На краю галактики

Начало сезона — время, когда немного чувствуешь себя неудачником. После непродолжительного отдыха приходилось набирать форму, и Дима в этом преуспевал. Прыжки получались чаще, чем у остальных фигуристов, ОФП — практически идеально, а тренер даже находил короткие и завуалированные слова похвалы. Диме приятно было возвращаться на лёд и вклиниваться в рабочий режим. Фигурное катание — основная часть его жизни, самая любимая и необыкновенная, в которой он имеет неизменные цели. Ключевая цель — несомненно, олимпиада, но Дима обозначал себе и более близкие перспективы — прежде всего его ждало Гран-при, где главный соперник и одновременно идеал — Нейтан Чен. Начало положено хорошее. Отрабатывать произвольную программу, которая «лучшая, мне очень нравится» в удовольствие, Дима им насладился сполна. — Давай ещё раз дорожку, мне не понравилось, — слышалось из-за бортика в очередной раз. Он не спорил, а делал; считал, что покорность тренеру тоже является частью успеха. Раз не понравилось, значит, были проблемы, которые нужно подправить. Макар отрабатывал элементы поблизости. День для него не задался с той минуты, когда лезвие конька коснулось льда: всё не катастрофически плохо, но непонятно, с чего произошли такие перемены в катании. Он запыхался быстрее обычного, упирался руками в колени и просил две минуты отдыха. Дима, всегда сосредоточенный на своём прокате, не мог спокойно тренироваться, видя, как Макар в очередной раз падал и поднимался, немного задержавшись. На падение ему кричали про кривые ноги и «что ты в фигурном катании забыл?», на что фигурист обещал сейчас всё сделать. — Все нормально? — очень тихо спросил Дима и встал в ту позицию, из которой будет делать шаги. — Да. Пойду попью. Дима не читал нотации и не лез не в своё дело. Он напомнил себе, что Макар не маленький ребёнок и разберётся со всем сам. Перерыв через десять минут, и Дима немного расслабился. Рукавицын что-то обсуждал с Макаром, а фигуристы помладше сместились ближе к бортику, дабы выбежать со льда первыми. Дима вышел самым последним, дождался Макара, и они вместе поплелись в раздевалку. — Ты на сегодня всё? Макар со злостью кинул коньки в сумку, не оборачиваясь к другу. На сегодня точно всё — Дима боялся предположить, что ему наговорил Рукавицын, раз приходится уходить с катка по середине тренировочного дня. Друга было просто не узнать: обычно оживленный и подбадривающий Макар сегодня ни разу не улыбнулся и даже Диму смерил недовольным взглядом. — Ладно, надеюсь, что по здоровью у тебя всё в норме. Пока, — Дима протянул руку для пожатия, понимая, что смысла говорить с Макаром сейчас нет. — До встречи. Спасибо, — Макар пожал руку в ответ и покинул раздевалку. На выходе он столкнулся с Игорем, удивительно радостным и довольным. Диме не было интересно, с чего бы Игорю быть в таком расположении духа при учете того, как проходят его тренировки. — Куда это он? — Игорь спросил больше для приличия, а не из-за действительного беспокойства за друга. Диме показалось, что Игорь всего лишь хотел начать разговор, не знал, какую выбрать отправную точку. — Не знаю. Наверное, чувствует себя фигово, — ответил Дима, пристально смотря на друга, — Я вижу, ты мне рассказать что-то хочешь. Ну? — Ты сам попросил. Игорь горделиво протянул Диме небольшую карточку, где на одной стороне изображена Лиза Туктамышева, а с другой — её автограф, написанный черным маркером. Вроде всё очевидно, но Дима вглядывался то в изображение фигуристки, то в автограф. А рядом стоящий Игорь довольствовался недопониманием друга, с ухмылкой стоял над ним, скрестив в руки, в ожидании хотя бы чего-нибудь. — И откуда это у тебя? — Алиев вернул карточку и спросил с абсолютно спокойным выражением лица и ровным голосом. — Не поверишь, от Лизы Туктамышевой. От той самой, из-за проката которой ты меня выгнал, когда смотрел чемпионат мира, помнишь? — язвительность юноши порой переходит границы, и Дима знал это, учился реагировать по-обычному и иногда посмеиваться. Однако сейчас Игорь перешёл грань, потому что в груди Димы участилось сердцебиение, и щеки слабо порозовели словно