Возлюби себя

«Будет ли твоё сердце легче пера?» «Конечно, не будет, — Селена цепляется за материалистическую мысль. — Сколько там оно весит — граммов триста, кажется? Как оно может быть легче пера? Что за бред?» Таролог вспарывает её грудную клетку хищными когтями, вырывая сердце — боли Селена не испытывает, но от этой натуралистичной картины почти мутит. Поневоле вспоминается недавнее испытание: она так и не смогла вырезать сердце Сета, а когда Роб помогал ей — изо всех сил старалась не смотреть. — Твой груз слишком тяжёл, — звучит приговор. — Вероятно, тебе не особо дорога эта жизнь. Сердце возвращается на место, и Селена горько усмехается. Когда-то она была убеждена, что отдала бы всё, чтобы вернуться в реальность — а теперь невыносимо устала сражаться. Сражаться за себя? Сражаться с собой? Она сама — свой главный палач и мучитель. Никто не был способен причинить ей бóльшую боль. И как только она не осознавала этого раньше? Эта банальная истина скрывалась от Селены во мраке её разума. — Твой путь не окончен. Твои испытания продолжатся. В голосе Таролога сквозят мягкость и сочувствие, с которыми Селена, кажется, никогда не относилась ни к себе, ни к другим — считая это слабостью. Но есть ли смысл жалеть о своей утраченной жизни — если придуманные ею же миры оказались намного ярче и интереснее, невзирая на всю инфернальность? Любила ли Селена кого-нибудь по-настоящему? Даже если и любила — то всякий раз сомневалась во взаимности своих чувств. Есть лишь одна любовь, которой чужды такие сомнения. Любовь, которую она не познала. Любовь к себе. «Ты эгоистка», «ты любишь только себя», — нередко говорили Селене и близкие, и посторонние. Если бы они знали, как далеки были от истины… «Возлюби ближнего своего, как самого себя», — гласило Евангелие. Но разве возлюбить себя — просто? Мэри утверждала, что любовь — обратная сторона ненависти. Селена не раз была свидетельницей тому, как первое перетекало во второе. Вдруг возможна и обратная метаморфоза?

«На бриллиантах ничего не растёт, На навозе растут цветы.»

— Я готова, — твёрдо заявляет Селена. — Но прежде позволь мне показать, что я способна нести не только ненависть. Это сон. Это галлюцинация. Мысль об этом помогает действовать решительно, не раздумывая о последствиях. Она всё равно не прошла собственный квест — а снявши голову, по волосам не плачут. Таролог делает шаг навстречу, отчего Селена ощущает лихорадочное волнение. Если Таролог и есть она сама — логично предположить, что той известно обо всём творящемся в её голове. Она улыбается мудрой, знающей улыбкой. Быть может, догадалась о намерениях Селены ещё до того, как они оформились в её сознании? — Покажи. Мысли несутся галопом. Она хочет лишний раз наказать себя или развлечься напоследок? В ней говорит тёмная, порочная сторона? Но… чего порочного в любви к себе? Селена нерешительно протягивает руку к Тарологу, напоминая самой себе бродягу, просящую милостыню. И, отмахнувшись от этой ассоциации, дотрагивается до её щеки. Не призрак. Живая. Осязаемая. Чертит линию от скулы вниз, замирая у ворота балахона. Янтарные глаза наблюдают за Селеной с прежним спокойным любопытством, и та приближается вплотную, касаясь губами лба Таролога. Так робко, словно почему-то боится, что вместо тёплой кожи почувствует холодную зеркальную гладь. А затем, осознав надуманность своих страхов, кочует губами по всему лицу Таролога: щека, висок, подбородок, другая щека, нос, и наконец — губы. Целовать собственное отражение — как же нарциссично это звучит. Но Селене плевать — она всё чётче ощущает жажду открыться и полюбить. Пальцы зарываются в густые волосы, прочёсывая тяжёлые пряди. В реальной жизни Селена гордилась своей длинной шевелюрой — хотя порой та доставляла неудобства. Таролог