После драконьей оспы и как Гермиона Грейнджер училась на метле летать

Ss: Гермиона Грейнджер. Гермиона начала медленно вдыхать на счёт три и выдыхать на шесть, пытаясь расслабиться: она крепко, с остервенением держала палочку, направив её на Рона, будто боялась, что тот снова начнёт двигаться. Однако он застыл на месте. Гарри осторожно взял Грейнджер за плечи, прося посмотреть на него. Глаза подруги казались ему сейчас янтарными, горящими огнём гнева и решимости. Постепенно, когда рука её начала опускаться, а черты лица смягчаться, он оглянулся на Рона. — Он ничего не сделает, – начал заверять Поттер, ожидая кивка Гермионы, означающего, что теперь и она спокойна. Хотя в голове девушки всё крутилась мысль о том, что в присутствии Уизли она стала всегда держать палочку при себе, на случай, если совладать с его гневом словами не выйдет. Это были редкие, но тяжёлые случаи. Рон становился всё более обеспокоенным и нервным, начав принуждать их к тому, что ему будет выгодно. А конкретно - постоянное нахождение рядом. Он всё чаще стал говорить о том, что его специально списывают со счетов и считают, якобы, сумасшедшим. Рона невозможно было убедить в обратном. — Мистер Уизли, вы как? – отпрянула от Поттера Гермиона, решив, что ей нужно переключиться на кого-то другого. Сейчас она просто не могла смотреть в глубокие глаза Гарри, полные беспокойства и настолько холодной тоски, что нахождение рядом с ним, вот так, – чуть ли не нос к носу, – можно сравнить с прилётом дементоров. Джинни наложила на отца заклинание Эпискеи, отлучившись за стаканом воды. — Порядок, он не сильно меня приложил, – его мимолётная улыбка, брошенная Грейнджер, тут же растаяла, когда мужчина посмотрел на Рона. — Он.. такой сильный. – Гермиона поджала губы и кратко кивнула. Пожалуй, это всё, что сейчас можно было сказать о Рональде, пытаясь не затрагивать тяжёлую тему. То, как он изменился. Ещё во время войны его постоянными занятиями являлись тренировки и разработки стратегий. Уизли мог не спать ночами, продумывая их. Отрабатывал приёмы, когда внезапно просыпался от кошмаров. И только когда тот понял, что без сна он не сможет ходить на миссии, то стал спать определённое количество часов. Но даже так Гарри нередко не заставал своего соседа в кровати, просыпаясь по тем же причинам. Рон рыдал навзрыд, когда война закончилась – Гермиона сначала приняла это за нервный срыв. Все, особенно его семья, надеялись, что после того, как он вернётся домой, то сможет хоть на часть стать прежним. Спокойно спать, заниматься своими делами, вести спокойную жизнь. Но, казалось, что теперь ничто не волновало Уизли больше благополучия его родных. И в своём желании быть рядом он действительно чуть ли не был сумасшедшим и опасным. Гарри и Гермиона отлично понимали, что из-за драконьей оспы он не поедет с ними в Хогвартс - и что это значит для него, к чему может привести. Однако, как самые последние идиоты надеялись, что обещания присылать письма будет достаточно. А что ещё они могли сделать для него, находясь там? Ровным счётом ничего большего. Гермиона пыталась сдержать подступавшие слёзы, не в силах отвернуться от своего друга. Но чем дольше Грейнджер смотрела, тем невозможнее это было – девушка начала сотрясаться в рыданиях, пряча лицо в ладонях, и отбрасывая кудри назад. Боль пронзила грудь с новой силой, тормошила старые раны, накатывала волной. Все воспоминания, где Рон был таким смелым, безрассудным, глупым и понимающим – все они казались чем-то столь далёким, что их потерю каждый оплакивал до сих пор, пускай и старался держать лицо при Уизли. Она рыдала и от жалости к самой себе, просто потому что позволила ему увидеть это: что воспринимала Рона, как опасность. Самым страшным было то, что все её действия можно оправдать. Гарри обнял её и взял за руку, а она прижалась к нему – Гермиона уже и не помнила, когда именно им стало так необходимо держаться за руки и быть близко друг к другу, доказывая, что они живы. Не знала, когда Рон стал таким