Физические двойные

      Чон Уён.              Если бы кто-то спросил Сана, как имя этого гриффиндорца ощущается на языке, он бы незамедлительно ответил, что остро.              Чон У-ён.              Колко, обжигающе.              Словно в рот всыпали пачку тайской приправы, а сверху залили соусом чили.              Сан очень любит острое. И Уёна.              Чхве думает, что красный ему к лицу. Такой же жгучий, такой же острый, как перец, как тайская приправа. Горячий, как языки пламени, что низвергают драконы на турнирах. Яркий, как закат, когда небо горит кровавым, словно вместо облаков — пламень. Уён обжигает, колет, режет Сана.              И так чертовски ему нравится.              За завтраком Сан думает об Уёне, методично водя вилкой по пустой тарелке. Гриффиндорца еще нет, как и двух его старших друзей. Чхве прикидывает, который сейчас час и понимает, что их нет уже слишком долго. Обычно троица вваливалась в зал с общим потоком учеников и только за редкими случаями они приходили с трех или четырехминутным опозданием, когда все уже ели и бурно обсуждали утро. В этот раз их нет уже добрую половину от отведенного на завтрак времени.              И стоило Чхве шумно вздохнуть и повернуть голову к сидящему рядом Хенджину, как в зал с громким топотом входит Уён, все время оборачиваясь за спину. Он явно чем-то раздражен или смущен, иначе как объяснить его красные щеки и уши, волосы торчат в разные стороны и кажется, словно он узнал что-то, что вот-вот сведет его с ума. И не только Сан замечает его странное состояние. Марк поднимается с места, подзывает младшего к себе, предлагая сесть рядом. Сам капитан сборной Гриффиндора удивлен не меньше остальных свидетелей этого неожиданного появления, а потому сразу начинает задавать младшему вопросы, наклонившись поближе. Уён что-то быстро объясняет, активно над собой размахивая руками, а потом, услышав что-то в ответ, и вовсе хватается за голову.              Слизеринец смотрит неотрывно и думает лишь о том, что сам бы хотел сидеть рядом и похлопывать гриффиндорца по плечу, пригладить его взъерошенные волосы, поправить красную мантию. Ему не столько интересна причина такого состояния его самого любимого врага, сколько слова, которыми Марк смог его успокоить.              Потому что он бы не смог так. Любое его слово лишь разозлило бы Уёна, а это далеко не то, что он желает.              После каждой стычки слизеринец еще долго думает о том, почему подобрал именно те слова, о том, почему просто не прошел мимо, почему сделал то, что сделал. Как бы сложился их диалог, скажи он что-то другое. Как бы сложились их отношения с первого дня, не будь он тогда мелким говнюком, поверившим в россказни старших о том, что все нечистокровные волшебники — не более чем ошибка.              Может, все было бы иначе?              — Если бы все было иначе, — внезапно говорит Хенджин, отпивая сок, — то ты, возможно, и не влюбился в него. Или вообще не разглядел то, что тебе в нем нравится. Ну или, не знаю, вы бы вообще никогда не разговаривали и не знали о существовании друг друга.              Сан шлепает себя по губам за то, что не контролирует тот момент, когда его мысли вырываются наружу, но решает не размышлять о том, что сказал друг. Потому что это грустно и совсем слизеринца не устраивает.              — Ему бы так пошел красный цвет волос, — выдыхает Сан, меняя тему, и, не в силах смотреть, как гриффиндорец улыбается успокоившему его Марку, наконец принимаясь за завтрак, падает головой на сложенные руки, тихо простонав.              — Ты звучишь как кот, когда говоришь о нем и страдаешь, — замечает Хван, доедая завтрак. Легко хлопает друга по плечу и уже собирается вставать, чтобы отправиться на занятия, когда Сан перехватывает его руку и смотрит умоляюще.              Хенджин слишком хорошо знает друга, а потому лишь глубоко вздыхает, ожидая услышать что-то невероятно глупое и обязательно связанное с гриффиндорцем.              — Будь я котом, понравился бы ему? — серьезно спрашивает Чхве, сильнее сжимая руку друга.              Хенджин долго его осматривает, щурится, пытаясь что-то разглядеть, а затем, прыснув в свободный кулак, выдает самым безобидным голосом из всех:              — Ты был бы серым и вонючим котом, наверняка с глупым взглядом в никуда, и постоянно лысел, оставляя за собой дорожку из приставучей шерсти, — Сан давится вздохом возмущения и начинает кашлять. — Я не шучу, либо так, либо никак.              — Ну спасибо, дружище, буду знать…              Чхве еще бурчит что-то себе под нос, откусывая кусочек очередного пирога. Мясо внутри острило, перец ощущается песком на зубах, навевая слизеринца на мысли, что губы Уёна наверняка такие же острые.              Опять все мысли о нем.              Стон, полный отчаяния.              — Я обречен! — выкрикивает Чхве, с силой ударяясь лбом об стол.              Хонджун и Сонхва на завтраке не появляются.              

