Физические двойные

      Железная дорога плавно уходила вдаль, по окнам поезда стекали ручейки дождевой воды, некогда бывшие крупными каплями. Уён бы вздремнул, погода располагает, да и плавное движение поезда убаюкивало лучше любой колыбельной. И Сонхва даже предлагал ему, без стеснения похлопав по своей ноге, мол, вот, пожалуйста, располагайся, я не против. Хонджун, сидящий напротив, правда, фыркнул на такое предложение, намекнув, что он, вообще-то, все еще здесь. Но Уён бы все равно отказал. Пусть эти двое ссорятся по другим причинам, если они им для ссор вообще нужны.              Чон думает, что им всем чертовски повезло оказаться на разных факультетах. Потому что эти двое не прекращают ругаться ни на секунду, находя поводы буквально везде и из ничего. А Уён просто не хотел слушать эти самые ссоры двадцать четыре на семь. Ему хватает и тех моментов, когда они собираются втроем, потому что даже тогда они хотя бы раз, но ругаются, повышая друг на друга голос. И так из года в год, с того самого момента, как они познакомились, когда гриффиндорец учился на втором курсе.              За несколько часов поездки старшие поругались дважды. Первый раз из-за выскочившей в открытое окно шоколадной лягушки, которую Хонджун не смог удержать.              — Будто могло быть иначе, — закатил глаза Сонхва, заметив первые капли дождя на стекле. Пришлось подняться и закрыть окно, чтобы усиливающиеся ветер и дождь не проникли внутрь. Ну и чтобы ни одна шоколадная лягушка больше не выскользнула из крошечных и явно дырявых ладоней Кима.              — Заткнись, Пак Сонхва, — грубит Хонджун в ответ, смяв картонную упаковку от сладости в руке.              Уён едва успел успокоить их, когда заметил, как Сонхва, сжав руки в кулаки, уже готов был встать с места и навалять злобному хоббиту.              Спасибо, что не гному.              Во второй раз они поругались, когда Хонджун произнес вслух координату Эпсилон Стрельца, но ошибся на один градус в ее склонении.              — У Кауса Аустралиса склонение минус тридцать четыре градуса, а не тридцать три, — поправляет Сонхва, причем без какой-либо злобы. Он привык поправлять всех вокруг, но всегда делал это аккуратно и непринужденно, что никто не злился и не раздражался, а лишь благодарно кивал, запоминая поправление.              Никто, кроме Хонджуна.              Он мгновенно вспылил, отбрасывая учебник по астрономии в сторону, и сверлил злым взглядом старшего. Ему жутко не нравилось, когда другие умничали. Его бесило, когда ему тыкали в его ошибки. Он считал, что достаточно умен, чтобы поправлять других, но не чтобы поправляли его. Поэтому Ким разозлился и умудрился оскорбить Сонхва трижды за одно предложение.              Уён пнул его по колену, а затем со всей силы ударил по плечу. Только тогда Хонджун, отошедший от внезапного приступа агрессии, заметил поджавшиеся губы старшего и его брови, что сошлись на переносице. Пак молча вышел из купе, аккуратно прикрыв за собой дверь. И ровно через десять минут вернулся обратно, все так же занимая место рядом с младшим. Правда теперь он смотрел только в окно, расправив плечи и сложив руки на коленях.              Они еще долго молчали после этого. Хонджун вновь уткнулся в учебник, словно ничего не произошло, а Сонхва неотрывно смотрел за сменяющимся пейзажем, размытым дождевыми каплями. Уён чувствовал себя некомфортно, хотя пора бы привыкнуть. Оставалось разглядывать леса и поля, временами переключаясь на молчаливых старших.              До Хогвартса еще несколько часов езды, но они втроем давным-давно в форме и мантиях. Хонджун долго ворчал из-за этого, ведь для него форма — ограничение свободы. Свободы самовыражаться, разумеется. Даже несмотря на то, что ему как никому другому шли темно-синие галстук и мантия, прекрасно сочетаясь с его короткими черными волосами. Он выглядел строго, немного ботаником (потому что все когтевранцы так или иначе выглядели как ботаники), но все еще круто и дерзко, словно одних его острых глаз, даже если их всегда скрывают очки в прозрачной оправе, хватает, чтобы показать, какой невообразимый и яркий мир живёт в его голове.              Уён думает, что ему бы тоже подошла темно-синяя мантия. И очки. И в его глазах тоже огромный яркий мир, Сонхва очень часто ему об этом говорил. «Не скрывай свой взгляд за челкой, дорогой. Люди не могут видеть твои красивые глаза.» — шептал он каждый раз, когда Уён, специально потреся головой, скрывал взгляд, уткнувшись в учебник в библиотеке. Оставалось лишь улыбнуться и зачесать волосы назад, но, признаться честно, так он чувствовал себя менее защищенно.              — Может все-таки приляжешь? Ехать еще долго, ты выглядишь уставшим, — тихий голос старшего доносится до Уёна, заставляя оторваться от созерцания дождевых капель на стекле. За окном поля и леса чередуются друг с другом, небо серое и совсем не приветливое. Резко захотелось домой к маме. Закрыться в темной комнате и читать вслух, чтобы перекрывать давящую тишину.              — Отстань от ребенка, — выпаливает Хонджун, скрестив руки на груди. На его коленях все еще лежит учебник по астрономии. Он внимательно смотрит на звездную карту на его страницах, время от времени проводя пальцами по линиям и вслух произнося склонение нужных ему звезд. — Если так хочется положить кого-нибудь себе на колени, то сходи в купе к Субину, уж он то тебе не откажет.              — Что ты несешь?.. — начал было злиться Сонхва, сжимая ладони на коленях в кулаки.              Уён лишь мысленно выругался, и пока не поздно, опустил ладонь на сжатые кулаки старшего, поглаживая большим пальцем его холодную кожу.              — Спасибо, хен. Только давай поменяемся местами, так удобнее. Сядь к окну, — шепчет старшему, поднимаясь. Он с радостью вздремнет, если это поможет двум его лучшим друзьям не ругаться хотя бы несколько часов. И он точно знает, что это сработает, потому что они слишком любят его, чтобы шуметь или вообще разговаривать, пока он спит.              Сонхва, как его и попросили, сдвигается к окну, сбросив с коленей свою желтую мантию. Уён быстро устраивается головой на его ноге, но не спешит закрыть глаза, рассматривая заботливое лицо старшего.              