Возлюби себя

Селена скитается по мирам, сотворëнным самым изобретательным архитектором из всех, которых она только знала. Сменяются эпохи и локации, всë причудливее переплетается вымысел с реальной жизнью — такой далëкой, что иллюзией кажется уже она. В каждой пьесе давно знакомые актëры исполняют новые роли, одна неожиданнее другой. Эти лица уже успели стать… постылыми? Родными? Селена дивится изощрëнной фантазии Таролога, подкидывающего ей очередные испытания. «Издевательства», — мысленно исправляет она. Злится на таинственного демиурга, пытается приспособиться к обстоятельствам — но по-прежнему противится мысли о том, чтобы менять что-то в своей натуре. Селена не помнит о предыдущих раундах этой безумной игры, но глубинное, иррациональное ощущение цикличности печатью лежит на еë чëрной — как уверена бóльшая часть окружающих — душе. В еë сновидениях изрыгает проклятия Старуха, мерзко хихикает Прима, а Лилит протягивает разбитое зеркало и кричит: «Посмотри же на себя, не отворачивайся! Чем ты лучше меня?». Таролог же — зловещая фиолетовая глыба — сверкает нечеловеческими глазами из-под капюшона и произносит тем самым бесполым, не похожим ни на один другой голосом: «Ты не справилась. Никогда не справляешься». Иные сны бывают ещё нелепее и кошмарнее — там Селена распростëрта перед ним на кровати, и они движутся, сплетаются, соединяются в одно целое… Она не понимает, как подобное в принципе возможно с точки зрения физиологии (не хватало ещё о таком думать), но — что самое ужасное — выныривая из таких снов, ощущает совершенно реальное возбуждение. Селене стоит немалого труда не поддаваться на провокацию своего незримого мучителя. Расписываться в том, что желаешь своего злейшего врага — так низко она не падëт. Порой Селена предпринимает попытки измениться, но чаще — пускается во все тяжкие, подтверждая общественное мнение о себе как о холодной беспринципной стерве. Ей до смерти надоели эти мытарства — но смерти нет. Рано или поздно Селена наконец находит Таролога, срывает с него капюшон и с изумлением вглядывается в собственное лицо. Это происходит раз за разом. Каждый раз Таролог раскрывает перед ней все карты, раскладывает всё по полочкам. Каждый раз желание растерзать её на мелкие клочки, стереть с лица земли сменяется отчаянием и острой жалостью к себе. Каждый раз сердце вырывают из груди и взвешивают — оно ожидаемо оказывается тяжелее пера, а следовательно, Селену ждëт новый круг сансары. Или новый круг ада. Столько терзаний — и всё напрасно. И каждый раз неведомый порыв побуждает Селену предлагать доказать напоследок способность любить себя. Она не знает, в чëм причина — в потребности сломать собственные стереотипы о себе, в желании окончательно опуститься на дно, в глупой бессмысленной надежде на то, что всё это сон или галлюцинация? Так или иначе, Таролог соглашается, и злость, смешанная с любопытством, переплавляется в дикое вожделение. Начинается новый день сурка. Змея кусает себя за хвост. Вновь и вновь проходит Селена свой путь искупления — всегда безуспешно. Вот и теперь с уст слетает фраза, поражающая её саму смелостью и безумием: — Я готова. Но прежде позволь мне показать, что я способна нести не только ненависть. Селена касается щеки Таролога, и что-то внутри, даже глубже, чем пресловутая интуиция, подсказывает ей: это происходит далеко не впервые. Однако та сурово отвечает: — Прекрати. Селена дëргается, точно от пощëчины. С учëтом подсознательной уверенности, что она имеет право на подобные действия, это и впрямь шокирует. — Ты так ничего и не поняла, — слышать те же самые интонации, с которыми Таролог обличал Селену, ещё будучи неизвестным ей, в сочетании с собственным голосом более чем нелепо. — Это не любовь. Селена не собирается тушеваться. Тем более перед своим альтер-эго. — Это самый простой способ проявить еë. — Не всегда самый простой способ — верный. Селена саркастично хмыкает: — Да уж я поняла, что ты любитель сложных путей. — Ты забыла, с кем разговариваешь? — Таролог зеркалит её ухмылку. — Это ты — любитель сложных путей. — Мне точно пора в психушку. — Неплохая идея для следующего мира. Селена взрывается гневом. — Зачем тебе меня мучить? Не надоело? Раз я такая непутëвая — почему просто не убить меня? — Не знаю. Может, потому, что продолжаю надеяться на твоё исправление. — Я не ребëнок, которого нужно исправлять! — Я бы с этим поспорила, — Таролог качает головой. — Почему-то ты никак не возьмëшь в толк, что это нужно не кому-нибудь, а тебе самой. Селена фыркает. — Говоришь почти как мама. Таролог замолкает, а затем выпаливает с горячностью учëного, озарëнного новым открытием: — Быть может, ещё и потому, что в глубине души я всë-таки люблю тебя. И не хочу терять. Оттого и даю шанс за шансом, даже предполагая наперëд, что ты не справишься. — Если ты любишь меня… выходит, и я люблю себя? — Всё возможно. Таролог щëлкает пальцами, и Селена обнаруживает себя на странно знакомой церковной скамье. И слышит в голове странно знакомый обезличенный голос — уже не обвиняющий, а тускло-обречëнный: — Постарайся хоть сейчас!