Физические двойные

      Декабрь наступил резко и неожиданно. За окном бушевала буря, завывал ветер, а снег валил хлопьями, превращая все вокруг в белое полотно. Днем было относительно спокойно, младшие выбегали играться в снегу, кидаться снежными кучами друг в друга, сетуя на то, что снежки не лепятся. Мадам Помфри только и успевала, что встречать шмыгающих первокурсников на пороге больничного крыла и качать головой. Но их ничего не останавливало, и в субботний день на улице всегда стояли крики и смех, сопровождаемые визгами из-за попавшего за шиворот снега.              Уён не мог пропустить такое. А потому, глядя на серое небо и выдыхая клубы пара, валялся в сугробе, сбитый каким-то младшекурсником с пуффендуя. Мальчишка тот быстро поднялся и извинился, предлагая помощь, но Чон лишь махнул рукой, удобнее устраиваясь в куче снега, повыше натягивая шарф. Ему повезло, что Сонхва был где-то поодаль, играя с младшими пуффендуйцами и гриффиндорцами в «Царя горы», поддаваясь их коротким ручкам и смеясь от попавшего на лицо снега. Уён тоже играл с ними, но быстро сдался, когда в четвертый раз какая-то девочка, с виду очень хрупкая и крошечная, столкнула его с горы, гаденько смеясь. Она сильно напомнила ему одного слизеринца, что так же любил хихикать с неудач гриффиндорца. И как такая хитрая девчушка попала на Пуффендуй?..              — Что, грязнокровка, удобно устроился?              Уён громко стонет, закатив глаза. И почему эта змеюка появляется каждый раз, стоит ему лишь на секунду о нем вспомнить? У него какая-то чуйка или что-то вроде того?              — Вполне, — гриффиндорец смотрит в упор на склонившегося над ним Сана, чей шарф едва не задевал его лицо.              Он был без шапки, и Чон готов поспорить, что слизеринец из того типа людей, кто скорее влезет в самую неудобную и совсем не греющую одежду ради образа, игнорируя собственный комфорт. От этой мысли он едва не фыркнул, представив, как маленький Чхве топает ногой и говорит маме, что не наденет шапку, потому что это не круто.              — Хей, ты меня слушаешь вообще? — Уёна выдергивает из мыслей возмущенный голос Сана, который явно недоволен тем, что его нагло игнорируют, а потому начинает злиться, еще ниже наклоняясь к лежащему в снегу гриффиндорцу.              — Ты что-то сказал?              — О, черт, ты серьезно? — Чхве выпрямляется, перекидывая свисающий конец зеленого шарфа за спину. — Задницу, говорю, не отморозь.              — Без тебя разберусь, — хмыкает Чон, прикрывая глаза и зарываясь носом в теплый шарф.              На самом деле, спине и ягодицам действительно было холодно.              Вдруг в лицо прилетает горсть снега, мгновенно тая на коже. Уён резко поднимается, стряхивая холодную воду с лица, и уже готовится дать наглому Сану в лицо, но тот так резко отпрыгнул и побежал в сторону замка, громко смеясь на ходу, что догнать его не было возможным.              — Иди ты к черту, Чхве Сан! — Уён не может сдержать проклятий, рвущихся наружу. В следующий раз он в этого гада снеговиком швырнет, помяните его слово.              Если следующий раз вообще наступит.              Гриффиндорец, тяжело выдохнув, вновь ложится на снег и закрывает глаза, чувствуя, как мокрые от воды ресницы слепляются.              На дворе уже чертов декабрь. До рождественских каникул рукой подать. Время действительно пролетело незаметно. Оно словно не ощущалось с того момента, как усталость покинула его тело. В свое шестнадцатилетие Чон не получил ни одного язвительного комментария. Сонхва и Хонджун умудрились достать где-то торт (оба на вопросы о его происхождении не отвечали, таинственно улыбаясь), мама прислала стопку книг в качестве подарка, а в субботу, на следующий день после праздника, старшие потащили его в Хогсмид, скупая половину «Сладкого королевства». Те ноябрьские дни прошли по-настоящему замечательно, что Уён на минутку допустил мысль о том, что точно будет скучать, если оставит их. Перспектива проучиться в Хогвартсе до конца показалась не такой уж и плохой, но он быстро заставил эти мысли покинуть его разум.              После рождественских каникул он точно не вернется сюда. Он останется там, рядом с мамой. Может быть заведет, наконец, друзей среди маглов. Будет спокойно учиться тому, что ему действительно интересно. И навсегда забудет о магии, школе чародейства и волшебства, факультетах и странных предметах.              В его мире чаши не могут становиться котами. В его мире нет живых шоколадных лягушек и драже со вкусом вонючих носков. В его мире шляпы не разговаривают, а учителя не носят странные мантии. В его мире существуют лишь законы физики и математики, и ему этого достаточно. Ему не нужны волшебство и безумные заклинания, не нужны огромные пауки, орущие растения и кентавры.              Но он прекрасно понимает, что ему нужны Сонхва и Хонджун.              Во всяком случае без них он не представляет свое будущее.              Чем больше Уён проигрывал в своей голове день, когда он пропустит Хогвартс-экспресс, тем любые мысли о его друзьях становились все более невыносимыми. Мысли о том, что он их бросит.              — Хэй, Уён! — гриффиндорец распахивает глаза, чувствуя головокружение. Ощущение, словно он едва не заснул в этом сугробе. — Не видел Сана? Мы хотели сходить в Хогсмид, а он…              — Мне не интересно, Хенджин, — Уён быстро прерывает нескончаемый словесный поток высокого слизеринца, раздраженно закатив глаза. — Он кинул мне снег в лицо и сбежал туда, — тычет пальцем в сторону замка, а после закрывает глаза, чтобы показать, что разговор на этом закончен.              — Спасибо, дружище! — Хван зачем-то хватается за протянутый палец, пожимая его, и так же быстро, как и Сан до него, убегает на поиски друга.              