Безвоздушная тревога

Он задыхается. Воздуха катастрофически не хватает, и желание как можно скорее оказаться на морозной улице растёт по экспоненте, стоит провести в душных стенах следующую бесконечно долгую минуту. А за ней ещё одну и ещё. Они текут медленно, складываются в часы и действуют на него удручающе. Ривай дёргает удавку на шее, пальцами развязывает узел гладкой атласной ткани и резким движением стягивает галстук. Комкает его грубо и заталкивает в карман пиджака. Так немного легче. Кислорода всё ещё недостаточно, но Ривай уже смирился, что ближайшее время придётся провести среди этого смрада, сотканного из мешанины дорогих парфюмов, паров алкоголя и вони самомнения, что назойливым хвостом таскается за каждым приглашённым на эту ярмарку тщеславия. Нанаба постаралась на славу, было бы верхом лицемерия обвинить её в том, что она потратила недостаточно сил и времени, чтобы сделать этот рождественский праздник поистине самым запоминающимся событием уходящего года. Банкетный зал просторный и светлый, с панорамными окнами, высокими потолками, гладким блестящим мрамором, покрывающим каждый квадратный метр. Света так много, что глазам почти больно. Громоздкие люстры, свисающие с потолка, и свечи, расставленные на круглых столиках, хаотично раскиданных по всему залу, создают приятную согревающую атмосферу. В контрасте со снегом, что валит за окнами, это место могло бы даже показаться уютным, но… люди. Слишком много людей. И по пальцам одной руки можно пересчитать, кому из них Ривай с огромным удовольствием не вспорол бы глотку прямо сейчас. Просто так, для разнообразия, чтобы чем-то размешать этот тягучий кисель, в котором они все бултыхаются, как муравьи, угодившие в сладкую ловушку. От яркого блеска бриллиантов рябит в глазах. Женщины нацепили их на себя столько, что становится даже смешно. Кенни был прав — некоторым просто жизненно необходимо участвовать в таких сборищах. Изредка выходить в свет, трясти своими толстыми кошельками, светить молодыми любовницами и любовниками, хвастаться белесыми винирами и укладками за сотни долларов. Это статусно. Это премиально. Это фальшиво и искусственно до такой степени, что Иисус, будь он жив, предпочёл бы добровольно сдохнуть ещё раз, чтобы не захлебнуться в этом лицемерии. Им всем плевать на повод для праздника. Им плевать на Рождество. Они пришли, чтобы покрасоваться, поглазеть друг на друга. Пришли ради темы для сплетен, которая будет актуальна ещё пару недель. Пришли, потому что отказываться от приглашения — моветон. Никто не хочет попадать в чёрный список Кенни-потрошителя, встречающего гостей с радушной улыбкой. Она такая же фальшивая, как и всеобщее настроение вокруг, но кого это заботит. Всем наплевать. На-пле-вать. Будь иначе, они бы торчали в храмах и церквях, читали молитвы и слушали проповеди священников. Ривай Рождество не празднует, с детства привык игнорировать. Кушель была атеисткой. В их маленьких съёмных квартирках никогда не стояли ели, украшенные разноцветными шарами и гирляндами, а на Пасху не красились яйца. Но двадцать пятого числа каждого декабря Ривая всегда ждал подарок. Про день рождения сына Кушель не забывала. После её смерти эта нелёгкая миссия легла на плечи Фарлана и Изабель. А когда не стало и их, всё постепенно сошло на нет. Ханджи предпринимала вялые попытки, но Ривай красноречиво объяснил ей, что на одном причинном месте он вертел всю эту мишуру. И без свечи в торте прожить можно. Он снова морщится, когда рядом раздаётся громкий женский смех. Риваю стоит огромных усилий не рявкнуть на них, чтобы заткнулись. Вместо этого он делает приличный глоток виски, который нихрена не помогает, но хоть чем-то рот занять можно. Если бог и существует, то ему стоит сказать спасибо. Торчащая рядом Ханджи в кои-то веки подозрительно помалкивает, лишь изредка вбрасывая короткие реплики. Риваю всё ещё странно смотреть на неё и не видеть привычную городскую сумасшедшую с растрёпанным хаером на голове и в нелепых громоздких очках. Она сегодня линзы надела, накрасилась, причесалась, стоит рядом вся такая… женственная. Высокая и стройная, туфли на каблуках напялила, а бархатистая ткань насыщенного бордового цвета обтягивает тело подобно второй коже. Платье до колен не скрывает плавные округлости фигуры, а, наоборот, подчёркивает их. Асимметричный верх дополняет образ: один рукав платья длинный, а другой попросту отсутствует. Ривай вслух никогда этого не скажет, с трудом даже самому себе признается, но Ханджи красивая. Всё же это правда — женщины в счастливых отношениях преображаются. Но парадокс в том, что Ханджи ничем не отличается от окружающих. Она тоже фальшивка, тоже притворяется. На руке у неё помолвочное кольцо сверкает, а на шее до сих пор красуется подаренный Смитом кулон. И взглядом Ханджи в толпе выискивает то Моблита, то Эрвина. Некоторым людям просто жизненно необходимо заниматься мазохизмом.       — Ты выглядишь подавленным, — Ханджи касается пальцами его локтя, отвлекая Ривая от разглядывания гостей. В дальнем углу, возле огромной ели, стоят Йегеры и о чём-то оживлённо переговариваются с окружным прокурором Найлом Доком. Карла вежливо улыбается, а у Зика на лице выражение смертной скуки. Семья не в полном составе. Гриша, наверное, один из немногих, кто может проигнорировать приглашение Кенни, а Эрен… о нём думать не хочется. Ривай просто в очередной раз отмечает, что сопляк действительно очень похож на свою мать.       — Сегодня четвёртая годовщина со смерти Петры. А Леонхарт всё ещё жива. Предлагаешь мне порадоваться? Ханджи отрицательно качает головой и тычется губами в бокал с шампанским. Славно поболтали. Когда она не орёт как резаная и не липнет к нему с объятиями, её даже можно терпеть. Собственная плешивая драма Зоэ останавливает её от желания лезть в душу Риваю. Торжественная музыка сменяется на более спокойную, и в центр зала выходит несколько пар, плавно покачиваясь в такт звучащим аккордам. Среди танцующих взгляд сразу цепляется за Микасу, которая прижимается к одному из дружков Йегера. Если Риваю не изменяет память, его зовут Жан, но Эрен предпочитает называть его лошадиной мордой. И либо этот жеребец припёрся с Йегерами, либо Микаса пригласила его лично. Что вызывает ещё больше вопросов. Ривай хмурится и переводит взгляд дальше, останавливаясь на Ури Рейссе, танцующем со своей племянницей. Благо любовнику Кенни хватило мозгов, чтобы притащиться с Фридой, а не с Хисторией. Мелкая белобрысая девчонка моментально бы полетела отсюда пинком под зад, и плевать Ривай хотел на соблюдение приличий и добрых отношений с этой привилегированной семейкой. Если Кенни нравится долбиться с ними, это совсем не значит, что и Ривай собирается терпеть их на своей территории.       — Нанаба в этот раз превзошла всех, ты посмотри, тут даже вкусняшки в форме рождественских ёлок, — Ханджи цепляет с подноса проходящего мимо официанта пирожное, покрытое мятной глазурью и украшенное маленькими карамельными шариками. Она откусывает верхушку «ели» и жуёт с таким мечтательным видом, словно в её лягушачий рот полилась амброзия с древнегреческих пиров. — Боже, как это вкусно! Ты обязан попробовать! Ханджи протягивает руку раньше, чем Ривай успевает увернуться, и капля глазури остаётся у него на щеке. Аккерман брезгливо морщится и бросает на ржущую Зоэ убийственный взгляд.       — Ещё раз так сделаешь — оторву твою никчёмную руку и затолкаю её тебе в задницу, — он не угрожает — просто озвучивает очевидное. Тканевой салфеткой стирает с лица липкие остатки глазури и продолжает морщиться.       — Охренеть. Эти пирожные с травкой, — в голос Ханджи просачиваются нотки искреннего удивления.       — Что?       — У меня галлюцинации, — она таращится куда-то, медленно поднимает руку и пальцем указывает на то, что её так поразило. Ривай прослеживает взглядом в нужном направлении и… застывает. Буквально чувствует, как сердце пропускает удар и дыхание сбивается с размеренного ритма. Он, в отличие от Ханджи, ничего подозрительного в рот не брал, да и виски выпил недостаточно, чтобы собственные глаза его обманывали. Но поверить им всё равно очень сложно, потому что Ривай уже смирился, что в ближайшее время Эрена не увидит. А тот просто появляется на этом празднике жизни и похоронах адекватности, заходит в просторный зал и направляется прямиком в сторону своей семьи. Судя по их удивлённым лицам, для них это тоже потрясение. Эрен… Сука. Эрен красивый. Казалось бы, с этим фактом давно уже пора смириться, принять его как данность и не впадать в ступор каждый раз при виде смазливой физиономии, но Ривай не может. Он откровенно пялится, жрёт взглядом широкий разлёт плеч, обтянутых чёрной тканью пиджака. А под ним — рубашка насыщенного изумрудного цвета. Ривай даже с такого расстояния видит, как она оттеняет смуглую кожу Эрена и, наверняка, просто охуенно сочетается с нереальным оттенком его глаз. Сопляк, при всей своей любви к стрёмным цветам и рваным шмоткам, одеваться умеет. Он наклоняется, целует мать в щёку и громко смеётся, когда в ответ ему прилетает ощутимый тычок в грудь. Карла Йегер, миниатюрная на фоне своего отпрыска, производит грозное впечатление, отчитывая Эрена и покачивая указательным пальцем. Он не предупредил их о своём возвращении. Новость-молния, миссис Йегер, вы не привыкли, что ваше драгоценное чадо — тот ещё своевольный засранец?       — О, нет! Что он натворил? — возглас Ханджи лишь мажет по ушам, но Ривай понимает, о чём она. Заметил сразу же, как Йегер появился. Сложно не обратить внимание на такие изменения. Эрен постригся. Теперь вместо привычного пучка на голове у него короткие пряди каштановых волос, которые пребывают в таком диком беспорядке, словно Эрен только проснулся и встал с кровати. Так он выглядит ещё моложе. Ривай пока не понимает, нравится ему или нет. Он просто смотрит на Эрена, впитывая в себя его образ, чтобы сохранить вместе с остальными воспоминаниями, что буквально прошиты у него в мозгу. В специальном отсеке, предназначенном только для Йегера. С семьёй он стоит недолго. Снова целует Карлу, будто извиняется за то, что не может провести с ней больше времени. Но ответ не выслушивает, ноги уже несут его дальше, через весь просторный зал, огибая столики, официантов и гостей, в которых он чудом не врезается, потому что по сторонам не смотрит. Его взгляд обращён лишь на одного человека.       — Эрен, ты откуда свалился? — Ханджи перехватывает его прежде, чем он на полной скорости влетит в Ривая. Судя по горящим аквамариновым глазам и шальной улыбке, на окружающих, с любопытством на них таращащихся, ему глубоко наплевать. — В последний раз, когда мы разговаривали, ты сказал, что проторчишь в английской клоаке ещё неделю!       — Планы поменялись. Привет, — Эрен улыбается, обнимает её, а взгляда с Ривая не сводит. Похож на гиперактивного щенка, которого к хозяину не подпускают. Ему бы для полноты картины счастливо хвостом завилять и громко затявкать.       — Мастер эффектных появлений, — бурчит Ханджи.       — И эффектных исчезновений, — едко добавляет Ривай, с удовольствием замечая, как Эрен вздрагивает. Его улыбка становится натянутой, когда он отодвигается от Ханджи и смотрит на Ривая с вызовом.       — Я решал семейные дела.       — Конечно, без тебя бы весь торговый нарко-трафик Западного побережья сразу рухнул. Юрист от бога.       — Не знал, что у мужиков климакс начинается в тридцать шесть. А, ой, в тридцать семь, извини, ты так постарел, пока меня не было. Они буравят друг друга раздражёнными взглядами, а ядом, сквозящим между ними, легко можно отравить всех присутствующих. Риваю откровенно хочется его ударить. Врезать так, чтобы мозги встали на место, чтобы в следующий раз подумал трижды, перед тем как неделями хранить молчание и устраивать полный игнор, а потом так спонтанно появляться. Или же… Ривай мог бы его поцеловать. Рывком притянуть к себе, грубо вжаться в эти полные розоватые губы, упрямо поджатые сейчас в тонкую линию.       — Брейк, мальчики, оставьте свои брачные игры на потом, — Ханджи влезает между ними с деликатностью слона в посудной лавке, но это срабатывает. Эрен первым отводит взгляд, отступает назад и нервным жестом зарывается рукой в свои волосы. Пальцы оттягивают короткие пряди, придавая им ещё более растрёпанный вид. — Что с делами-то? Решил?       — Ага, я такой договор заключил — закачаешься, — Эрен идёт на поводу у Ханджи и быстро меняет тему. Подхватывает со столика шампанское и делает пару внушительных глотков. Юркий язык скользит по губам, слизывая кисловато-сладковатый привкус и оставляя влажный след. Ривай отвлекается на это простое действие и натурально зависает.       — Не представляешь, сколько денег некоторые готовы вбухивать в экспериментальную фармакологию. От простой травы уже никого не вставляет, все хотят отрываться с новыми плюшками, — к счастью Эрена, мимо проходит официант, поднос которого заставлен «ёлочными» пирожными. Эрен берёт одно, подозрительно рассматривает и принюхивается, но Ханджи его заверяет, что эта зелёная жижа съедобна. Йегер откусывает верхушку, медленно жуёт, и лицо его озаряется улыбкой. — Господи, как вкусно! Они сюда экстази добавили?       — У Нанабы было прямое указание заставить всех гостей кончить, но на такие подлые методы даже она бы не пошла, — Ханджи громко ржёт, едва не похрюкивая. И либо в сладостях действительно содержатся веселящие вещества, либо присутствие Эрена влияет на неё подобным образом. Ривай склоняется ко второму варианту. Он и сам чувствует себя гораздо лучше, чем до появления мальчишки. Продолжает разглядывать его, глазами скользит по точёной гладкой челюсти, спускается ниже на шею, с облегчением замечая, что на загорелой коже не осталось никаких следов. Он снова весь идеальный с головы до пят, и желание утащить его подальше от чужих взглядов становится всё ощутимее.       — Вообще-то, меня больше интересует оборудование, которое стоит в ваших лабораториях. Я бы убила за такое.       — Хочешь с ним поиграться? — Эрен подмигивает Ханджи, отправляя в рот остатки пирожного. — Могу после праздников провести тебе личную экскурсию.       — Звучит как отличная идея, при условии, что после отпуска я буду в состоянии. Моблит обещает протащить меня по всем Альпам, я уже чувствую, как окочурюсь там. Они продолжают болтать, обмениваясь новостями и сплетнями. Риваю не хочется принимать участие в этой беседе, куда больше ему нравится смотреть на Эрена и изредка ловить его ответные взгляды. Недавняя вспышка прошла бесследно, они оба успокоились и теперь просто терпят до момента, когда вся эта вакханалия закончится и можно будет, не привлекая внимания, убраться подальше.       — Ты специально так оделась, чтобы всякие пафосные оружейные бароны с тебя глаз не сводили? — Эрен хмыкает, выцепив среди гостей светловолосую уложенную макушку Смита.       — Напротив, знала бы, что он здесь будет, вырядилась бы в лучший мешок из-под картошки, — Ханджи демонстративно закатывает глаза, хотя и она, и Ривай прекрасно понимают, что это откровенная брехня. Ради Смита эта сумасшедшая и не такое вытворяла в своё время.       — Слушай, а это правда, что у Ирвина и ландшафтный дизайнер есть?       — О чём ты?       — Ну как, эти сады Семирамиды над глазами надо же в божеский вид приводить. Ханджи давится шампанским, Эрен довольно лыбится, а Ривай просто жалеет, что ему хватило или, наоборот, не хватило мозгов познакомить этих двоих. Везёт же ему по жизни собирать вокруг себя самых долбанутых представителей вида Человек разумный. Музыка снова меняется. Первые прозвучавшие аккорды заставляют Ханджи вздрогнуть, и она, восторженно моргая, хватает Эрена за руку.       — Пойдём танцевать!       — Не-а, я на это дерьмо не подпишусь, — Эрен с паникой во взгляде смотрит на Ривая, но тот лишь криво улыбается, не собираясь спасать его.       — Какое дерьмо? Это Hurts! — тягаться с Ханджи — всё равно, что с бульдозером. Эрен ещё пытается ей что-то возразить, но она активно тащит его прямо в центр импровизированного танцпола, где уже покачиваются другие парочки.       — Ненавижу этих англичашек, — Эрен бурчит, мысленно проклиная и Хатчкрафта, и все его ужасно грустные и ужасно попсовые песенки. Но, несмотря на своё недовольство, Йегер всё равно аккуратно обхватывает одной рукой ладонь Ханджи, а вторую кладёт ей на талию. — Только ради тебя, знай это.       — Ты просто золото, — Зоэ кокетливо улыбается. Эрен ведёт её в танце, немного отличающемся от традиционного вальса. Они двигаются иначе, с другой последовательностью шагов и разворотов. Остатки былой роскоши, далёкое эхо королевской династии, на руинах которой вырос современный город.       — Не мне об этом говорить, ты не глупый и сам всё понимаешь, но… — Ханджи вздыхает и сжимает руку, лежащую на плече Эрена, чуть крепче. — Не поступай так с ним больше, ладно? Он никогда в этом не признается, до последнего будет корчить из себя колючую задницу, но ему без тебя хреново, Эрен.       — Я знаю. Это работает в обе стороны. Зоэ молча кивает, давая понять, что разговор на этом исчерпан, но Эрен всегда может к ней обратиться за помощью, если понадобится. Голос солиста становится громче, темп песни постепенно нарастает, и пары начинают кружиться быстрее. Мимо проносится Карла, внезапно в компании Ури Рейсса. В этом нет ничего удивительного, они все давно знакомы и плотно дружат семьями, но события последних месяцев так или иначе оставили свой отпечаток на взаимоотношениях. Карла изначально понимала, что последует за этим приглашением, и следующие слова Ури не становятся для неё неожиданностью.       — Не буду ходить вокруг да около, Карла, мне крайне не нравится всё, что происходит в последнее время, — голос у Ури спокойный, таким в пору разъярённых львов в клетке тихомирить, но на Карлу он должного эффекта не производит.       — Согласись, было бы странно, скажи ты, что тебе, наоборот, всё это доставляет удовольствие, — она улыбается вежливо, как умеет, но взгляд у неё остаётся холодным.       — Хистория раздавлена. Ты ведь знаешь, что для неё значила дружба с Эреном. А теперь он только и делает, что подвергает её жизнь опасности, до каких пор это будет продолжаться?       — Намекаешь, что у него нет права на такое поведение? Всё закономерно, она получила то, чего добивалась, — Карла чувствует, как пальцы Ури сжимают её руку сильнее, но совершенно не обращает на это внимания. — Я хорошо отношусь к Хистории и, более того, всегда считала её членом нашей семьи. Но она совершила ошибку и причинила боль моему сыну. А за своего ребёнка я загрызу любого, будь это твоя племянница или дочь президента, — пухлые губы вновь растягиваются в улыбке. — Кстати, вкус на мужчин у неё отвратительный. Впрочем, у вас это, кажется, семейное, — она смотрит куда-то в сторону, и нет нужды проверять, что её взгляд обращён на Кенни Аккермана. Метко заброшенный камешек попадает в огород, куда она и целилась.       — Хочешь, чтобы это переросло в настоящий конфликт? — Ури останавливается, как того требуют правила танца. Каждый из них делает шаг назад, образуя между телами небольшое расстояние.       — А ты хочешь проверить, кто из него выйдет победителем? — это последнее, что она успевает сказать, когда рядом появляется Эрен, берёт её за руку и уводит дальше, закружив в танце. Обмен партнёрами всегда происходит в середине. Пары между собой перемешиваются, тем самым обозначая единство всех присутствующих. Ведь совсем не имеет значения, рядом с кем ты окажешься в следующее мгновение. Гораздо важнее не сбиться с ритма и довести танец до конца. Ханджи проклинает эти грёбаные правила и королей, которые их придумали, потому что стоит ей развернуться, как она сталкивается со взглядом голубых льдистых глаз.       — Ненавижу этот танец, — честно признаётся она и громко выдыхает, когда Эрвин оказывается непозволительно близко. Непозволительно по её собственным меркам. Его широкая ладонь ложится на талию и слегка давит, подталкивая вперёд. Ханджи приходится поддаться, потому что люди вокруг уже танцуют, любая заминка привлечёт ненужное внимание.       — Я не кусаюсь, — Эрвин усмехается, невесомо поглаживая пальцами её спину, прикрытую лишь тонкой тканью платья. Его рука по-хозяйски сжимает женскую ладонь, и жар чужого тела моментально просачивается в Ханджи, заставляя её дышать быстрее. — Ты очень красивая.       — А ты очень… идеальный, как и всегда. Прилизанность до сих пор в моде? Она сопротивляется. Она правда старается. Помнит, где находится, помнит, что вокруг них люди. Помнит, что где-то там, среди толпы гостей, стоит Моблит. Моблит, с которым они завтра улетают в совместный отпуск. Моблит, за которого она скоро выйдет замуж. Моблит, которого она чертовски сильно любит. Который стал ей дороже всех остальных. Ханджи всё это помнит. Знает, но… Знакомый запах дорогого парфюма с глубоким вдохом проникает внутрь. Знакомое тепло задевает её кожу и оседает тонким согревающим шлейфом. Знакомые руки касаются её нежно и осторожно. И знакомые глаза напротив смотрят прямо в душу, выворачивая её наизнанку. Ханджи тошнит от самой себя. Ханджи хочется прямо сейчас развернуться и сбежать. Ханджи хочется остаться здесь навечно. В этих руках. Рядом с этим человеком, который всегда умел разбивать ей сердце и склеивать его обратно.       — Прекрати это делать, — тихо шепчет она. То ли ему, то ли себе.       — Что делать? Танцевать?       — Прекрати смотреть так, словно всё это до сих пор что-то значит, — Ханджи хочется его ударить и оттолкнуть от себя. Ханджи хочется крепко зажмуриться и прижаться к нему ближе. Она круглая идиотка и мазохистка, она это знает. А ещё знает, что тогда на парковке они всё обсудили и решили, она чётко обозначила свою позицию. Чтобы в следующую встречу вновь вот так легко сдаться ему.       — А разве нет? — Эрвин ласково гладит большим пальцем её запястье. Считывает пульс и улыбается. Для него её сердце всё ещё бьётся очень быстро. Всегда будет, как бы она ни твердила обратное.       — Всё в прошлом, всё давно закончилось.       — Тогда почему ты носишь его? — Эрвин смотрит на подаренный кулон. Крылья свободы красиво смотрятся на фоне острых ключиц.       — Привычка? — Зоэ пожимает плечами, и жест этот получается неловким. — Глупая сентиментальная привычка.       — Ханджи, — Смит тянет её имя, делая упор на гласные. Танец подходит к концу, последние звуки затихают, а Эрвин только притягивает Ханджи ещё ближе, стирая и так жалкие клочки расстояния. Смотрит на неё сверху вниз, а на дне глаз такая тоска читается и столько сожаления, что физически больно. Её словно в крошечное помещение сажают, и стены вокруг двигаются, сужаются, сжимают её со всех сторон, запирая в себе.       — Отпусти меня, — пытается говорить твёрдо, но голос предательски дрожит. Сама не знает, о чём просит, но чувствует, что поступает правильно. Остатки здравого смысла, в которые ещё не проник смертельный вирус, продолжают сопротивляться. — Отпусти, Эрвин. Она дёргается, хочет отстраниться, но запястье словно сжимают тиски. И вот теперь по-настоящему становится больно, на коже наверняка синяк останется. Ханджи знает, что Эрвин делает это ненамеренно. Он никогда не хотел причинять ей боль, но антиномия в том, что только это он и умеет делать.       — Кажется, она чётко выразила свою позицию. И этот голос, как спасительный глоток воды. В поле зрения появляется рука, которая сжимается вокруг предплечья Эрвина и довольно грубо отталкивает его, освобождая запястье Ханджи. Она непроизвольно делает шаг в сторону и прижимается к Моблиту. Чувствует себя в безопасности. Чувствует, что вновь может дышать. Люди уже поглядывают на них с нескрываемым интересом, их жадное до сенсаций внимание требует хлеба и зрелищ. Но Эрвин не делает ничего, чтобы подпитать их восторг. Он только смотрит на Ханджи ещё одно долгое мгновение и, развернувшись, молча уходит.       — Прости, — Ханджи обязана это сказать, потому что вновь совершила ошибку. Но Моблит нежно поглаживает её руку и улыбается.       — За что? За то, что ты живой человек? Когда он так смотрит, Ханджи искренне верит, что у неё есть шанс на восстановление. Она обязательно поправится, переступит через эту болезнь и пойдёт дальше. Ей только нужно немного больше времени, и Моблит готов его дать.

