распахнув глаза, он пытался рассмотреть перед собой хоть что-то, но видел лишь густую и дрожащую тьму.       А затем из этой тьмы показались десятки рук, бледных и едва обтянутых кожей. Они вцепились в его одежду, облепили его лицо, и им были нипочём его неистовые попытки вырваться. И пока его угасающее сознание выхватывало тихий девичий смех где-то над ухом, мертвецы тащили его вниз. В бездну.       Бережное прикосновение матери вновь вернуло Тира в реальность. В предрассветных сумерках её побледневшее смуглое лицо казалось серым. Юноша, смаргивая холодный пот, смотрел на Йенте и не представлял: что он будет делать без неё там, в Эродине? Сколько он себя помнил, она всегда была рядом, поддерживала его. Хоть в самой ней магии не было, и чародейская сила, плескавшая из приёмного сына, как молоко из переполненной крынки, должна была пугать её, она никогда не боялась его — лишь за него.       — Стало хуже, да? — прошептала звёздница, успокаивающе оглаживая вздрагивавшие плечи Тира, и покачала головой. — Нужно было схватить тебя за шкирку и выпнуть из Гарбина вслед за мастером Тойбе. Наверняка он бы позаботился о тебе лучше, а если не он, то его соорденцы! Наверняка все эти видения не должны так бить по тебе. Умей ты укрощать их… Да кто бы в нашей глуши научил тебя такому?.. Это моя вина — я поддалась на твои уговоры, глупый мальчишка!       — Нет, нет, — забормотал Тир, усаживаясь на кровати. Его рубашка и простыни под его ладонями были влажными от пота. — Это не твоя вина.       В этом не было ничьей вины.       Видения приходили, когда им вздумается: между ними бывал перерыв и в несколько лет. И, к тому же, они могли быть совершенно безобидными. О многих из них Йенте даже не знала. Но научиться контролировать их, делать их чётче и понятнее было бы неплохо. Ведь, в конце концов, возможность видеть их дана ему не просто так. От них должна — нет, просто обязана! — быть польза. А раз должна быть от них, то и от Тира тоже.       Откинув со лба слипшиеся пряди волос, юноша ещё раз оглядел их комнатушку, взглянул на серый, залитый дождём угол моранионской улицы, видневшийся из окна. Зябко передёрнул плечами и признался:       — Больше ни секунды не хочу оставаться здесь.       Взгляд Йенте сразу же стал деловитым. Она кивнула и поднялась с краешка его кровати.       — Тогда не будем тянуть. Уже светает, и, думаю, поезд до столицы не заставит себя ждать.       Однако на железнодорожной станции им пришлось прозябать ещё два часа. За это время солнце, лениво выглянувшее из-за плотного занавеса туч, успело посеребрить тёмные, блестящие после дождя, черепичные крыши моранионских зданий, Тир — подсчитать сто двадцать семь кленовых листов, пригнанных промозглым ветром на перрон, а работники железнодорожной станции — взглядами прожечь в нём и Йенте сотни дыр. Впрочем, поведение последних удивляло мало: так уж сложилось, что пользоваться услугами звёздного инженерного гения — поездами, кораблями, дирижаблями — могли позволить себе только обеспеченные люди. Крестьяне, кем являлись Тир и его мать, в эту категорию никак не входили. Билетёр, пухлая звёздница, низкая даже среди своего народа, смотрела на их билеты с изумлением, которое совсем скоро переросло в подозрение. В её глазах застыл вопрос: кого обокрали эти двое деревенщин и не пора ли ей кликнуть стражу?       Когда Тир и Йенте юркнули в наконец прибывший поезд, казалось, вся железнодорожная станция вздохнула с облегчением. Не говоря уже о них самих.       — Как хорошо, что мастер Тойбе догадался достать билеты и для меня. Знал же ведун, что я не смогу отпустить тебя в такую даль одного! — запоздало порадовалась Йенте, когда они уселись за столик в самом центре вагона. С жадным интересом она оглядывала пластины из звёзднинского металла, которым были обиты и стены, и пол, и потолок. Ей, деревенскому кузнецу, никогда бы не удалось прикоснуться к изготовке чего-то подобного, но это вовсе не значило, что ей не хотелось когда-нибудь получить такой шанс. — Сама я бы ни за что их не раздобыла. Даже если бы я накопила достаточно денег, меня бы прогнали с этого праздника жизни взашей.       Протяжный гудок поезда заглушил невесёлый смешок Тира. Вагон тряхнуло, под ногами завибрировал пол, и под ускоряющийся перестук колёс перрон скрылся за клубами пара. Тир, носом прильнув к окну, всматривался в неясные очертания уплывающего прочь Мораниона. Сердце юноши вновь с силой билось о рёбра. Он был уверен, что поступает правильно — что всё происходит так, как должно быть, — и всё равно не мог перебороть волнения.       Вероятно, оно отступит лишь тогда, когда Тир увидит мастера Тойбе и поймёт, что тот действительно на него не сердится.       — Вот же! — проворчала Йенте. Она старалась выглядеть невозмутимой, но и сама никак не могла оторваться от окна. — Кто бы мог подумать: все эти виды мне с детства знакомы, но сейчас… Сейчас я как будто ничего не узнаю!       Тир понимал, о чём она. Звёздница заговорила в тот самый миг, когда в нескольких милях от ленты железной дороги вдруг вырос Угольный лес — в простонародье Угольник. Гарбин располагался южнее его, у самой его кромки, и Тир провёл все свои детские годы под сенью невообразимо высоких деревьев — в плохую или облачную погоду казалось, что их верхушки задевают сами небеса. Он не понаслышке знал, по каким причинам этот лес получил своё название, но не понимал всех тех мрачных слухов о нём, которыми охотно делились странствующие торговцы. И вот, сидя в мерно покачивавшемся вагоне звёзднинского поезда, кажется, наконец понял.       В первую очередь этот лес назвали Угольным из-за того, что из росших в нём деревьев производили самый качественный древесный уголь в Южных и Западных землях Пангоры. Но кроме того стволы всех деревьев этого леса имели угольно-чёрный цвет. Из-за чего это произошло, никто не знал, но в миру бытовала одна занятная легенда.       Она родилась из общеизвестного факта: с незапамятных времён в Угольнике росли эбонитовые деревья, и именно их кора всегда была чёрной, словно отборный уголь. Однако вовсе не оригинальные цветовые качества принесли им известность, а то, что Орден Бездонников использовал древесный эбонит для изготовки как своего оружия, так и своих хранилищ для особо опасных артефактов. Будучи тёмными магами на службе Всевеликого, члены Ордена ценили чародейские свойства этого материала, которые помогали им в борьбе против сил зла. Те боялись его, как священного огня, и мечтали избавиться от всех его самых известных и крупных месторождений.       И вот однажды, около трёхсот лет назад, колдун-чернодушник Иоиль собрал бесплотных тёмных духов в Ловушку душ и выпустил их в Угольном лесу. Слушаясь его приказа, духи вселились во все деревья леса, кроме эбонитовых, окрасив их кору в чёрный цвет. По задумке Иоиля, совместная проклятая аура его помощников должна была отравить здешние воздух, землю и воду — изничтожить всё то, что благоприятствовало росту эбонитовых деревьев и насыщало их силами. Но также колдун хотел посмеяться над доверчивыми глупыми людьми, добывавшими древесный эбонит для Бездонников, и унизить сам Орден.       Иоиль наказал своим ученикам разнести по всей Пангоре слух, будто благодаря счастливой, невероятнейшей случайности эбонитовые деревья наделили другие деревья Угольного леса своими магическими свойствами. Он со злым весельем представлял, как засуетятся люди, звёздники и аэтерна, наращивая производство, как зашлют в ныне проклятый лес новые толпы бедолаг и те сгинут навечно и несомненно в великих мучениях — но возможно, перед этим успеют отправить Бездонникам хотя бы одну посылку с сюрпризом. Однако его коварным планам не было суждено сбыться: о них прознал сам глава Ордена, великий мастер Корвус, и лично взялся за поиски колдуна.       Он нашёл Иоиля на севере Пангоры, в хитрой погоне загнал его в Угольный лес и там разорвал на части, разбросав останки в эпицентрах скопления тёмных духов. Те, почуяв кровь, страх и вырвавшуюся на свободу, окрашенную в предсмертную агонию магию, мигом позабыли о заражённых ими деревьях: бросились утолять свой ненасытный голод и — попали в очередную ловушку мастера Корвуса, что во мгновение ока развеяла их в Море Вероятностей.       Согласно легенде, после этого Ордена Оракулов и Бездонников очистили Угольный лес от остаточной скверны, но кора деревьев, в которых ютились бесплотные тёмные духи, так и осталась чёрной, из-за чего люди сомневались, не веря, что магам Всевеликого удалось окончательно побороть эту напасть. Те, кто проезжал неподалёку от Угольника, рассказывали, что он был покрыт извечной сизой дымкой, в которой то и дело мелькали неясные бесформенные тени, а по ночам из его глубины доносились то душераздирающие крики, то горькие стоны и плач. Поговаривали, что в Хенехе и Нааме, а также в некоторых деревнях, что располагались рядом с этими городами, пропало немало людей, и некоторых из них в последний раз видели у кромки Угольного леса.       