отвечает на поцелуй — однако её руки висят вдоль тела, как плети. Селену на какой-то миг охватывает отчаяние — неужели даже любовь к себе останется невзаимной? Потом она понимает: Таролог хочет в полной мере прочувствовать исходящую от неё инициативу, не помогая и не останавливая. Ну ничего — Селена ещё добьётся того, что она начнёт молить о продолжении. Переложив копну волос на плечо, она почти невесомо проходится пальцами по шее, и Таролог едва заметно вздрагивает. Разумеется, она знает её — свои — слабые места как никто другой. Сердце — то самое, что тяжелее пера — стучит набатом, и по всему телу пробегают искрящиеся вспышки. Будто вместо крови в венах — игристое вино. Может, Селена и впрямь опьянена? Или безумна? Как бы то ни было, невозможно не признавать очевидного: её возбуждает она сама. На периферии сознания всплывает мысль: хорошо, что здесь уже нет Примы и Нут — не хотелось бы ощущать себя педофилкой или геронтофилкой. Отстранившись от Таролога, Селена всматривается в её лицо. Мраморно-бледная кожа покрыта румянцем, чуть припухшие губы приоткрыты, волосы растрёпаны… Интересно, так ли выглядит сама Селена? В любом случае ясно одно: она определённо не та ледяная бесчувственная глыба, коей привыкла себя считать. Окинув взглядом каменный пол, Селена спрашивает: — Здесь есть… более удобное место? «Стесняешься произнести даже слово «кровать»? — упрекает внутренний голос. — При том, что не стеснялась предложить секс?» Таролог беззлобно ухмыляется одним уголком рта: — Конечно. Пойдём. В соседней комнате обнаруживается роскошное, поистине королевское ложе — подобное тому, что было в Долине Наваждения. Внутренний перфекционист Селены ужасается скомканному одеялу и небрежно раскиданным подушкам (нашла чему ужасаться после всех пережитых кошмаров!) — а потом сознание пронзает мысль: её здесь как будто ждали. Когда дверь закрывается, Селена опять застывает перед Тарологом. Смущение, растерянность, робость — она всегда ненавидела, когда эти чувства посещали её. Они казались такими лишними, такими чужеродными — ведь она обязана держать всё под контролем. Но, видимо, следует принять и их?.. На лице Таролога отражается такое же волнение — и Селена отпускает себя. Раз уж инициатива исходила от неё — нужно быть смелее. Она снова приникает к чужим — своим — губам, углубляя поцелуй и блуждая ладонями по спине, скрытой за балахоном. Таинственный капюшон, ранее всегда прятавший лицо Таролога, теперь висит мешком. Обвитый змеёй анк вдавливается в грудь Селены — та не успела отследить, кто сократил дистанцию первым. Приятная тяжесть сгустком оседает внизу живота. Селена не может определиться — раздеть сначала Таролога или раздеться самой? В наготе ей чудится незащищённость — и она всё же останавливается на первом варианте. У балахона нет никаких застёжек, и Селена неловко собирает ткань на спине в складки, в то время как Таролог не отрывает от неё взгляда. Кажется, никто раньше не смотрел на неё так: внимательно, заинтересованно, — но не как на зверюшку в зоопарке, а будто стремясь проникнуть в глубины её души. Зачарованная, Селена случайно ослабляет хватку, и подол падает обратно, словно тяжёлый занавес. Злясь не то не себя, не то на коварную тряпку, не то на пассивность Таролога, она опускается на корточки. «Хорошо хоть не на колени», — мелькает в голове. От смены положения пульсация между ног вновь напоминает о себе. С такого ракурса кажется, что Таролог возвышается над Селеной, как божество — коим её считали в Долине Наваждения. Селена приподнимает ткань, одновременно с этим вставая на ноги — открывая изящные щиколотки, округлые икры и манящие бёдра… А ведь она и впрямь раньше и не замечала толком, насколько хороша. Конечно, ей частенько делали комплименты, но быть