Пуффендуец действительно красив. Мягкие черты лица, пухлые губы, вьющиеся розовые волосы, напоминающие облака, окрашенные закатным солнцем. Ему шла его форма, и желтый делал его еще более мягким. Но все портили его ужасные очки в толстой черной оправе. Уён всегда грозился их сломать, если старший не прекратит их носит и не перейдет на тонкую оправу или линзы. Сонхва лишь мягко улыбался, качая головой. Его зрение было слишком плохим, поэтому требовались толстые стекла, из-за чего желательно было иметь толстую оправу. Младший кривился, выделяя слово желательно, и пищал, что это все еще необязательно, и он бы с радостью помог ему выбрать оправу посимпатичнее. Сонхва все еще мягко улыбался, качая головой.              — И все же у тебя отстойные очки, — говорит Уён, хмуря брови. Только сейчас и с этого ракурса он замечает еще не высохшую слезу на толстом стекле. Сердце неприятно ударилось о ребра из-за осознания, что старший плакал.              Чон вытягивает руку с натянутым рукавом рубашки и быстро стирает соленую каплю, а затем, заметив благодарную и немного смущенную улыбку пуффендуйца, поворачивается на бок, утыкаясь лицом ему в живот. Тонкие пальцы старшего зарываются в его волосы, нежно поглаживая, и Уён действительно засыпает, даже как-то слишком быстро, завернувшись в свою красную мантию.              Красную. Мантию.              Он всегда ненавидел красный, постоянно ворча, что форма гриффиндора самая некрасивая. И что ему там совсем не место. Или, быть может, он просто привык, что все вокруг говорят ему об этом.              — Видишь, не я один считаю, что эти очки полнейший отстой, — зачем-то добавляет когтевранец, бросив быстрый взгляд на парочку напротив. Он видел странный жест младшего и оставшееся после него мокрое пятнышко на рукаве рубашки, но предпочел не думать об этом. Он ещё успеет дать себе по лицу позже, проклиная свой длинный язык.              — Тебя никто не спрашивал, — тихо отвечает пуффендуец, не удостоив Кима даже мимолетным взглядом.              Раздается щелчок фотоаппарата. Сонхва сжимает челюсть, еле сдерживая себя от драки. Хонджун улыбается получившейся фотографии, убирая камеру обратно в рюкзак. Магловский фотоаппарат, на лет десять старше него самого. Им еще его родители пользовались.              — Ты должен спрашивать разрешения, прежде чем делать фото, — раздраженно шепчет Пак, наконец повернув голову в сторону когтевранца. — Меня раздражает, когда ты делаешь это так внезапно, а потом даже не показываешь. А вдруг я…              — Ты всегда получаешься прекрасно, — перебивает когтевранец, смотря прямо в глаза. — Словно с обложки журнала сошел. Меня это даже бесит. И да, это был комплимент.              Сонхва заливается краской, отворачиваясь обратно к окну и ворча, что Ким вообще не заботится о том, что младший спит, и что ему стоит быть тише. Хонджун по-доброму на чужую реакцию усмехается, но ничего больше не говорит, возвращаясь к звездной карте.              И так каждый раз. Они едва не дерутся, уже готовые вот-вот пустить в ход свои кулаки или палочки, когда оскорбления заканчиваются. Но в ту же секунду ссора как-то сама обрывается, и они замолкают, делая вид, что ничего не произошло буквально пару секунд назад. И так из года в год.               До Хогвартса они доезжают в тишине и ни разу не ссорятся, как Уён и планировал.              На самом деле гриффиндорец ненавидит это место. Вернее сказать, ненавидеть Хогвартс его заставляют некоторые ученики, в нем учащиеся. Но он каждый чертов раз заставляет себя начать собирать чемоданы в конце лета. Ведь ему несказанно повезло родиться магом в семье маглов. И пусть он не знал своего отца, что бросил их как только Чон появился на свет, но он точно знал, что этот мужчина не был магом, как и его мама.              А значит, ему несказанно повезло.              И это куда лучше, думал он, чем половину жизни посвятить учебе на медицинском, куда он мечтал поступить с самого детства. Он едва мог удержать своими детскими ручками огромную книгу по анатомии, доставшуюся от матери, но усердно читал ее, разглядывал картинки и даже пересказывал за ужинами (единственное время, когда родительница могла провести время с сыном, ведь работа хирургом отнимала абсолютно все, включая и свободное время) строение скелета человека с указанием, где какой тип соединения. Да, он мечтал стать хирургом подобно любимой матери, и первые классы магловской школы ходил на дополнительные курсы по биологии и химии, несмотря на то, что его возраст не позволял подобного. Но стоило однажды проявиться его магии, а сове принести странное письмо, он напрочь забыл о своей мечте. Ведь магия — это круто. Куда круче внутренних органов, органоидов и тканей.              На самом деле уже после второго курса он задумался, а нужно ли ему это. Или его заставили задуматься.              Даже если так, Уён, на самом деле, все эти годы продолжал изучать биологию и химию. Привозил в школу магловские учебники и дополнительные тетради, усердно писал конспекты и делал все, чтобы в конце обучения в Хогвартсе иметь возможность поступить в медицинский университет уже там, в родном городке, видя гордость в глазах уставшей матери. Он честно не понимал, а зачем он все так усложняет? Зачем учится здесь, если не видит в этом будущего? Отличная тема для рефлексии и самокопания перед сном.              Но он все равно стабильно в конце августа собирал чемоданы, кинув туда учебники и книги по медицине, хватал билет на Хогвартс-экспресс и, попрощавшись с мамой до Рождества, спешил на станцию, где его уже ждали двое старших, мгновенно прекращая ссору, стоило двухцветной макушке Уёна появиться на горизонте.              Возможно, именно эти двое были причиной, по которой он из года в год возвращается сюда.              Уён ненавидит это место. Вернее, ненавидит одного конкретного человека в этом месте. И в попытках не пересечься с ним где-то ещё, помимо совместных уроков зельеварения, защиты от темных искусств и, господи, спаси его душу грешную, на поле для квиддича, прячется за спинами других гриффиндорцев в Большом зале. Кажется, перед ним стоит Марк Ли — капитан их команды по квиддичу. Один из немногих его товарищей, кто хоть немного заинтересован в учебе. Уён бы подружился с ним, если бы тот всегда мог вот так скрывать его за своей широкой спиной. Но Марк предпочитал компанию его шумного лучшего друга Ли Донхека с Пуффендуя абсолютно всем вокруг, и по-настоящему разговаривал с кем-то на своем факультете лишь на тренировках. Так что у Чона просто не было возможности хотя бы поздороваться с этим смешным парнем с бровями-чайками.              