Уён пребывает в культурном шоке, и очень хочет посмеяться, потому что все это до жути странно. Особенно ему смешно с того, как прямо сейчас на него смотрит Сонхва, стоящий поодаль. Кажется, он был свидетелем этой до ужаса странной картины.              Вдали раздается хлопок, а за ним крик Сана, и Уён жалеет, что не видит, что там происходит. Хенджин, кажется, ругается, но на что конкретно, расслышать не получается, да и Чон не особо старается лезть в дела слизеринцев, просто благодаря этот год за то, что они стали меньше лезть к нему. Да, это вызывает подозрения и вечные опасения, из-за которых гриффиндорец начал слишком часто оборачиваться в коридорах. Но пока ничего не происходит, а потому он просто спокойно выдыхает, на секунду допуская мысль, что, возможно, он даже будет скучать по этим хитрым лицам и их зеленым мантиям.              Ведь со слизеринцами он знаком даже дольше, чем с Сонхва и Хонджуном.              На первом курсе, когда, ошарашенный внезапно появившейся в его жизни магией Уён, с самым дурацким и, он знает это точно, глупым лицом сидел и дрожал, пока на его голове шевелилась огромная говорящая Шляпа, скорее пугая его до чертиков, нежели дарящая радость и предвкушение, как было со всеми предыдущими юными учениками. Он со страхом оглядывал ребят за столами, всматривался в их лица, застывшие в ожидании, разглядывал цветную форму. Синяя казалась ему самой красивой, а большой орел на их эмблеме самым крутым среди всех остальных животных. Он тогда впервые услышал о так называемых качествах, присущих ученикам разных факультетов, и был убежден, что достаточно остроумен, чтобы носить этот отливающий серебром галстук на своей шее.              И в то же время он разглядывал учеников Гриффиндора, отмечая, что красная форма, пожалуй, самая отстойная из всех. И лев дурацкий! Но в глазах учеников этого храброго факультета было что-то непонятное, что тогда еще одиннадцатилетний Уён не понимал.              А затем Шляпа громко и неожиданно прокричала «Гриффиндор!», заставляя Чона подпрыгнуть на стуле.              — Эй, пацан! — после церемонии распределения, на которой Уён грустно поглядывал в сторону стола Когтеврана, его окликнули другие мальчишки, которых Распределительная Шляпа в мгновение определила на Слизерин. — Твои родители маглы, да?              Чон застыл на месте, видя неприятные ухмылки на лицах слизеринцев. Впереди группы стоял мальчишка, еще не облаченный в изумрудную форму, но сверкающий словно настоящим изумрудом где-то на дне его глаз. Он был ниже остальных, но выглядел абсолютным лидером, свысока смотря на гриффиндорца перед собой. За его спиной были такие же первокурсники и парочка старших, с каким-то наслаждением наблюдавшие за разворачивающейся картиной.              Уёну стало страшно, но он лишь коротко кивнул, уставившись прямо на этого маленького «лидера».              — Так ты все-таки грязнокровка! — мальчишка резко подошел ближе, оценивающим взглядом пройдясь по Чону с макушки до пят. — Жаль, ты выглядел крутым. Но я с грязнокровками не якшаюсь. — слизеринцы за его спиной гадко посмеялись, а один из них даже хлопнул его по плечу.              — А мне какое дело? — Уён показательно скрещивает руки на груди, стараясь выглядеть круче, но на деле лишь пытается прикрыться. Он видел, как в школе, в которой он учился до Хогвартса, старшеклассники издевались над младшими, но никогда не думал, что может оказаться в подобной ситуации.              Но он не пальцем деланный, и даже если страшно, никакие высокомерные мальчишки не будут над ним издеваться.              — Не водишься и не надо. Я со злыми змеюками тоже не вожусь, идите пошипите в другом месте. — и резко разворачивается, догоняя остальных гриффиндорских первокурсников, которых очень милый староста уводил в сторону гостиной.              С того дня, кажется, он нажил себе его первого и, пока что, единственного врага, чьи мотивы он даже не понимал. И имя он его узнал только после нескольких стычек на одном из уроков зельеварения.              — Чхве Сан, вы даже не стараетесь. Позвольте узнать, сколько измельченного корня асфоделя вы добавили в зелье? — Снейп медленно подходил к рабочему месту двух слизеринцев, наблюдая тот хаос, что они устроили, когда их зелье внезапно забурлило и начало выливаться из котла.              Уён клянется, что в тот момент увидел страх в глазах противного слизеринца. И ему это чертовски понравилось.              — На глаз, — едва не пищит Сан, пытаясь спрятаться за спиной своего сокурсника.              — Хван Хенджин, вопрос к вам. Сколько нужно было добавить измельченного корня? — профессор зельеварения говорил спокойно и тихо, и от этого выглядел еще более пугающим, чем обычно.              — Одну щепотку, сэр, — дрожащим голосом отвечает второй слизеринец, с испугом глядя в учебник.              — Тогда почему вы не проследили за своим бестолковым другом? Переделать!              С того дня Чон остервенело начал изучать зельеварение и каждый урок выполнял задания блестяще, чтобы из раза в раз, когда профессор хвалил его за идеально приготовленное зелье или зазубренные рецепты, он мог поворачиваться в сторону Чхве и его друга, широко улыбаясь, чтобы добить и так раздраженного слизеринца.              А на втором курсе они встретились на поле для Квиддича, где в первый же день устроили драку, за что с их факультетов было снято по сто баллов.              И так, из года в год, они сталкивались то в коридорах, то на уроках, то на матчах. И каждый раз не упускали возможности поругаться, подраться или направить друг на друга палочки, в конце концов не успевая совершить ошибок, ведь профессор Макгонагглл всегда оказывалась рядом, за уши оттягивая парней друг от друга. Сонхва звал ее святой, пока ругал младшего за несдержанность и конфликтность, игнорируя любые замечания в сторону их с Хонджуном вечных перепалок.              