красивой для кого-то и быть красивой для себя — принципиально разные вещи. Нужно сосредоточиться, чтобы не потерпеть новую неудачу. Ткань ползёт выше, остались одни рукава… однако Таролог всё так же не стремится облегчить задачу. — Помоги же мне, подними руки! — не выдерживает Селена. И торопливо добавляет: — Пожалуйста. К её удивлению, Таролог выполняет просьбу. Под балахоном ничего нет — ровно так же, как и под белой сорочкой Селены, навевающей ассоциации с жертвенными одеяниями. Только она теперь не жертва. И вновь дилемма: попросить Таролога раздеть её или раздеться самой? Что менее унизительно? Эта внезапная мысль кажется нелепой и ненужной — какое унижение может быть в любви? Отогнав её, Селена, не желая больше медлить, всё-таки стягивает с себя сорочку и бросает на пол к балахону Таролога, лежащему там бесформенной фиолетовой кляксой. Белое на фиолетовом — точно творение ну очень ленивого абстракциониста. «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.» Адам и Ева. Ева и Лилит. Лилит и Селена. Селена и Таролог. Звякает цепочка анка — металл холодит кожу. Теперь они абсолютно открыты и откровенны друг перед другом. У Селены не получалось принять свою душу — но, быть может, получится принять для начала своё тело, физическую оболочку? В мозгу всплывает другая цитата: «познай самого себя», и Селена собирается вдохнуть новый смысл в этот затёртый афоризм. У неё никогда не было опыта с девушками — но с собой опыт был. По идее, это должно помочь. Вообще, секс с собой вызывает ассоциации с мастурбацией — однако для Селены этот процесс вовсе не был связан с любовью. Всего лишь механическая разрядка — но сейчас будет иначе. Селена забирается на кровать, побуждая Таролога последовать за собой. Исследует её тело сперва взглядом, а потом кончиками пальцев — она отлично знает на нём каждую родинку, каждый шрам. Когда-то она резала руки из-за расставания с Деймоном, казавшегося тогда чуть ли не самой жуткой трагедией — и эти отметины до сих пор с ней. Селена прикасается к ним губами, словно безуспешно пытаясь исцелить — и Таролог шумно выдыхает. Нет, она не безэмоциональное бревно — она отзывчива, просто, как и положено отражению, повторяет недоверчивость Селены. Стоит дать ей время. Она соединяет их с Тарологом руки, затем — груди, затем — бёдра, — тщательно осматривает, ища хотя бы малейший намёк на различие. Не находит — они двойники, точные копии друг друга. Селена ласкает Таролога настойчивее, наслаждаясь тем, как упруго проминается кожа под её касаниями, как по ней, точно рябь по воде, пробегают мурашки. И Таролог возвращает Селене эту ласку сторицей, стирая каждым прикосновением её тревоги и сомнения. Селена поражается: неужели это она так нежна и так чувственна? Вероятно, она в силах исполнить своё обещание — показать, что способна не только на ненависть. Нарастающее возбуждение заставляет рефлекторно стиснуть бёдра. Селена скользит от внутренней стороны бедра к паху — там влажно и горячо. Надо же, как Тарологу нравится. Они прижимаются друг к другу: грудь к груди, живот к животу — и Селена думает, что они должны стать единым целым в полном смысле этого слова. Она ёрзает по простыне, стремясь принять такое положение, чтобы их вульвы соприкасались. И когда ей это удаётся — от предельной близости перехватывает дыхание. Сердце Селены тяжелее пера — но трепещет оно, точно птица. Они раскачиваются в унисон, держа друг друга за плечи. Тело прошивают всё новые всполохи наслаждения. Любить себя, желать себя — это уже не кажется бредом, а представляется единственно правильным. Таролог больше не хохочет, не обличает. Могла ли Селена вообразить, что захочет заняться сексом со своим — как ей казалось — худшим врагом? Сообщи ей кто-нибудь об этом ещё вчера — она