***

                    Уён проснулся со странным предчувствием. Оно не было неприятным или тревожным, наоборот, он чувствовал, что должно произойти что-то хорошее. Настроение поднимал еще и тот факт, что учиться осталось какой-то несчастный день, а это значит, что еще немного, и он встретится с мамой, поест ее вкуснейшей домашней еды (хотя и в Хогвартсе она была вкусной), встретит праздник в приятной тишине, смотря какой-то концерт по телевизору. В общем, он ждал какого-то чуда.              И оно случилось. Если это вообще можно назвать чудом.              — Мы с Сонхва встречаемся, — именно эта фраза становится первой, когда Уён выбегает из гостиной Гриффиндора и у входа натыкается на двух друзей, уже ждущих его. Хонджун светит огромным синяком на щеке, начинающим медленно желтеть по краям.              — Я же просил не так сразу! — Сонхва заливается краской мгновенно, пытаясь закрыть лицо ладонью, второй несильно ударив когтевранца по плечу.              И вроде все как всегда, думается Уёну. Вот двое его друзей ждут его, чтобы вместе пойти на завтрак. Один, как обычно, говорит что-то необдуманное, а второй его за это ругает, и кажется, что они вот прямо сейчас затеют ссору или драку, образовавшуюся из ничего.              Но это не происходит. Вместо этого Хонджун ласково отнимает руку старшего от его же лица и переплетает пальцы, ожидая от младшего хоть какой-то реакции.              — Уён, все хорошо? — пуффендуец обеспокоенно осматривает его, крепче сжимая руку своего парня, а Чон все не может обработать только что полученную информацию.              И пытается успокоить внезапно быстро забившееся сердце.              — Вы встречаетесь? — переспрашивает дрогнувшим голосом, получая в ответ один спокойный кивок и громкий хмык. — Просто кошмар.              Гриффиндорец отворачивается к стене, извиняется перед Полной Дамой и прислоняется лбом к картине, смущая ее такой близостью. Зарывается пальцами в волосы, все еще пытаясь какие-то сложные причинно-следственные связи в голове построить, но выходит, мягко говоря, не очень.              — Совсем мальчика с ума свели, — укоризненно замечает женщина на картине, водя своей нарисованной ладонью над головой гриффиндорца, пытаясь успокоить своими фантомными поглаживаниями. — Вы всегда были странными. Ну и молодежь.              — Уён, пойдем на завтрак, — просит пуффендуец, игнорируя слова Полной Дамы. Подходит к другу и опускает ладонь на плечо, сжимая ткань мантии. — А потом поговорим, хорошо?              — Точно-точно, сперва еда, а уже потом все остальное! — поддерживает женщина с картины, хлопнув в свои полные ладошки.              Думает, думает, думает. Чон слишком много последнее время думает, и кажется, словно из множества извилин у него ничего не осталось — отполированный до блеска мозг, не способный работать как прежде.              — Нет, вы объясните мне все сейчас.              Сонхва снова кивает, Хонджун — хмыкает, и они разворачиваются в сторону Большого зала. Пак решает начать первым, чтобы с самого начала исключить возможность неловкого молчания, когда каждый надеется, что кто-то начнет говорит за него.              Старший рассказывает обо всем. О том, когда впервые понял, что его чувства из дружеских переродились в романтические. О том, как ненавидел и все еще ненавидит каждую их ссору, как ему было неприятно и даже больно от острых слов когтевранца, как он мечтал перестать любить его, как мечтал влюбиться в кого-то другого. Рассказал о Субине, их недопоцелуе, сразу же успокаивая Хонджуна, поясняя все детали и, конечно же, трижды, если не четырежды, обвинив во всем себя. Уён не говорит ни слова, внимательно слушает, временами укоризненно поглядывая на Кима. Хонджун же идет мрачнее тучи, смотрит в пол и закусывает губу, не в состоянии поверить в то, как много он косячил и сколько боли принес.              Сонхва заканчивает еле слышным «Я злюсь лишь на себя», обращаясь к когтевранцу, тем самым заявляя, что на него он совсем не злится, и выжидающе смотрит.              — Ну, я, — начинает неловко Хонджун, но гриффиндорец его прерывает быстрее, чем тот подумает о том, что следует сказать.              — О, можешь не начинать, любой дурак бы понял, что ты уже давно по Сонхва-хену сохнешь, только вот сам ты — дурак последний! — младший всплескивает руками и, не справившись со всеми странными чувствами внутри, со всей силы ударяет себя по лбу, затем снова зарываясь в волосы и ероша их во все стороны, словно это его успокаивает. — Такой дурак! Когтевранец, а дурак!              — Мы поняли, что я дурак, хватит повторять! — ворчит Хонджун, намереваясь придушить младшего, но его успокаивающе гладит по спине Сонхва, крепко задумавшийся.              — То есть, хочешь сказать, что знал, что я нравлюсь ему? — внезапно спрашивает Пак, обращаясь к гриффиндорцу. Протягивает руку и немного поправляет двухцветные волосы, отмечая, что это не особо помогло.              Уён смотрит на него нечитаемым взглядом, его бровь медленно ползет вверх, показывая все его недоумение, а затем он покрывается красными пятнами, словно начинает действительно злиться.              О, он невероятно зол на них.              — Так вы оба дураки! — негодующе кричит младший, опять зарываясь руками в волосы.              — Эй, следи за словами! — начинает злиться когтевранец, но его снова останавливает Сонхва.              Они доходят до Большого зала, где все ученики давно шумно обсуждают предстоящий день, прямо во время еды дописывают домашнее задание и просто веселятся, пока учителя спокойно едят, порой с удивлением поглядывая на ребят перед ними. Уён поворачивается к друзьям и застывает, когда прямо на его глазах Хонджун приподнимается на носочки и быстро чмокает пуффендуйца в щеку, сразу же начиная жаловаться на вечно мешающиеся очки.              — Избавьте меня от этого! — мученически стонет младший и вбегает в зал, покрываясь красными пятнами то ли от смущения, то ли от непонятной ему самому злости на своих друзей.              Сонхва крепче сжимает ладонь Кима, ощущая тепло от поцелуя на щеке, но это не приносит ему радости. Он смотрит в спину сбежавшего от них Уёна и чувствует стыд и вину.              Он надеялся, что младший будет за них рад, что он выдохнет с облегчением, когда узнает, что они больше не будут ругаться как прежде, что все, наконец, встало на свои места. Но Чон не выглядел радостным. По его глазам было видно, что он не совсем понимает, как ему реагировать, что ему сказать. Гриффиндорец запутался.              Пак на секунду допускает мысль, что, возможно, они все испортили.              — Я забыл взять палочку, — Сонхва разворачивается в противоположную от зала сторону, — нужно вернуться в комнату за ней.              — Я провожу, — Хонджун не отпускает его руки и, обернувшись напоследок назад, выискивает двухцветную макушку друга, крепче сжимая похолодевшие пальцы пуффендуйца.              Уён понимает, что запутался. Проигрывает в голове из раза в раз картину, где когтевранец тянется к старшему, все время вспоминает их скрепленные руки. Он думает, что это выглядит куда правильнее, чем привычные ссоры и драки.              Но все еще не понимает, что чувствует.              — Ты чего такой красный? Все хорошо? — Марк тычет его в плечо, привлекая внимание. — Выглядишь так, словно вот-вот взорвешься.              — Как бы ты отреагировал, если бы два твоих лучших друга заявили тебе, что встречаются, хотя еще вчера были в жуткой ссоре? — Уён не следит за словами и выдает все под чистую, но при этом действительно ждет от Марка ответа, наблюдая, как его широкие брови медленно ползут вверх в удивлении.              — Сонхва и Хонджун?! — Уён кивает заторможенно. — О, Мерлин…              Уён хватается за голову.              А затем хватается снова, когда третий раз за урок зельеварения роняет ингредиенты на пол, а само зелье едва не выливается из котла. Снейп трижды проходит мимо него, удивленно поглядывая на весь тот хаос, что он устроил. А еще Чхве Сан пялится на него все время, почти неотрывно, но при это не ухмыляется и не посмеивается, в отличие от других слизеринцев. Он просто смотрит, временами отвлекаясь на приготовление зелья, а затем снова поднимая на него взгляд.              И к концу урока его зелье взрывается ровно в тот момент, когда Уён, прогнав все лишние мысли о друзьях, берет себя в руки и все-таки варит отличное зелье.              Гриффиндорцы кричат о том, что Уён снова всех уделал.              Слизеринцы смеются с неудачи своего сокурсника.              — Чон Уён, — зовет в конце урока Снейп, вызывая табун мурашек своим размеренным тоном.              Гриффиндорец медленно разворачивается, нервно сглотнув, и встречается взглядом с Саном, стоящим рядом с профессором. Тот весь перепачкан в черной жиже, выбившаяся из укладки прядь немного подпалилась, а изумрудная мантия была перекинута на одно плечо. Он стоял со скрещенными руками на груди, и явно нервничал, находясь так близко к профессору зельеварения.              — Чем могу помочь, профессор? — дрогнувшим голосом спрашивает Чон, проходя вглубь кабинета.              — Я бы хотел попросить вас помочь этому, — Снейп прерывается, скосив взгляд на слизеринца, — не особо одаренному ученику с зельями.              — Почему я?!              — Как бы мне было неприятно это признавать, — профессор выдыхает, — но вы самый преуспевающий ученик в моей дисциплине.              Уён приподнимает в удивлении бровь и смотрит на Сана, пока тот быстро крутит головой в разные стороны, умоляя не соглашаться. Гриффиндорец и сам не особо желает лишнее время торчать со своим злейшим врагом, но отказать Северусу Снейпу равносильно смерти, а потому он неуверенно кивает.              — Тогда можете прийти в кабинет сегодня после занятий. — Снейп кивает сам себе и медленно подходит к своему столу, что-то вычитывая на пергаментах. — Просто помогите Чхве Сану приготовить зелье с сегодняшнего занятия. Вы свободны.              Чон кивает и, бросив тихое «До свидания», покидает кабинет, как можно быстрее направляясь на урок травологии, не заметив, что слизеринец выбежал за ним, но окликнуть так и не решился.              День становится все хуже, и гриффиндорец вспоминает то предчувствие, с которым проснулся этим утром. Оно было хорошим, так почему сейчас все идет откровенно плохо? Или все на самом деле идет в лучшую сторону?              Уён надеется, что слизеринец не выкинет ничего странного, они спокойно приготовят это несчастное зелье и забудут этот день как страшный сон.              