его, Дмитрия Алиева, уличили в чем-то неправильном. — Капитан очевидность, бл… ин! А я-то думал, что тебе Рукавицын расписался за Лизу. Откуда взял автограф, умник? — Если бы кое-кто не был занят тренировками двадцать четыре на семь, то может, и заметил бы Лизу в коридоре. Приехала к кому-то, вот. Даже фотку с ней сделал, смотри, какая красивая, — фотографией Игорь нахально машет перед глазами, а у Димы две мысли: Лиза правда красивая, и он тоже хочет такое фото, которое точно поставит на обои телефона, — Иди бери автограф, пока не уехала. — И где мне её искать-то? — Дима обратился к Игорю, сдерживая свой порыв побежать искать прямо сейчас. — Это ты сам давай, я не знаю. Дима найдёт. Кажется, на краю галактики найдёт — ему не нужно долгое общение, расспросы и советы от чемпионки мира. По сути он хотел повторить всё то, что когда-то написал в сообщении: похвалить за медаль, признаться, как очарован её красотой и пожелать удачи в новой сезоне. С одной стороны, Дима думал, каким же странным будет этот жест с его стороны, но с другой, он надеялся на искренность своих слов, которая Лизу обязательно должна поразить. Он — всего лишь из немногих фанатов, у самого есть такие, и их действительно множество. Отличит ли она, Диму Алиева, от того же Игоря потом? Дима хотел бы, чтобы отличила. Правда неясно зачем. Лиза была у бортика возле пустого льда. Перерыв не закончился, и она, сидя на лавочке, кого-то ждала. Даже в обычном спортивном костюме и жилетке, без макияжа Лиза выглядела красиво и грациозно, прямо как тогда, на Чемпионате мира. Она, похоже, нервничала, потому что пальцами постоянно дергала застёжку на кофте туда-сюда. — Привет… — обратился Дима и осекся, — то есть… Здравствуйте. Извините, я никогда не общался с фигуристками… Точнее с чемпионками мира… Дима не видел себя в зеркало, но чувствовал полыхающие от волнения щеки, и воздух подозрительно разгорячился возле катка, начиная душить. Мысленно уверяя себя в тупости, Дима поставил диагноз «идиотия» и пожелал как можно быстрее убежать в раздевалку, где мог бы поматериться с обвинениями и в свою сторону, и в сторону Игоря. Кстати, Игорь-то был чертовски прав — нравится Лиза Диме, очень нравится. Нельзя быть такой красивой, но столько парней по миру о ней мечтают. А Лиза о ком-нибудь мечтает? Каким должен быть её идеальный парень? Себя на эту роль и не пытался примерять. Подросток без пока ещё серьезных титулов, мальчишка-мечтатель со своими мысленными и душевными тараканами. Хотел хотя бы не показаться перед Лизой дураком — и то не справился. — Ты сейчас взорвешься от волнения, — раздалось холодным тоном. — Чего хотел? Дима сначала и не понял, что это сказала Лиза: уж очень не соответствовало её образу. Она, несмотря на свою привлекательность, выглядела непривычно для него раздраженной, почти на грани со злостью. Нервно сжимала телефон, проверяла экран с интервалом в пятнадцать секунд и, не видя необходимого, почти зарычала от недовольства; не вовремя Дима появился, поэтому стоял ошарашенный и без дальнейшего плана действий. Правильное — уйти и не тревожить. Неправильное — попытаться попросить автограф. Дима Алиев не был бы Димой Алиевым, если бы развернулся и ушёл, потому что какому-то Игорю автограф дали, фотографию сделали. — Я хотел автограф и фотографию сделать… — он протянул Лизе маленькую прямоугольную вырезку из белого картона вместе с зеленым маркером, который выпросил у какой-то девочки из младшей группы в обмен на автограф Лизы. — Слушай, я не в настроении. Давай не сегодня. А то выложишь селфи, а я там кикиморой буду. Грубость от Лизы — неожиданность. Дима разочарованно опустил руки, потому что никак не мог подумать: Лиза Туктамышева, та улыбчивая девушка, способно так отвечать фанату. Главному фанату, как думал он сам. Самолюбие задето не кончиком стрелы, а она попала чётко в центр. Будь Лиза хоть олимпийском чемпионкой, всё равно не позволил так разговаривать с ним. Обида прошла вместе с ошарашенностью, и на место этого пришла подростковая безбашенная самоуверенность. — А когда у меня будет ещё возможность? Вы спортсменка занятая, — он держался, дабы