у меня нет времени для исповеди

it’s valentine’s day a day to remind you that you have no/a bae

(i’m going to wear a t-shirt and sweats tonight and watch netflix all by myself)

— Если это о членах семьи, то какая из — Эймонд? У Рейны в руках упаковка фиников, под ступнями пушистые волокна ковра гостевой ванной. Она сидит по-турецки на подушке, по форме напоминающей кусок резаного для тоста хлеба молочно-белого цвета. Рядом Эйгон, белая кожа, сухощаво-оголенный торс, выдувает воздух в попытке убрать с носа перекинутую пробором прядь. На груди — завитки пепельных волос, у сердца взывающая о коррекции тату облизанной языками пламени головы кошки-сфинкса (Санфаер была его любимицей), на ребре — коза, мизинцем и указательным вверх, снизу лентой курсива выведенное if you keep on puffing then it all turns out alright. Пурпурный взгляд Рейны упирается в предплечье, контур сердца, в его пустоте ADHD. Одна из первых, Эйгон сделал ее в пятнадцать, когда мать отвела к частному психотерапевту. В честь диагноза и в память о любимых, как выразился старший Таргариен. — Да его, кроме как хреном, никак и не назовешь. — Эйгон, — укор в глазах сестры, отраженный широким зеркалом, короткий смешок, скрытый в кулак, от племянницы. — Да че, нет? Воздух ванной комнаты заражен аммиаком, Хелейна к нему ближе всех, за спиной у брата, методично вымазывая сиренево-перламутровую краску по линии роста его волос. На лбу девушки залегла глубокая морщинка, локоны собраны в неаккуратный хвост. Шерстяное лоскутное шитье в разноцветные квадраты кардигана, закатанные рукава, белая футболка с girls invented punk rock, not england (размером и положением в его шкафу принадлежащая Эйгону) и мужские спортивные штаны с эмблемой KLU (ведущая команда университета по гребле предоставляет подобные всем членам, включая Эймонда). — И какого цвета будут волосы? — Рейна вытягивает шею, глядя на содержимое миски в руках Хелейны. — При удачном раскладе — розовые, — пятерня Эйгона волнующимися пальцами перед носом, в немой потребности чего бы то ни было из пачки рядом с ней. Шуршание, финик на ладони, тягуче-сладкий вкус на языке. Эйгон морщится и недовольно высовывает язык. — Крошка, ну и гадство ты жуешь. Губы Рейны — поджатая линия, молчание в ответ. У нее на ноге четыре сломанных пальца, с тройку мозолей и возможность выбиться в солистки. Стоит только последить за весом. — Попрошу Эймонда захватить нормальной еды по дороге. Кстати, где его носит? — На свидании, – Хелейна переходит к вискам, оставив случайный мазок в районе проколотой дважды мочки. Эйгон сверху, Рейна снизу: уголки губ первого ползут вниз, брови вверх, палец замирает над экраном – гримаса удивления, рефлекторно воссозданная на лице второй. Он пожимает плечами: – Это не помешает ему привести нам чего пожевать, – пальцы быстро набирают сообщение. Рейна встает с насиженного места и: – «Дело жизни и смерти тащи свою задницу как можно скорее» прописными, – девушка поднимает глаза на Хелейну, пытающуюся наклонить голову брата вправо. – Хочешь испортить ему свидание? – Хочу спасти ту, что на него согласилась, – не поднимая глаз от экрана. – Хел, будешь чего? Хелейна невнятно мычит, сосредоточенно стягивая щеткой волосы на его макушке. – Понял, будет, – заблокировав телефон, Эйгон поднимает взгляд на Рейну, подмигнув. – Не переживай, на тебя тоже взял. О, – это уже Хелейне, – подравняешь мне концы?

***

– Злодей этого фильма не Миранда, а этот говнюк, – стены гостиной разражаются недовольным ворчанием Эйгона. Плоский экран, белый широкий диван, он по центру, ноги на журнальном столике, по бокам – Хелейна, распахнувшая глаза от громких заявлений брата, и Рейна, с наслаждением наблюдающая реакцию молодого человека, предупредительно обнявшая пиалу с поп-корном. Эймонд обозначает свое присутствие шорохом трех бумажных пакетов из drive-through, сбалансировано удерживаемых одной рукой. Эйгон вполоборота, рука на спинке дивана, вторая – победным движением вверх. Благодарная улыбка Хелейны, перенимающей ношу из рук брата, и взмах ладони в приветствии от Рейны. – Ну, любовничек, рассказывай, – Эймонд уже в полунаклоне и капкане из предплечья и кулака брата. Эйгон – белесые брови, вниз-вверх, похоть улыбкой по лицу. – Что с твоими волосами? – Смена имиджа не по плану, разве это важно? Мой братишка наповал сражает девушек налево и направо, – свободной рукой вытирая несуществующие слезы. – Семеро, когда ты успел подрасти? Эймонд – рукой в зеленую шевелюру, раздраженно отпихивая и вырываясь из хватки брата, Эйгон – хрипящим смехом со дна легких. Рейна наблюдает, как ладонь младшего аккуратно сжимает плечо сестры, пальцы последней нежно-мягкие, цепкие в хватке, накрывают его. Хелейна нервно покусывает нижнюю губу, покрываясь едва заметными пятнами румянца. Перед носом – картонный стакан, пол-литра и трубочка, пальцами Эйгона со следами застывшей у кутикул крови резко пробивающая пластиковую крышку. – Вот это, крошка, – заговорщический прищур, улыбка одним уголком рта, – я называю «нормальной едой». Рейна поджимает губы, пытаясь остановить сосущее чувство где-то под правым ребром. – Ладно, – заметив невольно выпрямленную спину, протягивает Эйгон, – для тебя где-то были морковные палочки. Она выдыхает и с вымученной полуулыбкой благодарно принимает упаковку из его рук.