Тир считал это чепухой. Страшными сказками для впечатлительных людей. За все триста лет существовании легенды о коварстве колдуна Иоиля в Гарбине, конечно же, тоже пропадали люди, но с возможным проклятьем леса это было никак не связано. К тому же, многие гарбинские мужики были заняты на предприятии по добыче древесного эбонита и лишь пожимали плечами в ответ на россказни странствующих торговцев: они проводили под сенью Угольного леса много времени, но не видели и не слышали ничего странного и возвращались домой целыми и невредимыми. Да и многие гарбинские дети зачастую устраивали игры в этом лесу, пусть и недалеко от деревни. Тир был одним из них и, резвясь под раскидистыми кронами, никогда не испытывал страха. Угольник не казался ему ни мрачным, ни проклятым.       Однако из окна звёзднинского поезда тот действительно выглядел так, как его описывали слухи. Даже сизая густая дымка — и та была здесь. Юноша крепко призадумался над тем, что могло послужить этому причиной. Причиной, исключавшей магию, потому как даже сейчас Тир не мог поверить в правдивость легенды.       На западе от Угольного леса начинались обширные Моронские болота. Цепь крупных месторождений торфа, они были укрыты туманами всегда, даже в солнечную погоду. Возможно ли, чтобы эти туманы перекидывались на лес? «Нет, — одёрнул себя Тир. — Угольник огромен. Никакие туманы с болот не охватят всю его территорию».       От размышлений его постепенно отвлекла парочка, сидевшая в вагоне через столик от юноши и Йенте. То были молодой аэтерна и человеческая девушка. Оба выглядели, предположительно, всего на несколько лет старше Тира, и являлись студентами Эродинской академии магических искусств — на отвороте их воротников блестели серебром броши с её гербом. Он — с карими глазами и тёмными волосами, завязанными в тонкий длинный хвост; как любой аэтерна, изящный и гибкий, одетый в строгую мантию зелёных тонов. Она — златоволосая и зелёноглазая, невероятно прелестная в своём нежно-розовом кринолиновом платье.       Они делили одно сидение, тесно прижавшись друг к другу и держась за руки, и аэтерна возбуждённо говорил:       — Ты когда-нибудь слышала древнее ирдорское поверье о связанных Нитями Судьбы?       — Нет. — Длинные ресницы девушки затрепетали, на её щеках вспыхнул румянец. — Расскажешь?       Наверняка, будучи человеком, она знала только то, что Ирдор некогда был родным миром аэтерна, но — о легендах, поверьях и прочем, что было сложено в те невероятно давние времена, более двух тысячелетий назад? Об этом не знали и большинство аэтерна, родившихся уже в Вине.       — Подробности и мне не известны, но общую суть я расскажу, — заверил девушку её спутник и восторженно продолжил: — Начать стоит с того, что во всех мирах, включая наш, существуют бесконтрольные Нити Судьбы, что пронизывают волны Моря Вероятностей и могут рассказать о масштабных событиях из прошлого, настоящего и будущего. Но также есть и те, которые принадлежат одному живому существу — и только.       Тонкие аккуратные брови девушки сошлись на переносице. Несмотря на брошь Эродинской академии магических искусств, она не была магом — среди человеческого рода магически одарённых женщин или мужчин можно было пересчитать по пальцам, а в академии, как слышал Тир, имелись факультеты не связанные с изучением магии напрямую. Конечно, даже обучаясь на подобном факультете, девушка знала о некоторых секретах и особенностях Моря Вероятностей, однако рассуждения о пронизывающих его Нитях Судьбы давались ей с трудом. Впрочем, стоило отдать ей должное: то ли из природного любопытства, то ли из чувств к своему спутнику она желала хоть как-то разобраться в этом.       — То есть при желании Оракулы могут узнать всё, что ждет именно это существо, прикоснувшись к его Нити Судьбы? — спросила девушка, поправив золотистый локон за ухом. — И никакие другие предсказания им не откроются?       — Да-да, всё так, — закивал аэтерна, а затем хитро улыбнулся: — Однако ирдорцы верили, что существуют исключения, и касаются они тех самых связанных. Якобы их Нити Судьбы так крепко переплетены, что и не скажешь сразу, чья история попала тебе в руки, если захочешь заглянуть в их будущее.       — Другими словами, эти люди буквально… предначертаны друг другу?       — Как друзья, как возлюбленные — да, — подтвердил спутник девушки. Со стороны Йенте Тир услышал тихий смешок, словно звёздница тоже прислушалась к разговору попутчиков, но не обратил на неё внимание. Отчего-то рассказ аэтерна захватил его, и ему не хотелось пропустить ни слова. — Согласно этому поверью, они и сами могут понять это до встречи — например, им снятся сны друг о друге, они переживают эмоции друг друга, пусть и находятся на расстоянии в сотни миль. А уж после встречи их и вовсе тянет друг к другу с невероятной силой: ни на кого они больше не посмотрят, ничьи больше радости и горести не захотят принять как свои собственные…       Йенте легонько пнула Тира под столиком, и тому наконец пришлось перевести на неё взгляд.       — Подслушиваешь на будущее, как обхаживать девчонок? — едва слышно за перестуком колёс спросила звёздница. Её губы растянулись в ехидной улыбке.       Юноша вмиг смущённо вспыхнул и даже весь подобрался.       — Ну что за глупости? — пробормотал он, и Йенте в деланном изумлении приподняла брови.       — Почему же глупости? Тебе уже исполнилось семнадцать лет, а это — самый сладкий возраст для начала любовных приключений. Ты едешь в Эродин, там много хорошеньких девиц…       — Прекрати! — в ужасе одёрнул её Тир. Ни о чём подобном он не думал. И ехал в Эродин совсем не за этим!       — …Вот только запомни, мой милый, — продолжила как ни в чём ни бывало Йенте и стрельнула взглядом на парочку, — так можно запросто попасть впросак.       Против воли юноша и сам посмотрел на попутчиков. Аэтерна замолчал, вглядываясь в лицо девушки, а та между тем с задумчивым видом кусала губы, рассматривая поверхность столика рядом с собой.       — С чего ты решила, что он обхаживает её? — прошептал Тир и поморщился: это слово было в ходу в Моранионских землях, но сам юноша его не любил — слишком уж оно было грубым и непочтительным.       Йенте посмотрела на него с особым выражением — как на несмышлёное дитя, и, уязвлённый, Тир поспешил сдаться. В конце концов, даже он понимал, что никакой мужчина не будет рассказывать своей женщине истории о предначертанных друг другу людях лишь в познавательных целях.       — И чем же его способ так плох? — поинтересовался юноша, а вместе с ним заговорила спутница аэтерна:       — Знаешь, Хедель, это такое прелестное поверье, но — только лишь с виду. Ведь, если призадуматься, предначертанными друг другу могут оказаться и те, кому в будущем суждено стать врагами. Или те, кто никогда не сможет быть вместе по ряду причин. Тогда то, что кажется благословением, превратится в настоящее проклятье и принесёт только горе!       Лицо аэтерна помрачнело, и Йенте, хрустнув очередным яблоком из своей сумки, наставительно заключила:       — Как видишь, девица может оказаться слишком умна для таких сказок.       Раздосадованно фыркнув, Тир снова уткнулся в окно. Поезд постепенно набирал скорость, и к этому времени Угольный лес остался далеко позади состава. Ему на смену пришли ещё зелёные луга. На горизонте высилась горная гряда, благодаря своим острым пикам прозванная Пастью Дракона, а где-то неподалёку от нее в постепенно ясневшем небе виднелись две серые продолговатые точки — звёзднинские дирижабли.       Юноша не знал, сколько правды в ирдорском поверье, рассказанном аэтерна, и, несомненно, был согласен с доводами его спутницы, но… Мысль о том, что в этом огромном, сложном, полном трудностей мире может найтись кто-то, кто примет его любым — сильным и слабым, уверенным в себе и сбившимся с пути, — казалась Тиру притягательной. До щемящей, сладкой боли в сердце.       ***       Путь до Эродина занял ни много ни мало шесть часов. Когда поезд остановился на станции столицы Западных земель Пангоры, солнце давно вышло из зенита и с неспешной величавостью плыло к густо покрытым вечнозелёными лесами Изумрудным горам, между делом омывая свои лучи в трёх искрившихся золотом и серебром водопадах, что срывались с их округлых вершин. Внизу водопады сливались в единый речной поток, который разделял раскинувшийся на холмистом предгорье город на две части, и по бокам каждого из этих водопадов возвышались позолоченные статуи — настолько искусно и детально проработанные, что могло показаться, будто они, прежде чем окаменеть и увеличиться в размерах, были настоящими аэтерна, звёздниками и людьми. Тир ничего не знал об их создании, но предполагал, что в них была увековечена память о тех, кто оставил неизгладимый след в истории возведения Эродина.       О красоте и значимости этого города слагали легенды — и неспроста. Пока другие поселения Пангоры находились во власти или аэтерна, или звёздников, или людей, Эродин слыл колыбелью единения всех трёх народов, населявших Вин, и культура каждого из них наложила на него свой отпечаток. Впрочем, тут же призвал себя к объективности юноша, в реальности культура человеческого рода здесь виделась жалким отголоском, нашедшем своё скромное место на самых задворках — там, где у кромки виноградников ютились фермерские домики, излишне цветастые и нелепые на фоне других городских строений. Те же представляли собой симбиоз аэтернийского изящества и звёзднинского величия. Белый камень соседствовал с мудрёными украшениями из звёзднинского металла, утончённость резьбы на крышах башен и их высоких шпилях соперничала с изысканностью изгибов десятка мостов, соединявших части города.       