И во всем этом Уён находил свое очарование. Трудно признать, но это было в некотором смысле его комфортом, чем-то привычным, пусть и доставляло кучу проблем. И если по Сонхва и Хонджуну он точно будет безумно скучать, то будет ли он скучать по подколам и резким словам Сана? По его хитрому лицу, черным прилизанным волосам и темно-зеленой развевающейся мантии?              Очевидно, будет.              — Чего валяешься? — Хонджун появляется неожиданно, в шутку несильно пиная по ноге. — Вставай, пока Сонхва тебя не увидел.              — Он уже видел, — хмыкает гриффиндорец, но все же поднимается с места, хватаясь за предложенную ладонь. — Решил выйти? Надоели учебники?              Ким вопросительно смотрит на младшего, но ничего не отвечает. Резко разворачивает к себе спиной и грубо стряхивает снег с одежды, ворча что-то про простуду и то, как сильно пуффендуец может из-за этого расстроиться.              — Спасибо, хен, я знал, что ты милашка в душе! — Уён подмигивает и в шутку, с некоторым кокетством, хлопает старшего по плечу, при этом подпрыгивая на месте. Хонджун замирает, пытаясь обработать только что случившееся, но его мозг сопротивляется. — Ты выглядишь крайне глупо сейчас, перестань, мне становится страшно.              — Он прав, ужасно глупо! — Сонхва подбегает к ним, стягивая варежки с рук и впихивая их все еще неподвижному когтевранцу, принимаясь натягивать им обоим шапки ниже на лбы. — Пойдемте со мной? Уён, та младшенькая очень просила меня позвать тебя к нам, — Пак бросает быстрый взгляд в сторону своры детей, покорно ожидавших его у их снежной горы. Они были в снегу с головы до ног, с красными носами и блестящими от счастья глазами, что Чон не смог не кивнуть, принимая свою участь быть сбитым с горы в очередной раз.              Девчушка смотрела на него в упор, широко улыбаясь и демонстрируя неровный ряд зубов, пока стряхивала снег с варежек и туго повязанного желтого шарфа.              — Она хочет меня съесть, — гриффиндорец несколько раз сильно жмурится, чтобы только что натянутая Паком на его лоб шапка вновь оказалась чуточку выше бровей. — Хен, обещай, что меня похоронят под Конана Грея, если я сверну шею при очередном жестоком толчке в спину.              — Я включу Queen, — наконец отмирает Хонджун, протягивая обратно варежки пуффендуйцу. — Чтоб насладиться моментом.              — Ты просто ужасен, — комментирует Пак, скрывая свои руки в теплых вязаных вещах и натягивая собственную шапку ниже.              Он хватает младшего за руку и утягивает в сторону детишек, что начинают как можно скорее взбираться на гору, сталкивая друг друга в сугробы, и кидаться снежками. Чону прилетает снегом в лицо моментально, так что он быстро вливается в игру с громким визгом, взбираясь на гору и лепя на ходу разваливающиеся снежки. Дети начинают верещать и смеяться, отбиваясь от внезапно ставшим активным старшего гриффиндорца. А потом начинают визжать и кричать громче, когда на них всех несется Хонджун, натягивающий перчатки получше на руки.              — Берегитесь, мелкие! — кричит когтевранец, быстро и напролом взбираясь на гору, где Сонхва пытался отбиться от окруживших его детей.              Услышав голос грозного старшего, дети скооперировались и, с громкими боевыми криками, кинулись на него, пытаясь закидать снегом и спихнуть вниз. Но у них ничего не вышло, и когда Ким стоял прямо перед ними, готовый схватить этих громких детишек, сбоку ему что-то крикнул Уён. Повернувшись на его крик, когтевранец видит перед собой лишь желтый шарф, а затем его обладатель пихает его в грудь, сталкивая с горы, хотя до вершины ему оставалось совсем чуть-чуть.              — И ты, Сонхва?! — возмущенно выкрикивает Хонджун, чувствуя, как вот-вот полетит вниз, но в последний момент хватается за руку пуффендуйца, видя его вмиг ставшее испуганным лицо, и утягивает за собой под громкие детские крики.              Сонхва чувствует, как его накрывает дежавю, когда открывает глаза и видит перед собой Хонджуна. Ровно как тогда, на третьем курсе, тот лежит под ним весь в снегу, пока его шапка валяется чуть выше головы. Пак чувствует его руки на своей спине и не смеет пошевелиться, рассматривая парня. Сейчас все немного иначе. Хонджун больше не тот четырнадцатилетний мальчишка, вечно ворчащий и хмурый, а семнадцатилетний юноша, пускай и ниже него самого, но сильнее и шире в плечах. Его волосы давно не синие, и он чаще улыбается рядом с ним и Уёном. Не стесняется обнимать их, хоть и делает это крайне редко. И смотрит он иначе, совсем не как тогда, хмуро и осуждающе, а дружелюбно и беззлобно, словно его вполне устраивает его положение. И как бы Пак не хотел подольше остаться так, подольше посмотреть на его улыбающееся лицо, дольше ощущать его руки на своей спине, он быстро отталкивается и встает, стряхивая с себя снег.              И руку не подает, ведь прекрасно знает, что за нее не возьмутся.              — Хэй, вы в порядке? — Уён пытается сквозь смех спросить друзей, но все еще не может перестать хвататься за живот, что вот-вот лопнет от всего происходящего. — Это надо было видеть!              — Продолжишь смеяться и окажешься в этом же сугробе, — когтевранец поднимается, отряхивает шапку, пару раз ударив ей по коленке, и натягивает обратно на голову, моментально покрываясь мурашками от холода.              И почему-то чувствует себя немного обиженным.              — Взрослые как всегда в пролете! — кричит малютка с Пуффендуя, та самая, что нескончаемо кидается на Уёна.              И мгновенно оказывается на вершине, спихнув всех мальчишек, провозглашая себя Царицей горы.              