Проходит традиционное распределение первокурсников, скрипучий голос Шляпы эхом отражается от стен, и Уён изо всех сил старается не прикрывать уши руками. Бедные дети, они еще не знают, на что, черт возьми, подписались.              В этом году удивительно много слизеринцев. Шляпа едва касается юных голов, громко прокричав название этого факультета. Девочки и мальчики радуются, и с высоко поднятым носом направляются в сторону крайнего стола.              Слизеринцы громко кричат, хлопают и топают, стоит имени их факультета раздаться. И среди огромного количества голосов Уён не может не услышать тот самый, приятный и достаточно громкий. Голос, что четыре года, с самого поступления твердит, что ему здесь не место. С усмешкой каждый год просит его не возвращаться в Хогвартс и жить соответствующей его крови жизнью.              Чхве, мать его, Сан.              Уён не уверен, когда точно это началось, но было ощущение, словно этот заносчивый и высокомерный слизеринец преследовал его с первого курса, едва его одиннадцатилетняя макушка ступила за порог школы. Чон понятия не имеет, откуда все эти люди знают, что он маглорожденный, и почему их вообще это волнует, но каждый обладатель зелёной мантии считал своим долгом подойти к нему и покичиться своей чистокровностью, словно только они здесь рождены от двух волшебников. Хотя все они, признаться честно, не были какими-то особенными, гениями в дисциплинах, паиньками или детьми великих волшебников. Они были просто слизеринцами. В то время как Распределительная Шляпа прокричала «Гриффиндор!», когда ровно пять лет назад ее водрузили на голову Уёну.              Вот так просто. Чон Уён был маглорожденным гриффиндорцем. Чхве Сан был чистокровным слизеринцем.              И черт бы побрал этого глазастого придурка и его дружков. Стоило гриффиндорцу кинуть мимолётный взгляд в сторону слизеринского стола и найти идеально уложенную черную макушку, как ее обладатель мгновенно повернулся и своими хитрыми и злыми глазенками уставился прямо на гриффиндорца, как-то по-кошачьи улыбнувшись.              Противный.              Злой и противный. Если бы Уёна попросили описать этого человека, он бы описал его именно так. Хотя нет, Чхве Сан был злым и противным придурком.              Да, так лучше.              Слизеринец все ещё смотрел на Чона, сощурив глаза, и одними губами что-то ему сказал. Уён надеется, что это было «Привет». Надежда умирает последней.              Гриффиндорец показательно закатывает глаза и, сложив руки на груди, отворачивается, делая вид, что распределение чертовски увлекательное событие и он едва может оторвать от него взгляд. Но наглый парень продолжает смотреть в его сторону, прожигая профиль взглядом. Уён изо всех сил старается не повернуться, отважно отстояв всю церемонию не повернув головы.              — То ли дети внезапно стали злее, то ли кто-то из этих идиотов заколдовал Шляпу, чтобы та произносила лишь «Слизерин! Слизерин!» всю церемонию, — ворчит Хонджун, подходя к Уёну, когда все начинали расходиться. В его руках какая-то книга, очень смахивающая на учебник по ЗОТИ за седьмой курс, и Чон не может не цокнуть, усмехнувшись.              — Снова пытаешься казаться умнее всех, расхаживая с учебниками на курс старше, — с прищуром произносит гриффиндорец, ткнув в старшего пальцем. — Ты хоть слово оттуда понял, умник?              — К нашему великому сожалению — да, — Сонхва не заставляет себя долго ждать, подходя к друзьям. — Трансфигурируйте меня в утку, молю. Год только начался, а я уже не могу находиться здесь.              Пак опускает голову на плечо Уёна, устало прикрыв глаза. Младший тянется рукой к его кудрявым волосам, нежно поглаживая, в попытках утешить.              — Вам осталось всего лишь два года, хен. Потерпи, год пролетит, ты и моргнуть не успеешь.              — Очень надеюсь, — стонет в ответ пуффендуец, бросив мимолетный взгляд на Хонджуна, спокойно наблюдающего за ними.              Внезапно свободного плеча Уёна кто-то касается, ощутимо сжав его пальцами. Парень от неожиданности дергается, резко поворачиваясь в сторону и встречаясь взглядом с, пожалуй, самыми бесячими глазами на свете. Ну конечно. Чхве Сан собственной персоной.              — Что, Уён, год еще не успел начаться, а ты уже в окружении любимых гнома и сахарной ваты? — усмехается слизеринец, как-то слишком приблизившись к лицу гриффиндорца. Его пальцы все еще сжимали плечо, а губы растянулись в гаденькой улыбке, показывая миру ямочки на щеках.              — Отвали, Сан, — вступается Хонджун, хмуря брови, и за руку притягивает к себе оторвавшегося от плеча младшего Сонхва, который в свою очередь тянет за собой Уёна, вырывая из лап противного слизеринца.              — Птичкам слово не давали, так что прекрати щебетать, — огрызается Чхве, скрестив руки на груди и выпрямив спину. — Я все никак не могу понять вот что, Ким Хонджун, — начинает он, задирая нос все выше и выше. — Зачем тебе, вроде умному, чистокровному и классному парню, возиться с этими двумя? Так нравится защищать бедных грязнокровок и их безобидных пушистых курочек-наседок?              — Еще хоть слово, придурок, — начинает Хонджун, впихивая учебник Паку, чтобы закатать рукава рубашки и откинуть мантию. Ох, как же его кулаки чешутся.              — Хен, оставь его, — безэмоционально говорит Уён, цепляясь пальцами за мантию пуффендуйца. Сонхва хватает Кима за локоть, чтобы удержать на месте, и тянет на себя, увеличивая расстояние между ними и слизеринцем. — С придурками связываться вредно для мозга. Ты же не хочешь быть таким же тупым, как он?              — Следи за языком, грязнокровка. В отличие от тебя я…              — Завали пасть, угорь недоделанный. Иди учебники почитай, может в кои-то веки сможешь с первого раза сварить зелье, а не взорвешь, как всегда, все вокруг, — перебивает его Уён, сразу же отворачиваясь, и утаскивает Сонхва с Хонджуном за собой, оставляя не изменившегося в лице Сана позади.              Слизеринец, быть может, и не отреагировал никак, но Чон точно знает, что его слова ударили по самому больному. Потому что на совместных уроках зельеварения Уён всегда преуспевал, получая похвалы от самого профессора Снейпа, чем люто бесил абсолютно не смыслящего ничего в данной дисциплине Чхве, у которого любая попытка сварить зелье к концу урока заканчивалась небольшим взрывом. И гриффиндорец не может отказать себе в удовольствии громче всех над ним смеяться, а выходя из кабинета усмехнуться, смотря Сану прямо в глаза. Лучшие моменты в его жизни.              — Мне кажется, или тебя только что унизил Уён, — спрашивает Хёнджин, сокурсник Чхве и по совместительству его лучший друг, плавно подойдя к Сану и коснувшись его спины рукой.              — Заткнись, — выпаливает Сан, опустив руки и расслабив плечи, провожая уходящую троицу взглядом.              — Ты придурок, Сан. На его месте я бы давно разбил тебе нос, — Хёнджин похлопывает друга по спине, а затем неожиданно дает подзатыльник, словно это поможет Чхве прийти в себя.              — Полнейший придурок, — соглашается Сан, потеряв из виду двухцветную макушку гриффиндорца.              Уён мчится в сторону коридора, ведущего на кухню, все еще крепко сжимая желтую мантию пальцами. Старшие спокойно идут следом, не проронив ни слова. Сонхва лишь отдал учебник по ЗОТИ обратно Хонджуну, мельком взглянув на обложку и торчащие уголки каких-то вложенных туда листов. Их троица в целом всегда выглядела комично. Высокий пуффендуец с розовыми волосами, вечно лезущий всем и везде помочь; злобный карлик с когтеврана, вечно строящий из себя непонятно что и приходящий чуть ли не каждый месяц с новым цветом волос; тихий гриффиндорец на год младше, что знаменит как «лучший загонщик Гриффиндора», деля это звание со своим сокомандником Чонхо. И, пожалуй, все. Никто больше не мог ничего сказать о них, все просто наблюдали за их взаимодействиями и перепалками то между собой, то со слизеринцами, вечно лезущими к ним.              Уён никогда не хотел быть объектом обсуждений. И уж тем более не мечтал стать кем-то вроде Трумена, да, того самого, из фильма, который вечно крутят по телевизору летом. Но от судьбы никуда не денешься. По крайней мере он находится в компании действительно хороших людей, которым доверяет и с которыми ему комфортно находиться. А до других ему нет никакого дела. Пока они не лезут лично, конечно же.              Гриффиндорец резко тормозит недалеко от всем известных бочек, ведущих в гостиную Пуффендуя, из-за чего оба старших врезаются в него и друг в друга. Побелевшие от напряжения пальцы отпускают смятую ткань мантии и он, наконец, может спокойно выдохнуть, прикрыв глаза.              — Не слушай этого идиота, хен, — зачем-то начинает Чон, поворачиваясь к Сонхва и упираясь лбом ему в плечо, сразу же ощущая успокаивающие поглаживания по спине. Эти двое всегда были такими тактильными, в то время как когтевранец рядом всегда держался чуть поодаль, никогда не присоединяясь к объятьям.              — Точно, Хва, — кивает внезапно оживший Хонджун, легонько хлопнув пуффендуйца по плечу. — Ты совсем не безобидный. Они тебя в гневе просто не видели…              — Ребят, я в порядке, вы чего, — бровь Пака ползет вверх, показывая все его недоумение. То есть его друзья действительно подумали, что слова этого наглого слизеринца могли задеть его?              — Мы знаем, хен, — приглушенно доносится от Уёна, а после он отрывается от широкого плеча. — Это я себя так успокаиваю.              Сонхва понимающе кивает, потрепав пятикурсника по волосам, а затем неосознанно поправляет ему галстук и воротник рубашки. Уён лишь улыбается на это.              — Что ж, я пойду. И вы тоже поспешите в свои комнаты, — Сонхва подходит к бочкам и, найдя ту самую, ведущую в гостиную, несколько раз стучит по ней в определенном ритме. — Я скучал по вам. Встретимся завтра на завтраке?              — Конечно, хен, — кивает Уён, помахав ладошкой. — Я тоже скучал. И Хонджун-хен тоже, — зачем-то добавляет младший, видя, что когтевранец не собирается ничего говорить им.              Пуффендуец кивает и скрывается в открывшемся за бочкой проходе. Гриффиндорец ждет, когда бочка вернется на место, а затем поворачивается к Хонджуну, скрестив руки на груди и нахмурившись. Порой он желает надрать этому упертому барану задницу еще больше, чем одному конкретному слизеринцу.              — Хотя бы извинись в следующий раз, хен.              — О чем ты? — спрашивает когтевранец, прижимая учебник к груди. Пальцы, сжимающие обложку, заметно побелели от напряжения.              — Если ты останешься таким же придурком, Хонджун, я перестану общаться с тобой, — Чон делает максимально серьезное лицо, чтобы у старшего не было сомнений в том, что его слова не шутка.              Хонджун же в лице не меняется, лишь отводит взгляд в сторону бочек, пытаясь найти середину ряда и ту самую вторую бочку снизу, но сколько бы раз он не пытался, он каждый раз сбивается. Столько лет они с Уёном провожают Сонхва до гостиной, следя, как он уходит, но он все никак не может запомнить расположение прохода. Это магия?              — И не подпущу тебя к Сонхва, — внезапно добавляет гриффиндорец, отвлекая друга от размышлений и расчета. Тот мгновенно замирает, медленно переводя сердитый взгляд на младшего. — Тебе следует поработать над собой, хен. Вам осталось два курса до выпуска, а вы все еще собачитесь каждые десять минут.              — Но я не один… — пытается оправдаться Хонджун, хмуря брови и поджимая губы. Младший не дает ему сказать.              — Нет, хен. Ты и только ты начинаешь перепалки. Только ты не следишь за своими словами. И если я подобное все время слышу со стороны Чхве Сана и привык, то Сонхва переживает по поводу любого твоего оскорбления. Поэтому еще раз предупреждаю: научись следить за своим языком и перестань быть придурком.              Хонджун застывает на месте, смотря другу прямо в глаза, а затем шумно выдыхает, левой рукой хватаясь за волосы на затылке, крепко их сжав. Уён кивает, посчитав это чем-то вроде «Я постараюсь». А затем, подойдя к когтевранцу, приобнимает за плечи, разворачивая в противоположную от бочек сторону. Следующий пункт — гостиная Гриффиндора, их привычный маршрут.              Они всегда сперва провожали Сонхва, движимые какой-то тревогой и заботой о старшем, словно без них он не будет в безопасности, что абсолютно не так, конечно. Из них троих Сонхва был, пожалуй, сильнейшим в чародействе, что всегда било по самооценке когтевранца. Но даже так они все равно предпочитали убедиться лично, что Пак в целости дойдет до гостиной. Затем они вдвоем доходили до гостиной Гриффиндора, где прощались. Уёну тоже не нужен был защитник, но на данной схеме настоял пуффендуец, с кем никто не мог поспорить. К Хонджуну лезли меньше всего, видимо, синяя мантия и значок Когтеврана как-то на это влияли. Поэтому в башню он шел уже один на один со своими мыслями и сожалениями.              