Рот Тира восторженно округлился. Широко раскрытыми глазами юноша смотрел на всё это великолепие и не мог насмотреться. Деревенский мальчишка, он никогда раньше не видел ничего подобного и только сейчас, стоя на перроне железнодорожной станции Эродина, в полной мере осознал, что, если судьба окажется милостивой к нему, этот прекрасный, словно сотканный из самых дивных грёз, город станет его домом на долгие годы.       — Вижу, ты впечатлён, — мягко фыркнула Йенте, тронув сына за локоть.       Тир с трудом захлопнул рот и сглотнул.       — Я… — хрипло пробормотал было юноша, но тотчас замолчал. Он не знал, существуют ли в мире правильные слова, чтобы описать ту смесь страха и эйфории, вдруг обуявшую его.       — Я ведь говорила тебе: там, где ступает нога прославленных магов и Оракулов, не может быть некрасиво, — припомнила звёздница и, пожевав губами, добавила: — Надеюсь, ты быстро привыкнешь к этому. Не хотелось бы мне узнать, что ты очаровался лишь прелестной блестящей обёрткой и упустил саму суть того, что под ней.       Что-то в её тоне заставило Тира оглянуться на мать, и увиденное смутило юношу. Йенте не выглядела впечатлённой — ни на йоту. Она смотрела на раскинувшийся перед ними Эродин с тем же выражением лица, что и на Моранион, и на Гарбин — восторг, плескавшийся в её глазах всю дорогу в звёзднинском поезде, исчез, словно его никогда и не было.       Ещё несколько минут назад Тир мог бы с уверенностью объяснить, отчего Моранион и Гарбин оставляли звёздницу равнодушной. Он бы сказал, что в Гарбине она прожила всю жизнь и знала каждую травинку в пределах деревни, и с Моранионом всё было так же просто: Йенте частенько ездила туда улаживать рабочие вопросы, и ничто в этом городе не было для неё ново.       Да, так бы он и сказал — тогда. Но сейчас… Сейчас Тир вдруг вспомнил, что ничего не знал о прошлом своей названной матери. Было время, когда он, почувствовав себя донельзя взрослым, осознанным и заслуживающим правды, пытался выведать у неё хоть что-нибудь, но Йенте всегда или злилась, или отмалчивалась, или отшучивалась, отвлекая внимание сына на что-то другое.       Поначалу Тир, в ту пору ещё глупый мальчик, несмотря на все свои убеждения в обратном, обижался — какие тайны могут быть между пусть и не связанными кровью, но самыми родными людьми? Однако со временем он успокоился: в этом ему помогла жена старосты Гарбина, Фрайна. Та обладала удивительным талантом знать обо всём, что происходило в скромных владениях мужа, и, конечно же, вспыхнувшие ссоры между Тиром и Йенте не были для неё секретом. И однажды она отвела мальчика в сторонку и объяснила простую истину: у каждого живого существа есть право на тайны прошлого — особенно если это касается наземных звёздников.       Так уж сложилось, что ни один из них не оказался среди аэтерна и людей по своей воле. Их настоящей родиной в Вине был Заоблачный город, который, как и было понятно из его названия, находился высоко над Пангорой, скрытый ото всех любопытных глаз то ли благодаря магии, то ли благодаря удивительно развитым звёзднинским технологиям. О его расположении не знал никто, кроме Всевеликого и, пожалуй, самых высокопоставленных лиц орденов Оракулов и Бездонников. И звёздники, проживавшие в Заоблачном городе, не собирались это менять: их собратья, изгнанные из родных стен, могли только мечтать о том, что однажды они, или их дети, или их внуки найдут путь домой, вымолив прощение за преступление своей семьи.       Оказавшись на Пангоре, наземные звёздники предпочитали держаться вместе. В их города, Гренгом или Тарент, расположенные на юго-востоке континента, было практически невозможно попасть без приглашения, а в города людей и аэтерна они и сами не стремились, если только дело не касалось экономической или политической выгоды (Эродин был исключением из всех правил). Те же из них, кто проживал на чужих землях, оказывались изгоями среди своих. И Йенте явно принадлежала к их числу.       Со слов жены старосты, Йенте очутилась в Гарбине ещё до того, как сама Фрайна перебралась в эту деревню после замужества. У звёздницы не было семьи: её с малых лет растил человек, бывший главный кузнец Дорон, который умер от старости за несколько лет до того, как был найден Тир. Если тот и знал что-то о прошлом своей подопечной, то унёс правду с собой в могилу, а Йенте была и вовсе молчаливей земли под его погребальным камнем. Впрочем, гарбинцев это не смущало. «Никто из нас не помнит даже одного случая, когда твоя мать причинила кому-то зло. Она сполна заслужила наши любовь и уважение, а уж твои, как по мне, и подавно, — сказала Фрайна мальчику напоследок и ласково потрепала его по обиженно надутой щеке. — Так ли уж важно, где она была рождена и при каких печальных обстоятельствах оказалась далеко от дома, если она отдаёт всю себя, чтобы ты, маленький несносный ворчун, ел досыта и спал в тёплой постели? Поразмысли об этом как следует и не расстраивай её почём зря!».        Так Тир, спустя некоторое время, и поступил. Более того — нашёл ещё одно какое-никакое родство между собой и Йенте. Ведь, в конце концов, он и сам очутился в Гарбине при невыясненных обстоятельствах; о его прошлом не знал никто из деревенских, но его любили просто за то, кем он был, — за то, кем он вырос на их глазах.       А потом и у него появились тайны, в которые Тир не посвящал названную мать не потому, что пренебрегал ей или её чувствами, а потому что они несли в себе или что-то слишком личное, или что-то слишком уж волнительное — а волновать Йенте юноша не хотел. С тех пор он верил, что понял её мотивы умолчать о своём прошлом, но сегодня…       — Ты уже бывала в Эродине раньше? — осторожно озвучил догадку Тир, и звёздница кинула на него угрюмый задумчивый взгляд.       Она так долго молчала, что от неловкости юноше захотелось провалиться под землю. Он уже и не ждал ответа, но всё же Йенте смогла его удивить.       — Была, но очень давно, — призналась она с явной неохотой и вздохнула, покачав головой. — Я была тогда совсем ещё мелкой, лет на десять младше, чем ты сейчас. Многое стёрлось из моей памяти за эти годы, но одно я помню наверняка: этот город похож на благословенный оазис в самом центре Салаймийской пустыни.       Тир растерянно заморгал. На его вкус, смурное выражение лица звёздницы совершенно не вязалось с такими воодушевляющими сравнениями.       — Он также даёт надежду? — чувствуя неясный подвох, уточнил юноша.       Йенте хрипло усмехнулась.       — Скорее, отнимает её, — возразила она. — В центре Салаймийской пустыни нет ничего, кроме красивых галлюцинаций, мой мальчик. Я бы хотела, чтобы ты помнил об этом.       И Тир растерялся ещё больше. Он замечал, что после встречи с мастером Тойбе звёздница не отличалась благодушным настроением. Нет, она, конечно же, была рада за сына, но то и дело погружалась в долгие раздумья, заставлявшие её лицо темнеть от недовольства. Юноша полагал, что Йенте, как и любая мать, всего лишь переживает и глубоко в душе не желает отпускать своё дитя, но… Быть может, дело было в другом? В неприятных воспоминаниях, что оставил ей Эродин в том далёком прошлом?       Однако если в этом городе с Йенте приключилась какая-то беда, вовсе необязательно, что подобное произойдёт и с Тиром, верно? От достопочтенного Паруна юноша слышал о существовании проклятых мест, которые приносят боль и страдания всем без исключения, но ведь Эродин таким не был. Он… походил на сказочный город наяву. Тир чувствовал, что с первых же мгновений прикипел к этому городу всем сердцем.       — Я буду помнить, — пообещал юноша Йенте, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не звучал легкомысленно.       Читая его, словно раскрытую книгу, та неверяще хмыкнула, но комментировать не стала и кивнула в сторону выхода с вокзала.       — Пойдём. Нам ещё нужно понять, как побыстрее добраться до…       — Прошу прощения, — раздался за их спинами уже знакомый Тиру женский голос.       В удивлении оглянувшись, он увидел ту самую девушку из поезда и её спутника. На её хорошеньком румяном лице цвела добродушная улыбка — и тем мрачнее на её фоне казался молодой аэтерна. Возвышаясь над девушкой на две головы, он смотрел на гарбинцев с пренебрежением и явно не понимал, отчего его спутнице вздумалось заговаривать с этой неказистой деревенщиной. Под его взглядом Тир сразу же вспомнил и об их скромной, штопаной-перештопанной одежде, и об их ботинках, которые вот-вот запросят каши, и о своей косе, переплетённой наспех в утреннем полумраке, что сгустился в тавернской комнатушке. Наверняка выхоленному, одетому с иголочки аэтерна было неловко даже стоять рядом с ними.       Судя по тому, как Йенте поджала губы, она подумала равно о том же.       — Мы можем вам как-то помочь? — ляпнул первое, что пришло в голову, Тир и тут же понял, сколь нелепо это прозвучало. Чем он мог помочь тем, кто явно чувствовал себя в Эродине, как дома?       Аэтерна, подтверждая его догадку, ехидно фыркнул и закатил глаза, но его спутница лишь серебристо рассмеялась и всплеснула руками. В одной из них она держала прелестную маленькую шляпку в тон платью; концы её длинной шёлковой ленты взметнулись, подобно игривым воздушным змеям.       — Ах, вы украли мой вопрос! — с наигранной досадой заметила девушка. — Я заприметила вас ещё в поезде и сразу подумала, что вы отправляетесь в Эродин впервые. А сейчас, на перроне, вы выглядели так растерянно, что я не сдержалась и решила узнать, не понадобится ли вам помощь. Поверьте, просить о ней у столичных стен не зазорно. Я до сих пор хорошо помню, как терялась от всего вокруг и едва справлялась без помощи друга!       — Не говори ерунды, Эдит, — подал голос её спутник и скривил губы. — Ты прибыла в столицу по приглашению и никогда не была одна.       — О да, — цокнула языком девушка, — со мной был добрый десяток человек свиты, но ни один из них не мог похвастаться знанием города. Никакой помощи от них ждать не приходилось.       — И мы тоже прибыли по приглашению, — пробормотал несколько уязвлённый Тир и в неосознанном порыве положил руку на свою сумку, перекинутую через плечо. Именно там хранился свиток, который он получил от мастера Тойбе. И сейчас, столкнувшись на пороге неизведанного с таким холодным отношением к себе, юноша и сам хотел удостовериться, что это приглашение — не плод его фантазии.       — По приглашению? — переспросил аэтерна и в очередной раз презрительно осмотрел гарбинцев с ног до головы. — Ну-ну…       Девушка, тряхнув золотистыми локонами, свободно обрамлявшим её лицо, бросила на него сердитый взгляд.       — Кажется, мы начали с неправильной ноты, — с нажимом произнесла она, и аэтерна, пренебрежительно усмехнувшись, с нарочитым безразличием уставился куда-то вдаль поверх голов Тира и Йенте. — Давайте попробуем ещё раз, с самого начала. Меня зовут Эдит, а это — Хедель. Что бы вы ни подумали про него, его длинный язык опережает зов чуткого сердца — только и всего.       Заслышав её слова, Хедель оскорблённо вздрогнул. Он явно не желал, чтобы посторонние знали хоть что-то о чуткости его сердца, и теперь настал его черёд с возмущением смотреть на свою спутницу. Впрочем, Эдит его недовольство было абсолютно безразлично. Девушка продолжала мягко улыбаться Тиру, и тот, тронутый её добротой, тянулся к её улыбке, словно распускающийся цветок к солнцу. Смотреть на неё не иначе как на благодетельницу у него уже не получалось.       Возможно, их встречу предопределила сама Судьба, и с помощью Эдит он куда быстрее подружится с этим прекрасным городом.       — Меня зовут Тир, — с охотой представился юноша. — А это — моя мать Йенте, — добавил он, поворачиваясь к звёзднице, и едва не прикусил язык.       Мрачностью своего лица та могла бы потягаться с Хеделем, который, между тем, снова не смог удержаться от язвительного комментария:       — Мать? Как звёздница может быть матерью аэтерна? Это невозможно.       — Откуда тебе знать? — заговорила впервые за их встречу Йенте, и было в её голосе столько яда, что Тир, даже ещё не зная, что она скажет дальше, уже приготовился застонать от отчаяния. — Раньше свято верили, что союз аэтерна с человеком порочен и бесплоден, но — вот он ты, очередное пятно на честолюбии чистокровных потомков ирдорцев.       Лицо Эдит вытянулось, а щёки и шея Хеделя покрылись красными пятнами. Тир почувствовал, что и сам покраснел — только не от злости и обиды, как его новый знакомец, а от стыда. Йенте всегда была остра на язык, не гнушалась отвечать грубостью на грубость и редко чувствовала угрызения совести, даже если понимала, что в какой-то мере перегнула палку. Все, кто знал её, старались держать своё красноречие и сомнительные комментарии при себе, не желая прочувствовать, как их попытка уязвить звёздницу возвращается им сторицей. Хедель же и представить не мог, чем обернётся его высокомерное поведение; что какая-то деревенская простушка осмелится ответить ему — да ещё как!       Даже в Гарбине, в глуши на границе Южных и Западных земель, было известно, сколь болезненно относились многие аэтерна к смешению своей крови с людской. Прошло не так много времени с тех пор, как подобные браки стали разрешены вовсе: до этого отступники подвергались не только жесточайшему осуждению, но и самым настоящим гонениям. Гордые потомки ирдорцев не хотели знаться со своими сородичами, презревшими их природу, их магическое наследие ради какого-то выкормыша несуразного человеческого рода. Люди тоже сторонились их, боясь, что за дружбу или родство с отступниками могут заполучить неудовольствие аэтернийской чистокровной аристократии — наживать себе врагов среди этих магов никто не осмелился бы.       Тир не сразу обратил внимание, однако Хедель действительно походил больше на человека, чем на аэтерна. Он был выше Эдит, но и та была отнюдь не высокого роста. Черты его лица не были столь нежны и изящны, как у его ирдорских предков, и глаза его имели человеческий цвет. И пусть, судя по его одеяниям и выправке, семья юноши была богата, пользовалась каким-никаким уважением в обществе и смогла обеспечить своему сыну место в Эродинской академии магических искусств, наверняка в столичных кругах, заполонённых чистокровными аэтерна, Хеделю, как полукровке, приходилось несладко. Слова Йенте задели его за живое.       Взгляды Эдит и Тира пересеклись. В черноте её зрачков он прочитал те же растерянность и ужас, что овладели им самим. Юноша не знал, как поступить, чтобы исправить эту неловкую ситуацию. Возможно, лучшим решением для них было бы распрощаться здесь, на безлюдном перроне, и поскорее забыть и об этой злосчастной встрече, и об обидах, которые она им принесла. Однако, как и Эдит, Тир верил, что им стоит попытаться — хоть как-нибудь, хоть ещё раз.       В конце концов, юноша не хотел, чтобы первый же его день в Эродине был омрачён неприятными воспоминаниями. И не хотел, чтобы кто-то думал о нём плохо.       — Простите, — виновато улыбнулся он, украдкой сжав запястье Йенте в немой мольбе. — Вы были правы, миледи, это — наша первая поездка в столицу, и мы изрядно перенервничали в пути. К тому же, я буду должен остаться здесь, а моя мать, проводив меня, вернётся обратно…       — Понимаю! — тотчас подхватила воспрявшая Эдит. — Будь я на вашем месте, — продолжила она, обращаясь ко всё ещё мрачной звёзднице, — я бы тоже не находила себе места в волнении за своё дитя. Как, уверена, и Хедель. Правда, милый?       Поджав губы, тот смотрел себе под ноги. На его лице всё ещё цвёл злой румянец; аэтерна то и дело дёргал головой, наверняка желая ослабить давление жёсткого воротника мантии на шею, пока обе руки юноши были заняты чемоданами, его и Эдит.       Его молчание было столь долгим, что Тир успел окончательно упасть духом: вероятно, его новый знакомец был ещё упрямее, чем Йенте, а это уже что-то да значило, ведь…       — И всё же я не должна была опускаться до оскорблений, — вдруг сказала звёздница. Её сумрачный взгляд исподлобья был направлен на Хеделя, и тот, почувствовав его на себе, наконец поднял глаза. — Надеюсь, ты не примешь мои слова близко к сердцу, как и я — твои. Однако было бы неплохо, чтобы ты запомнил: родство не определяется только кровью и утробой. Точно так же, как оно не определяется принадлежностью к одной расе.       Что ж, пусть Йенте и осталась непозволительно груба и фамильярна — такой тон могли простить простолюдины, но никак не благородные столичные господа, — казалось, их попутчики были готовы смириться с этим. Во всяком случае, лицо Эдит посветлело, и сердце Тира дрогнуло и благодарно затрепетало. Юноша представить не мог, что мать сменит гнев на милость лишь потому, что он попросил её об этом. Раньше подобного не случалось. Вероятно, сегодняшний день был воистину знаменательным.       Между тем Хедель продолжал молчать, и Эдит, не вытерпев затянувшейся заминки, ткнула локтём ему под рёбра. Лишь тогда аэтерна встрепенулся и с неохотой ответил, склонив голову в лёгком поклоне:       — Виноват. Я запомню ваши слова.       Тир и Эдит радостно переглянулись, в этот миг почувствовав ещё больше расположения друг к другу. Оба не были настолько наивны, чтобы предполагать, будто эти двое гордецов раскаялись в своём поведении, но — они наступили на горло своему дурному характеру ради своих близких людей. Не посчитать это маленькой, но воодушевляющей победой было бы глупо.       — Вот и славно! — взмахнула шляпкой Эдит, оглядывая их разношёрстную компанию сияющим взглядом. — Раз мы закончили с тем, чтобы всласть демонстрировать друг другу зубы, то вернёмся к насущному вопросу.       — Нам и правда не помешала бы помощь, — поторопился заговорить Тир — пока чарующие мгновения перемирия не закончились, и кто-нибудь, Йенте или Хедель, не решил вновь посоревноваться в умении изощрённо оскорбить собеседника всего парой слов. Улыбка словно приклеилась к лицу юноши, но он слишком нервничал, чтобы попытаться сделать её естественной. Вместо этого он, решив быть предельно честным хоть в чём-нибудь другом, достал из сумки свиток, врученный ему мастером Тойбе. — Подозреваю, большой город станет для нас настоящим испытанием, ха-ха, и я не уверен, что мы так просто найдём дорогу к…       Хедель издал странный звук — то ли ахнул, то ли застонал, — и Тир замолчал, вскинув на него смущённый взгляд. Широко распахнутыми глазами аэтерна неотрывно смотрел на восковую печать, скреплявшую ленту, которой был обёрнут свиток. Внимание Эдит тоже было приковано к ней; изумлённо приоткрыв рот, она отступила и, врезавшись спиной в грудь своего спутника, зажмурилась и тряхнула головой, будто попыталась избавиться от наваждения.       