***

                    Сонхва и Хонджун не появляются на обеде. И на ужине тоже. Уён чувствует себя виноватым, заворачивая им выпечку в платок. Он более чем уверен, что они будут ждать его в Астрономической башне после занятий, а потому заканчивает ужин как можно скорее и выбегает из Большого зала. Весь день он думал об их отношениях и о том, действительно ли это как-то скажется на их дружбе, как он изначально подумал? Не станут ли они резко меньше общаться, реже проводить время втроем, заниматься домашним заданием вместе?              Они забудут о нем?              Каждый день, приближающий его к Рождественским каникулам, так и кричал о том, что возвращаться нет никакого смысла. Все больше Уён хотел забыть Хогвартс.              — Уён! — кто-то догоняет его в коридоре и хватает за локоть, поворачивая к себе. Взгляд падает на зеленую нашивку со змеей и все планы вмиг рушатся. — У нас зельеварение…              — Вот черт, — шипит, поднимая глаза на странно взволнованного слизеринца. Местами на его лице все еще были черные пятна от неудавшегося зелья, из-за чего он выглядел немного несчастным, что, конечно, позабавило Уёна. — Я забыл.              — Я так и понял, — кивает Сан, отпуская чужой локоть и отступая на шаг, спрятав руки за спиной. — Предлагаю быстро с этим покончить и разойтись.              Чон неожиданно для самого себя улыбается.              — Ого, неужели твою змеиную головушку умеют посещать умные мысли.              — Ты дошутишься, грязнокровка, — Чхве щурится, делая вид, что слова гриффиндорца его не задели. Разворачивается и быстрее направляется в подземелье, пытаясь проглотить внезапно забившееся в безумном ритме сердце, пытающееся выпрыгнуть из груди через глотку.              Уён улыбнулся ему.              Класс зельеварения встретил их тьмой и холодом, запахами различных трав и жидкостей, пригоревших зелий и сыростью. Снейпа внутри не было, он все еще ужинал с остальными учителями, но Сан не дурак, он набрался смелости (попросив Хенджина постоять рядом, разумеется) и предупредил профессора, что они с Уёном намереваются пойти и выполнить задание, на что получил безразличный кивок.              — Хорошо, ты знаешь, какие ингредиенты идут в это зелье? — гриффиндорец проходит вперед и сразу начинает обустраивать рабочее место. — Ты вообще знаешь, что за зелье мы будем варить?              Сан топчется на входе и неловко чешет затылок, осматривая рядом стоящие склянки с растениями. Если бы он знал, что вообще готовил на уроке и не добавлял первое, что попадется под руку, лишь бы сделать вид, что хоть что-то делает, то ему не пришлось бы сейчас торчать здесь. Но он предпочел все занятие пялиться на рассеянного гриффиндорца, что сейчас сосредоточено устанавливал котел.              Слизеринец снова не может оторвать взгляд, наблюдая за каждым действием Уёна.              — Любовное? — выпаливает первое, что приходит в голову, и хватает с полки какую-то темно-зеленую жижу, ставя на стол перед Чоном.              — Ты дурак? Чем ты на уроке занимался?              — Не твое дело, — Чхве убирает непонятную жидкость на место. — Просто скажи какие ингредиенты нужны.              — Слизь флоббер-червя, сок мурлокомля, хребет рыбы-льва и стандартный ингредиент, — перечисляет Уён и смеется, когда видит, как расширяются глаза Сана после каждого непонятного названия. — Надеюсь, ты в состоянии хотя бы просто найти их, да?              Сан резко подходит ближе к столу и опирается на него руками, наклоняясь к Чону. Ему совсем не нравится то, как гриффиндорец разговаривает с ним, но в то же время он прекрасно понимает, что тот не просто так над ним смеется. Он ведь действительно дурак. И слизь какого-то там червя он точно не сможет найти в этом огромном классе. Признаться в этом у него сил не хватает, а потому он просто хмурится, переспрашивая названия ингредиентов, и отправляется на их поиски.              — Слизь на третьей полке слева от тебя, — подсказывает Уён, когда на столе оказывается все, кроме нее, а Сан уже три минуты ходит по классу, высматривая полки и вчитываясь в каждую бирку. — Давай, ты справишься. Она зеленая.              — Ну спасибо за поддержку, — бубнит под нос парень, хватая с полки единственный флакон с зеленой жижей, тот самый, что случайным образом взял в самом начале, но вернул на место. — Ты, должно быть, издеваешься…              — Может быть, — хмыкает Уён, отходя от котла и указывая руками на место рядом с собой. — Сейчас начнешь готовить и вот тогда-то я оторвусь.              Сан закатывает глаза и показательно уверенно открывает флакон со слизью флоббер-червя, наклоняясь над котлом. Вязкая жидкость еле-еле стекает по стенкам, пока Уён не отбирает флакон, отставляя подальше от горе-зельевара.              — Ну и что ты делаешь?              — Варю зелье, очевидно, — слизеринец цокает и скрещивает руки на груди, смотрит так, словно делал все правильно, а глупый Уён остановил его просто так.              В груди гриффиндорца что-то нагревается, готовое вот-вот вскипеть.              — Давай я буду говорить, что делать, а ты — делать, договорились? — Уён медленно вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоить внезапно разгоревшуюся злость. Он правда не понимает, неужели этот глупый слизеринец не может хотя бы час побыть нормальным, не выпендриваться и просто сделать то, что ему сказано.              Что с ним не так?              — Сперва тебе нужно растолочь в ступке четыре хребта рыбы-льва, — Уён пихает Сану в руку ступку и баночку с хребтами, внимательно следя за тем, как парень неохотно открывает сосуд и достает оттуда хребты. — До неравномерного крупного порошка, хорошо? Не растирай до муки, иначе ничего не получится.              — Я понял с первого раза, — бурчит Чхве, начиная остервенело стучать пестиком по хребтам, из-за чего отколовшиеся части летели во все стороны. Стук стоял страшный и казалось, что слизеринец вот-вот расколет саму ступку, так и не получив необходимый порошок.              — Ты безнадежен, — заключает Уён и выхватывает ступку из чужих рук, сгребает крупные частички со стола обратно в общую массу и начинает аккуратно толочь, временами проводя по дну и стенкам, наслаждаясь тихим хрустом. — Не нужно долбить пестиком, просто спокойно растирай косточку за косточкой, — Чон останавливается и показывает своему внезапному ученику результат. — Неравномерный, понял? А теперь давай сам.              Сан, увлекшийся наблюдением за руками гриффиндорца, что крепко держали ступку и пестик, медленными круговыми движениями перетирая хребты, не сразу заметил, что к нему обратились и ждут реакции. Уён стоял и ждал, специально не говоря ни слова и ожидая, когда же парень отомрет и приступит к делу. И Чхве отмирает спустя минуту, дважды с силой моргает и, коснувшись кончиками пальцев теплых ладоней Чона, забирает ступку, пытаясь повторить круговые движения.              Уён благодарит всех богов и великих волшебников за то, что слизеринец в кои-то веки делает что-то молча.              Последующие этапы приготовления зелья идут как по маслу, что не может не радовать гриффиндорца, все время думающего о том, как бы покончить поскорее и подняться на Астрономическую башню, на встречу со своим, пожалуй, самым серьезным в жизни разговором. Уён даже был благодарен Сану за то, что тот не выпендривается и не говорит лишнего, лишь под диктовку выполняет все необходимые действия и, что удивительно, практически без ошибок.              — Ну, а теперь взмахни волшебной палочкой, — кивает Уён, когда слизеринец высыпает всю полученную субстанцию из хребтов и стандартной смеси в котел.              — Просто взмахнуть? — уточняет Чхве, с подозрением косясь на котел.              — Да, просто взмахнуть.              — Оно не взорвется? — все-таки уточняет Сан, доставая волшебную палочку и занося руку над «адским варевом», как он уже трижды успел выразиться за вечер.              Уён лишь цокает и закатывает глаза, никак не прокомментировав глупый вопрос. Опирается бедром о стол, скрещивает руки на груди и ждет, с вызовом смотря на очевидно струсившего слизеринца.              Сан сглатывает и резко отворачивается, нервно взмахнув волшебной палочкой над котлом и зажмурившись. На всякий случай, это уже похоже на условный рефлекс, закрывать глаза каждый раз, когда нужно что-то бросить в зелье.              Но ничего не происходит. Зелье тихо бурлит в котле, пахнет травами, а не жженой бумагой. Ничего не взорвалось, не подпалило все вокруг, не залило противной слизью.              У него получилось?              — Все? Готово? Так легко? — с явным волнением спрашивает Чхве, поворачиваясь к ухмыляющемуся Уёну.              — Ну ты наивный конечно, — громко смеется гриффиндорец. — Мы только начали.              — Ты шутишь?              Уён подпрыгивает и усаживается на стол, опираясь локтями на коленки. Еще немного ерзает, двигаясь подальше от края, заглядывает в котел, смеется с удивленного взгляда Сана и наконец решает все пояснить, решив, что достаточно помучил эту змеюку.              — Нам тут еще час торчать, — бросает как ни в чем не бывало, снова меняя позу и опираясь руками на стол позади себя. — Даже больше. Этой штуке час нужно настояться, а уже потом мы добавим все остальное, еще поварим, ты еще разочек взмахнешь палочкой и готово. Так что устраивайся поудобнее.              — Потрясающе!              Сан тихо рычит и опускается на стул, утыкаясь лбом в изгиб локтя. Нервно стучит ногой по деревянной ножке стола и зажмуривается. Целый час. Час сидеть в закрытом помещении с Уёном. Целый час следить за тем, что говоришь и делаешь. Да он же точно что-нибудь сделает не так! И тогда у него вообще никаких шансов наладить общение с гриффиндорцем не останется.              С другой стороны, если он возьмет себя в руки и в кои-то веки побудет собой, то, быть может, они смогут стать чуточку ближе? Если так подумать, у него есть целый час на то, чтобы разговорить объект своего воздыхания, узнать, что тому нравится и, быть может, все наладится? Нужно всего лишь подбирать слова и не произносить то противное уже ему самому слово…              — Эй, грязнокровка, а тебе больше собаки или кошки нравятся?              Чхве Сан безнадежен.              Уён лишь хмыкает, за столько лет привыкший к прозвищу, и, за неимением никого, с кем можно было бы поговорить ближайший час, кроме противного слизеринца, решает никак не реагировать и задумывается.              — Мне нравятся еноты, — смотрит на удивленного Сана и ухмыляется. — Ну они же милые.              — Согласен, но вопрос звучал иначе, — Чхве не отстает, ставит локти на стол, подпирая ими подбородок, и смотрит на гриффиндорца, с опаской поглядывая на рядом стоящий котел с зельем.              — Ну, котики милые, — неуверенно начинает, — но собаки мне нравятся больше. Я бы хотел бультерьера.              — Они же опасные, — подпаленная на утренних уроках зельеварения прядь черных волос выбивается из общей укладки и падает на лоб, лезет в глаз, из-за чего Сану приходится заправить ее обратно. — Вдруг она съест кого-нибудь.              — Ты будешь первым, — шутливо угрожает Чон, наблюдая за тем, как прядь выбивается снова. Сан несколько раз предпринимает попытку заправить ее обратно, но та все вылезает и вылезает, в конце концов попадая концом в открытый глаз. Сан громко ойкает и хватается за него.              Уён не сдерживается и громко хохочет, прикрыв ладонью рот.              Сан уже который раз за вечер пытается проглотить вырывающееся наружу сердце.              — Расскажи мне что-нибудь про мозги, — просит слизеринец, пряча покрасневшее лицо в руках. — Ты же там учишь что-то.              — С чего бы это.              — Чтоб в тишине не сидеть, — жмет плечами, не поднимая головы.              Гриффиндорец с удивлением смотрит на лежащего на столе слизеринца. Вроде все тот же Чхве Сан, все тот же придурок, не следящий за языком и своим завышенным эго, но что-то не так. Слишком спокойный? Не выводит из себя? Ведет себя как нормальный человек? Уён все еще считает это чем-то подозрительным, ожидая удара в любой момент, но что-то непонятное давит на грудь, когда он смотрит на парня перед собой.              Быть может он хороший и ему стоит дать шанс.              — Ну хорошо, — Чон вздыхает, пытаясь вспомнить все свои конспекты. — Головной мозг делится на пять основных отделов…              Час пролетает незаметно. Сан спокойно его слушает, временами засматриваясь на острый профиль Уёна и откровенно залипая, неловко отводя взгляд только тогда, когда его ловили за подглядыванием. Сердце в это время стучало так быстро и громко, что, если бы не бурлящее рядом зелье, гриффиндорец точно бы его услышал. Объект наблюдений странностей не замечал и не слышал, увлеченно рассказывая обо всем подряд, будь то первый орган или процесс, всплывший в памяти. Ему было весело отвечать на, пожалуй, самые глупые вопросы слизеринца, и в то же время он понимал, что эти самые глупые вопросы были неплохой такой проверкой на знания. В некотором смысле Уён даже благодарен парню за то, что тот внезапно попросил его рассказать о мозгах, что вылилось в часовую лекцию по анатомии. Это было полезное занятие.              Уён заканчивает свой рассказ о гормонах и резко спрыгивает со стола, пугая этим Чхве, и, хлопнув в ладоши, просит его подняться с места, чтобы закончить зелье. Уже заметно повеселевший он не думал о том, что его все еще ждет нелегкий разговор с друзьями, на самом деле даже видя во всем происходящем лишь… что-то хорошее и, быть может, волшебное. Его друзья примирились, наконец-то разобрались в своих чувствах, да и с чего он вообще взял, что это как-то повлияет на их дружбу?              Стало страшно от осознания того, что часовая беседа со своим злейшим врагом смогла так резко перевернуть все в голове Чона с ног на голову. Да и в целом поведение Сана было таким резко отличающимся от обычного, что мурашки ходили ходуном по спине в моменты, когда он ловил на себе пристальный, но совсем не злой или надменный взгляд. Приятные мурашки.              — Две трети сока мурлокомля прямо в зелье, — командует гриффиндорец, впихивая склянку в Сановы холодные руки. — Давай-давай, ничего не будет.              Сан заносит руку над котлом, дергаясь, когда надувшиеся при кипении пузыри лопались, едва не обжигая его. Почти добавляет ингредиент к зелью, но резко отстраняется и тычет в стекло.              — А две трети это вот до сюда, или до сюда? — водит пальцем, указывая уровни, и практически умоляет взглядом ответить нормально, ткнуть ему пальцем в правильное количество, а еще лучше — сделать все за него. Но Уён лишь закатывает глаза и сам двигает чужой палец по стеклу.              — Вот до сюда, — Чхве смотрит, куда поставили его палец, и кивает сам себе, все-таки добавляя сок мурлокомля в котел.              Жижа начала бурлить пуще прежнего, а один из пузырей лопнул так резко, что Сан, сильно испугавшись, отдернул руку и отскочил от стола насколько это возможно. Его громкий «Айщ!» слышало, пожалуй, все подземелье.              — Да что ты визжишь, как девчонка, — Уён прикрывает ладонью лицо, но тихо посмеивается с этой до жути странной и смешной реакции. — Оно не кусается и не обжигается, прекрати тянуть время.              — Но я не тяну! — кричит слизеринец, расслабляя зеленый галстук. — Мне правда стремно это делать! Ты видел, как эта штука брызнула?!              — Успокойся, все же хорошо… — Чон выставляет перед собой руки, хмурясь на все происходящее. Зелье и правда сильно бурлило, но это прекратится, как только они добавят следующий ингредиент. — Добавь две капли слизи и все будет почти готово.              — А если эта жижа взорвется?! — Сан крутит головой в разные стороны, отказываясь подходить к котлу. Он сам не понимает, что его так напугало, но он уже столько раз взрывал что-то в этом кабинете, что не доверял даже обычной склянке в своей руке. А потому быстро отставил ее на соседний стол, на всякий случай еще и руку об мантию обтерев.              — Не взорвется, прекрати истерить, — гриффиндорец хватает со стола флакончик со слизью флоббер-червя и протягивает слизеринцу. — Две капли. И оно перестанет бурлить, обещаю.              Сан с недоверием смотрит то на него, то на слизь в его руках, но все же поглубже вдыхает и подходит, принимая флакон. Щелкает крышкой и выставляет вперед дрожащую руку, при этом телом находясь как можно дальше.              — Две капли, хорошо? — Сан кивает, наклоняя стеклянную бутылочку дрожащими руками.              И выливает половину флакона.              Жидкость в котле начинает активно кипеть, пузыри на ее поверхности быстро надуваться и так же быстро лопаться, с каждым разом оказываясь все ближе к краю, сам котел ходил ходуном на подставках, а огонь будто стал сильнее. Надулся один большой вязкий пузырь и лопнул, разбрызгивая вокруг себя темно-зеленую горячую жижу, попадая и на Уёна, и на Сана. Первый, быстро сообразив, вынул палочку и потушил огонь заклинанием, но ситуацию это мало спасло: зелье вылилось из котла, растекаясь по всему столу и большими каплями падая на пол.              — Две капли, Чхве Сан! — Уён зло смотрит на зажмурившегося слизеринца. — Ну что сложного?!              — Ты просто плохой учитель! — кричит в ответ Сан, отшвыривая полупустой флакон куда-то в сторону. Он все еще напуган, но без проблем принимает любимую стойку, складывая руки на груди и подняв подбородок. — Будь здесь кто-то другой, мы бы уже давно со всем справились!              Уён не выдерживает. Подходит к наглому парню ближе и хватает за рубашку на груди, смотря прямо в хитрые прищуренные глаза. Кончик носа упирается аккурат в кончик чужого, но его это не смущает. Он зол и расстроен. В первую очередь на себя и из-за себя. Зря он так с выводами поспешил.              — Ты настолько жалок, что даже не в состоянии признать собственную ошибку, — шепчет, хмуря брови, но сразу же отпускает, разворачиваясь и намереваясь уйти.              — Знай свое место, грязнокровка! Среди нас жалкий далеко не я, — усмехается в спину слизеринец, но сразу же жалеет об этом.              Уён бьет в лицо незамедлительно.              Сан бьет в ответ, разбивая бровь, но сразу же получает в живот, складываясь пополам от боли. Чон пинает в колено и валит на спину, садясь сверху.              И бьет. Снова и снова.              — Почему ты просто не можешь заткнуться, когда нужно?!              Чхве усмехается разбитыми губами, резко дергает на себя за галстук и лбом бьет по губам. Уён на время перестает бить, стирая кровь со рта.              Сан смотрит снизу вверх, кладет руки на чужие бедра, зажавшие его по бокам, и тихо смеется.              — Не так я это представлял, — сплевывает кровь на пол, сжимая пальцами бедра. — Но в целом и так неплохо смотришься.              — Да ты совсем чокнутый, — гриффиндорец бьет последний раз, прямо по солнечному сплетению, не сильно, но ощутимо, ведь гнев резко спал, да и силы покинули тело.              Встает, когда Сан убирает свои руки с его ног, хватаясь за грудь, и, схватив оставленные на другом столе кусочки пирога для старших, быстро уходит, уже в дверях останавливаясь и через спину, взмахнув волшебной палочкой, произносит тихое «экскуро», убирая зелье со всех поверхностей класса.              — Остальное уберешь сам, с профессором я поговорю, — и уходит, так и не обернувшись на валяющегося на полу слизеринца.              — Ага, — Сан усмехается и накрывает ладонями лицо, давя на глаза, чтобы сдержать непрошеные слезы.              Он снова облажался.              

***

                    Они и правда ждут его. Стоят, облокотившись на перегородку, прижимаются плечом к плечу и о чем-то тихо переговариваются. Уён старается подойти тихо, но снег хрустит под ногами, привлекая внимание друзей. Они резко оборачиваются, встречая младшего удивленными взглядами.              — Что случилось? — Сонхва мгновенно меняется в лице и подбегает к гриффиндорцу, приподнимая его лицо за подбородок. Осматривает разбитую бровь, медленно идущую из рваной ранки на губе кровь, и не знает, за что схватиться в первую очередь, просто водит обеспокоенным и полным страха взглядом, осматривает на наличие других ран и тогда замечает, что младший вышел без верхней одежды.              Хонджун подбегает так же быстро, стаскивает синюю шапку со своей головы и молча натягивает на двухцветную макушку Чона. Следом стягивает шарф, обвязывая вокруг шеи. Смотрит то на пуффендуйца, то на гриффиндорца, отступает на шаг и не вмешивается, не зная, что еще он может сделать.              Уён молчит. Смотрит в испуганные глаза Сонхва и чувствует вину. За странные мысли об их отношениях, за ту секундную мысль о том, что его самые лучшие друзья, самые близкие хены, могут забыть о нем. Чувствует вину за то, сколько времени ему понадобилось на то, чтобы все обдумать, хотя обдумывать было нечего; что так долго не приходил и явился весь побитый, заставляя любимого хена волноваться; за то, что принесенные им кусочки пирогов остыли и давно не хрустят. Слезы скапливаются в уголках глаз, тихий всхлип застревает в груди, из-за чего он просто часто и резко вдыхает, щурится и, в конце концов, слезы срываются и скатываются по щекам вместе с тихим мычанием при выдохе.              — Простите меня, — сквозь слезы. — Простите, я так удивился, что не знал, как реагировать. Мне так жаль.              Сонхва прижимает плачущего младшего к себе, гладит по макушке и все еще испуганно глядит на виднеющееся ночное небо, усыпанное звездами. Он едва сам сдерживается от слез, закусывает пухлую губу и утыкается лицом в синий шарф, все-таки начиная плакать, но совсем бесшумно. Чувствует, как Чон обнимает его, прижимаясь ближе, как сжимает в руках пуховик, как выдыхает горячий воздух ему в шею, как стекают остывающие на щеках слезы.              