***

                    Вливаться в учебу на пятом курсе, когда тебя со всех сторон пугают одним из важнейших экзаменов в вашей жизни, становится очень тяжело. Уён сказал бы адски тяжело. И сколько бы Хонджун и Сонхва его не успокаивали, говоря, что СОВ не такой уж и сложный, гриффиндорец верил с трудом. Потому что один лишь строгий и серьезный взгляд профессора Макгонагалл всю душу из груди выбивал. И землю из-под ног тоже.              Особенно тяжело было осознавать, что его знания о строении тела, витаминах и гормонах никак не помогут ему на СОВ. Ровно как и история магии будет абсолютно бесполезна при вскрытии. Однако Уён все еще жил эти две совершенно противоположные жизни, допоздна засиживаясь в библиотеке, перескакивая с одного учебника на другой, с тетради к пергаменту и обратно. И прямо сейчас, в, кажется, девятом часу вечера, он пытался не перепутать название какого-нибудь витамина группы В с заклинанием. Уж очень они были похожи.              — Ты пропустил ужин, — чьи-то ладони опускаются на плечи и Чон подпрыгивает на месте, чувствуя, как сердце бьется где-то в глотке.              Он резко поворачивает голову и видит, кто нарушил его покой. Сонхва на его напуганное лицо виновато улыбается и, размяв младшему слегка напряженные мышцы, присаживается рядом, заглядывая в учебники. И как всегда, он делает все это абсолютно бесшумно, даже шелест мантии практически не слышен. Уёну думается, что это точно какая-то магия.              — Ты всегда появляешься слишком тихо, хен, — гриффиндорец трясущимися от легкого испуга руками захлопывает учебники, вложив всякие бумажки, что служили закладками, внутрь. — Где Хонджун? — Сонхва едва открывает рот, чтобы ответить на вопрос, как за соседним стеллажом раздается глухой стук и тихая ругань. А вот и ответ.              — Чертовы дети, никогда не убирают за собой перья! — ворчит когтевранец, быстро подходя к друзьям. И, Уён честно не верит своим глазам, старший приходит без очередной книги. С пустыми руками! Где это видано? Завтра точно выпадет снег. — Мелкий, если б ты знал, как этот барсучок о тебе беспокоится, ты бы в столовку каждый день не ходил, а бегал.              — Сам ты барсучок, — закатывает глаза Сонхва, а после кладет на стол разную выпечку с ужина, завернутую в чистейший белый платок. — Только попробуй не съесть это.              Уён от открытой угрозы дергается, а потому без вопросов принимает еду, поблагодарив старшего. Хонджун снова хмыкает, и делает он это настолько часто, что это можно было бы приравнять к закадровому смеху в каком-нибудь юмористическом телевизионном шоу.              Гриффиндорец поспешно складывает все книги в неподъемную стопку, скидывает свитки пергамента сверху и, сунув кусочек яблочного штруделя в рот, поворачивается к старшим, как бы показывая, что он готов. Хонджун тяжело вздыхает, перехватив у него часть книг, а Сонхва берет со стола платок с остальной выпечкой. В тишине пустой библиотеки раздаются лишь их тихие шаги и шелест мантий.              — Завтра у вас первая тренировка, — внезапно говорит Ким, повернувшись к младшему через плечо. Уён удивленно глядит и начинает быстро жевать, чтобы поскорее ответить, за что Сонхва дает ему легкий подзатыльник и просит жевать медленнее.              — Откуда ты знаешь? Впервые об этом слышу, — Чон подбегает к старшему, поравнявшись с ним.              — У нас сегодня была, я слышал, как капитаны переговаривались. Если не ошибаюсь, у вас она в семь.              — О нет, я точно умру, — гриффиндорец замирает, пока перед глазами красной строкой бегут термины и заклинания. Еще немного и он взвоет. С начала учебного года прошло чуть меньше двух недель, и Уён все это время не вспоминал о том, что квиддич вообще существует и он в команде своего факультета.              — Чистая правда, я все еще удивлен, как вы до сих пор живы, — тихо произносит Сонхва за их спинами, идя с прикрытыми глазами. Оба парня на него оборачиваются, хором цокнув и одновременно закатив глаза.              — О, Сонхва, не начинай… — Хонджун отворачивается и продолжает путь вперед, перехватив учебники удобнее. Были б его руки свободны, он бы показательно закрыл уши ладонями и напевал, чтобы показать, что ничего он слышать не хочет.              — Это слишком травмоопасный вид спорта! Тебе чуть не свернули шею в том году! Я чуть не умер от испуга! — несмотря на встревоженный голос в лице пуффендуец не меняется, но его пальцы заметно напрягаются, наверняка смяв какую-нибудь булочку в платке. Но замечает это только Уён.              — Но я же жив… И что ты опять со своими беспокойствами лезешь! Не смотрел бы на игру, раз так пугаешься! — мгновенно вспылил Хонджун, резко поворачиваясь к пуффендуйцу и останавливаясь напротив него.              Уён не знает, чего ему хочется больше: пробить лицо ладонью или просто убежать как можно скорее.              — Будешь много болтать и твое первое высказывание окажется ложным.              — Это угроза?              — Просто предупреждение.              Чон просто проходит мимо, словно эти разборки его вообще никак не касаются, но делает это как можно заметнее, чтобы привлечь внимание двух разозлившихся друзей. Первым в лице меняется Сонхва, сразу же чувствуя вину перед гриффиндорцем, а потому резко отходит от Хонджуна, словно от огня и, кинув на него неопределенный взгляд, быстро спешит за Уёном, шепотом принося извинения.              За себя и за Хонджуна.              