серьёзным, испуганным и ответственным. Грейнджер не могла винить Рона, даже испытывая к нему чуждую ненависть, как к врагу, каждый раз, когда тот собирался напасть на Гарри. Она преисполнялась такой непоколебимой решимостью, что могла бы бросить в Уизли Аваду. Но вместе со всеми негативными эмоциями, которые она переживала и мимолётной волной, смотря на него каждое утро, Гермиона могла сказать, что любила Рона также сильно, как и ненавидела. Любила не той опошленной любовью, а тёплым чувством, заставляющим пальцы приятно покалывать. Обожала смотреть в его голубые глаза, в которых отражался солнечный свет, делая их ещё ярче на фоне его такой же ослепительной улыбки, выбивающей землю из под ног. Ей нравилось как бы «ненароком» касаться мягких рыжих волос, любоваться сотнями веснушек. Рон был точно солнцем: манящим и необходимым, но и одновременно обжигающим и выматывающим. Вечным непоседой, всегда готовым выдать безумную, почти бредовую идею, но всё равно помочь ей. Сейчас, уткнувшись уже в грудь Гарри, она не могла испытывать ничего, кроме боли. Словно то, что она в очередной раз бросилась в него заклинанием стало последней каплей. Решающим ударом, разрушившим весь иллюзорный мир, опошлившим любовь, разбившим её стеклянный шар. Гермиона отпустила руку Гарри, чтоб обвиться вокруг его талии, а он, также обняв её обеими руками, прижался щекой к копне вьющихся волос. Потому что Грейнджер никогда до этого не кричала так громко и открыто перед всеми, словно желала сорвать голос. Плакали почти все: Джинни прижалась к матери и отцу, Фред и Джордж вместе с ними; Люпин обнимал Тонкс, поцеловав её в висок. А Рон был один, застывший, как скульптура из льда, всё с той же злой, обезумевшей гримасой. Стоило Гермионе увидеть его лицо – она не сомневалась ни секунды, и только сила воли позволила той не бросить в того, кого она любила, непростительное заклятие. Потому что в этот миг он ничем не отличался от жестоких пожирателей. В её сознании они перемешались в одно целое, и Гермиона была столь решительна, что убила бы ради Гарри. Защитила бы ценой всего на свете. То, что творилось в ней в этот миг, походило на безжалостность: у неё даже не тряслась рука. Сейчас Грейнджер плакала так, будто тот, кого она любила, умер. Она убила его одним лишь простым заклинанием. И Гермионе жизненно необходимо было знать и чувствовать Гарри рядом: того, кого она любила любовью безумной, плавясь под наблюдением его зелёных глаз. Самый близкий друг. Совсем недавно являвшийся самым важным, что было в её жизни. Ради которого та могла убить кого угодно, лишь бы защитить. И это желание не навязанное, а самое настоящее, личное, живое. Гарри Поттер - тот, кто являлся её луной, а Рональд Уизли был солнцем, которое сегодня погасло, разгоревшись колоссальным взрывом. Осознание приносило физическую боль, заставляя дыру в груди становиться больше – расползаться, словно едкое пятно внутри. Гермиона Грейнджер больше не знала, кем был Рональд Уизли. Она совсем не узнавала его, цепляясь за жалкие остатки той былой привязанности, когда он был обыкновенным мальчиком, зацелованным солнцем. Таким умным, смелым и добрым, что своим светом мог осветить самые тёмные частички души; находчивым, способным придумать самый бредовый и захватывающий одновременно на свете план. Сейчас, каждый день, Гермиона смотрела на злого, безумного, одержимого, напуганного и чуждого Рональда Уизли. Он мог делать им больно, пытаясь убедить в собственной правоте; мог умолять, разрывая этим душу на части, но всё это - подлые манипуляции. Они так хотели помочь ему, она хотела этого больше всего на свете, однако сегодня все труды рассыпались прахом. Рон напал на собственного отца, и Грейнджер не знала, насколько далеко бы он зашёл, если бы Мистер Уизли не сдался. У неё будто разом заболели все мышцы и стало сложно дышать, подкосились ноги, и они оба упали на колени. Когда Гермиона чуть отстранилась, чтобы посмотреть Гарри в лицо, он нашёл в себе силы ей улыбнуться. И эта улыбка