Безвоздушная тревога

Признать это было делом нелёгким, но роман Джеймса Клавелла про англичанина, оказавшегося вынужденным выживать в реалиях средневековой Японии, оказался неплохим. Странно, конечно, что рекомендация поступила от Йегера — любителя комиксов, манги и графических романов, которые Ривай считал тем ещё сомнительным чтивом, но факт оставался фактом — уже второй день подряд Аккерман читал книгу, полностью ею увлёкшись. Эрен даже притащил экземпляр из своей коллекции, но в бумажном варианте она оказалась такой толстой и тяжёлой, что, при желании, ею легко можно было убить человека. Пришлось ограничиться электронной читалкой. Ривай сидел на диване у себя в гостиной, держал в одной руке книгу, а второй, сам того толком не контролируя, поглаживал голову Эрена, которую тот удобно умостил у него на бедре. Йегер устроился с максимальным комфортом, вытянувшись во весь рост и в качестве подушки используя ноги Ривая. Так себе замена, но Эрену нравилось. И длинные жёсткие пальцы, по-странному нежно зарывающиеся в его распущенные волосы, ему тоже нравились. Они чуть оттягивали каштановые пряди, короткими ногтями задевали кожу и подушечками массировали её, рассылая по позвоночнику Эрена колючую приятную дрожь. Он периодически жмурился, как кот, заполучивший всё хозяйское внимание, и едва не мурчал. Аккерман перелистнул электронную страницу, дочитал до конца главы и остановился, решив сделать небольшой перерыв, давая глазам время отдохнуть. Движение сбоку привлекло его внимание. Он перевёл взгляд, замечая, как Эрен закинул одну ногу на спинку дивана, а вторую согнул в колене. В принципе, стандартные длинные и крышесносные ноги Йегера — ничего нового, Ривай даже почти привык к нему уже и перестал облизывать взглядом каждый раз. Но из общей картины выбивалось то, что эти восхитительные ноги, прикрытые сейчас мягкой тканью домашних штанов, заканчивались не кроссовками и не разноцветными носками. Они довершались огромными медвежьими лапами, покрытыми густым искусственным мехом, и торчащими кожаными когтями. Максимально несуразная штука. Что-то настолько выбивающееся из общей картины мира Ривая, что-то настолько… типично-йегеровское, что становилось даже не по себе. От осознания факта, как быстро это превратилось в то, без чего Ривай свою жизнь уже не представлял. Потому что грёбаные тапки в форме медвежьих лап каждый раз встречали его в прихожей огромного аскетичного дома, где раньше из несуразного могла встретиться разве что случайно забредшая Ханджи, да и то — по праздникам. А теперь… Теперь в доме Ривая практически всегда был Эрен. Приходил, когда хотел, при условии, что Аккерман не торчал на работе, потому что, по словам Эрена, одному ему в этом музее делать было нечего. Он оставался у Ривая на ночь с завидной регулярностью, через день-два. А его удивлённое лицо с недоверчивым прищуром, когда Ривай дал ему ключи и назвал код от ворот, вошло в список того, что вызывало у Аккермана злорадную ухмылку. Потому что шокировать Йегера и добиться того, чтобы он несколько минут молчал, не в состоянии вымолвить и слова — это подвиг. А потом Эрен оттаял, вспомнил, как нужно говорить и двигаться, подошёл к Риваю и с благодарностью поцеловал его, промямлив что-то о том, что для него это много значит. Просто ключи. Просто приглашение в свой дом. Просто жест доверия. А для Эрена — нечто очень важное. Ривай с толикой любопытства следил за тем, как его дом постепенно обрастает вещами Эрена. Сначала на полках в ванной, помимо второй зубной щётки, появились три новых шампуня, кондиционер для волос, баночка какой-то маски и тюбики прочих приблуд, которым Ривай даже не знал применения. Затем в гардеробной, в большом шкафу, чудесным образом