Губы Йенте искривила победоносная улыбка. Если поначалу ей явно не понравилась идея настолько открываться перед попутчиками, то сейчас, насладившись выражением их лиц, она передумала. Было в ней всегда это едва ли не злое ребячество, под влиянием которого звёздница от души наслаждалась моментами, когда люди, не заслужившие её тёплых чувств, оказывались морально повержены. Вот только Тир никого повергать не хотел: он всего лишь надеялся, что этот свиток не вызовет бурю эмоций за пределами Моранионских земель. И… просчитался.       Никто в Гарбине не знал ни о встрече Тира и мастера Тойбе, ни о том, что ей предшествовало, ни о том, какое продолжение она получила. Во-первых, потому что мастер просил не распространяться об этом, а во-вторых, потому что сам юноша понимал, какой ажиотаж могла бы вызвать подобная новость. Гарбинцы вели простую, бесхитростную жизнь, и до появления Тира в их деревне воспринимали магию и всё, что могло быть с ней связано, как нечто далёкое и чуждое. Моранионских магов они одинаково уважали и боялись, а уж приёмного сына Йенте и вовсе принялись едва ли не боготворить. По мнению Тира, такое отношение к нему было абсолютно не заслужено, однако ничего поделать он не мог. Юноше приходилось мириться с ним и — понимать, что любое новое доказательство его исключительности доведёт ситуацию до абсурда.       Однако в Эродине… Неужели и здесь его связь с мастером Тойбе являлась чем-то невероятным?       — Это же герб Ордена Оракулов, — наконец тихо сказал Хедель и вскинул на Тира поражённый взгляд. — Как ты мог получить приглашение в Шпиль?       «Вероятно, так и есть, — уныло подумал тот, пусть и не прямо, но получив ответ на свой вопрос. — Что-то невероятное».       — Это долгая история, — уклончиво начал было юноша, однако его прервала Эдит.       Вновь встряхнув головой, девушка принялась обмахиваться своей шляпкой.       — Надо же! — воскликнула она. — Я предположила, что раз вы — аэтерна, то какой-нибудь маг из Мораниона признал ваш чародейский талант и попросил Академию экзаменовать вас… Но это!.. Но о подобном я и подумать не смела! Вот уж… Вот так сюрприз!       Глаза Эдит странно вспыхнули — Тир не смог распознать эту эмоцию. Однако Йенте, сложив руки на груди, глянула на девушку со снисхождением и сказала:       — Собственно, найти Шпиль Всезнания нам не составит труда. Спутать эту помпезную махину с чем-либо другим сложно.       Звёздница ткнула пальцем куда-то за их спины, и, проследив за его направлением, юноша увидел строение, которое и правда привлекло его внимание сразу же, как он сошёл с поезда. Оно располагалось в самом дальнем конце юго-западной части города, у Изумрудных гор, однако казалось, что именно оно являлось истинным сердцем Эродина. Оно было разделено на два крыла, объявших город величественным многоэтажным полукольцом — Тир насчитал пять этажей, но он мог ошибаться, — а в его центре тянулась к небу витиеватая башня, остроконечный шпиль которой пронзал пульсировавшую белым светом магическую сферу. С четырёх сторон её окольцовывали хороводы тончайших золотых нитей, образованных из чистой энергии Моря Вероятностей.       Именно её изображение было запечатлено на гербе Оракулов, и теперь Тир понимал: ничто другое не смогло бы передать всё величие Ордена светлых магов Всевеликого. Пока Йенте называла их резиденцию в Западных землях помпезной, юноша был готов поверить, что никогда не видел ничего более прекрасного и возвышенного — и вряд ли когда-либо увидит.       — Однако, — продолжила Йенте, — Эродин действительно огромен. Насколько я знаю… Я слышала, — поправилась она, когда Эдит посмотрела на неё с ещё большим интересом, — что местные звёздники снабдили город внутренними железными путями… или чем-то таким. Если и правда хотите помочь нам, то расскажите, можно ли добраться до Шпиля по ним. Не хотелось бы блуждать по улицам до самой ночи.       — Конечно же, можно! — фыркнул Хедель, наконец придя в себя. Теперь он мерил Тира оценивающим взглядом, словно придирчивая хозяйка кусок сыра на рыночном прилавке. — В конце концов, это Шпиль, а не фермерский домишко у плантаций.       — И мы безусловно поможем вам, — добавила Эдит и первой зашагала к выходу с вокзала. — Нам по пути: Академия находится по соседству со Шпилем.       Йенте не ошиблась: по всему Эродину действительно раскинулась сеть внутренних железных путей. Их ближайшая станция находилась неподалёку от вокзала, и когда Эдит привела своих спутников к ней, то их как раз поджидал поезд, казавшийся игрушечным в сравнении с тем, на котором они добрались до столицы Западных земель. В нём было всего четыре маленьких вагона, выкрашенных в красный цвет; сам состав гудел и звенел внутренними приборами, явно готовый к отправлению, но Тир не увидел трубы, из которой вырывался бы уже ставший привычным дым.       — Этот поезд работает на энергии звёзднинских кристаллов, — угадал мысли юноши Хедель, заметив его ищущий взгляд. — Властителям Эродина не хотелось, чтобы их город утопал в вечном дыму.       — На энергии звёзднинских кристаллов? — растерянным эхом отозвался Тир, когда они заняли своё место в очереди на посадку. Несколько горожан обернулись на его голос, явно поражённые его неосведомлённостью, и он почувствовал, как горят его щёки. — Но тогда почему все поезда не работают на ней? — уже шёпотом спросил юноша.       Хедель посмотрел на него, как на полоумного, а затем, вспомнив, с какой деревенщиной вынужден иметь дело, вновь пренебрежительно закатил глаза.       — Потому что добыча этих кристаллов невероятно трудозатратна, и любой, кто захотел бы организовать бесперебойное оснащение ими железнодорожных компаний, обанкротился бы в первый же месяц. Лишь столичные города могут позволить себе такую роскошь.       Подумав немного, Тир решил, что продолжать этот разговор не имело смысла. Вряд ли он смог бы понять разъяснения, а опозориться перед Хеделем ещё больше юноше не хотелось. Вместо этого он заозирался по сторонам, разглядывая людей в очереди и убранство станции. В конце концов, ценить красоту и новизну куда проще, чем размышлять о затратах на производстве.       Йенте между тем завозилась с застёжкой на своей сумке, доставая кошель, однако Эдит, оценив его скромные размеры, тотчас покачала головой.       — Оставьте, миледи, — не терпящим возражений тоном произнесла девушка; брови звёздницы удивлённо приподнялись — такое обращение было ей в диковинку. — Цена за проезд вас неприятно удивит, но для студентов Академии и их гостей он бесплатный. Мы проведём вас. Билетёр не станет возражать.       И — тот действительно не стал. Когда очередь дошла до их компании и Хедель, выступив вперёд, кивком указал на воротник своей мантии с блестящим на ней брошью-гербом, звёздник, худой и сухой, словно жердь, облачённая в строгий фирменный костюм, лишь мазнул по ним взглядом и отступил от двери в состав.       Свободных мест в вагонах, соединённых меж собой крытыми трапами, было предостаточно, однако Эдит, шурша юбками, направилась в самый последний из них — и абсолютно пустой. Хедель и гарбинцы послушно проследовали за ней. И, как только они уселись на спаренных сидениях друг за другом и состав тронулся под оглушительную сигнальную трель, девушка тут же обернулась к Тиру и Йенте, обеими руками вцепившись в спинку своего кресла. Её зелёные глаза сверкали жадным любопытством.       — Раз вы приглашёны в Шпиль, то наверняка прошли проверку у одного из его мастеров, — обратилась она к юноше. — У вас случаются видения?       — Эдит, — одёрнул её Хедель. В отличие от своей спутницы он даже не повернул к своим попутчикам головы, глядя строго перед собой и разминая затёкшие от тяжести чемоданов руки. — Ты выбрала самое неудачное место для подобных вопросов.       — Брось! — отмахнулась девушка. — Здесь нас никто не услышит. Да и кому придёт в голову, что с ними в одном составе едет Оракул?       — Ты всего лишь увидела у него свиток с гербом Шпиля. Это ещё не делает его Оракулом, — возразил Хедель, но Эдит ткнула кулаком ему под рёбра, и он, тяжело вздохнув, сразу же сдался. — Хотя бы говори потише, ладно?       — Ты — ужасный зануда. Клянусь, иногда я забываю, что в тебе нашла! — сморщила носик его спутница, однако тон её был шутлив, и аэтерна только насмешливо хмыкнул. Сложив руки на груди и поудобнее устроившись на своём сидении, он сделал вид, что потерял к разговору всякий интерес. И всё же Тир мог поклясться, что его новый знакомец лишь притворялся.       Юноша был смущён. Он, не уверенный в том, что можно говорить, а что нельзя, не желал такого внимания к себе. К тому же, ему не хотелось упустить ни единой улицы, проплывавшей за окнами миниатюрного поезда. Парад белокаменных прекрасных зданий, широкие бульвары, по-осеннему золотые скверы и парки, площади с изящными фонтанами и величавыми статуями, красочные вывески лавок и таверн — все эти виды манили Тира с невероятной силой. И вместе с тем — он не мог позволить себе обидеть Эдит безразличием. Ведь она была так добра к нему!       — Оракулы не ездят на поездах? — наконец спросил юноша, успокоив себя мыслью, что он обязательно успеет познакомиться с Эродином позже… Хотя бы на обратной дороге к вокзалу, если мастер Тойбе уже успел передумать насчёт него.       — Если ты в своей жизни видел хоть одного Оракула, то неужели сам не можешь ответить на свой вопрос? — иронично спросил Хедель, подтверждая догадки Тира о его притворстве. — Разве опустится светлый маг Всевеликого до быта простых смертных?       Тир кашлянул, понадеявшись, что удачно замаскировал рвущийся наружу смешок. Перед его внутренним взором предстал мастер Тойбе, сидевший в их с Йенте деревенском доме всего несколько месяцев тому назад. Тогда Оракул, невероятно изысканный в своих белоснежных одеждах, не выглядел оскорблённым ни бедной обстановкой жилища гарбинцев, ни скудным ужином, который ему предложила звёздница, ни рёвом разродившейся коровы в соседском хлеву. Возможно ли, что в тот день мастер Тойбе самым вопиющим образом попрал устои своего Ордена?       — Вероятно, нет, — вежливо ответил Тир. — Не опустится.       — Ах, это совершенно не важно! — Эдит хлопнула ладонью по спинке своего сидения. — Ну же, милорд, утолите моё любопытство! Поверьте, я не хочу на вас давить, но когда ещё мне выпадет возможность пристать с вопросами к Оракулу? Или… к тому, кто отмечен Шпилем, — милостиво добавила она, заприметив, что Хедель снова открыл рот, чтобы поправить её.       Тир украдкой покосился на Йенте, надеясь на поддержку, но та застыла на своём месте с закрытыми глазами. Как Хедель притворялся незаинтересованным в разговоре, так и она прикидывалась спящей, — юноша видел, как уголки её губ подрагивают в улыбке. «Ты заварил эту кашу, мальчик, — слышал он её голос, словно наяву, и неудивительно: звёздница частенько оставляла его самостоятельно разбираться с последствиями своих необдуманных поступков. — Ты её и расхлёбывай».       «Но был ли у меня другой выбор? А если и был, то сложилось бы всё так удачно?», — почти обиженно подумал Тир, а вслух заметил:       — Полагаю, миледи, не будь у меня видений, Оракулы не заинтересовались бы мной.       — И то верно, — легко признала Эдит, забарабанив пальцами по коричневой обивке сидения.       — Однако дело в том, — подал голос Хедель и наконец оглянулся на юношу, — что подобные таланты не присущи случайным людям. Прикасаться к Нитям Судьбы и видеть образы, которые они несут в себе, — совсем не то же самое, что зажечь огонь на ладони или заморозить воду в ручейке. Пангора давно не знавала мага способного на это без всякой подготовки — даже среди чистокровных аэтерна.       — Мне… уже говорили об этом, — неловко пробормотал Тир, вспоминая сдержанный восторг мастера Тойбе. Юноша догадывался, какой вопрос вертится на языке Хеделя. Но во имя всех святых, он и правда не знал, кто он такой и благодаря чьей крови ему дарован подобный талант! Он, найдёныш без рода и истории, мог лишь поддержать всеобщее недоумение.       — Тогда… — начала было Эдит, но её прервала вдруг распахнувшая глаза Йенте:       — А что же вы, благородные господа? — спросила звёздница, склонив голову набок. Вероятно, жалкие попытки сына самостоятельно отбиться от чужого любопытства ни капли не впечатлили её. Она всегда считала, что Тир непозволительно мягок — и всё из-за боязни обидеть кого-то. — Какие таланты привели вас на порог Эродинской академии магических искусств? Нам, скромным жителям Моранионских земель, редко приходится встречать вам подобных. Во всяком случае, не чаще, чем вам — говорить с Оракулом. Только представьте, какое любопытство снедает нас!       Хедель вновь хмыкнул, на этот раз понятливо, и — заговорил быстрее, чем Эдит успела перехватить инициативу. Тир удивился было, но тут же одёрнул себя. Этот аэтерна и правда был похож на Йенте, чей характер состоял из одних противоречий. «Иногда доброта скрыта за сотнями масок, но они не делают её ложной», — припомнил юноша мудрые слова гарбинского старосты и благодарно улыбнулся своему новому знакомцу.       К концу поездки он узнал, что Хедель, несмотря на чародейский талант, обучался на факультете истории, а Эдит познавала тонкости врачевания. В отличие от целительского искусства аэтерна, человеческая медицина зиждилась на методах, никак не связанных с магией. В её развитии помогали звёздники, также не привыкшие полагаться на чародейское искусство — магов среди них рождалось лишь немногим больше, чем у людей.       Эдит с большой охотой и гордостью щебетала о своей семье, поколение за поколением проживавшей в Таринаре, городе под протекцией столицы наземых звёздников, Тарента; о своём отце и деде, возглавлявших главную таринарскую лечебницу. Хедель же оказался менее словоохотлив. Он с ощутимой осторожностью рассказал о своём обучении и упомянул лишь о том, что его родители, ещё до рождения сына, были вынуждены бежать из Астурана и нашли прибежище в Иллихайне. Ни Тир, ни Йенте не осмелились просить его о подробностях. Уже зная о том, что их попутчик — полукровка, они без лишних слов поняли, с какими трудностями в прошлом столкнулись аэтерна и человек, полюбившие друг друга. Лишь про себя Тир неприятно удивился силе гонений, обрушившихся на мать и отца Хеделя: Астуран был столицей Западных земель Пангоры, когда Иллихайн располагался в самой дальней точке Северных земель — влюблённым пришлось пересечь весь континент в поисках безопасного крова. Кроме того, в Астуране находилась резиденция Ордена Бездонников, а от странствующих торговцев юноша слышал, что в отношении смешения крови Бездонники слыли куда большей лояльностью, чем Оракулы. Так отчего они отнеслись столь жестоко к этой семье?..       Спустя полчаса, пролетевших незаметно благодаря разговорам, Эдит и Хедель скомандовали на выход. Поезд остановился у небольшого сквера, за которым начиналась необъятная светлая площадь, вёдшая к стенам Шпиля и другим строениям, примостившимся в его тени. Тир уже знал, что помимо Эродинской академии магических искусств с резиденцией Оракулов соседствовали главная городская библиотека, планетариум и Зал Совета. Руки и колени юноши, пока он шагал по опустевшему к тому времени составу, дрожали от вновь накатившего волнения. Ему было необходимо отвлечься хоть на что-то, чтобы не думать о неприязни, с которой его мог встретить мастер Тойбе, и, когда взгляд Тира упал на оставленную на одном из сидений газету, он схватил её быстрее, чем смог осознать, что написано в заголовке. Только через несколько мгновений он сумел сложить буквы в слова и — замер, чувствуя волну холода, пробравшуюся вниз по его позвоночнику.       «Пропажа девушек на границе Западных и Северных земель набирает обороты: уже пять новых жертв за последнюю неделю!», — прочёл юноша, слабо шевеля онемевшими губами. В его ушах стоял холодный девичий смех, едва слышный сквозь шум чёрных болотных вод.       У Тира не было никаких доказательств, что его видения связаны с этой страшной новостью, но — он знал…       — Эй! — Стук в стекло распахнутой двери состава заставил его вздрогнуть.       Глубоко задумавшийся, Тир едва не выронил газету из рук, а подняв голову на звук, увидел Эдит, взобравшуюся обратно на ступеньки вагона. Шляпку девушка уже водрузила себе на голову и наконец забрала свой чемодан из рук Хеделя. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь раскидистые кроны ольх, играли в её локонах, превращая их в завитки из белого золота.       — Возможно, ты удивишься, но машинист не будет ждать тебя вечность, — сказала Эдит, которую юноша попросил не обращаться к нему так вежливо, будто он и правда был каким-то высокородным лордом. Это смущало и заставляло чувствовать себя влезшим в чужую кожу. — Если не хочешь уехать в другую часть города, то выбирайся поскорей!       — Прошу прощения, — пробормотал Тир, пряча газету в свою сумку, и заторопился по узкому проходу на выход. И как только он спрыгнул на аккуратно вымощенную булыжником дорожку у железных путей, состав и впрямь задребезжал и, неспешно набирая скорость, повернул к видневшемуся вдали мосту через реку.       Вероятно, потрясение оставило печать на лице юноши, потому как Йенте, до этого поглощённая набиванием табака в курительную трубку, помрачнела и тронула сына за рукав.       — Что случилось? — тихо спросила она.       — Всё в порядке. Не переживай, — отозвался Тир, но голос его прозвучал слишком неуверенно, чтобы звёздница поверила ему.       Впрочем, к счастью или несчастью, он был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на это внимание. Беглым взглядом окидывая уютную сень сквера, Тир пытался предположить, смягчится ли возможное недовольство мастера Тойбе его опозданием, если юноша расскажет ему о своём предчувствии касательно ужасающих пропаж в Западных землях.       Эдит и Хедель распрощались с ними сразу же, как они вышли на площадь. Она была узкой — если можно назвать узкой дорогу, по которой проехали бы шесть конных экипажей вряд, — но тянулась на несколько миль и заканчивалась у парадных ворот в Шпиль Всезнания, когда Эродинская академия магических искусств нашла своё место в самом её начале. Это было белогранитное здание, несомненно величественное, но растерявшее своё великолепие на фоне резиденции Оракулов. Четырёхэтажное, со стрельчатыми окнами и собственной колокольней, наверняка используемой для извещения о начале и конце занятий, оно имело строгую прямоугольную форму. В его внутренний двор вели три высокие арки, через проёмы которых Тир сумел рассмотреть аккуратные ряды деревьев вокруг посеребренной статуи мужчины в развевающейся мантии — возможно, основателя и благодетеля Академии.       