***

                    Сан прекрасно знает, что он чертовски глупый. Он прекрасно знает, что из раза в раз, изо дня в день наступает на одни и те же грабли. Он в курсе, что поступает плохо, при этом руководствуясь ничем. Он знает, он прекрасно знает, что хочет не этого и совсем не так. И он, черт возьми, всем сердцем желает, чтобы все было иначе.              Но у него просто не получается.              И он правда устал слушать о том, насколько он глуп и безнадежен. Но прилежно дослушивает тираду Хенджина с опущенной головой, и лишь на последней, такой знакомой и до боли в висках колючей фразе, позволяет себе ее поднять.              — Сан, ты снова все испортил.              — Знаю, — Чхве кивает, сжимая руками зеленый шарф.              — Дружище, просто попробуй хоть раз, не знаю, ничего не делать? Просто поговорить? — Хенджин размахивает руками, изображая полное разочарование в друге. — Нет, ну правда. Ты безнадежен.              Сил хватает только на то, чтобы закатить глаза.              С улицы слышатся визги и вопли, среди которых Сан безошибочно может выделить тот единственный и неповторимый, больше смахивающий на дельфиний крик, и он не может сопротивляться желанию повернуться и посмотреть. Воочию узреть, как главные Уёновы защитники валятся с горы под детский смех, как гриффиндорец сгибается пополам в истерике. Как спешит подойти к ним и просто понаблюдать за происходящим с широкой улыбкой.              Чхве ненавидит то, каким счастливым Чон Уён выглядит в компании своих друзей. И каким уставшим и раздраженным, когда слизеринец появляется в его поле зрения или что-то говорит.              Это так нечестно.              — Все честно! — восклицает Хван, так же, как и друг, наблюдая за развернувшейся картиной, и Сан прикусывает собственный язык, понимая, что сказал это вслух. — Закон бумеранга, слышал о таком? Если хочешь, чтобы он и тебе так улыбался, делай добро, не говнись все время.              — Ты это откуда взял? — Сан скептично приподнимает бровь, не отрывая взгляда от широкой улыбки гриффиндорца.              — Да так, в книжке одной вычитал.              — Ты умеешь читать?              — Ха-ха, очень смешно, — Хенджин не сдерживается от несильного хлопка по чужим лопаткам за такие вопросы, но сразу же извиняется, сгребая друга в объятия и уводя в сторону Хогсмида. — Нас ждет сливочное пиво и море твоих слез по Чон Уёну, так что давай поспешим, друг!              — Будешь такое болтать и сам расплачешься от того, как сильно я тебя ударю, — угрожает Чхве, с прищуром уставившись на друга.              — Да-да, я не сомневаюсь в этом, — смеется Хенджин, оборачиваясь на Уёна, что все еще смеялся, заставляя всех вокруг смеяться тоже.              

***

                    Уён никогда не считал то количество раз, когда они с Саном затевали перепалки. Но он считал сколько раз в день могли поссориться Сонхва и Хонджун.              Сейчас был третий за это проклятый день.              Сперва за завтраком Сонхва не смог не заметить, что когтевранец плохо поел, а потому поинтересовался о его самочувствии, получая в ответ грубое «Отвали». Будто могло быть иначе. Но никто из них не стал продолжать это. Пак просто проглотил обидное слово и собственное беспокойство, а Ким вышел из-за стола, оставив после себя нетронутую тарелку и недоеденный кусочек пирога.              Затем они поругались во время обеда. Хонджун и Уён, быстро перекусив, решили пойти в библиотеку, разумеется со старшим. Ким поспешил к столу Пуффендуя, чтобы позвать Сонхва, но тот, кинув на него нечитаемый взгляд, схватил за руку сидящего рядом Субина, что улыбался во все тридцать два, и увел с собой, оставляя позади растерянных друзей.              — Какого черта ты просто не пошел с нами?! — когтверанец не смог сдержать гневного вопроса, когда, зайдя в библиотеку, обнаружил там занимающихся пуффендуйцев. — Раз вы и так собирались сюда, в чем проблема просто пойти вчетвером?              — Хен, оставь, пошли просто… — Уён пытается оттянуть вспыльчивого друга в сторону их привычного стола, чтобы предотвратить ссору и оставить пуффендуйцев в покое.              — Я обещал Субину помочь с домашним заданием по заклинаниям еще вчера, — спокойно отвечает Пак, не сводя глаз с чужого пергамента. — И я говорил об этом тебе, просто ты, как всегда, не слышишь меня.              — Ничего ты мне не говорил!              — Это правда, я попросил помощи еще вчера, — встревает Субин, поднявшись с места. — И у меня занятия по заклинаниям через полчаса, поэтому я бы попросил не мешать нам, пожалуйста.              — Тебя никто не спрашивал, — начинает Хонджун, сжимая кулаки, но видит, как хмуро и грозно на него смотрит Сонхва, чувствует, как Уён сжимает его своими руками, не позволяя двинуться с места. И всего этого достаточно, чтобы шумно выдохнуть, кинуть презрительный взгляд на Чхве и, сбросив с себя руки гриффиндорца, уйти из библиотеки.              Чон стоит на месте, поворачивая голову то на пуффендуйцев, то на дверь библиотеки, за которой скрылся Ким. Он не знает, что ему делать. Идти за Хонджуном, выслушивая бесконечные гневные тирады и оскорбления в сторону старшего и его товарища с факультета? Уйти за другой стол и просто начать заниматься? Присоединиться к Субину и Сонхва?              Он ловит себя на мысли, что из всех этих вариантов он бы предпочел драку с Саном.              — Уён, садись к нам, — Субин расслабляется, когда когтевранец уходит, и садится на место, отодвигая стул рядом с собой.              Сонхва ничего не говорит, снова утыкаясь в пергамент, но гриффиндорец замечает, как сведены его брови к переносице, и как он прикусывает губу до крови, пытаясь снова вникнуть в задание и успокоиться.              Чон решает, что сейчас нет лучшего варианта, кроме как принять приглашение, а потому, пройдясь позади старшего и мимолетно огладив его по спине, заставляя немного дернуться, занимает место рядом с Субином, открывая учебник. Он чувствует на себе взгляд Пака и смотрит в ответ, едва заметно улыбнувшись, но вложив в эту улыбку извинения и безмолвную поддержку.              