грела также, как всегда – она, казалось, была способна вытянуть тебя из пучины самого тёмного мрака и, несмотря на тяжесть его взгляда, создавалось ощущение, что именно сейчас Поттер смотрел на неё, как на центр мира. Так тепло, нежно и понимающе, что спокойствие невольно начала проникать в Гермиону, пусть даже вскользь, та чувствовала далёкие отголоски счастья – чувствовала себя, как никогда в безопасности. От понимания, что Гарри цел и всегда был рядом, ей становилось легче. Она коснулась его щеки, всматриваясь в знакомое, родное лицо, словно боялась, что Рон таки успел причинить Гарри вред. Также она смотрела на него после борьбы с Тёмным Лордом, не веря в то, что он сейчас был рядом. И после войны её не покидало то же чувство. Гермиона медленно погладила того по скуле, улыбнувшись от мысли, что именно она применяла заклинание Окулус Репаро – он никогда не делал этого сам. Если бы они с Роном подрались, то наверняка «традиция» бы повторилась. Нечто неизменное. От этого слова Грейнджер поёжилась, поскольку именно его чаще всего стал говорить Уизли. — Ты цел, – тихо, почти невесомо проговорила она, пока её губы расплывались в лёгкой улыбке. Сложно описать тот калейдоскоп эмоций, который Гермиона испытала, от резкого осознания: Рональд сильнее Гарри в рукопашном бою. А Поттер никогда бы не стал применять против друга палочку. — Благодаря тебе, – он чмокнул девушку в макушку, погладив по плечам. — Я.. обещаю снова, клянусь, что мы уедем, Миона. — Мне это нужно, я так больше не могу, Гарри. Я думала, что взяв его с собой.. – она сглотнула ком в горле, вновь прижавшись к чужой груди, в попытке не уронить новых слёз. — Ты оказался прав, прости меня. Не знаю, о чём думала.. — Ты любишь его. Мы оба. — Я больше не могу любить его, Гарри. Так.. как раньше, не могу. — Я знаю, Миона. Мы обязательно уедем, а миссис Уизли позаботится о нём. Потом.. — Пожалуйста, давай подумаем об этом позже. – Гарри кивнул, тогда Гермиона совсем отстранилась от него, поднимаясь. Миссис Уизли, что стояла, наблюдая за ними со слезами и замерившем сердцем, нежно обняла Грейнджер. — Я знаю, что должна делать. — Мы, как и планировалось, уедем завтра, но на рассвете. Джинни?.. — Конечно, Гермиона. – теперь пришла их очередь обниматься. — С вами когда угодно и куда угодно. — Мы поможем отцу и матери, – откликнулись близнецы. — Мы не подведём. — Я и не сомневалась. – Гермиона бросила взгляд на Рона, и её улыбка тут же исчезла. — Нужно перенести его в постель и, может.. – она замялась, произнося всё также еле-еле слышно. — Усыпить?.. — С переноской можем помочь мы. – Люпин подошёл к Рону, занеся над ним палочку. Она и Гарри незамедлительно поднялись на второй этаж, чтобы сразу собрать все необходимые вещи – изначально предполагалось, что соберутся они утром, так как отъезд планировался на три часа дня, чтобы все успели попрощаться друг с другом, но перенести его не составляет сильного труда. Макгонагалл сказала, что те могут прибыть любым удобным рейсом. Гермиона просто отправит ей ещё одно письмо. Гермиона жила вместе с Джинни, а Гарри занял комнату Перси, несмотря на все просьбы Рона переехать к нему – с приездом гостей ему бы пришлось это сделать. Поттер тоже с трудом переносил компанию Уизли. Грейнджер оглядела уже знакомую ей комнату, как в последний раз: едкое и липкое чувство продолжало ту поедать. Вдруг вся Нора стала ассоциироваться с Рональдом. От осознания того, что они, можно сказать, бросают его, не давая выбора, становилось ещё более тошно. Наверняка Рон не даст ни родителям, ни братьям покоя. Был шанс, что Уизли настолько озлобится на них с Гарри, что не приедет в Хогвартс вовсе и никогда их не простит – но тем не менее Гермиона продолжала решительно собираться, не останавливаясь перед этими мыслями. Так будет лучше для него. Гарри был прав. Было наивно полагать, что они справятся с ним таким. Они все изменились и должны двигаться дальше ради себя и друг- друга, вместе или порознь – это необходимо просто принять.