не нагрубить. — Как только, так сразу. Мне некогда, поэтому, пожалуйста, оставь меня. Спасибо. Дима хмыкнул и вышел в коридор. Мстить было не в его традиции, злопамятством никогда не отличался, но нанесенный удар переживал необычайно тяжело. Хотел отвлечься от инцидента и не придумалось ничего лучше, как сходить и купить себе бодрящий кофе, и может быть в небольшом кафе в соседнем здании случайно нашлась бы компания. В раздевалке — никого, Дима подошел к сумке, сменяя чуть слышимое бубнение под нос громкими возгласами. — Кем она себя возомнила?! Подумаешь, чемпионка мира! Нет бы олимпиаду выиграла! Как же она меня раздражает! Дима со злостью дернул за застёжку, раскрывая содержимое сумки. В кафе добавляли недостаточно много сахара в кофе, на что Дима по началу ругался на бариста, который пожимал плечами и отговаривался, мол, куда тебе больше. Потому Дима ходил в соседнее кафе и без предлога забирал сахар в маленьких пакетиках; как бы и нечестно, о чём говорил себе, но как бы и хотелось попить сладкий-сладкий кофе с едва ощутимой горечью на языке. Рука нырнула в сумку в поиске пакетиков. Нашел быстро, схватил сразу два, но как разжал кулак и посмотрел название, написанное синими буквами, от недовольства не сдержался в выражениях — Да как я мог перепутать сахар с солью?! Идиотина, мать твою! Пакетики полетели обратно в сумку поверх сменной одежды, от злости он раскраснелся сильнее, чем от смущения, и не дай Бог сейчас зайдёт Игорь: не избавиться ни от неприятных шуток, ни от напоминаний, как Лиза дала ему автограф, а Диме — нет. Однако Дима за короткое время отключился от своих негативных эмоций и бросил взгляд на пакетики с солью; возникшая мысль в голове показалась гадкой изначально, противоречила всем привитым ему устоям, но внутренние чертики начали голосить со всей возможной силой. — Да ну, Дима. Ты же не конченый, — проговорил себе же, но пальцы подхватили пакетики, вертя ими перед носом. — Но она же сама виновата. Вот теперь не будет выпендриваться. Где-то он слышал о том, как соль негативно влияет на лезвие коньков. По случайности, но после рассказа лезвия всегда проверял перед прокатом. Откуда Дима был уверен, что Лиза придет с коньками — непонятно, но черная сумка, находящаяся рядом с девушкой, очень похожа на ту, в которой хранят инвентарь. Дима шел по коридору в сторону катка без тени сомнения в правильности диктуемых мозгом плана действий. В висках стучало от не волнения, а от драйва — его могли поймать за коварным делом, и тогда Рукавицын не стал бы слушать оправданий, а вышвырнул за шкирку из команды с угробленной карьерой. Однако Дима не сомневался в себе. Лиза сидела на скамейке и увлеченно листала, похоже, Инстаграм, а Дима замер неподалёку от девушки, давая себе время на обдумывания того, что сделает через несколько минут. В кулаках сжал пакетики с солью, злясь на себя, на свою гордыню и неумение поступать рационально — проблемы характера были давно известны, но когда захлестывало всё произошедшее, то меняться или успокаиваться не получалось. Лиза не обратила на него никакого внимания, и Диму это задело ещё глубже: мысли о благородстве испарились. — Лиза! Тебя Маша ищет! К льду вышла маленькая девочка в повседневной одежде — у них тренировка закончилось, она уйдёт вместе с Лизой, оставив Диму наедине с сумкой. Не судьба ли? Он раскрыл сумку, где сверху лежали коньки; из кармана достал тряпочку, с коньков снял чехлы, взял один конёк и провел лезвием туда-сюда по полу, а потом для верности пару раз слегка ударил по ковролину. То же самое Дима проделал с другим коньком. А потом, на десерт, он оторвал верхнюю часть пакетика и удерживая ботинок между ног, посыпал немного соли на лезвия, а после растер её. Дима чувствовал себя в это мгновение вселенским злодеем, и вся аморальность поступка противоречиво радовала и создавала повод для гордости. Отомстил, восстановил справедливость и теперь затупленные коньки были подобны его затупленных чувств, слова Лизы стали подобно крупице соли — такие же разрушительные. Дима убрал коньки в сумку вместе с чехлами, закрыл молнию и быстрым шагом покинул арену.