Сонхва улыбается в ответ, одними губами произнося «Я в порядке» и «Не твоя вина», а затем обращается к Чхве, пером указывая на некоторые записи и комментируя ошибки, все время улыбаясь расстроенному неверно выполненным заданием парню.              Уёну кажется, что здесь что-то не так, но он не собирается лезть. Если старший захочет, то сам расскажет.              Но что-то в подсознании кричит о том, что он ничего ему не скажет.              И вот сейчас, когда они, по традиции, провожали старшего до гостиной Пуффендуя, и делали вид, словно ничего не произошло, хором смеясь с шуток гриффиндорца, что-то вновь пошло не так.              — Не говори с Субином больше, — неожиданно начинает Хонджун, но при этом даже не поворачивает голову к Паку, продолжая путь вперед.              — С чего бы, — хмыкает старший, нервно поправляя очки на переносице и пропуская розовые кудри челки сквозь пальцы.              — Потому что мне это не нравится, — Хонджун преграждает друзьям путь, встав перед ними со скрещенными на груди руками. Он в упор смотрит на пуффендуйца, ожидая его реакции.              — Хен, чего ты добиваешься? Хватит провоцировать ссоры, — Уён выходит вперед, закрывая собой Пака, и с вызовом смотрит когтевранцу в глаза.              Ким так часто затрагивал тему дружбы между Сонхва и Субином за последнее время, все время доводя едва ли не до драки, что создавалось впечатление, словно он просто забавляется. Уён не мог понять, что случилось с их другом, и что у него за личная неприязнь к Чхве, с виду очень милому и доброму парню, но он не мог найти ни минутки, чтобы обсудить странное поведение когтевранца, из-за чего каждый раз ему приходилось останавливать перепалки и длинный Кимов язык.              — Я не должен прекращать общение с теми, кто мне симпатичен, лишь потому, что тебе это не нравится, Хонджун.              Сонхва вновь поправляет очки, сведя брови. Он злится, и это видно по тому, как крепко он прижимает учебник по астрономии к своей груди, как часто приподнимаются его плечи от частого дыхания.              — Что между вами, Сонхва? — в лоб задает интересующий его вопрос когтевранец, обходя Уёна и вплотную подходя к Паку, смотря снизу вверх, сверкая хитрой, но совсем не дружелюбной улыбочкой.              — Тебя это никак не касается, — шипит Пак, крепче сжимая учебник. Он закусывает губу, когда Хонджун закатывает глаза и цокает, выдавая все свое недовольство.              — О, Мерлин! — кричит обреченно Ким, возводя руки к потолку, но вновь скрещивает их, серьезно уставившись на старшего. — Так трудно признаться, что вы встречаетесь? Ладно мне ты не сказал, но ведь Уён заслуживает знать правду, разве нет?              — Что?.. — Уён стоит в стороне, не веря ни глазам, ни ушам, но вмешиваться не хочет, потому что ему боязно.              Никогда ему не было так страшно, как сейчас.              — Ты не знал? Не заметил? — наигранно удивленно спрашивает Хонджун, оборачиваясь на гриффиндорца. — Твой любимый хен встречается с Субином! Здорово, правда? Жаль он не сказал нам, а молчал, пропуская наши совместные занятия в библиотеке, чтобы провести это время с ненаглядным. Вам по вечерам в комнате времени не хватает? Ты только скажи, мы с Уёном и по утрам тебя встречать не будем…              Видит бог, Сонхва долго терпел. Глотал неприятные слова, давал договорить до конца, не смотрел на лицо Уёна, чтобы не видеть там разочарования. Просто стоял и слушал, чувствуя, как злость стремительно разносится по венам, как к глазам подступают слезы обиды, как он уже трижды успевает прокусить губу до крови. Слышит, как хрустит переплет учебника от того, как сильно он его сжимает. И пусть он был самым терпеливым в их троице и никогда не позволял себе лишних слов или действий, молчал о собственном состоянии и о том, как каждый раз ему обидно. Сейчас он не мог больше терпеть.              Он больше не в порядке.              По коридору разносится громкий звук шлепка. Хонджун замолкает, не закончив свою речь, и хватается за щеку, начинавшую гореть от внезапной боли. Сонхва стоит перед ним с низко опущенной головой, но держится, не позволяя слезам потечь по щекам. Он тяжело дышит и когтевранец впервые мечтает вернуть время вспять и заткнуть себя.              — Ты себя слышишь вообще? Можешь ли ты хотя бы раз в своей жизни заткнуться и не нести лютый бред? Я ненавижу тебя, Ким Хонджун.              Хонджун фырчит, а потом начинает смеяться, медленно отходя от старшего.              — Так я оказался прав? — сквозь смех спрашивает Ким, снова касаясь покрасневшей от удара щеки. Он не может остановиться, не замечая, что говорит.              — Хен, перестань! — Уёну надоедает развернувшаяся картина, и он мечтает заткнуть когтевранца, но все еще боится подходить, а потому просто стоит в стороне, едва выдавливая из себя слова. — Нас это не касается, прекрати лезть, куда тебя не просили.              — Тебе не обидно, что он не сказал тебе? Мы же друзья! Таким, вроде как важным событием, принято делиться, разве нет?..              Сонхва бьет снова, на этот раз кулаком, но сразу же одергивает себя, когда чувствует боль на собственных костяшках.              — Ты сам это себе придумал, а теперь и Уёну пытаешься втереть, — произносит пуффендуец, подходя ближе к схватившемуся за щеку когтевранцу, наблюдая, как на коже расцветает синяк. — Мы с тобой не друзья больше. Не подходи ко мне, не лезь ко мне, даже не говори обо мне. Ты мне противен.              — Рад хоть какую-то правду от тебя услышать, — выплевывает Хонджун, наблюдая, как в глазах напротив блестят слезы, грозящиеся вот-вот хлынуть по щекам. Сердце неприятно колет, и эта боль перекрывает жгучее ощущение чужого удара.              Сонхва обходит его, кидает полный боли взгляд на гриффиндорца и убегает дальше по коридору.              Уён не верит тому, что произошло.              Три ссоры в день, и того около двадцати одной в неделю. Умножить на четыре, чтобы узнать, сколько в месяц.              Но теперь это не имеет смысла.              Потому что эта ссора, кажется, была их последней.              