***

                    Под ногами у Уёна зеленая и немного влажная трава, с блестящими на ней каплями дождя. Небо над головой антрацитовое, а вдали виднеются черные тучи, стремительно приближающиеся к ним.              Команда Гриффиндора по квиддичу стояла на поле неподвижно, изо всех сил прижимаясь к метлам, пожалуй, единственной опоре, что сейчас держала их на ногах. Капитан тоже выглядел так, словно вот-вот рухнет, но продолжал что-то им говорить, размахивая руками вокруг. Чон предполагает, что он вновь повторял технику безопасности, но сил слушать не было никаких. Дождливая погода влияла на всех них как снотворное, а вечернее время заставляло мозг думать лишь о приближающемся сне. Уроков никто не отменял, а потому они все были еще и вдвойне уставшими. Форма ощущалась чужеродной, все-таки за лето успеваешь позабыть, каково это — быть скинутым с метлы летящим в тебя бладжером.              Уён каждый год забывает. А потому чувство, что бита — продолжение твоей руки, возвращается не сразу. За тренировку он падает с метлы трижды и только чудом оказывается не так высоко над землей в эти моменты. Колени нещадно жжет, а накрапывающий дождь разводит внизу грязь, которая оказывается везде и практически на всех участниках команды. Руки соскальзывают с метлы, и Уён снова оказывается на земле, падая, кажется, одновременно с капитаном.              — Все! Хватит! Дождь начинается, закончим раньше! — кричит Марк, поднимаясь с земли. Он, как и Чон, весь в грязи, а на скуле расцветает синяк, полученный ударом чьей-то метлы. Ли протягивает младшему руку, помогая встать, и похлопывает уставшего загонщика по плечу.              Отовсюду раздаются облегченные стоны и громкие благодарности. Гриффиндорцы устало приземляются, некрепко стоя на ногах, прижимая намокшие метлы к своей такой же намокшей форме, и собрав все оставшиеся силы, плетутся к раздевалкам, мечтая упасть на кровать и проснуться примерно никогда. Только Чхве Чонхо, второй загонщик, идет более-менее ровно, но во всем его теле все-равно ощущается усталость, а где-то под тканью на бедре наверняка расцветает синяк от прилетевшего в него бладжера.              — Я видел Донхека и Сонхва, прячущимися где-то на трибунах, — шепчет Марк застывшему Уёну. — Будь готов ко всему.              Капитан подмигивает, но по нему видно, что он сам боится встречи со своим другом. Чон думает, что это, похоже, какая-то особая черта всех пуффендуйцев — беспокоиться и заботиться.              Или она свойственна только этим двум.              Сзади раздается высокий медовый голос. Ли Донхек уже издалека начинает отчитывать Марка, выходя на поле прямо под дождь. Марк вздрагивает, в его глазах отражается ужас. Уён хочет посмеяться, но стоит ему увидеть, как прямо за Донхеком идет такой же сердитый Сонхва, смех как-то сам собой превращается в отчаянный стон.              По крайней мере он, кажется, наконец-то сможет подружиться с капитаном. У них есть что-то общее. Или у тех, с кем они дружат.              — Чон Уён! — начинает тираду старший, но гриффиндорец спешит его перебить и сменить тему.              — Ты дружишь с Донхеком? — Уён поднимает свою метлу и, схватив старшего, спешит в раздевалку, чтобы скрыться от дождя. В первую очередь скрыть от дождя Сонхва. — Никогда вас вместе не видел.              — А ты на Сана своего смотришь чаще, чем на меня во время обедов, — попадется на уловку Пак, отвечая на вопрос. — Мы с прошлого года хорошо общаемся. Он замечательный парень. Правда про Марка я знаю больше, чем про него самого. Он никогда не перестает говорить о нем.              — Не говори Хонджуну, что у тебя есть друг, — шутит Уён, стягивая с себя грязную и сырую форму.              — Я ему вообще больше ничего и никогда не скажу.              Младший замирает, слыша обиду в голосе друга. Опять поругались.              — На рождественских каникулах свожу вас к семейному психотерапевту, — достаточно серьезно говорит Чон, пытаясь оттереть грязь с лица. Сонхва достает палочку и шепчет «тергео», направив палочку на лицо младшего.              — Вряд ли психотерапия поможет ему перестать быть таким придурком, — Пак убирает палочку, снимая очки с лица и протирая их обычным платком. Чон никогда не понимал, почему пуффендуец предпочитает делать многие вещи без использования магии. Но в этом, пожалуй, был весь Сонхва.              — Да, ты прав, — соглашается Уён.              Раздевалка быстро пустеет, оставляя лишь их двоих. Младший торопливо собирает все свои вещи, хватает старшего и, попрощавшись со стоящими у входа Марком и Донхеком, о чем-то громко спорящими, бежит в школу, перескакивая лужи и грязь. Сонхва никак не комментирует их маленькое и опасное путешествие. Просто перепрыгивает лужи вслед за младшим и надеется, что они не упадут где-нибудь у самых ворот, как это обычно происходит. Это клише, клише любят все.              Они забегают в замок, насквозь мокрые, с грязными штанинами и полами мантий. Под ними в ту же секунду образуется лужа и только по счастливой случайности рядом не оказываются Макгонагалл или Филч.              Зато рядом оказывается Чхве Сан собственной персоной. Спасибо, что один.              — Чудесно выглядишь, Уён, — присвистывает он, подойдя ближе. — Наконец-то голову помыл? Только на будущее запомни, что ее после еще и высушить нужно.              Гриффиндорец не знает, что лучше: достать палочку или ударить его прямо своей метлой. Но видя перед собой эту хитрую мордашку, выбритую по всем последним пискам моды приподнятую бровь и гадкую ухмылку, он выбирает второй вариант.              Но вопреки своим желаниям разукрасить лицо напротив он лишь с силой сдвигает слизеринца с их пути метлой, чтобы не касаться истинного зла руками, и вновь схватив Сонхва за руку, проходит мимо. Он слишком устал, чтобы спорить, перекидываться оскорблениями и тем более драться. Он устал сразу, как переступил порог Хогвартса. Усталость свалилась на голову в тот самый момент, когда его взгляд встретился с черными глазами Сана на церемонии распределения. И усталость эта словно все четыре года копилась, чтобы именно сейчас, на пятом, черт бы его, курсе огромным камнем повиснуть на его плечах.              Ох, Мерлин, он точно не вернется в Хогвартс после рождественских каникул. Нет, ни за что.              