***

Лиза вернулась к тренировкам с настроем работать ещё интенсивней, чем в прошлом сезоне. Вдохновляла не столько медаль чемпионата, сколько атмосфера мероприятия и состояние после удачного проката; пережить подобное ещё раз для Лизы стало целью на предстоящий карьерный год. — Лиза, начинай разминку, — дал комнату Мишин у бортика. — Принято! Ступив на лёд, Лиза сразу же испытала невиданный дискомфорт: пришлось приложить больше усилий, чтобы как следует оттолкнуться. Сомневаться в достаточной заточке лезвий и не подумала, потому что ходила к проверенному мастеру две недели назад и тогда же лично проверила готовность инвентаря к прокату. Лиза решила разминки ради проделать элементарную дорожку шагов. Первые два шага сделала как следует, но на третьем конёк не развернулся достаточно, и Лиза неожиданно для себя рухнула на лёд на бок. От падения — больно, от странности ситуации — непонятно. — Лиза, всё нормально? — тренер прокричал на всю арену. — Не понимаю. Сейчас попробую сделать прыжок! Заходить на триксель не собиралась, исполнить бы банальный для Лизы тройной риттбергер. Неудачи начались ещё на заезде на прыжок, а на самом главном моменте — скрещивании ног, фигуристка практически не повернулась, ноги разъехались, и она приземлилась на бедро. Ещё больнее, острая боль пронзила до колена, от чего Лиза, шипя, сжала челюсти. — Пойди сюда! Лиза послушала: поднялась, придерживая ладонь у центра тянущей неунимающейся боль и хромая, доехала до бортика. Мишин подал руку и помог дойти до лавочки. — Как нога? Вызвать доктора? — Алексей Николаевич обратил внимание, что Лиза до сих пор не убирала руку. — Не надо, сейчас пройдёт, — уверенно заверила тренера, однако легче пока не становилось. — Давай я посмотрю твои коньки. Лиза расшнуровала конёк на здоровой ноге, снимая аккуратно, дабы не причинить больше дискомфорта. Первое и единственное на что было обращено внимание тренера — на лезвие. Дотронулся пальцев, разглядел на свету и угрюмо покивал. — У тебя лезвие не заточено, и ржавчина видна. Как ты на лёд вышла? Почему за коньками не следишь? — Что? — Лиза взяла конёк за ботинок, — Я их затачивала две недели назад! Как такое могло произойти? Откуда ржавчина? — С этим разберёмся потом. Для тебя тренировка на сегодня закончена, сейчас позову врача, пусть посмотрит, что с ногой. Лиза приуныла и попыталась распознать хоть несколько адекватных мыслей у себя в голове. Обдумывала все от неприятной случайности до сознательной подставы, но ни к каким версиям не подбиралось достаточно доводов. Так ни к чему и не пришли спустя неделю. Лизе пришлось пройти на короткую реабилитацию, где кроме ноги она смогла подлечить недавно обострившуюся боль в горле и насморк — это пока был единственный плюс пребывания в больнице, однако значимый для Лизы. Мишин занялся тем, что искал виновного, тут в случайности не поверил, но итог небольшого расследования — никакой. Однако фигуристке это быстро стало неинтересно, и она подошла к вопросу немного философски: раз случилось — так надо было. Дима Алиев продолжал тренировки в привычном темпе, но продуктивность снизилась до стыдных значений. Каждый третий прыжок — мимо, Рукавицын в выражениях не стеснялся, однако всякое слово проходило как насквозь. Слишком много думал и отнюдь не о тренировках; Лиза Туктамышева заняла его большую часть мыслей, последний месяц думал не об одной её привлекательности внешней и фигурнокатательной, но и припоминал себе омерзительную выходку. Первых тревожащий момент — как Лиза? Вышла ли кататься в затупленных коньках или проверила перед прокатом? Не упала? Уже усиленно готовиться с снова заточенным лезвием? Второй тревожащий момент — вдруг найдут? За это ведь сильно наказывают? Уголовно наказуемое? Что сказать Лизе, если узнает? Камеры точно не записывали? Дима не на шутку погряз в маниакальности и паранойе; отпрашивался с тренировки, чтобы побыть в одиночестве и пережить новый приступ осознания содеянного — тогда подскакивал пульс, жгло щёки и перед глазами начинало плыть. Куда деваться от собственной же совести Дима не знал, и вариантов было немного. Признаться