(at least i get to spend this day with you)

Алисенту мутит: отчего стены Великого чертога качает в разные стороны? Она наблюдает все это откуда-то с высоты: тело принимает поздравления, обменивается поцелуями в обе щеки, пожимает чужие ладони. Вспышки смеха и резкий блеск массивных люстр, оживленно-пьяный гомон, сжатые до скрипа пальцы на ножке бокала. Маслянистый взгляд Бисбери заплывает дымкой воспоминаний, пальцы, пережатые перстнями, хватают под локоть и аромат его духов – сладкая чайная роза и жасмин – вызывает тошноту. Лиман обводит рукой зал, изрекая что-то касательно своего неизменного и незаменимого вклада в фундамент фонда Святой Семерки. – Жаль, Визерис не застал этого момента! Алисента молчит, шампанское застревает в горле, выливаясь в гримасу натянутой улыбки. У дальней колонны обеспокоенный цвета патины взгляд, исключительно ловкое лавирование в гуще толпы. Коль оказывается возле плеча в считанное мгновение, угадав в рефлекторных кивках и суетливом потирании мочки надлом ее состояния. Кристон обворожительно улыбается, учтиво бросает извинения и напоминает Алисенте о завтрашней утренней встрече с Уайльдом. О, память и шампанское сыграли с ней дурную шутку, похороны мужа, судебные тяжбы, она совсем потеряла счет времени – Алисента в ужасе прикладывает тонкие пальчики к губам, получает прощение в весьма участливо нахмуренном лбе Лимана и его заверениях, что все в порядке. – Хорошенько отдохните, голубка, – сухие ладони мужчины поглаживают ее запястье. Алисента кивает, позволяя Кристону вывести себя за двери, скрежетом скинувшие стискивающую ношу: в улыбке больше нет необходимости, ногти мельтешащими почесываниями скребут кожу, стирая нежеланно-чужие касания. Руки Коля крупные и мозолистые, хватает одной, чтобы перечеркнуть давно стертую грань вежливости и деликатным прикосновением обратить на себя внимание. Она с силой сжимает веки, пальцами хватаясь за спасительную ладонь.

***

– Спасибо, Кристон, – сигаретный дым резкой струей разрезает ночной воздух. Алисента, опершись на закрытую дверь машины, в громоздком черном пиджаке, каждая затяжка – мимолетный пробег мурашек вниз по оголенным лодыжкам, искаженно-обессиленной спине. Коль, обнажив вздувшиеся от природы вены закатанными рукавами белоснежной supima, закрывает бак. – Это моя работа, мэм, – чеканит он, направляясь в сторону терминала оплаты. Единственный рыцарь на этой бензоколонке, мелькает в сознании, глаза скользят по широкой спине. Алисента мотает головой, сбрасывая горькую несуразность мысли. На лице рябит белый с зеленым неон подсветки алюминиево-объемного профиля букв круглосуточный забегаловки. Жир пальцев отпечатывается на щеке, отблеск озорства глаз, Рейнира тыльной стороной ладони вытирает вымазанный в соусе подбородок. Алисента зовет ее варваршей, подруга фыркает и проводит пластинкой жареного картофеля в шоколадном мороженом по вздернутому носу Хайтауэр. Последняя готова задохнуться: от столь неблаговоспитанного поведения, от смеха и от того, что никто не может отругать за трапезу руками. В голове набатом стучит мигрень и пустой желудок, отравленный шампанским, корчится в неблагозвучном урчании. Алисента, расковырявшая струп назойливой памяти, не замечает его возвращения. – Картофель с мороженым? – щелчок зажигалки, ладонь куполом от ветра над сигаретой. Поворотом головы от вывески к зорко сосредоточенным на ее профиле глазах. Губы Кристона – рассеянная улыбка, из ноздрей – плотный в зимней свежести дым. Алисента задыхается: от первой искренней гримасы за этот вечер, привычного легким сигаретного дыма и от того, что Коль вряд ли назовет ее варваршей, вздумай она вымазать кончики пальцев в соли и жире картофеля фри. Мужчина закрывает двери автомобиля одним нажатием кнопки, корпусом в направлении забегаловки. – Шоколадным, – уточняет она, подхватив его под локоть и задаваясь вопросом, откуда ему это известно. Впрочем, это его работа.