***

Они встали прямо к рассвету – когда солнце только выглядывало из-за горизонта, и лучи ещё не успели коснуться окон Норы. Гермиона часто вставала в это время, чтобы побыть в одиночестве: прочесть книгу или полюбоваться умиротворённым видом перед тем, как снова столкнуться с тяжестями, идущими словно по вечному кругу. Каждое утро они с Роном улыбались друг-другу, и она как бы невзначай предлагала тому пойти на прогулку, на что он всегда соглашался. Его нужно было чем-то занимать, дабы не давать тому из раза в раз зацикливаться на одних и тех же переживаниях. Несмотря на то, что каждая ежедневная прогулка была тихой, в воздухе отчётливо чувствовалось напряжение, настолько душащее, что Гермиона не выносила находиться с ним рядом наедине и около получаса. Она заметила, что Уизли стал ненавидеть говорить о любых воспоминаниях, даже хороших, а поскольку всё, чем он был обычно занят - это работа на ферме и повторяющийся досуг, обсудить какие-то новые впечатления также не удавалось. О чём бы Грейнджер ему не напоминала, тот либо замолкал, либо возвращался к событиям войны, омрачая и пресекая любую её попытку развеселить его. Он рассуждал, подобно параноику или роботу, каждый раз анализируя собственные поступки по степени опасности или безрассудности. Лишь иногда он настолько увлекался анализом, что мог говорить о нём всю прогулку, рассказывая, как лучше было бы поступить. Даже казалось, что это в какой-то степени веселило его, поскольку Рон улыбался, придумывая идеальный план. Однако улыбка стремительно таяла от осознания, что «ошибки», совершённые им тогда, уже неисправимы. Он был до ощутимой боли заносчив, и всеми своими словами заставлял сердце Гермионы камнем ухать вниз, тормоша старые, и создавая новые раны. Для него в прошлом больше не было ничего хорошего - только ошибки. Рон будто сжигал одно событие за другим, не оставляя ничего кроме пепла; безжалостно комкал чувства и эмоции, словно они были ничем. Бесполезными и ненужными. И даже когда Гермиона с улыбкой на лице говорила только о счастливых моментах, он всё равно умудрялся найти в этом нечто негативное. И вскоре никаких воспоминаний не осталось. Рон всегда обещал ей отныне жить настоящим, но Грейнджер с трудом представляла для друга действительно хорошее настоящее, если он продумывает чуть ли не каждый свой шаг. — Понимаешь, Рон, – сказала она однажды ему, пересилив себя, чтобы взять его за руку. Парень, продолжавший обсуждать план, похожий на идеальную стратегию, умолк. — Тебе больше не нужно.. продумывать абсолютно всё. Мне кажется, что ты боишься совершать ошибки. Я могу понять тебя, ведь после того, что произошло.. стратегия была очень важна, поскольку каждая жизнь была на счету, – Грейнджер с трудом переносила недоумевающий и будто осуждающий взгляд Уизли, она на секунду поджала губы, сощурившись, чтобы отогнать непрошеные слёзы. Парень пожирал её своим хищным и чуждым взглядом, оттого та чувствовала себя совсем беспомощной. — Война окончилась, Рональд. Все эти ошибки, они же.. часть тебя! Не отрекайся от них. — Ошибки стоили мне слишком многого, Миона. Тебе ли не знать об этом? Мне казалось, что ты.. обрадуешься тому, что я анализирую их. — У тебя всегда были мы с Гарри, чтобы помочь всё исправить. И сейчас мы рядом. Когда.. когда ты в последний раз улыбался, Рон? И чем ты занимаешься, кроме работы на ферме или игрой в квиддич с Гарри по два часа? Или.. — Ты хочешь, чтобы я чаще улыбался? Мне до сих пор нравится квиддич, поэтому.. — Не в этом дело, Рон! Да ты же.. смотришь на меня, будто на полоумную. Я совсем тебя не узнаю. — Мы всю жизнь анализируем ошибки, разве не ты говорила об этом? — Но не каждую же минуту жизни, Рональд! Ты не был.. таким. — Я изменился, как и все мы. — Ты изменился до неузнаваемости. — Это неправда! – моментально вскипел он, отчего Гермиона мгновенно отпрянула, сделав несколько шагов назад, врезавшись в заборчик. Уизли вздрогнул, потянувшись к ней рукой, и аккуратно беря за запястье. — Прости. Это не так, Миона. Я всё тот же. — Ты хоть помнишь, каким был до войны? На первом курсе? Да