На прощание Эдит вытребовала у юноши обещание встретиться с ней и Хеделем завтрашним вечером в студенческой таверне. Тир попросту не смог ей отказать: слишком уж его восхитила её уверенность в том, что Оракулы всенепременно примут нового ученика с распростёртыми объятьями и оставят ему возможность распоряжаться своим временем.       Провожая взглядом удаляющиеся фигуры своих новых знакомых, он поймал себя на мысли, что не прочь по-настоящему подружиться с ними.       — Забавные ребята, — оценила Йенте, попыхивая трубкой, когда они наконец принялись покорять невообразимые масштабы площади.       — Правда? — удивился Тир, беспрестанно вертя головой то в сторону здания библиотеки, напоминавшего оброненную лошадиную подкову, то в сторону планетариума в виде астрономической сферы. Шпиль Всезнания приковывал его взгляд, но юноше хотелось отдать дань уважения хоть чему-то помимо него. — Я решил, что Хедель тебе совсем не понравился.       — Ты о нашей маленькой стычке? — уточнила звёздница, с интересом разглядывая широкие золочёные желоба, пересекавшие площадь по всей длине. Вода в них стекала в небольшой водоём, расположенный в том самом сквере, где останавливался поезд, а подавалась она из кувшинов, что держали в руках четыре статуи прекрасных аэтернийских дев, которые располагались внизу лестницы, вёдшей к Шпилю. — О, милый, это — ерунда. Такое случается при знакомстве двух персон с дерьмовым характером.       — Так значит, я не прав?       — Не прав. Этот мальчик честен настолько, насколько позволяют приличия и обстоятельства, а честность я люблю. Настораживает меня хитрость, а за неё в их паре отвечает крошка Эдит.       — Хитрость? — растерянно переспросил Тир, усиленно не замечая взглядов стайки студенток, отдыхавших в одной из беседок на краю площади, неподалёку от библиотеки. Вероятно, как и Хедель, они были удивлены увидеть в таком месте двух бедняков. — Эдит не показалась мне… хитрой. Она ведь так помогла нам, и…       — Я благодарна ей за помощь, — усмехнулась Йенте, — но — был ли её порыв бескорыстен? Это интересный вопрос.       — Она узнала про моё приглашение в Шпиль уже после того, как обратилась к нам, мама, — смекнул, о чём думает звёздница, юноша и покачал головой. — А до этого — какая выгода могла её привлечь в помощи двум деревенщинам?       — Хотела бы и я так просто смотреть на мир вокруг, — проворчала та, однако в её ворчании чувствовалась пусть снисходительная, но нежность. — Ладно уж, не дуйся! Я буду рада оказаться неправой. В конце концов, ты всегда был удачлив. Возможно, и сейчас ты всего лишь встретил благородных господ, для которых дружеское знакомство с бедняком не зазорно.       Тир понимал, о чём она. Их мир был поделён на строгие сословия, и несчастливец, рождённый в семье землепашца, по обыкновению, даже боялся поднять взгляд на отпрыска богатого рода. Однако исключения случались, и юноше нравилось думать, что одно из них приключилось и с ним. Ведь он, Хедель и Эдит были примерно одного возраста, а проявлять дружеский интерес к сверстнику всегда проще. К тому же, эти двое были, по-своему, изгоями — полукровка-аэтерна, что пошёл по пути своих родителей, так же готовый смешать кровь с человеком, и человек, не побоявшийся косых взглядов из-за своего сердечного выбора. Дружба с непонятным деревенским мальчишкой уже вряд ли испортит их репутацию ещё больше.       Так думал Тир, но лишь время могло показать ему, как оно сложится на самом деле.       ***       К тому мгновению, когда они наконец достигли лестницы, ведшей к воротам Шпиля Всезнания, дыхание юноши окончательно сорвалось, и дело было вовсе не в усталости. Его руки уже не дрожали — их как будто сковало льдом. Воздух вокруг него иногда покрывался рябью из-за трудно контролируемых выбросов магии; Йенте ничего не говорила сыну, но на всякий случай отошла на пару шагов, с волнением косясь на его побелевшее лицо.       Только сейчас, когда от судьбоносного события Тира отделяли жалкие сотни футов, он наконец в полной мере осознал, как сглупил, пренебрегая приглашением мастера Тойбе долгие месяцы. Кто он, в конце концов, такой, чтобы прощать ему задержку? Никакие его удивительные таланты не смягчат оскорбление, которое он нанёс члену Ордена Оракулов. Даже достопочтенный Парун наверняка рассердился бы, возьми он Тира в ученики и узнай, что мальчишка променял его наставничество на решение каких-то деревенских проблем. Что уж тогда говорить о самом светлом маге на службе Всевеликого?       «Мне конец, — с ужасом думал Тир, на едва гнущихся ногах поднимаясь по десяткам ступеней. — Ещё несколько минут, и я кубарем скачусь по этой лестнице вниз. Вернусь в Гарбин и буду до конца жизни крутить хвосты коровам с помощью своей магии — и это в лучшем случае. Есть ли наказание, способное лишать недобросовестных магов их дара? Наверняка есть».       С головой погрузившись в страх и жалость к себе, он и не заметил, как мысленно заговорил в тоне матери. Также он не заметил, что высокие решётчатые ворота в Шпиль Всезнания, украшенные по верху затейливой резьбой, были заперты и оцеплены десятком стражей. Йенте окликала юношу и хватала его за рукав кофты в тщетных попытках остановить, но Тир пёр вперёд, словно ослепший и оглохший бык на убой. Пришёл он в себя только тогда, когда услышал лязг скрещиваемых у его носа алебард.       Подскочив от неожиданности, юноша поднял перепуганный взгляд и увидел перед собой двух стражников в сияющих доспехах. Оба аэтерна, они смотрели на нелепого юнца и его мать без угрозы, но с мрачным любопытством. И правда: каких неприятностей стоило им ждать от мальчика-аэтерна и звёздницы? Даже не обладая магией, тренированные бойцы Ордена Оракулов могли согнуть их в бараний рог за считанные мгновения.       — Парень, да ты никак не в себе! — произнёс один из них, прищурив серые глаза. — Или, быть может, ты заблудился, часом?       — А даже если и нет, — добавил второй, свободной от алебарды рукой подкручивая густые каштановые усы, — сегодня Шпиль Всезнания закрыт для посещений.       — Закрыт?.. — Сердце Тира камнем упало вниз. — Но я…       — Эй! Ярден, Эхуд! — послышался оклик неподалёку, и, оглянувшись на голос, юноша увидел третьего стражника, стоявшего на своём посту в нескольких футах от них. На своих сослуживцев и пришельцев он смотрел с неприкрытым раздражением. — Зачем вы тратите время на разговоры? Всякие посетители бывают в Шпиле в последнее время, но этим двум оборванцам здесь точно не место. Пошли вон!       За спиной Тира послышался явственный скрежет зубов Йенте.       — У мальчика есть приглашение, — резко бросила звёздница, как всегда готовая защищать честь и достоинство сына, даже когда — особенно когда — он сам на это был не способен.       — Приглашение? — зло усмехнулся страж, скривив тонкие губы. Презрение Хеделя в сравнение с его уже казалось несущественным, даже ложным. — Да кто из Шпиля в своём уме и добром здравии пригласит сюда?..       — Ох, Клим, уймись! — вовремя остановил его усатый аэтерна, хотя догадаться, какими эпитетами он готовился наградить Тира, было несложно. — Говоришь, твоя мать — человек, а я всё больше уверяюсь, что — змея! Кто пригласил тебя в Шпиль, парень?       — М-мастер Тойбе, — тихо ответил юноша, до побелевших костяшек сжав ремень своей сумки обеими руками.       Стражи поражённо замолчали. Лицо Клима и вовсе по-дурацки вытянулось, а его глаза грозили вот-вот вывалиться из орбит.       — Лжёшь, — припечатал он спустя несколько долгих мгновений. — Тальвас Тойбе никогда бы не…       — Покажи приглашение, — одновременно с ним потребовал усач, протягивая свободную руку ладонью вперёд.       Разнесчастный свиток едва не выпал из непослушных пальцев Тира, но мужчина успел подхватить его. Не в силах больше ни смотреть, ни слушать, Тир отвернулся от ворот и едва не плача уставился на ступеньки под ногами. Что бы ни решили стражи Оракулов, его самобичевание перешло на новый уровень и превратилось в тихую истерику.       Даже если юноше повезёт предстать перед мастером Тойбе — чем Тир вернёт его расположение? Тем, что его чутьё подсказывало, будто видения, донимавшие его с начала лета, связаны с пропажей девушек на границе Западных и Северных земель? Какая чушь! Оракул может разозлиться на него ещё больше, если выяснится, что это правда. Сколько невинных душ могло быть спасено за месяцы, которые Тир провёл в Гарбине, предпочтя проблемы деревни своему долгу?       Дошло до того, что от омерзения к себе юношу затошнило, а перед его глазами заплясали разноцветные пятна, как перед скорым обмороком. В его ушах стоял противный звон, и Тир вздрогнул всем телом, когда на его плечо опустилась чья-то ладонь.       — Не хочешь же ты потерять рассудок от искажения магии прямо у ворот Шпиля? — раздался ироничный голос. — Согласись, это будет до ужаса нелепо.       