***

                    Сонхва вбегает в гостиную, игнорируя окликнувшего его Донхека, и сбегает в комнату, стараясь максимально задерживать дыхание, чтобы ни один всхлип не вырвался наружу. Слезы капают из глаз, скатываясь по подбородку, а губы уже горят от того, как сильно он их кусает. В груди что-то нещадно жгло, и голова, казалось, вот-вот взорвется.              И все это нужно было быстро скрыть, подавить и успокоить. Он молился всем богам, чтобы в комнате никого не оказалось, ведь было достаточно рано, а потому у него будет несколько мгновений прийти в себя и успокоиться, пока Донхек не ворвется в комнату вслед за ним.              Но сегодня все идет не так, как он хочет.              Прямо в дверях он врезается в кого-то, ударяясь носом. Учебник валится из ослабевших рук и Сонхва не находит ничего лучше, чем резко опуститься, поднимая его. Человек, в которого он врезался, так же быстро садится, протягивая руку к упавшему учебнику. И в этот самый момент предательские слезы капают на чужую ладонь.              — Хен… — Сонхва резко поднимает голову, видя перед собой ошарашенного Субина, неотрывно смотрящего на соленые капли на своей руке. Он так и не взял учебник, просто застыл, не зная, что делать.              — Извини! — Пак быстро подбирает учебник, стирает мокрые дорожки на щеках и с испугом смотрит на младшего, пытаясь как можно скорее привести дыхание в норму и унять учащенное сердцебиение. — Как прошло занятие по заклинаниям? С твоим домашним заданием все было хорошо? Извини, я не успел поинтересоваться за ужином…              — Хен, что случилось? — Субин дрожащими руками втягивает Пака в комнату, подводя к своей кровати. В дверях появляется Донхек, но моментально исчезает, когда видит, что сейчас, пожалуй, не лучшее время.              — Все хорошо, не беспокойся, — максимально спокойно и правдоподобно говорит Сонхва, садясь на чужую кровать. — Лучше скажи мне, что там с заданием. Ты же все понял?..              Чхве цокает, опускаясь перед старшим на пол, и заглядывает в глаза. Спокойно забирает учебник, откладывая на свободное место, и хватается руками за ладони Сонхва, пытаясь согреть холодную кожу.              — Не переводи тему, хен, — просит тихо, поглаживая костяшки и отмечая, что на одной руке они покраснели. — Я же вижу, что ты не в порядке. Расскажи мне, что случилось. Пожалуйста, Сонхва-хен.              Сонхва сжимает губы в тонкую полоску и зажмуривается, но это не помогает, и он просто начинает плакать, мотая головой из стороны в сторону. Слезы капают на их скрепленные руки, обжигая и скатываясь вниз, впитываясь в брюки.              — Хен…              — Это все Хонджун, — шепчет старший, всхлипывая. — Это все он. Он никогда меня не слушает. Он несет бред, вечно ругается со мной. Я ударил его, Субин! Ему наверняка больно…              — Хонджун? Это снова он? Что он сделал? — Субин одной рукой тянется к чужой щеке, стирая слезы, и стягивает очки, откладывая в сторону, чтобы суметь провести большим пальцем по нижнему веку. — Мне поговорить с ним? Я не позволю ему обижать тебя, ты только скажи, и я…              Сонхва быстро мотает головой, прижимается щекой к теплой ладони и шмыгает, снова пытаясь успокоиться. Он смотрит младшему в глаза и видит в них бесконечное обожание, тревогу и злость. Первого он никогда не видел в глазах Хонджуна, но очень хотел бы.              Хонджун, Хонджун, Хонджун.              Почему даже сейчас он не может перестать думать о нем? Почему, даже зная, что мысли об этом когтевранце принесут еще больше боли, он все равно не может выгнать его из своей головы? От того ли, что он бесконечно влюблен в этого придурка, и каждая слеза, пролитая из-за него, не казалась ему чем-то ужасным и неправильным?              Неправильным. Нет.              Мысли о Хонджуне, вот что неправильно, когда же он уже запомнит это.              — Хен… — Субин все еще смотрит на него, все еще держит за руку, все еще вытирает его слезы.              Почему и это ощущается неправильным?              — Субин, — зовет Сонхва ослабевшим голосом, отмечая, как парень перед ним вздрогнул. — Поцелуй меня.              — Хен, ты…              — Просто поцелуй меня.              — Я не могу, — Чхве опускает голову, упираясь лбом в бедра старшего.              Сонхва чувствует, как разочарование накрывает его с головой, а новый поток слез подступает к глазам.              — Почему?..              — Потому что ты меня не любишь, хен, — младший шумно выдыхает, сильнее вжимаясь лбом в чужие ноги. — Ты нравишься мне с того самого момента, как на церемонии распределения ты улыбнулся мне, когда я шел к нашему столу. Я видел, как ты улыбался так каждому первокурснику, из года в год. Мне было грустно и немного обидно, но я знал, что никогда не смогу быть для тебя кем-то столь же важным, как Уён. Я видел, как ты улыбаешься Хонджуну. И я всегда мечтал оказаться на его месте. Но сейчас, когда ты просишь меня… поцеловать тебя…              — Извини… — шепчет Сонхва, позволяя новому потоку слез рухнуть вниз.              — Я хочу поцеловать тебя, хен, — Субин поднимает голову, снова утирая слезы с чужих щек, но в глаза не смотрит. — Но это будет нечестно по отношению к тому, кто тебе нравится.              — Что?.. Забудь о нем!              В комнате практически тихо. За окном снег крупными хлопьями опускается на землю, но ветра практически нет, и он не воет, пугая своим звуком младшекурсников. Лишь из открытой двери, в которую уже давно мог кто-либо зайти и застать их, доносятся веселые голоса ребят, болтающих в гостиной, среди которых самым громким, как и всегда, оказывается Донхек. Сонхва хочет, чтобы на секунду вокруг воцарилась мертвая тишина и непроглядная тьма.              — Как я могу забыть, когда ты сам только о нем и думаешь, — говорит младший, мягко улыбаясь.              Сонхва боится, что он сейчас уйдет, когда замечает, что Чхве поднимается на ноги. Но расслабленно выдыхает, когда парень садится рядом, все так же держа его руку в своей.              — Я правда хочу тебя поцеловать, хен, — Субин смотрит в глаза, стирает мокрую дорожку слез, поправляет челку и видит, как взгляд напротив расплывается. Сонхва щурится, ведь он все еще без очков и очень плохо видит, а слипшиеся слезы делают обзор лишь хуже, но он все равно пытается так или иначе смотреть в ответ.              Пак наклоняется вперед, прикрыв глаза. Субин на такое лишь хмыкает.              И накрывает ладонью чужие губы, касаясь собственными лишь сквозь них.              — Вам нужно помириться и выяснить отношения, Сонхва-хен, — младший отстраняется и смотрит в удивленные глаза, все еще не отнимая ладони от лица. — Ты не должен игнорировать свои чувства.              Сонхва хмурится и снова начинает плакать, когда слова Чхве доходят до него. Воротит головой, крепче сжимая руку младшего, но молчит, пытаясь прогнать образ Хонджуна с синяком на щеке из своей головы.              — Но если он тебя снова обидит, то я в стороне не останусь, так и знай.              Субин отнимает руку от губ старшего и притягивает его к себе, позволяя уткнуться в плечо и громко зарыдать, дрожа всем телом. Гладит по мягким розовым волосам и спине, наблюдая, как за окном кружатся в танце и блестят снежинки. А потом, утерев успокоившемуся старшему последние слезы и вернув предварительно протертые очки. Подводит к выходу из комнаты, крепко обнимает и напоследок шепчет:              — Вы должны поговорить сейчас, пока не стало слишком поздно. Все будет хорошо.              Сонхва крадется по замку бесшумно, как и всегда, стараясь как можно тише и реже шмыгать носом. Вход в Астрономическую башню закрыт ученикам во внеурочное время, и без учителя туда запрещено подниматься, но это правило, пожалуй, единственное, что пуффендуец нарушал за годы учебы в Хогвартсе.              Он помнит, как одержимый звездами Хонджун потащил его туда в ночи. Сонхва ругался и жутко трясся, что их могут заметить и наказать, но Ким тогда лишь шире улыбался и сжимал его руку, буквально утаскивая за собой. Он помнит, как в ту прохладную ночь когтевранец с восторгом разглядывал звездный купол, тыча короткими пальцами в каждую звездочку, каждое видимое созвездие. Поправлял очки на носу, щурился и улыбался, когда Сонхва расспрашивал его о каждой. Они долго сидели на холодном полу, обдуваемые ветром со всех сторон, и просто говорили ни о чем, дрожа от холода. А потом они выбрались туда уже втроем, и в тот день дружеская посиделка превратилась в урок астрономии, когда гриффиндорец решил, что достаточно умен, чтобы назвать каждое созвездие. Он быстро пожалел, что вообще раскрыл рот, когда Хонджун сказал ему, что из четырех созвездий он назвал правильно лишь одно, да и то с ошибкой.              С того дня они так часто стали выбираться на Астрономическую башню, вместе и по-отдельности, что ее можно смело прозвать их тайным местом, комфортным. Там были рассказаны самые глупые истории, страшно смущающие секреты, все самые нелестные слова о слизеринцах и учителях. Они все дорожили этим местом, пусть и не всегда была возможность пробраться туда незамеченными.              Сонхва ходил туда поплакать. Он считал, что только там он в праве позволить себе быть слабым. Он не любил звезды, но в те моменты лишь им позволял быть свидетелями его слез. Лишь им позволял быть его поддержкой.              Наверное, потому что они напоминали ему о Хонджуне. Были его отражением в ночном небе. А их холодный свет ощущался как его объятия. Которые он, впрочем, никогда полноценно не получал.              И башня как всегда встречает темнотой и холодом. Правда небо не усыпано миллионами блестящих звезд, а покрыто тучами, с которых нескончаемо падают снежинки, сцепляясь друг с другом в полете.              Сонхва подходит к краю, опираясь на ограждение. Едва ощутимый ветерок дует в лицо, а тело моментально покрывается мурашками. Щеки жжет и стягивает от высохших соленых дорожек, но он уже не хочет плакать. Он хочет просто вдохнуть полной грудью, опустить плечи и, по возможности, обнять сам себя, в попытке согреться. Ему нужно некоторое время перед тем, как пойти в башню Когтеврана и поговорить с Хонджуном. Он не уверен, что все получится, что он просто не получит по лицу или не разрыдается на месте, не сумев связать и двух слов. Потому ему нужно время все продумать, каждое свое слово.              Вдруг он чувствует, как чьи-то руки обвивают его, скрепляясь в замок спереди. Сердце начинает бешено стучать в груди, а тошнота от внезапного страха мгновенно подступает к горлу. Он стоит и трясется, не зная, кто сзади и чего от него можно ожидать, пока не чувствует, как этот кто-то прислоняется лбом к его спине и шумно выдыхает.              — Прости меня.              Пак не может сдержать громкого всхлипа и чувствует, как некогда пустые глаза наполняются слезами вновь.              — Ты дурак, Хонджун, — сквозь всхлипы и резкие вдохи выдавливает пуффендуец, разворачиваясь в кольце рук.              Хонджун перед ним сжимается, но рук не убирает. Совсем на него не смотрит, пытаясь скрыть взгляд под короткой челкой. На щеке красуется большой синяк, к которому Сонхва не может не притронуться, тем самым приподнимая голову младшего, заставляя посмотреть ему в глаза.              Он забывает о том, что, вообще-то, все еще не знает, что сказать и как поступить. Он забывает, что совершенно не готов к этой встрече, и просто позволяет всему плыть по течению.              — Больно? — старший оглаживает пострадавшее место, второй рукой быстро стирая свои слезы рукавом. Хонджун в это время мотает головой, притягивая друга ближе к себе, и смотрит загнанно, словно не уверен в том, что Сонхва перед ним настоящий.              — Я не знаю, почему я так зол, — когтевранец отступает, отдергивая руки и пряча их за спиной, неловко водит ботинком по тонкому слою снега на полу. — Это твоя жизнь и я не должен вмешиваться. Субин славный парень, да. Я рад, что вы вместе, — он неловко дергает руками в воздухе и пожимает плечами, словно пытаясь сделать этот разговор более непринужденным. Или просто скрыть свое волнение от чужих глаз.              — Мы не встречаемся, — Сонхва тяжело выдыхает, бросая взгляд на небо. — Я нравлюсь ему, это правда. Но и он, и я, мы оба прекрасно понимаем, что мне нравится другой человек.              Хонджун прекращает водить ногами по полу, резко поднимая голову на друга. Его руки неосознанно сжимаются в кулаки, но он молчит, просто смотря на Пака в ожидании продолжения.              — Но из-за тебя я чуть не совершил ошибку. И чуть не предал того, кого действительно люблю.              — О чем ты, я не понимаю? — Ким делает шаг ближе, но Сонхва останавливает его одним лишь взглядом.              — Ты знал, что я никогда не любил астрономию? — пуффендуец подходит к краю и садится спиной к ограждению, опираясь на тонкие прутья. Хлопает ладошкой недалеко от себя и ждет, пока Хонджун сядет рядом. — Я всегда считал, что звезды слишком далеки от нас, слишком холодны и блеклы. Я чувствовал только одиночество, съедающее изнутри, когда смотрел на них.              Он шумно выдыхает, чувствуя, как Хонджун тянется к нему, обвивает свободно лежащую руку и позволяет положить голову на его плечо.              — Но я не мог оторваться от них, — шепчет едва слышно, вдыхая ночной морозный воздух, резко смешавшийся с запахом чернил и старых книг, которыми пах Ким. — Потому что тебе они нравятся.              — Ты знаешь, почему мне нравятся звезды? — спустя долгое молчание начинает когтевранец.              Сонхва отрицательно качает головой и понимает, что никогда даже не задумывался об этом. Он не помнит, когда Ким внезапно заинтересовался звездами, не помнит, когда стал показывать успехи на уроках астрономии. Словно это было с ним всегда. Это было так привычно.              — Ну и ладно, не знай дальше, — внезапно выдает Хонджун, и когда Пак лупит его по плечу, начинает громко смеяться, ударяясь головой о железное ограждение.              — Раз уж начал, то говори! — требует возмущенный пуффендуец, но замолкает, когда друг продолжает.              — Потому что ты моя главная звезда, Сонхва.              — Что?              Хонджун широко улыбается, довольный тем, как ловко сумел обескуражить старшего, и, воспользовавшись моментом, резко приближается, оставляя на чужой холодной щеке мимолетный поцелуй, сопровождающийся стуком оправ и стекол.              — Ты моя главная звезда, — повторяет как можно быстрее. — Я так люблю звезды, потому что они сияют так же, как и ты, Сонхва. Я смотрю на них, я наслаждаюсь ими, потому что не могу позволить себе смотреть на тебя, наслаждаться тобой. Они так далеки от меня, что я никогда не смогу их коснуться. Ты столь же далек. И я боюсь тебя коснуться.              — Я не позволяю касаться, потому что ты ведешь себя, как полный придурок, — Сонхва хмурится, пытаясь обработать услышанное и произошедшее, но не видит связи между тем, как когтевранец с ним обходится и тем, что он сейчас говорит и делает. — Ты же ненавидишь меня.              — Я люблю тебя так сильно, что ненавижу тот факт, что ты можешь быть с другими, — Ким качает головой, а затем сбрасывает шапку с головы и зарывается руками в волосы, оттягивая их. — Меня бесит любая мысль о том, что с другими ты мил, понимаешь? Я не могу не быть придурком, когда ты улыбаешься всем вокруг, кроме меня. Это так жестоко с твоей стороны.              — Ты ужасный, ты знаешь это? — пуффендуец аккуратно разводит чужие руки, чтобы парень больше не калечил себя, и берет отброшенную на пол шапку, стряхивая с нее снег.              — Знаю, — кивает Хонджун, позволяя старшему натянуть еще хранившую тепло вещь обратно на голову.              — И ужасно ревнивый, знаешь?              — Знаю.              — Занудливый и бесячий.              — Знаю.              — Тебе надо поработать над вспыльчивостью.              — Я в курсе! Я знаю какой я ужасный и злой, хватит! — не выдерживает Ким, скрещивая руки на груди. Сонхва все еще поправляет шапку, заправляет челку внутрь, натягивает ниже, чтобы закрыть мочки ушей.              — И ты знаешь, что я тебя люблю, да?              — Впервые слышу.              Сонхва громко цокает и, наплевав на все, стягивает шапку Киму на глаза, прямо поверх очков. Убеждается, что младший ничего не видит и не сопротивляется, снова оглаживает синяк на щеке и оценивает результат.              — Если ты не поцелуешь меня, то я разочаруюсь, — говорит каким-то заскучавшим голосом котевранец, пытаясь подавить ухмылку, лезущую на лицо, когда Пак бьет его по плечу и давится возмущенным вздохом.              — Теперь точно нет, иди к черту, — Сонхва отталкивает младшего и поднимается с места, направляясь к выходу. — Ты реально не умеешь держать язык за зубами, когда это нужно!              Хонджун убирает шапку с глаз и быстро встает, догоняя пуффендуйца. Хватает за руку, с силой разворачивает к себе и впивается в его израненные губы своими, на удивление горячими.              В воздухе кружатся снежинки, сверкают и блестят, подобно звездам, что скрыты за тучами. Сонхва думает, что сейчас все куда правильнее, чем могло бы быть, не будь Субин таким мудрым и храбрым. Он думает, что звезды, пусть он их и не видит сейчас, на самом деле гораздо ближе и совсем не одинокие. И они не так холодны, как кажется на первый взгляд. Он надеется, что они видят его и принимают как своего, ведь он тоже чья-то звезда, пускай и довольно теплая и маленькая.              Сонхва чувствует чужие губы на своих, чужие ладони на талии, вдыхает чужой запах, смешавшийся с его собственным, и вспоминает, как этот самый обладатель всего чужого однажды говорил о физически двойных звездах. Что-то о поглощении, связи и притяжении.              Но что конкретно, и не спутал ли он термины, он узнает потом. Потому что тот, кто смог бы рассказать об этом, сейчас немного занят.