Они в тишине доходят до гостиной Пуффендуя, сжимают друг друга в сырых объятьях, вздрагивая от холода, прощаются лишь взглядами, в абсолютной тишине, и расходятся. Уён почти скрывается за поворотом, как одежда на нем становится в разы легче и больше не липнет к телу. Он улыбается, когда до слуха доносится тихое «экскуро» откуда-то сзади, и думает, что Сонхва, наверно, его ангел-хранитель.              Перед сном, пробежавшись по конспектам по анатомии и заклинаниям, Уён ловит себя на мысли, что со стороны выглядит как Хонджун, вечно что-то зубрящий и хмурый. Становится не по себе, ведь каким бы классным на самом деле не был его старший, когтевранец был последним человеком, на которого Чон хотел бы быть похож. И именно с этими мыслями он тихо желает приятных снов соседям по комнате и, едва его голова касается подушки, проваливается в сон, абсолютно не слыша громких голосов вокруг.              Ему снится дом. Их двухэтажный небольшой домик с укрытым снегом некогда цветущим садом и низким белым забором. Мама в любимом коричневом фартуке. Наряженная ёлка за окном, прямо на клумбе, где летом цветут гладиолусы и гиацинты. Их луковицы прямо сейчас лежат в ящике где-то в кладовке, дожидаясь, когда наступит тепло и их посадят.              Прямо во сне Чон чувствует этот типичный рождественский запах корицы, имбиря и ванили. Пряничные человечки с пуговками из шоколада, стаканы с молоком, красные салфетки на столе. Почему-то пять штук.              Мама просит помочь расставить тарелки и Уён не удивляется, когда получает, опять же, пять белых блюдец. И совершенно не удивляется, когда в кухню входят Сонхва и Хонджун, с огромными пакетами в каждой руке и в смешных зелёных колпаках, будто они помощники Санты. Он не удивляется, а стоило бы.              Но все еще ему не ясно, почему тарелок и стаканов пять. Он готов был увидеть кого угодно: отца, вернувшегося в семью, тётушку Ким, живущую через три дома от них, одинокую женщину и лучшую подругу его мамы, да даже будь здесь Снейп или Макгонагалл, он бы не удивился. Но когда в дом вбегает запыхавшийся, красный от мороза и покрытый слоем снега Чхве Сан, в таком же зелёном колпаке и с пакетами, Уён замирает, чувствуя, как желудок скручивает.              И в этот момент просыпается. За окном все ещё темно, часы на стене показывают половину пятого, но после такого он едва ли сможет уснуть вновь. А потому он тихо поднимается, одевается и, схватив нужные учебники, покидает комнату, а затем и гостиную. Без происшествий добирается до библиотеки, оставаясь незамеченным, и приступает к учебе, снова думая о том, что превращается в Хонджуна.              Может, ему суждено было попасть на Когтевран, носить очки и синюю форму? Умничать и ворчать, поправлять всех вокруг и везде таскать с собой учебники? Может, Шляпа ошиблась тогда, на церемонии распределения? Может ошибка не в том, что он маглорожденный, а в том, что он попал не на тот факультет?              Тишина библиотеки не давила, но мысли, не прикрываемые никакими звуками или зубрежкой, начинали наполнять его голову, противным шепотом отражаясь в его черепе. И чтобы не слышать их, приглушить, заставить заткнуться, он утыкается в учебники, нервно подергивая ногой под столом.              Едва проснувшийся мозг и пустой желудок совершенно не смущали гриффиндорца. Он доделал домашнее задание по заклинаниям, закончил конспект по витаминам и даже прочитал три главы какого-то романа, который он ухватил с полки прямо перед уходом из дома. Он брал каждое полугодие по книге, чтобы вот так, в свободное время читать по парочке страниц. Не то чтобы он любил читать и мог действительно погружаться в сюжеты и миры. Скорее он находил забавным то, как человеческий мозг способен генерировать картинки основываясь лишь на буквах. И он всегда хихикал с того, как резко отличались его представления о персонажах от тех, что были на обложке или иллюстрациях (если такие имелись). Иногда он давал прочесть свои книги Хонджуну и Сонхва, а после у них разгорался спор о том, насколько длинная была борода у какого-нибудь рыцаря, который появился в середине книги, чтобы пожертвовать собой ради главной героини. Ну знаете, те самые, в которых успеваешь влюбиться за те три страницы, на которых они появляются, а потом ходишь и ворчишь, что единственного адекватного персонажа слили едва показав.              За окном медленно рассветало, за стенами библиотеки начали слышаться голоса и топот. Теперь нужно было выбраться из помещения незаметно и сделать вид, что ты недавно проснулся, специально слишком медленно плетясь на завтрак. Но едва выскользнув за дверь, когда основной шум стих и казалось, что никто его заметить не должен, он врезается в чью-то грудь.              Попадос.              — Минус сорок очков Гриффиндору, Чон Уён.              — Только не ты… — Уён отчаянно стонет, вжимаясь лицом в учебники и книги, что нес в руках.              Это мог быть кто угодно. Его отец, Снейп или Макгонагалл. Почему это должен был быть обязательно Чхве Сан? Мерлин, просто ответь, за что?              Уён почему-то ощущает дежавю.              — Ты серьезно учишься в такую рань? Ты сумасшедший? — спрашивает слизеринец, с интересом разглядывая обложки.              Чон замечает, что тот выглядит не таким злобным и наглым прямо сейчас. Не ухмыляется, не щурится, а просто… говорит с ним? И эти его взъерошенные волосы вместо прилизанной укладки. Выглядело мило.              Но Чхве Сан все еще Чхве Сан, а это значит, что нужно быть внимательнее.              — Молю тебя, давай сначала позавтракаем, — страдальчески выдает гриффиндорец, потирая переносицу. Ох не так он мечтал начать сегодняшний день. — А потом уже будем ругаться, поливать друг друга дерьмом и направлять палочки, словно действительно пустим в ход магию. Хорошо?              Сан долго смотрит на него, приподняв в удивлении брови. И, опять же, выглядит совершенно безобидно. Даже как-то растерянно. Словно не знает, что ответить или не понимает, о чем вообще говорит гриффиндорец. Но вскоре просто хмыкает и пожимает плечами.              — Я и не планировал ругаться, — спокойно говорит он. — Доброе утро, кстати, — кидает он через плечо и уходит, завидев вдалеке мелькнувшую светлую макушку Хёнджина.              Уён замирает, не веря своим ушам, глазам, мозгу, и вообще всему, что происходит вокруг. Что только что произошло вообще? Он все еще спит и эта странная сцена лишь продолжение его не менее странного сна?              Может, он действительно сошел с ума?              