Не веря своим ушам, юноша оглянулся и — увидел мастера Тойбе. Ворота за его спиной оказались широко распахнуты, а стражники, стоявшие на посту у них, — да и Йенте тоже — почтительно согнули спины, приветствуя Оракула. Тир же против воли как будто окаменел.       На узком скуластом лице мастера Тойбе сияла ласковая улыбка, а в его василькового цвета глазах плясали искорки магии и веселья. Выглядел он точно так же, как и месяцы назад: длинные светло-рыжие волосы рассыпались по его широким плечам — лишь несколько прядей у висков были забраны в тонкие косы с вплетёнными в них золотыми нитями; лёгкий ветерок играл его белоснежными одеждами с золотыми узорами, волнами змеившимися по высокому воротнику мантии, её подолу и широким рукавам. На вид мастеру Тойбе можно было дать не больше двадцати пяти человеческих лет, но, будучи чистокровным аэтерна, он мог видеть уже тысячи зим и вёсен Вина и, возможно, даже Ирдора.       Длинные пальцы Оракула сильнее сжались на плече Тира, и юноша будто очнулся от цепенящего сна. Отпрянув и едва не свалившись с лестницы, он было тоже согнул спину в поклоне, но аэтерна схватил его за руки и заставил распрямиться.       — Это лишнее, — певуче сказал мастер Тойбе, не выглядя ни разозлённым, ни разочарованным. — Нам не стоит тратить время на этикет. Йенте, — обратился он к звёзднице, — рад видеть вас. Позволю заметить, эта раболепная поза вам совершенно не идёт.       — Могу себе представить, — проворчала та.       Оракул расхохотался, и Тир краем глаза заметил, как потрясённо вытянулось лицо раздражённого стража. Казалось, от увиденного и услышанного весь его мир раскололся на части и ранил несчастного в самое сердце.       — Милорд, — выступил вперёд усатый страж и протянул мастеру Тойбе уже распечатанное приглашение. — Мы собирались…       — Я знаю, — небрежно оборвал его Оракул и не глядя принял свиток из его рук. — Благодарю вас за бдительность, дальше я управлюсь сам. Йенте, — вновь посмотрел он на звёздницу, — я забираю вашего мальчика. Обещаю, у вас будет возможность проститься как следует, но сейчас нам нужно поспешить.       «Поспешить?», — мысленно удивился Тир, чувствуя себя абсолютно потерянным и пропустившим нечто важное, в которое теперь его и не думают посвящать. Однако Йенте удивлённой не выглядела. Она лишь деловито кивнула и, в один шаг преодолев расстояние между ними и встав на цыпочки, сжала сына в крепких объятьях.       — Ничего не бойся, — шепнула мать ему на ухо. От неё пахло табаком, дорожной пылью и яблоками, и Тир судорожно скомкал красную ткань кофты на её спине. — Теперь ты там, где тебе должно быть. Теперь всё в порядке, — добавила она, с неловкой нежностью потрепав его по среброволосому затылку, и — решительно оттолкнула юношу. — Занимайтесь своими светломагическими делами, а обо мне не беспокойтесь. Я подожду в одной из тех очаровательных беседок на площади.       — Так не пойдёт, — тут же возразил мастер Тойбе, покачав головой. Его ладонь снова очутилась на плече Тира, и на этот раз она была тяжела, словно бремя, что упадёт на юношу, как только ворота Шпиля закроются за ним. — Даже мне не известно, сколь долгим будет ваше ожидание. Как только смогу, я отправлю вам посыльного. Он проведёт вас в ближайшую таверну и снимет комнату. Говорят, условия там приемлемые… Надеюсь, это не гнусная ложь.       — Бросьте! — фыркнула Йенте. — Я — деревенский кузнец, а не столичная привереда. Крыша над головой и стул для сидения — уже приемлемое условие.       И, напоследок подмигнув Тиру, звёздница принялась спускаться по лестнице. Она больше ни разу не оглянулась, и, глядя в её удаляющуюся спину, Тир едва удержал себя от жалкого порыва броситься следом за матерью. Волнение, стыд и страх отступили, позволив чувству неизбежных перемен захлестнуть его сознание. Его прошлая жизнь заканчивалась здесь и сейчас, а жизнь будущая была скрыта от него за плотной вуалью неизвестности. В Гарбине, в мчавшемся в сторону Эродина поезде и даже на столичном вокзале юноша полагал, что хоть немного, но готов. Однако сейчас он понимал, что отдал бы многое, чтобы очутиться в родной деревне хотя бы за несколько дней до роковой встречи в пещерах у Угольника — и сделать всё, чтобы она не состоялась. Это было малодушно, но разве может Судьба безродного мальчишки и правда связана с какими-то свершениями в стенах резиденции Ордена Оракулов? Разве может он нести подобную ответственность, если уже?..       — Пойдём. — Мастер Тойбе мягко приобнял юношу за плечи и повлёк за собой. Он не оставил ему и шанса на побег — да и можно ли сбежать от мага вовсе? — У нас действительно не так много времени. Прежде чем всё начнётся, хочу представить тебя Настоятелю Шпиля.       На ходу растерев лицо обеими ладонями, Тир искоса посмотрел на Оракула. Реакция мага на его появление поставила юношу в тупик. Создавалось впечатление, что они расстались вчера — более того, условились, что при следующей их встрече произойдёт нечто куда более важное, чем вступление в ученичество. Но прошло почти четыре месяца, и… Тир совершенно не понимал, что происходит.       Мастер Тойбе вёл его по широкой дороге вглубь территории резиденции. По бокам от неё простирались прекрасные сады, полные деревьев и цветов, которых прежде юноша не видел и даже не знал их названий. Под их ногами стелилась дорога из белоснежного мрамора, начищенного до такой степени, что его поверхность казалась зеркальной. Тир видел отражение бегущих по небу перистых облаков и умирал от стыда за свои пыльные с дороги, видавшие виды ботинки с грязной подошвой, наверняка оставлявшей за собой следы.       — Где твои вещи? — спросил между тем мастер Тойбе. — Несомненно, тебе выдадут ученическую мантию и что-то по мелочи, но было неразумно уезжать из дома налегке.       — Э-э-э, — протянул Тир, до этой секунды считавший, что выгреб из своего сундука с одеждой всё, что только было можно и что не пришло в окончательную негодность за годы носки. — Всё здесь, — пробормотал он наконец, похлопав по пухлому боку своей сумки.       Теперь же он думал, что ему стоило-таки захватить одну кофту потеплее — ведь зимы в Эродине должны быть куда суровее, чем в Южных землях. Да, она была выцветшей и на одном рукаве образовалась дыра, но можно было закрыть её заплаткой и…       — О, — кашлянул Оракул. — Извини, я спросил не подумав. Я не хотел смущать тебя. Однако… Я могу ошибаться, но по-моему, ты обеспокоен чем-то другим. Что тревожит тебя, дитя? Там, у ворот, ты выглядел так, словно столкнулся с полчищем призраков.       — Я, — замялся Тир, отведя взгляд от круглой площадки, к которой они приближались. За ней начиналась лестница на второй ярус территории, а уж оттуда — главная дорога к парадным дверям Шпиля, но внимание юноши привлекла огромная пентаграмма из вязи рун и геометрических фигур, выбитая в мраморе у её ступеней. — Разве я не опоздал, милорд? Вы отдали мне приглашение весной. Я должен был воспользоваться им хотя бы летом, но… Почему вы не злитесь на меня?       — Ты опоздал? — переспросил мастер Тойбе, склонив голову набок. Он даже остановился и нахмурился, постукивая пальцем по подбородку. — Но я уверен, что это не так!.. Был уверен. Хм… Быть может, ты задержался на пару минут?       — Что? — пролепетал окончательно сбитый с толку Тир.       Оракул смотрел на его несчастное выражение лица мгновение, другое, а затем фыркнул и — вновь расхохотался.       — Дитя, — сказал он, когда веселье немного отпустило его, — я знал, что ты придёшь сюда именно в этот день, именно в это время. Так отчего же мне злиться на тебя?       Тир часто заморгал. Осознание пришло к нему не сразу.       Ну, конечно же, все его судьбоносные решения могли открыться мастеру Тойбе, если бы тот только захотел увидеть их — что он и сделал. Тир не мог разочаровать, или порадовать, или удивить Оракула. Юноша был у него как на ладони, и это… немного пугало. С другой стороны, разве должно пугать то, что хоть немного, но подвластно и тебе?       Куда больше Тир был озадачен. Ведь если его прибытие было предопределено с задержкой на четыре месяца, то — что же делать с его новыми видениями, связанными с пропажей людей? Неужели смерть тех девушек, которой, возможно, не случилось бы, окажись юноша в Эродине раньше, не важна?       — Я ждал тебя, прогуливаясь в садах, — продолжил мастер Тойбе, возобновляя ход. — Как только услышал шум у ворот, поспешил к тебе навстречу. Даже не думал, что увижу тебя в таком состоянии. Тебе не о чем беспокоиться, дитя, ты не совершил ничего дурного! Отринь свои тревоги и освободи свой разум. Нам многое предстоит сделать, и мне бы хотелось, чтобы ты…       Вспышка яркого фиолетового света в центре пентаграммы заставила Оракула замолчать. Тир и вовсе ахнул от неожиданности, прикрыв глаза рукой. Поднявшийся ветер зашелестел листвой, взлохматил выбившиеся из косы волосы юноши и словно ударил его в спину, толкая в сторону площадки.       Казалось, этот свет вытягивал все краски и звуки дня — пожирал их, с каждым мгновением набирая силу, видоизменяясь, превращаясь то ли в воронку, то ли в портал. Но в один момент — когда из его завихрений шагнула высокая фигура в чёрной мантии, — он вдруг мигнул и с громким хлопком исчез за спиной нового гостя резиденции Оракулов.       А Тир застыл, пригвождённый к месту тяжёлым взглядом золотистых глаз.