***

Дверь распахивается с грохотом, впуская внутрь спутанный клубок тел. Эрен успевает окинуть просторную комнату быстрым взглядом, замечая бордовые диваны, расставленные вдоль стен, и бильярдный стол посередине.       — Какая банальная пошлятина, — тянет он с усмешкой, когда за спиной громко щёлкает замок двери. А в следующее мгновение его рывком разворачивают и грубо вгрызаются в приоткрытые губы. Эрен издаёт полузадушенный стон, прижимаясь к Риваю, привычным жестом обхватывая его за крепкую шею и притягивая к себе ещё теснее, чтобы ни чёртового миллиметра между ними не осталось. И это так до безумия приятно — снова ощущать тепло его тела. Спустя недели, растянувшиеся до бесконечности, снова податливо изгибаться в руках, которые скользят, давят, задевают самые чувствительные точки. Ривай целует его жадно, вжимается в губы, прикусывая зубами и оттягивая. Эрену больно, но эта боль из тех, которые он готов терпеть. Которые он хочет терпеть, потому что они доставляют ему поистине крышесносное удовольствие. Ривай цепляет пальцами изумрудного цвета рубашку, вытаскивает её края из плена ремня, высвобождая кожу. Ладонями скользит по спине, заставляя Эрена выгнуться дугой и грудью вжаться в Аккермана ещё теснее. Невозможный мальчишка, который разрывает поцелуй лишь для того, чтобы уставиться на Ривая своими огромными блядскими глазищами. А в них осколки аквамарина переливаются, малахит дробится на части и вся зелень мира плещется. Ривай понимает — соскучился. Упорно гнал от себя эти мысли, пытался уцепиться за злость и раздражение, но стоило Эрену появиться, как всё разлетелось в труху. И одно лишь желание остаётся — прижать его к себе ещё ближе, убедить самого себя, что это не галлюцинация, не очередные выходки уставшей вымотанной психики. Эрен реален. Стоит сейчас, смотрит на него восхищённо, словно впервые видит, и широко улыбается.       — Тебе так идут смокинги, боже, я от одного вида кончить готов, — шепчет он, торопливо облизывая пересохшие губы. Они уже покраснели немного, стали чуть больше, но недостаточно. Ривай снова его целует. Языком едва до глотки не достаёт, вылизывает каждый крошечный участок этого восхитительно-горячего влажного рта, всё ещё отдающего сладковатым привкусом пирожного. Ривай теперь искренне верит, что в них точно добавили запрещённые вещества, потому что его кроет. От Эрена кроет, от простых прикосновений к нему, от цитрусовых нот парфюма, от горячих ладоней, которые по груди Ривая шарят, расстёгивая пуговицы. Эрен продолжает что-то болтать — он всегда много говорит, когда возбуждён. Совсем не замечает, как Ривай толкает его дальше и дальше, пока Йегер поясницей не упирается в край бильярдного стола. И да, Эрен прав — это откровенная банальная пошлость прямиком из бульварных романов для домохозяек, но, справедливости ради, Ривай прежде и не хотел никого трахнуть на столе, обтянутом зелёным сукном. Эрен на нём будет смотреться как влитой. На первом этаже в просторном банкетном зале люди продолжают хлебать шампанское и веселиться, а Риваю так сильно похер и на праздник, и на всех гостей. Он не слушает музыку — дыхание Эрена её перекрывает. Не хочет глотать шампанское — на вкус Эрен гораздо слаще. Мальчишка жмётся к нему, отвечает на поцелуи, в которых грубости и голода больше, чем нежности, но Эрену нравится. И двигать бёдрами, потираясь о пах Ривая, ему тоже нравится. Как и чувствовать прикосновения длинных пальцев, скользящих по пояснице. Но дальше они, к сожалению Эрена, не лезут. Он хнычет и на Ривая смотрит с затаённой обидой.       — Сделай что-нибудь, ну! — требует, просит. Да он умолять готов, только бы получить разрядку, потому что яйца гудят и член натягивает ширинку так, что больно становится. — Я соскучился, Ривай, пиздец соскучился по тебе, — хрипло шепчет, губами вжимаясь в шею Аккермана. Горячим мокрым языком слизывает с кожи выступившую испарину и довольно мурчит, как кот, дорвавшийся до ласк хозяина. — Ночами лежал, в потолок пялился и выть хотел без тебя рядом.       — Зачем уехал? — вот она снова — подкрадывающаяся на задворках сознания злость, припорошённая обидой. Ривай затыкает её, пытаясь сосредоточиться на ремне Йегера. Ему нужно немного времени, чтобы избавиться от лишних преград и скользнуть рукой в нижнее бельё. Эрен издаёт громкий протяжный стон и непроизвольно толкается в ладонь Ривая, едва не умирая от того, как до дикого правильно его пальцы обхватывают член, готовый взорваться от одного простого прикосновения. И Эрен на самом деле готов умолять, если потребуется, чтобы продлить это чувство полной принадлежности кому-то. Он снова может отпустить свои вожжи, расслабиться и просто довериться человеку рядом.       — Не хотел… видеть… чёрт, сильнее, вот так! — Эрен жмурится до разноцветных пятен перед глазами и носом вжимается в шею Ривая, вдыхая его запах, отравляя себя им целиком и полностью, чтобы мозг намертво парализовало и остались только низменные инстинкты и желания. — Не хотел видеть осуждение в твоих глазах, — с трудом выдавливает он между стонами и снова разочарованно хныкает, когда ладонь Ривая перестаёт двигаться.       — На меня смотри, — это приказ, с которым трудно бороться, от которого поджилки трясутся и сердце в груди предательски замирает. Эрен медленно отстраняется и поднимает глаза, сталкиваясь с пронзительным взглядом Ривая. — Я хоть раз тебя осуждал? Винил в чём-то? Речь ведь не о случайно разбитой вазе и угробленной сковородке после неудавшегося завтрака? И даже не о драгоценной кузине, которую Эрен буквально использовал, чтобы подобраться к Аккерману ближе? Речь о чём-то более глобальном, о чём-то значимом настолько, что даже осознать не сразу получается. А когда всё-таки удаётся и ответ созревает в голове, Эрен смотрит на Ривая потрясённо, как человек, совершивший величайшее открытие.       — Нет, — тихо говорит он и облегчённо выдыхает, когда губы Ривая вновь вжимаются в его рот, оставляя кусачий поцелуй.       — Вот и не пизди. Не смей решать за меня, что мне к тебе чувствовать, сопляк. И это очень в его духе. Сказать что-то грубое, посмотреть, как на идиота, и сразу же невесомо скользнуть губами по подбородку, спускаясь ниже и оставляя горящий след. Его действия куда красноречивее любых слов. Смотри, Эрен, я всё ещё рядом, какую бы херню ты не творил. Сколько бы ты не действовал мне на нервы, как бы сильно не бесил и не вызывал желание тебе вмазать, я рядом. Не потому, а вопреки. Эрен улыбается. Дрожащими руками лезет вниз, помогая Риваю расправиться с его штанами. А когда крупный налившийся кровью член высвобождается из тисков тесного белья, Эрен смотрит на него с восторгом и одновременно удивлением.       — Вот сколько раз его уже видел, а всё равно хочется всегда спросить, хули ты такой большой? — он смеётся, когда Ривай закатывает глаза и цокает языком.       — Значит, тебе повезло, что я не собираюсь его в тебя совать, Йегер.       — Как повезло? Не-е-ет, в смысле не собираешься? Это был комплимент!       — Просто заткнись, — попытка, обречённая на провал, потому что закрыть Эрену рот в принципе очень сложно. Но у Ривая есть один проверенный лайфхак на примете. Он сплёвывает в свою ладонь, обильно смачивая её слюной, и, прежде чем Эрен успеет ляпнуть что-то ещё, обхватывает рукой их колом стоящие члены одновременно. Этого оказывается достаточно, чтобы Йегер потрясённо заткнулся, но Ривай доводит дело до конца, затыкая его рот своим языком. Эрен стонет громко и пошло. Взбреди сейчас кому-нибудь в голову прогуляться по второму этажу мимо их двери, наверняка бы подумали, что заправская шлюха добралась до заветного члена. Эрен действительно умеет быть громким, когда хочет. Его красивые глаза с удовольствием закатываются, стоит Риваю двинуть рукой, пройдясь по длине двух стволов. Большим пальцем он оглаживает головки, размазывает по ним выступившие вязкие капли, вызывая у Эрена неконтролируемую дрожь. Ему неудобно так стоять, край стола больно впивается в поясницу, а из-за разницы в росте приходится изгибаться и наклоняться так, чтобы ни на секунду не отлипать от Ривая. Но Эрен готов потерпеть, потому что удовольствие, с кровью разносящееся по венам и всему телу, стоит любого малозначительного дискомфорта. Да, господи, кого он обманывает? Эрен бы голыми коленями на битом стекле стоял при условии, что в этот момент Ривай будет его трахать. Это не может длиться долго. Они оба на взводе и слишком хотят забыться, раствориться друг в друге хотя бы на несчастные несколько секунд, когда оргазм пустит свои метастазы, отключая и одновременно взрывая все органы чувств. И в такие моменты, когда Эрена лихорадочно трясёт, а в голове вспыхивают сотни сверхновых звёзд, он замечает больше, чем когда-либо. Видит, как по виску Ривая стекает капля пота. Слышит, как громко он дышит. Чувствует, как под тонкой тканью чёрной рубашки заполошно бьётся сердце, словно рёбра прорвать хочет и вывалиться Эрену прямо в руки. И от этого накрывает ещё больше. От осознания, что взаимно. Ведь Эрену так же сейчас хорошо и так же хреново при мысли, что погрязли друг в друге окончательно. Он со стоном заваливается назад, спиной врезаясь в поверхность стола. Везёт, что под головой не оказывается бильярдного шара, Эрену бы не хотелось расшибиться и истечь кровью, пока остальные внизу веселятся. Матушка таких потрясений не переживёт, если застанет своего отпрыска со спущенными штанами и пробитой головой. Эрен бездумным взглядом пялится в потолок, скользит глазами по свисающей люстре и думает. Думает, думает, думает, пока Ривай с тихим шорохом приводит себя и свою одежду в порядок. Педант и чистюля до мозга костей, даже сейчас не может расслабиться. Эрен улыбается — правда ведь соскучился по всем этим мелочам. Смешно даже, они только четвёртый месяц знакомы, встречаются и того меньше, а чувство такое, словно Ривай в жизни Эрена всегда был. Ходил где-то рядом хмурой тучей, отгоняя недоброжелателей. И смотрел на него из-под нахмуренных бровей, видимо, задаваясь вопросом, за что на его плечи свалился такой редкостный придурок, у которого в двадцать три года пубертат в самом разгаре.       — Сказать тебе честно? — Эрен приподнимается на локтях и смотрит на Ривая, который замирает у стола, так и не продев ремень в шлёвку. — Я не хотел возвращаться. Не сейчас, а вообще, когда отец меня позвал, — Эрен пододвигается, а Ривай молча садится на край стола и откидывается назад, принимая лежачее положение. Их лица оказываются на одном уровне, и Эрен не может не залипнуть на этот пронзительный взгляд стальных глаз. — До сих пор тоже так думаю. Каждый день случается какая-то хрень, а я не только не могу помешать этому, а, наоборот, усугубляю всё ещё больше. И возникает вопрос: может, мне не стоило возвращаться? Может, я больше не создан для этого города, не подхожу ему? — Эрен ложится, поворачивается на бок и продолжает смотреть на Аккермана. — Думал, что в Лондоне будет легче, развеюсь, избавлюсь от этого мерзкого чувства вины, но не сработало. Оно и там меня нашло. Кажется, со мной реально что-то не так. Наверное, я проклят. Из-за меня люди умирают. Ривай молчит очень долго. Смотрит на Эрена внимательно, не с осуждением или скепсисом, как часто бывает, а по-новому будто. Впервые видит в нём то, что раньше не замечал. И это внезапно оказывается больно — понимать, что у мальчишки творится внутри. Он пододвигается ближе и рукой тянется к Эрену. Несвойственным ему нежным прикосновением кладёт ладонь на гладкую щёку.       — Но ты делаешь живым меня, — тихо говорит Ривай, а у Эрена глаза огромными становятся, зрачок зелень радужки затапливает, и громкий вздох срывается с обкусанных губ. — Это ведь что-то, да значит? Значит. Господи, конечно же, значит, что это за вопросы такие дурацкие? Эрен улыбается и дёргается вперёд, касаясь губ Ривая своими. В этот раз не требовательно и настойчиво, а словно пробуя на вкус — медленно и аккуратно. Эрен всё ещё горячий, они никогда не перестанут на контрастах играть. Только теперь пряди его волос ширмой не свисают по сторонам, когда он наклоняется. Ривай испытывает лёгкую досаду, но она ничтожна мала, чтобы Эрену её высказывать. Вместо этого он говорит то, что вызывает у мальчишки ещё более широкую и искреннюю улыбку:       — Ты красивый, — и пальцами зарывается в теперь уже короткие каштановые пряди, но по-прежнему такие же гладкие и мягкие на ощупь.       — Знал, что ты оценишь, — Эрен хмыкает. — И кстати, с днём рождения, — он вдруг отстраняется и садится. Рукой лезет во внутренний карман пиджака, активно что-то выискивая.       — Хуёвое какое-то поздравление, Йегер. Член в штаны сначала заправь. Эрен демонстративно закатывает глаза, но к дельному совету прислушивается. Бильярдный стол превращается в койку, пока Йегер на нём вертится, пытаясь и трусы натянуть, и штаны следом на место вернуть. Ещё и волосы поправляет, чтобы такой блядоватый вид не иметь. А затем, решив, что выглядит довольно прилично, он пододвигается к Риваю и показывает ему маленький бархатный мешочек.       — А такое поздравление прокатит? — Эрен продолжает улыбаться, и Ривай даже самую малость заинтригован. Он садится и хочет уже потянуться за презентом, но Эрен качает головой. — Просто дай руку.       — Если собираешься делать предложение, надо было с минета начинать. Так я был бы более благосклонен.       — Ха-ха, ты такой юморист, — на Эрена его подколки не действуют. Он оперативно развязывает узелок и вытряхивает себе на ладонь содержимое мешочка. Ривай присматривается, но замечает только чёрный ремешок. Эрен наклоняется и возится с его рукавом, чтобы освободить запястье. Своей лохматой головой весь обзор перекрывает, и Риваю остаётся довольствоваться малым — просто ждать, когда сопляк закончит с размазыванием интриги. — Всё, готово. Ещё раз с днём рождения. Он отстраняется, позволяя Риваю, наконец, рассмотреть подарок. В одном Аккерман не ошибся — на его запястье красуется довольно простой чёрный ремешок из кожи, который завязывается на прочный узел. Самому с таким возиться неудобно, значит, браслет рассчитан на то, чтобы его носили не снимая. Ривай поворачивает кисть тыльной стороной вверх и понимает, что ремешок — это вовсе не весь подарок. Тонкая продолговатая пластина, судя по характерному цвету и блеску — платиновая, сверкает и переливается, искажая блики ламп над головой. Ривай подносит руку ближе и щурится, пытаясь рассмотреть надпись, высеченную на пластине. Символы и индексы складываются в формулу, но Ривай далеко не знаток химии, чтобы распознать конечный элемент.       — И что это? — с толикой интереса спрашивает он, переводя взгляд на Эрена. Йегер не торопится отвечать. И не знай его Ривай так хорошо, решил бы, что мальчишка смутился. Блядь, они только что сосались, как оголодавшие, и совместно дрочили. Если не это, а какие-то каляки на браслете заставляют Эрена краснеть, то Ривай совершенно не разбирается в человеческой психологии.       — Это формула адреналина, — тихо говорит Эрен, приподнимая краешки губ в неуверенной улыбке. — Особый гормон счастья, помнишь? Ривай помнит. Вообще-то, Ривай помнит всё, что у Эрена в хаотичном порядке вылетает изо рта, но эту лекцию про гормоны отчётливее. Потому что тогда Эрен искренне верил в то, что говорил.       — Сейчас слезу пущу от сентиментальности, — голос предательски срывается на хрип. Риваю похер. И вдвойне похер, что Эрен замечает эти изменения. Его улыбка становится шире, и сам он наклоняется вперёд, оказываясь к Риваю так близко, что горячим дыханием обжигает лицо.       — Я знал, что тебе понравится. Можешь не благодарить меня, поцелуя будет достаточно. И они снова целуются, игнорируя лёгкое жжение на губах, игнорируя праздник, который в самом разгаре. А они сидят этажом выше и откровенно посылают нахер всё происходящее, потому что рядом и наедине им нравится гораздо больше, чем в окружении остальных. Да, Риваю сегодня исполняется тридцать семь, а Эрену всё ещё двадцать три. Обстоятельства вокруг них меняются, время не стоит на месте, и они движутся ему в такт. Неизвестно, к чему в конечном итоге приведёт эта дорога, вымощенная далеко не радужным жёлтым кирпичом, но как-то плевать совсем. Хуже точно не будет. И пускай кругом реки крови текут и трупы валяются, но Ривай в состоянии их игнорировать, как игнорировал всегда. Просто перешагивал и шёл дальше, внутри каждый раз сам умирая. Любой другой давно скончался бы уже, выдохся, а Ривай ещё держится. Потому что с Эреном ему действительно легче. Он не соврал, сказав, что Эрен его живым делает.       — Давай уедем на выходные? — мальчишка прижимается к нему, знакомо лицом в шею зарывается и обнимает. — Найдём какой-нибудь гостевой дом в лесу, выключим телефоны к чёртовой матери и встретим Новый год вместе? Только ты и я. Это проблематично. Они оба не те люди, которые вот так просто могут пропасть на неопределённое время. И если Эрен с натяжкой ещё может позволить себе такие пируэты, то Ривай по рукам и ногам связан долгом и извечными обстоятельствами.       — Эрен… — начинает он, но сразу замолкает, когда Йегер сжимает его в объятиях крепче.       — Пожалуйста, соглашайся. Его шёпот едва слышный, но Ривай всё равно разбирает. Тяжело вздыхает и… шлёт весь этот мир нахрен. Никуда он не денется. Подождёт. Всё вселенское дерьмо ещё успеет их нагнать и комом свалиться им на головы. Но они заслужили передышку.       — Хорошо, но дом выбираю я. С твоей рукожопостью ты обеспечишь нас жильём рядом с берлогой гризли.       — Всё равно они зимой в спячке, — со смехом возражает Эрен.       — От твоих стонов проснутся. Ривай смотрит ему в глаза, видит на дне аквамариновой радужки знакомые шальные огоньки и убеждается в правильности принятого решения. Да, они заслужили передышку.