бы Лизе, или Рукавицыну, или, черт возьми, Макару, который не поймет разве что ситуацию, рассказанную на китайском, а так с легкостью вникнет, предварительно выслушав, и обязательно поможет. У мыслей Димы могло бы и не быть конца, если бы не случайно включенный выпуск новостей в гостях у Макара. Сегодня на тренировке в предверии Гран-при получила травму чемпионка мира по фигурному катанию Елизавета Туктамышева. Как сообщает тренерский штаб, травма несерьезная, и в ближайшее время Елизавета приступит к тренировкам. Дальше — комментарий Мишина. Он не упоминал причин, заверял в хорошем настрое Лизы и благодарил за оказанную поддержку. Дима смотрел сквозь экран, в ушах зазвенело уже после слов диктора, так что слова Алексея Николаевича так и не было услышаны. Дима подавился воздухом и закашлялся, теряя возможность отдышаться, и внезапно для Макара убежал в ванную и включил воду. — Что ты наделал, долбоеб?! Доволен?! Гнида. Мразь. Сволочь ты, Алиев, последняя, — вода недостаточно приглушала прикрики на своё отражение в зеркале. От досады из-за случившегося Дима разгорячился, но смена внутренней эмоциональной установки со стыда на сострадание все же произошла: переживал за Лизу больше, чем за себя. Получать травмы — больно во всех смыслах, неужели он своими же руками доставил ей проблемы и боль. Дима проходил стадию отрицания, и принятие стремительно заняло своё место. С правой щеки слеза упала в раковину и унеслась с потоком воды. Он и не заметил, как начал плакать, пусть и как возможно сдержанно. Неожиданно, потому что не плакал даже после жестких паданий. Это ещё больше и злило, — ты, Алиев, к тому же и нюня! Расплакался тут хуже маленького мальчишки! Ты не заслуживаешь ты её! Ни хрена ты не заслуживаешь! — Дим, ты чё? Что случилось? — Макар перед тем, как задать вопросы, постучался в дверь. Ему стало страшно от такой резкой реакции друга. Вода литься не перестала, а звуки, будто кого-то душат, ещё сильнее ужаснули Макара. — Дима! — он уже не вежливо стучался, а бил по двери изо всех сил. — Открой! В ванной всё затихло. В следующую секунду дверь открылась, и перед Макаром предстал Дима. Бледный, с красными пятнами по всему лицу. Руки его дрожали, а дыхание было порывистым. — Ты чего? — негромко спросил Макар. — У Лизы травма, — еле выговорил Дима. Макар озадачился таким ответом. Конечно, он заметил, после какой новости Диму так начало лихорадить, но всё-таки не просто же из-за травмы такая реакция. — Так… и? У тебя тоже травмы случались, но ты же не… расстраивался так, — Макар осторожно подбирал слова, чтобы не обидеть друга и вместе с этим вытянуть из него то, что он скрывает. Ведь определенно скрывает: уже третий день подряд Дима какой-то поникший и растерянный. — Да ты не понимаешь, это из-за меня, — Дима говорил сипло, и Макар подумал что не ослышался. — Что? Дима откашлялся, помолчал и наконец, собравшись с силами, сказал громче: — Это из-за меня. Травма у неё. Из-за меня, — всё равно голос под конец потух. — Как? — голос Макара не дрогнул, хотя внутри он уже продумал всевозможные варианты событий и стал волноваться намного больше. Может, тут уголовщина замешана? Слова Димы так и были неразборчивым наборов звуков: сложно представить, как то могло произойти. — Она же к нам приходила несколько дней назад. Игорю автограф дала. А мне — нет. Ну, и я решил… коньки ей испортить. Макар слушал абсолютно молча, не говорил ничего даже во время пауз, чтобы не сбивать Диму. — Я ей коньки затупил и солью посыпал. Макар среагировал быстрее, чем подумал: рука взметнулась вверх и ударила Диму по плечу. Дима никак не отреагировал, лишь опустил глаза. — Придурок, ты хоть понимаешь, что это преступление? — было одновременно и страшно за друга, и жаль его. — Ничего же не сказали, значит, не нашли виновного. — Не нашли, блядь, виновного! — от переизбытка эмоций Макар взмахнул руками. — Я не знаю, что мне делать. — Ты уже все сделал. Теперь уже успокойся. Ты слышал, что травма лёгкая, все нормально. Макар похлопал Диму по спине, и они пошли на кухню. Оба молчали, обдумывая только что произошедшее. И каждый надеялся на лучшее.