Вот так, безмолвно. Но большего им не нужно. Они поймут друг друга и через слезы.              Хонджун не знает, что ему делать. Смотрит на двоих парней, покусывает обветренные губы и порывается подойти, но не делает этого. Он не знает, уместно ли это. Он не знает, что вообще нужно сделать. Обнять? Просто подойти? Сказать что-то? Лучшим решением оказалось остаться в стороне, наблюдать и нервно поправлять очки. Он всегда знал, что у Сонхва и Уёна особая связь, они всегда были друг другу ближе. Когтевранец не завидовал или что-то вроде, он считал их отношения очаровательными и по возможности старался не рушить их своим присутствием. Так было и, пожалуй, будет всегда.              Уши начало жечь от мороза.              Сонхва, не смотря на него, протягивает в сторону руку, раскрыв ладонь. Ким не думая за нее хватается, и его втягивают в общие объятия. Уён отрывается от плеча пуффендуйца, заплаканными глазами смотрит на Хонджуна, а затем хватает его за шею, прижимая к ним ближе. Сонхва прижимается горящей щекой к его голове, Уён прижимается лбом. Когтевранец чувствует тепло, окружившее его со всех сторон.              И тогда в носу начинает щипать.              — Из-за вас я начинаю плакать, — ворчит Ким, несильно вырываясь из объятий. — Задушите!              Они медленно отстраняются, шмыгают носами и смущенно улыбаются. Только тогда Сонхва бросает быстрый взгляд на зажатый в руке Чона сверток платка, заставляя того вспомнить о нем.              — Я принес вам с ужина булочек и пирога, — Уён снова шмыгает носом, быстро вытирает слезу краешком Хонджунова шарфа и протягивает сверток. — Тут, кажется, тыквенный пирог и пирожки с мясом. Вы не пришли на обед и ужин, так что я подумал, что…              Пуффендуец с тихими словами благодарности забирает свернутую в платок выпечку и чувствует, какие у младшего ледяные руки. Отдает платок Хонджуну и в ладони заключает руки гриффиндорца, стараясь согреть.              — Нам нужно в школу, — Пак хватает обоих парней за руки и тянет к выходу, с улыбкой отмечая, что они совсем не сопротивляются.              Уён чувствует, как его трясет, когда тепло Хогвартса обволакивает замерзшее в одной мантии тело. Стягивает с себя синие шапку и шарф, возвращая Хонджуну. У того все лицо залилось румянцем от мороза, уши были краснее алых роз. Сонхва тяжело вздыхает, видя, как обоих парней трясет, и приказывает расходиться по гостиным, чтобы погреться у камина и быстро ложиться спать. Но Чон хватается за его руку снова и не отпускает.              — Я просто хочу сказать, что очень за вас рад! И надеюсь, что у вас все будет хорошо, — нижняя губа дрожит от вновь подступающих слез. — Не обижайте больше друг друга. Я вас так люблю.              — Уён… — Пуффендуец прижимает младшего к груди и гладит по волосам, водит теплыми ладонями по спине, пока тот не успокаивается. Заправляет отросшие волосы за уши, стирает мокрые дорожки, нежно проводя большими пальцами по щекам и, не сдержавшись, чмокает в лоб. — Мы тоже тебя любим. И мы точно не оставим тебя, слышишь? Ты наш самый драгоценный младший.              Хонджун кивает на каждое сказанное слово, хмыкает и широко улыбается. Подходит к ним ближе и треплет гриффиндорца по макушке, взъерошивая приглаженные Паком волосы.              — Лучше скажи мне, кто тебя так, — кивает на разбитые губу и бровь, поправляя очки на носу. — Если нужно, то я порешаю все.              — Да с Саном подрались, — пожимает плечами Уён, почесывая кожу над бровью. — Я ему больше навалял, так что не надо разбираться.              — Почему дети не могут решать все словами, — Сонхва тяжело вздыхает и внимательно осматривает лицо Чона. — Завтра обязательно загляни в мадам Помфри.              — Конечно, хен.              Провожая по традиции сперва Пака, парни медленно крались в сторону кухни, стараясь не шуметь. Время давно перевалило за одиннадцать и находиться за пределами комнат им всем было запрещено. Но проходя мимо Большого зала Уён не смог сдержаться и заглянул туда. Ему всегда было интересно, как он выглядит ночью, когда внутри никого нет и столы пустуют. Увиденное заставило его застыть на месте.              Весь зал в мгновение преобразился. Вокруг зажглись крошечные огоньки гирлянд, вдоль стен стояли украшенные и горящие золотом ели, а потолок, имитирующий ночное небо, был усыпан яркими звездами.              — Уён? — Сонхва оборачивается, замечая, что младший застыл на месте. — Что там такое?              — О, уже украсили! — Хонджун присвистывает, заглянув в зал. — И ведь точно, сегодня двадцать четвертое.              — Быстро же время летит, — кивает пуффендуец, разглядывая недалеко стоящую елку, засматриваясь на самую ее верхушку, где сияет большая звезда.              Уён молчит. Просто смотрит на это искусственное небо и думает. Думает о том, что время действительно пролетело незаметно и ему бы радоваться этому. Но что-то не дает ему с трепетом ожидать завтрашнего дня. Он мечтал уехать все полугодие, но сейчас одна лишь мысль об этом отзывается чем-то странным, похожим не на приятное волнение, а на тревожную тошноту.              Завтра Рождество. Завтра он уедет и не вернется сюда. Последний раз сядет за стол с другими гриффиндорцами, последний раз поговорит с друзьями, последний раз выслушает праздничную речь профессоров.              А затем уедет домой, встретит праздник с мамой и навсегда забудет это место.              Завтра.