***

Эрен замечает её сразу. Пока сидит в тёплом салоне машины и нетерпеливо тарабанит пальцами по кожаной поверхности руля, бросая взгляды в сторону входа «Сигансины». Посетители стоят небольшими кучками и торопливо курят, потому что торчать на морозе долго никто не хочет, боятся отморозить задницы. Но Микасу, судя по безмятежному выражению её лица и неторопливым жестам, минусовая температура совсем не пугает. Она стоит в гордом одиночестве и курит свои любимые черничные сигареты — Эрен до сих пор помнит этот сладковатый дым на вкус. Его терзают сомнения. Он хочет и дальше сидеть в машине, дождаться Ривая и как можно скорее уехать из города, чтобы остаться вдвоём. И в то же время нет никакого желания тащить с собой в новый год старые проблемы и неразрешённые дела. Эрен медлит ещё мгновение, но не позволяет себе передумать и рывком распахивает дверь внедорожника. Его новая малышка, поблёскивающая хромированными серебристыми боками, закрывается без шума, позволяя Эрену до поры до времени оставаться незамеченным. Но увы, со снегом он договориться не в состоянии, поэтому белый предатель выдаёт его характерным хрустом. Микаса поворачивается и смотрит на Йегера с любопытством, но без грамма удивления. Словно она знала, что он подойдёт. Была в этом уверена.       — Привет, — Эрен тянет с привычной ленцой, умело скрывая свои неловкость и растерянность, которые чёрт вообще знает откуда внезапно взялись. Возможно, во всём виновато дикое чувство дежавю, потому что Эрен уже вот так подходил к ней. Становился вот так рядом, здоровался и улыбался.       — Привет, — Микаса не выглядит впечатлённой. Она приподнимает пачку сигарет, зажатую между тонкими бледными пальцами (идентичными, как у брата, чтоб их), и смотрит вопросительно. — Дать прикурить?       — Не, спасибо. Не курю, — и в этом тоже есть особая неловкость. Эрен мысленно отвешивает себе пинка.       — Вау, ещё одна ложь рассеялась. Ты полон сюрпризов, Эрен, — в её голосе нет обвиняющих ноток или затаённой женской обиды. Она просто констатирует факт, сохраняя крайне безэмоциональное лицо. Если хорошо не знать эту странную семейку, можно решить, что Аккерманы на проявление эмоций в принципе не способны. Но Эрен уже не ведётся. Эрен уже знает — способны.       — Ты давно не звонила, совсем пропала с радаров.       — Я не привыкла бегать за несвободными мужчинами. Ауч. Эрен уже почти жалеет, что решился подойти к ней. Спасибо, что снова напомнили, какая он мразь. Сколько раз за последние месяцы ему говорили, что он любит использовать людей? Пальцев не хватит, чтобы сосчитать. Эрен с этим утверждением согласен и в то же время нет. Он не использует их специально. Оно как-то само случайно получается. Эрен просит — люди это делают. Эрен приказывает — остальные выполняют. Эрен улыбается очаровательно, большими глазами своими хлопает и… как-то всё само собой происходит. Во всяком случае, ему хочется в это верить. А Микаса ему нравится. Ей намеренно боль причинять он бы не стал.       — Всегда есть другой вариант, — Эрен суёт руки в карманы тёплого пальто и лениво пинает носком тимберленда ком снега. — Мы могли бы дружить.       — Сам знаешь, что не могли бы, — Микаса смотрит на него с насмешкой и выдыхает тонкую струйку дыма в лицо. — Ты не имеешь права приказывать людям, какие чувства им к тебе испытывать. Эрену кажется, что и это он уже слышал. Совсем недавно, точно. Снова подкрадывается вина, и совесть внутри начинает отбивать чечётку.       — Тогда… проблема была не в тебе, — очень вялая попытка донести свою мысль и клубок чувств, свернувшихся тёплой массой за грудиной. Эрен ведь не виноват, что реагирует так только на одного человека.       — Знаю. Просто я — не он, — вот теперь Микаса по-настоящему улыбается. Краешком губ. — Не тот Аккерман, верно?       — Верно. Ответ вылетает раньше, чем Эрен даже задуматься успевает. Ну, это же так очевидно всё. Неоновыми буквами у него на лбу светится — я вляпался по самые уши. Прошу понять, простить и зла не держать. Говорить больше не о чем, всё предельно ясно и расставлено по своим местам, но… и вот так просто Эрен уйти не может. Он выдыхает, позволяя облачку тёплого пара раствориться в морозном воздухе. Стягивает с шеи шарф и подходит к Микасе ближе. Её тонкая изящная шея, едва прикрытая воротником куртки, выглядит уязвимой. Эрен аккуратно обматывает её шарфом, завязывая подобие пушистого узла на горле.       — Не стой на холоде, простудишься, — он улыбается и уходит. Салон внедорожника встречает его запахом новой кожи, ещё не выветрившейся. Сделал себе подарок на праздники, имеет право. На своей кислотной Мазерати по таким дорогам не погоняешь, да и место, куда они поедут с Риваем, предполагает наличие транспорта покрупнее. Аккерман, когда в первый раз эту машину увидел, глаза закатил и назвал её выплевком немецкого автопрома. Эрен в ответ рассмеялся и спросил, как в таком случае Ривай уживается с выплевком немецкого генофонда. Дверь с пассажирской стороны открывается, и Ривай садится. В отличие от Эрена, он сначала отряхивает ноги и только затем разворачивается.       — Закончил со своими бумажками?       — Это заняло больше времени, чем я думал, — Ривай выглядит немного усталым, но зато спокойным. Не будет бухтеть и жаловаться, что не успел закрыть все рабочие хвосты перед новым годом.       — Едем тогда? — Эрен улыбается и машет перед лицом Аккермана своим выключенным айфоном. — Помнишь? Никаких телефонов, никакой дерьмовой реальности, врывающейся в самый неподходящий момент.       — Помню, ундина, вези уже, пока я не передумал. Ответом ему служит громкий искренний смех, по которому Ривай охренеть как скучал.

C9H13NO3