подняла бы его на смех. Долго находиться в такой позе не выйдет — начинают затекать мышцы пресса и дрожать ноги. Селена неохотно отстраняется, чтобы сесть на колени — и Таролог делает то же самое, а после зажимает одно её колено между своих, чтобы не терять контакт. Её зрачки настолько расширены, что глаза похожи уже не на янтарь, а на обсидиан в золотой оправе. Любуясь этим зрелищем, Селена в очередной раз недоумевает: как она могла не обращать внимания на свою красоту, а тем более — сомневаться в ней, выискивая какие-то мнимые недостатки? Ведь даже несовершенства Таролога, вроде неровной кожи бёдер или тех самых шрамов, представляются ей лишь дополнительными штрихами к её портрету. Пальцы Селены возвращаются к чужим половым губам, скользят выше, аккуратно сдвигая совсем другой капюшон — и Таролог вздрагивает, зажмуривая глаза. Свободной рукой Селена продолжает изучать её плечи и спину, непроизвольно потирается о бедро — нестерпимое желание не угасает ни на секунду, подпитываемое вихрем визуальных и тактильных впечатлений. И Таролог, к облегчению Селены, зеркалит её жест, накрывая её пах ладонью. Прикосновение к клитору, ещё осторожное и плавное — словно по оголённым нервам. Как же хорошо они понимают друг друга — как же хорошо она понимает себя… Слова не требуются — да они и не смогли бы выдавить из себя ни одной связной реплики, даже если бы захотели. Таролог то скалится, то хмурится, то закусывает губы — должно быть, Селена делает так же, и эти странные, не слишком эстетичные гримасы кажутся ей необычайно соблазнительными. Она запрокидывает голову от нахлынувшего импульса удовольствия, немного сожалея о том, что упускает Таролога из поля зрения — и та, пользуясь этим, впивается губами в её шею. О да, она становится всё смелее и активнее, что не может не радовать. Каждое прикосновение — как откровение. Каждая прокатившаяся по телу волна мурашек — как награда. Селена не разбирает, чей стон срывается с губ, чей пот стекает по бёдрам — они идентичны, они слиты, спаяны воедино. Дыхание всё тяжелее, дрожь тела всё сильнее — они уже близки к кульминации. Селена осознаёт свою цель — они должны, просто обязаны кончить ровно в одну и ту же секунду. У них есть все шансы воплотить в жизнь этот романтический штамп — ведь себя она знает и чувствует безупречно. Селена двигается быстрее, потираясь о пальцы Таролога, вжимаясь в них, извиваясь, как та самая змея — и сама, в свою очередь, усиливает напор, стараясь выдерживать ровный ритм… Внутренние мышцы судорожно сжимаются, тела синхронно дёргаются, точно в припадке, высвобождая дошедшее до предела напряжение. Электрический ток распространяется из лобка в каждую клетку организма, все миры — и настоящие, и выдуманные — рушатся к чертям. А Селена и Таролог продолжают двигаться, несмотря на дрожащие и немеющие руки, вызывая одну вспышку оргазма за другой, не желая отпускать эту эйфорию. И только когда они вплотную приближаются к границе, за которой заканчивается блаженство и начинается боль — изнеможённо падают на постель. — О, великий Тар! — своеобразное богохульство вылетает изо рта будто бы само собой. Где-то в далёкой, кажущейся миражом реальности тело Селены лежит в отключке, сопровождаемое мерным пиканьем приборов. А здесь её телу так невероятно хорошо… — Кажется, я люблю тебя. Признаваться в любви после секса — страшная пошлость. Но Селена уверена, что сейчас необходимы именно эти слова. Таролог совсем не выглядит удивлённой. Разумеется, она знает. Не может не знать. — И я люблю тебя. От этих простых слов в душе воцаряется гармония. Никогда раньше Селена не ощущала себя такой целой. Больше нет нужды бороться с собой, отрицать свои чувства, гнаться за чем-то или за кем-то. Самое главное она уже нашла в себе. — Я люблю себя…