(today is a happy/crappy day)

Появление Эймонда – спиной открытая дверь, перелив трех серебряных колокольчиков под самым потолком, резкий аромат шалфея и лаванды. Комната Хелейны пахнет также, напоминает лавку в миниатюре, разве что с меньшим количеством хлама, который кажется ему бесполезным. Кристаллы, колоды карт и ряды ароматических свечей от пола до потолка. Хелейна налетела на него уже на ступенях, прямиком у входной двери, вручив в руки брата увесистую картонную коробку, попутно тараторя, что не сможет передать ее в магазин сегодня, а Эймонд все равно будет в центре. Не мог бы он заглянуть? Благодарность, не дождавшаяся ответа, в довольно схлопнувшихся ладонях, исчезновении на кухне. Эймонду не сдалась ни поездка, ни посылка, ни выход на улицу под февральскую морось. И если дела компании можно было бы уладить по телефону, то с Алис Риверс за прилавком так легко не разделаешься. У хозяйки небольшого магазинчика Water Witch за спиной (помимо роскошно лоснящихся локонов, не то чтобы, он особенно на них засматривался) имеется докторская степень в области психиатрии, участие в протестах против иммиграционной политики и кампании за ядерное разоружение. А также несколько арестов. (Не то, чтобы он запросил у Коля отыскать ее личное дело и перечитал его трижды, когда Хелейна устроилась на работу) Сказать по правде, Эймонда Алис откровенно пугает. До липкого пота ладоней, сухости на языке и прилива крови к щекам. Сказать по правде, Алис точно об этом знает. – А, мой второй любимый Таргариен, – карты рубашкой на стол, – Хелейна писала, что ты зайдешь. Эймонд сжимает челюсть, прочищает горло вопросом, куда поставить коробку, жалея, что ее отсутствие гарантирует наличие зрительного контакта. Алис вытягивает руки вперед, обнажая фарфор кожи под кружевом подкладки вельветового платья глубокого винного оттенка. Прикосновение пальцев на его костяшках – болезненно дрогнувшим нервом на лице, у самого шрама, гадким осадком на дне желудка. Усмешка Риверс – ряд белоснежных заостренных зубов, плутовато-змеиный блеск оникса глаз в окантовке мелких морщин. Эймонд через силу сглатывает слюну, будто провинившийся подросток, и, облизнув пересохшие губы, упирает глаза в стол. – Вытяни три, а я расскажу, – заметив его взгляд, отзывается она. – И сколько это будет стоить? – резко, с надеждой приглушить дрогнувшую уверенность. – Цена не обозначается заранее, – ведет плечом Алис, рубин ожерелья на голой коже гранями разрезает сетчатку здорового глаза, фиксируясь в памяти, – на случай, если она меньше той, которую ты готов заплатить. Вкрадчивый голос женщины – под кожу, намагнитив каждый нерв в его теле. Эймонд не сводит глаз с пухлых губ, поддаваясь месмеризму радужек перелива дроздового крыла. Из колоды на него – три косноязычных изображения, складывающихся в не имеющую никакого смысла картину, понятную только Хелейне. (Или Алис) Рыцарь мечей, дьявол и двойка кубков. – И что это значит? – с определенной досадой, потому что она наклоняется слишком близко, потому что запах гвоздики и меда путает мысли (и карты), требовательно выцарапывая из рук сладкое ощущение контроля. – Что принцу, – острый ноготок в карту устремленного в пустоту наездника с обнаженным мечом, – чертовски повезет в любви. Нервный смешок, гелиотроп навстречу гагату. – Смейся, сколько угодно, – дьявол между ее указательным и средним, – но мои карты не врут. Скепсис сквозит в искаженном шрамом лице, в приподнятой брови и сардонической ухмылке: – Возьмите сколько нужно за предсказание, – рукой вглубь внутреннего кармана в поисках бумажника, когда изящные пальцы Алис касаются его запястья, протестуя: – Здесь деньгами не расплачиваются. – Чего вы хотите? – Один поцелуй, – торжествующе хитрая полуулыбка, – вот сюда, в щеку. Дьявол. Поцелуй Эймонда – смазанное касание дрожащих губ, гладкая кожа Алис – пряный запах полыни, застрявший на слизистых. Ком в горле, румянец пятнами по шее и щекам, острое желание оказаться в машине. (Уйти сейчас, иначе придется остаться) Уход Эймонда – перелив колокольчиков, глухо захлопнутая дверь и выведенное почерком его сестры объявление на окне: «Free readings, Valentien’s only!». Младший Таргариен замирает, ухватившись за дверную ручку. За прилавком уже никого, а на языке до сих пор горечь меда и гвоздики.