***

                    — Черт, мелкий, ты выглядишь так, словно Почти Безголовый Ник показал тебе свою почти срубленную голову, — Хонджун даже не здоровается. Он просто подходит к столу Гриффиндора в конце завтрака и сообщает о своем появлении Уёну простым хлопком по плечу. — Что-то случилось?              — Скажи мне, хен, — Уён не поворачивается к нему, и тоже игнорирует приветствия. Он жестом подзывает старшего наклониться к нему. — Это Сан мне сейчас улыбается, или я окончательно потерял рассудок и мне пора возвращаться домой? Мне мерещится, да? Умоляю, скажи, что это так.              Хонджун незамедлительно поднимает взгляд и находит объект обсуждения сидящим прямо напротив Уёна. И чертов слизеринец действительно улыбается, смотря прямо на них и, кажется, легко машет им ладонью.              Что?              — Знаешь, — начинает напряженно Ким, сжимая плечо гриффиндорца, — мне кажется мы оба сошли с ума. Коллективный бред? Чары?              — Было бы славно, — отвечает Уён и резко поднимается с места, плечом проходясь по челюсти старшего. На весь зал раздается громкий «клац» резко соприкоснувшихся зубов.              В зале резко становится тихо. Все мгновенно замолкают, смотря на развернувшуюся картину.              — Черт, хен, прости! — Уён подлетает к старшему и осматривает его лицо, но старший лишь мычит и отмахивается. В уголках его глаз скапливаются слезинки от быстрой и резкой боли, которая не продлевается дольше секунды.              — Все нормально, немного щеку прикусил, — отвечает когтевранец и на пробу двигает челюстью, понимая, что ничего серьезного не случилось.              — Ничего не нормально!              Все в зале, вместе с Кимом и Чоном, резко поворачивают голову в сторону стола Пуффендуя, откуда быстро вышагивает Сонхва, тряся своими розовыми завитушками волос. Он быстро подходит к друзьям и приподнимает лицо Хонджуна за подбородок, аккуратно поворачивая его из стороны в сторону, осматривая. Он хмурится и сжимает губы с тонкую полоску.              А Хонджун от такой близости вмиг краснеет, пытается отвести взгляд и вырваться из рук пуффендуйца. Его заалевшие уши и щеки видят абсолютно все в зале, и со стороны слизеринского стола кто-то присвистывает, заставляя когтевранца еще сильнее вспыхнуть.              — Сонхва, все в порядке, — наконец выдает Ким охрипшим голосом и берется руками за чужие запястья, отодвинув их от своего лица. — Мне даже не больно.              Пак хмуро смотрит сначала на него, затем на стоящего рядом гриффиндорца и, не сдержав тяжелого вздоха, просто дает обоим подзатыльники, от чего все свидетели данной сцены хором ахают.              — Сходи в Больничное крыло, — говорит Пак и, не произнеся ни слова больше, просто разворачивается и покидает Большой зал.              Пару секунд вокруг продолжает стоять тишина, но после зал вновь наполняется разговорами, смехом и криками учеников.              — Я влип? — зачем-то спрашивает Хонджун, словно сам не знает ответ.              — Ты влип, — подтверждает Уён, положив ладонь на плечо друга. — И еще раз извини, я нечаянно.              Шестикурсник лишь кивает и в глубине души надеется, что все произошедшее лишь плод его больного воображения, ведь они с младшим пару минут назад успели убедиться, что оба сошли с ума.              — Я в Больничное крыло, — сообщает Ким и почти поворачивается к Уёну, чтобы попрощаться, когда его взгляд, все время направленный на выход и зала, в котором скрылся Сонхва, хватается за взволнованного высокого пуффендуйца, пытающегося поспеть за Паком. Чхве Субин. — Нет, зайду туда позже.              Он подрывается с места, но вцепившаяся в его плечо рука Чона не дает сдвинуться с места. Он хмурится и поворачивается к другу, намереваясь спросить, в чем дело. Но тот лишь качает головой, прекрасно поняв, почему Хонджун так взволнован. А потому удерживает его на месте, намертво вцепившись.              — Хотя бы сейчас не делай поспешных выводов и не порть все, умоляю, — Уён сильнее сжимает пальцы на чужой руке. — Пошли в Больничное крыло. Я провожу.              Когтевранец молчит, со злобой смотря на друга. Но быстро сдувается и покорно кивает, позволяя увести себя из Большого зала.              Сан провожает их заинтересованным взглядом. И частично чувствует себя виноватым за случившееся. Если бы он не пялился на гриффиндорца весь завтрак, как умалишенный, возможно, ничего бы не произошло. Но он не мог оторвать взгляда, особенно тогда, когда Уён тоже смотрел на него все это время, пусть и с недоверием и явно читающимся вопросом в глазах.              Гриффиндорец оставляет старшего в руках мадам Помфри и спешит на спаренный урок зельеварения, чувствуя сильную усталость.              Год едва начался, а Уён уже смертельно устал. И спасает его лишь мысленный отсчет до рождественских каникул, после которых он не вернется сюда и начнет по-настоящему жить. Нужно продержаться каких-то жалких три месяца. И именно это он тихо бурчит себе под нос, все время повторяя:              три месяца       три месяца       три месяца