даже на пятом или шестом? — Я повзрослел, не можешь же ты винить меня за это, Гермиона? — И часто ты нападал на своих друзей, Рон? Кричал на них? Срывался? — Мне нужно время.. — Да неужто? Гермиона тогда ушла от него, оставив одного. Даже Гарри не пошёл за ним, а только Молли. И то только после того, как он час простоял на одном месте. Все думали, что ему нужно побыть одному, однако позже Рональд так и стоял на том, что практически не изменился. Однако Гермиона думала, что в единственном, в чём он не изменился – это в упрямстве. Казалось, что ему хотелось попросту плыть по течению, а не решать очевидную проблему с агрессией и паранойей. У него на всё всегда был один аргумент, и они все уже устали бороться с этим. Но хотели упорно продолжать до вчерашнего дня. Они думали, что ему правда нужно время, о котором он постоянно говорит, стоит только завести тему о психотерапевте или изменениях. И давали его ему. Но из-за того, что никто из них не знал, сколько именно нужно этого времени, всё продолжало рваться по швам. Своими действиями те будто из раза в раз потакали Рональду, и Гермиона не могла понять, почему допустила нечто подобное. Всем совершённым попросту топила все старания. К утру даже стало казаться очевидным то, почему Рон согласился посещать психотерапевта в Хогвартсе – это была гарантия, что он поедет вместе с ними. Их «победа» оказалась абсолютно мнимой. Ни Гарри, ни Гермиона, ни кто-либо из семьи Уизли не хотел давить на Рона, а только пытались подвести его к тому, что ему правда нужна помощь. Четно. И на этот раз его придётся заставлять. Самым, пожалуй, больным и несколько неправильным было то, что большая часть родных его бросает в Норе. Однако теперь у них не осталось ни времени, ни выбора, а только необходимость двигаться дальше и продолжать бороться, ведь не все пожиратели ещё пойманы. Гарри, Гермиона и Джинни спустились с чемоданами на первый этаж. Близнецы уже ждали их в летающей машине. Никто толком не успел привести себя в порядок, так как боялись, что Уизли может проснуться в любой момент. — Дорогие, прошу, берегите себя. – миссис Уизли обняла в охапку всех троих, напоследок поцеловав Джинни в щёку. — Вы тоже.. передайте Рону ещё раз, что мы будем присылать письма каждый день. И что нам очень жаль. – Гарри осторожно открыл дверь, пропуская девушек. Гермиона пересилила себя, чтоб не оглянуться на окно Рона: просто села в машину, отдав багаж Поттеру. Все трое, правда, кое-как умещались на задних сиденьях. Гарри вновь взял Гермиону за руку, заметив, как сильно та сжимает край мантии. — Мы всё ему объяснили. — И не один раз, Гермиона, – подхватила Джинни, — Иначе мы не можем. – будто надеялась, что эти слова смогут её подбодрить, но они лишь вынуждали смириться с происходящим. Что, по-сути, тоже было правильным и необходимым, но тем не менее не отгоняло леденящей тоски. Даже не за то, что они бросают Рона на очень долгий срок, а потому что оставляют с ним мистера и миссис Уизли с близнецами. Насколько он будет зол? И во что это выльется? Эти вопросы буквально мучили её всю ночь. Настолько ужасными будут последствия? Стоило машине тронуться, а затем взмыть в небеса, из Гермионы будто вышла душа – Нора всё дальше и дальше оставалась позади, и их конечной остановкой должен стать Хогвартс. — Следующая остановка – вокзал. Гарри не спешил отпускать Гермиону, потому что ему самому было не по себе. По тому, насколько бледным было его лицо, а мешки под глазами глубокими, Грейнджер могла судить, что он всю ночь не мог заснуть. Даже учитывая то, что вчера её она провела с ним, что и помогло Гермионе немного отдохнуть, он провёл ту в тяжёлом ожидании. Зато девушка знала, что из них только одна Джинни смогла выспаться. Сон наоборот спасал её от стрессовых ситуаций. — Мы справимся, как всегда. – Гермиона положила вторую ладонь на ладонь Гарри, чуть сжав её. — Ещё бы с вами я не справился. – ответ звучал не очень уверенно, но Грейнджер всё равно кивнула. Она даже толком не поняла саму себя, не говоря о том, с чем конкретно они справятся. Просто смогут, как всегда. Неизменно.