возникли ярко-розовая худи, кашемировый белый свитер, свитшот с мордой Бэтмена и несколько футболок с различными дурацкими надписями. На кухне в вазе для фруктов теперь всегда лежали апельсины, хотя Ривай их никогда особо не жаловал, но зато Эрен трескал за обе щёки. А кухонные шкафы стали счастливыми обладателями коробок с шоколадными хлопьями различных форм и нескольких острых соусов. И довершали вторжение Эрена в особняк Ривая те самые злополучные медвежьи тапки, которые Аккерман искренне ненавидел, но терпел. Кормить не надо и не срут по углам — уже хорошо, зная Йегера, он мог притащить в его дом что похуже. Тряхнув головой, Ривай вновь вернулся к чтению, но продлилось это недолго. Эрен на его бёдрах начал активно шевелиться, замельтешил, пытаясь устроиться удобнее. Взгляд его зелёных глаз, как и всё внимание, был устремлён на экран телефона, с которым Эрен возился последний час. Вёл насыщенную переписку со своими мюнхенскими друзьями. И судя по тому, как он периодически возмущённо фыркал и закатывал глаза, происходило в этом чате что-то из разряда вон. Ривай бы смог игнорировать его возню, но, когда печатных слов начинало не хватать, Эрен подносил телефон близко ко рту и нашёптывал голосовые сообщения. Специально понижал громкость своих децибелов, чтобы не мешать Риваю, но проблема в том, что хриплый шёпот Йегера действовал на нервную систему Ривая даже хлеще, чем крики. Эрен говорил на немецком. Точнее, шептал на немецком. А ещё Эрен возился, надавливая затылком Риваю на пах. И вкупе всё это смахивало на откровенное немецкое порно, сильно отвлекающее Ривая от прочтения книги. Засранец.       — Dieser Hurendsohn muss kastriert werden! — возмущённо прошептал Эрен и с силой ткнул в сенсор экрана, отправляя сообщение в чат. Выглядел он при этом крайне злым и недовольным. Ривай с немецким языком находился в крайне натянутых отношениях, но из всего часового трындежа Эрена умудрился вычленить тот факт, что какой-то его мюнхенской подружке изменил бойфренд и теперь они все коллективно поливали его помоями. — Du verdienst mehr, kleine Bridgi! Ривай тяжко вздохнул и отложил книгу. На сегодня с чтением было закончено, потому что драма и страдания Джона Блэкторна были ничем, по сравнению с какой-то Бриджит, которой наставили рогов. Эрен продолжал активно строчить, не замечая ничего и только сильнее покачивая ногой в уродском медвежьем тапке, а Ривай положил и вторую руку ему на растрёпанную макушку и начал не спеша массировать. Волосы Эрена — мягкие и гладкие на ощупь — знакомо пахли шампунем с ноткой цитруса и остаточным шлейфом «Мансеры». Вообще, этим парфюмом пропиталась вся одежда Ривая, висевшая рядом со шмотками Эрена. И это в кои-то веки не раздражало, а, наоборот, доставляло странное удовольствие.       — О-о-ой, блядь, ну какой козёл! — воскликнул Эрен и, заблокировав телефон, откинул его подальше на диван, словно тот самый «козёл» сейчас мог вылезти наружу и спровоцировать Йегера на мордобой. — Я устал от чужих драм, — протянул он и, наконец, перевёл взгляд на Ривая. Просто пиздец. Каждый раз, как в первый. Становиться единственным обладателем внимания этих зелёных колдовских глаз всё равно, что в пропасть с разбега и без страховки. Если можно рухнуть в человека ещё больше, то именно это с Риваем и происходило, стоило Эрену посмотреть на него так, как сейчас — открыто и доверчиво, из-под опущенных пушистых ресниц.       — Это очень успокаивает, — сказал он, намекая на прикосновения Ривая, и улыбнулся. Снова поёрзал, укладывая голову поближе к животу Ривая, и повернулся чуть набок. Громко выдохнул, теплом обжигая кожу сквозь ткань чёрной рубашки, которые Аккерман носил даже дома. — Мне хочется поцеловать тебя, но ты же откажешься.       — Естественно, откажусь, Йегер, сначала смой с себя это дерьмо. Жижа сомнительного болотистого цвета, украшающая лицо Эрена последний час, совсем не внушала доверия. По словам самого Йегера, она увлажняла его кожу, делала её мягче и придавала ей здоровый оттенок даже после бессонных ночей. Но выглядела она так, будто кто-то макнул Эрена лицом в грязь.       — Я уже говорил, что ты иногда ведёшь себя, как ворчливый старикашка?       — Я тебя сейчас ударю, — искренне пообещал Ривай, всматриваясь в это нахальное лицо. Эрен только громко рассмеялся, но провоцировать дальше не стал. Он одним плавным движением встал с дивана, покидая нагретое гнёздышко для своей почти двухметровой тушки, и потопал в ванную. Отсутствовал минут десять, за которые Ривай успел заскучать, потому что без Эрена тишина дома и огромное пространство комнат как-то наваливались разом. Однако стоило Эрену вернуться, шаркая ногами в дурацких тапках, как всё вновь встало на свои места. Он улёгся обратно на диван, умостил голову на бёдра Ривая и, прищурившись, посмотрел на него.       — А теперь? — его лицо чуть покраснело, но, в целом, выглядело куда лучше без этой отвратительной жижи. Ривай наклонился, медленно сокращая расстояние между ними, и накрыл губами призывно открытый рот Эрена. Рецепторы моментально обожгло вкусом мальчишки, его жаром и теснотой. Язык скользнул внутрь, оглаживая ровные ряды зубов, нёбо и проникая глубже. Эрен издал приглушённый протяжный стон, потому что, судя по реакции, ему нравилось, когда Ривай трахал его языком, не меньше, чем членом. Эрен легко отдавался требовательным прикосновениям, громко-горячо выдыхал и хныкал, требуя большего. Но большее ему давать Ривай сейчас не собирался, потому что помнил, каким уставшим Эрен был утром. После очередного ночного марафона, во время которого они поспали от силы часа три. А потом Эрен ввалился к нему в ванную, пока Ривай принимал душ, и был вытрахан ещё раз, грубо развёрнутый и лицом впечатанный в гладкий кафель.       — С тебя пока хватит, — сказал Ривай, с трудом отстранившись от губ Эрена. Тот демонстративно их надул и закатил глаза.       — Ты слишком опекаешь мою задницу. Я понимаю, что она драгоценна и других таких в мире больше нет, но… я разве виноват, что постоянно хочу тебя? — Эрен насупился, но лезть больше не стал. Только обвил руками талию Риваю и уткнулся носом ему в живот. В вороте растянутой кофты мелькнули налившиеся красным засосы, хаотично раскиданные по всей шее. — Мне будто снова шестнадцать, и сперма в голову фонтаном бьёт. Даже бесит немного.       — Пожалеть тебя? — с фальшивым сочувствием поинтересовался Ривай и тут же издал болезненное шипение, когда засранец прикусил кожу его живота сквозь ткань рубашки. — Тебе зубы мешают?       — В определённых ситуациях да, — Эрен сверкнул пошляцкой улыбкой. В отместку Ривай оттянул его волосы сильнее, заставляя Йегера замолчать. И так уже наговорил лишнего, его стараниями стояк болезненно упирался в штаны. Пришлось приложить усилия, чтобы утихомирить пульс, набатом отстукивающий в ушах. Эрен молчал какое-то время, пальцами вырисовывал на животе Ривая замысловатые узоры и о чём-то напряжённо думал, судя по маленькой морщинке, пролёгшей между бровями.       — Мы с Ханджи вчера болтали, ты можешь поспорить, но с ней реально интересно просто разговаривать. Она много чего знает, особенно по своей части. Сказала, что жалеет, что когда-то пошла учиться на военного врача. В том смысле, что ей вроде фармакология и биоинженерия ближе. Всегда восхищался людьми, которые могут целыми днями тухнуть в лаборатории, зырить в эти микроскопы и что-то изучать. Мне вот терпения не хватит.       — Долгое общение с Зоэ может свести с ума. Особенно, когда неделями торчишь с ней в пустыне без возможности уйти, хлопнув дверью перед её очкастой физиономией, — сказал Ривай, вспоминая, как им всем приходилось выслушивать бесконечный трёп Ханджи на миссиях. Порой даже террористы не казались такой проблемой, как рассуждения Зоэ о причинах возникновения у мужчин аденомы предстательной железы или эректильной дисфункции.       — Мы про гормоны счастья говорили. Я знал, что к ним относят эндорфины, дофамин и всё такое, но Ханджи сказала, что в эту группу так же некоторые учёные включают адреналин. Прикинь, гормон стресса можно считать и гормоном счастья, — Эрен восхищённо захлопал глазами, как ребёнок, которому открылась большая взрослая истина. — Именно от адреналина чаще стучит сердце, конечности наливаются силой и человек способен сделать то, на что раньше бы никогда не решился. Ну, вот представь, — Эрен приподнялся и устроился так, что теперь почти лежал на груди Ривая. Он вытянул руку и начал загибать пальцы. — Уровень эндорфинов у нас повышается, когда мы делаем то, что доставляет нам физическое удовольствие. Едим вкусную пищу, тренируемся, испытывая приятную усталость в мышцах, или занимаемся сексом, — он игриво пошевелил бровями, загнув один палец. — Дофамин стимулирует центры удовольствия головного мозга. Типа, если человек играет во что-то, занимается шопингом или… не знаю, даже принимает наркоту. Короче, выкурил косяк — выброс дофамина обеспечен. Эрен ненадолго замолчал, видимо, пытаясь сопоставить в голове, что его пристрастие к кокаину давно уже не зависит от выплеска дофаминов в кровь. И удовольствие от наркоты с каждым разом становится всё более расплывчатым.       — Ты собрался мне лекцию провести? — спросил Ривай, нарочно отвлекая его от размышлений.       — Да ты послушай, это же реально интересно. Серотонин влияет на самооценку, подпитывает её и считается гормоном тщеславия. Типа, если ты любишь сам себя и считаешь самым крутым, то это не ты такой пидорас, просто у тебя серотонин зашкаливает, — Эрен усмехнулся. — И самый главный — окситоцин. Именно его иногда называют гормоном любви. Он помогает устанавливать крепкую связь между родителями и детьми, благодаря ему мать забывает сильную боль после родов и любит своего ребёнка. И благодаря окситоцину мы испытываем симпатии к людям, а если много обниматься и целоваться — можно вообще быть самым счастливым человеком в мире.       — Не оправдывай свои поползновения в мой адрес гормонами, Йегер, тебе просто нравится лапать людей, — пробурчал Ривай скорее ради галочки, нежели искренне так считая. В общем и целом, к тактильности Эрена он даже уже привык.       — Вы совсем не романтик, капитан, — Эрен цокнул языком, продолжая широко улыбаться. — Но, возвращаясь к гормонам. У Ханджи есть теория, что всё вышеперечисленное фигня на фоне адреналина. И влюбляемся мы именно благодаря ему. Когда видим человека и испытываем головокружение, будто земля из-под ног уходит. И сердце начинает хреначиться о рёбра быстрее, словно мечтает наружу выскочить. Давление повышается, ладони предательски потеют и во рту ужасно сохнет. И ты понимаешь, что сейчас или никогда. Ты должен что-то сделать: бежать, хватать, горы перевернуть, если потребуется, но удержать это ощущение как можно дольше. Матери вытаскивают из-под завалов своих детей не благодаря эндорфинам или окситоцину, а именно благодаря адреналину. Человек, услышавший звук выстрела, закрывает любимого грудью не потому, что у него серотонин повышен, а потому что сердце бьётся быстро-быстро и пульс в ушах кричит: «Спаси его, даже если сам умрёшь». Эрен резко замолк, переводя дыхание и торопливо облизывая пересохшие губы. Ривай терпеливо ждал, когда он закончит свою мысль, продолжал успокаивающими движениями гладить его затылок, перебирая волосы, и смотрел в аквамариновые глаза, зрачки которых были чуть увеличены из-за эмоционального возбуждения.       — Ривай, я… — Эрен нахмурился и замолчал. Словно передумал в последний момент, а когда снова открыл рот, сказал то, что не планировал изначально. — Честно, я забыл, чем хотел закончить эту образовательную лекцию, — он опустил взгляд, нарушая зрительный контакт, и уставился на маленькую чёрную пуговицу на груди Аккермана. — Короче, если теперь кто-то при тебе будет рассуждать про гормоны любви, смело им говори, что все они — херня. А то, что реально имеет значение — адреналин. Стресс, который мы испытываем, встречая нового человека в своей жизни. И понимание, что как раньше уже никогда и ничего не будет. Эрен резко отстранился и встал.       — За соком схожу, — бросил он и почти бегом покинул гостиную, скрывшись где-то на просторной кухне. А Ривай продолжал сидеть и смотрел ему вслед, прокручивая в голове последние слова Эрена. «Понимание, что как раньше никогда и ничего не будет». Клишированная фраза, простейшее описание точки невозврата, переступив которую, откат до заводских настроек больше невозможен. Но именно об этом подумал Ривай, когда впервые Эрена увидел. Высокого стройного пацана, стоящего за плечом старшего брата. Несуразного в своих ярких шмотках, улыбающегося слишком широко и совершенно не вписывающегося в привычный мир. Испытал ли Ривай стресс? Возможно, потому что чувствовал, что Эрен сулит большие проблемы. И убеждался в этом раз за разом, когда тот пришёл в бар — такой же откровенно вызывающий; когда появился на гонке и вытащил, хотя мог этого не делать. Когда просто возникал на пути Ривая в те моменты, когда Аккерман меньше всего ждал и поэтому всегда был не готов. Хотя… стоит признать, что к Эрену просто невозможно подготовиться. Тапки зашаркали по полу. Эрен ушёл за соком, а вернулся с зелёным яблоком. С громким смачным хрустом отгрыз кусок и уселся обратно на диван, но подальше, так, что они с Риваем не касались друг друга.       — Можно спрошу кое-что? — Эрен посмотрел на него, жуя своё яблоко и выглядя крайне сосредоточенным.       — Будто у меня есть выбор, — сказал Ривай, уже по тону Йегера понимая, что вопрос будет не из серии «какая твоя любимая роль Джонни Деппа». При условии, что Деппа Ривай терпеть не мог.       — Если бы я предложил тебе сегодня вечером сходить на постановку с фигурным катанием… ты бы сразу меня нахер послал или задумался хотя бы на секунду? Ривай поморщился. Ощущение было таким, словно зуб, который долгое время болел, вдруг перестал. И он уже успел выдохнуть, порадоваться, что проблема решена и тащиться к стоматологу не нужно, но грёбаный зуб снова напомнил о себе в самый неподходящий момент.       — Соскучился по Рейсс? — спокойно спросил он, не позволяя просочиться в голос и толике раздражения, что вспыхнуло внутри.       — Да, — Эрен сказал это как нечто само собой разумеющееся и пожал плечами. — Но это не значит, что я забыл о том, что она сделала. Или простил её. Нет, нихрена, — он откусил от яблока и вновь начал активно жевать. — Я хорошо её знаю. Пожалуй, даже лучше, чем она сама. И могу с уверенностью сказать, что теперь, когда скрывать ей больше нечего, она будет действовать открыто и постарается всем доказать, что всё в её жизни происходит именно так, как она хочет. Ставлю, что угодно — на сегодняшнем выступлении будет присутствовать Браун. Ривай не смог сдержать выражение усталости на лице, постепенно переходящее в гримасу заёбанности. Эти пубертатные пляски с бубном успели ему надоесть настолько, что, действительно, хотелось послать Эрена нахрен и потребовать, чтобы в будущем с таким дерьмом к нему больше не приходил. Но. Как всегда, было одно большое жирное «но». Гадёныш смотрел на него, таращился своими глазюками и явно ждал положительный ответ.       — Мне там что делать?       — Для меня это важно, — Эрен неловко поёрзал, машинально крутя между пальцами огрызок яблока. — Я хочу увидеть Хисторию, убедиться… кое в чём. Но не факт, что, если там будет Браун, я не сорвусь. А при людях делать ничего нельзя. Мне будет сложно сдержаться и… — Эрен запнулся, пожевал нижнюю губу, что делал каждый раз, когда о чём-то напряжённо думал, и вновь посмотрел на Ривая. — Хочешь ещё одну клишированную фразу? Ты — мой адреналин. Но в этот раз я прошу тебя побыть моим седативным.       — Чёртов мальчишка, — выдохнул Ривай, чувствуя, как после слов Эрена к горлу подступает ком, сопровождающийся нервным покалыванием по всему телу. Его адреналин, блядь. Насмотрелся второсортного голливудского говна со всеми этими громкими примитивными словечками и теперь разбрасывается ими.       — Слишком странное сравнение? Я просто пытался…       — Заткнись, Йегер, иначе я передумаю и реально пошлю тебя нахрен.       — Так ты согласен?! — воскликнул Эрен и стремительно подскочил к Риваю, налетая на него, как торнадо. Повалил на диван и прижался сверху, в этот раз совершенно точно смахивая на кота-переростка, вымаливающего прощение у хозяина. — Спасибо, — прошептал он, ткнувшись лицом в шею Ривая, как любил делать. И в этом жесте, в этой искренней радости и благодарности, в безграничном доверии Эрена, пожалуй, и заключалась его особенность, обезоруживающая противников и сбивающая с ног любого, кто подпустит Йегера к себе слишком близко. Ему невозможно было сказать «нет», когда он так просил. Невозможно устоять и удержаться от желания ещё раз увидеть его улыбку и искреннюю радость на красивом лице. Ривай не мог добровольно от них отказаться. Потому что Эрен, сам того не ведая, стал для Ривая грёбаным гормоном счастья.

***

Эрен нервничал. И из-за понимания того факта, что нервничает, он раздражался ещё больше, доводя свой невроз до высшей точки кипения. Его бесил полумрак коридора, ведущего в сторону массивных дверей, выходящих прямо в большой ледовый зал. Бесили люди, то и дело проносящиеся мимо и задевающие его плечами и локтями. Бесило, что в самом здании было душно, а стоило выйти на арену, как холод льда моментально просочился сквозь плотные слои одежды и впитался в саму кожу. Эрен поёжился и плотнее запахнул пальто на груди. Чёрное. Удивительно, что в его гардеробе такое вообще нашлось. С рядом идущим Аккерманом они были похожи на коллекторов, решивших выбить деньги из всех должников, или на секьюрити. Но точно не на зрителей ледового представления, большую массу которых составляли компании молодых людей с улыбающимися лицами или родителей, приведших своих детей — мелких фанатов фигурного катания. Они, кстати, Эрена тоже бесили. Их громкие голоса, разговоры и смех. Единственный, кто не раздражал, а, наоборот, помогал сохранить хотя бы подобие спокойствия — это сам Ривай. У него на лице застыла такая безразличная и лишь самую малость брезгливая маска, что Эрену даже стало бы смешно, будь это очередная постановка из числа многих, что он посещал. Но эта была особенной. Эта, мать её, была первая, на которую он и идти особо не хотел, но понимал, что если не посмотрит правде в глаза, то и дальше продолжит бегать, делая вид, что всё нормально.       — Вон туда, — Эрен указал на их места, надёжно спрятанные среди остальных рядов кресел с низкими спинками. Раньше он сел бы на первый ряд, так, чтобы без каких-либо преград видеть всё, что происходит на льду. Теперь такого желания не было. Эрен спустился по лестнице ниже, плюхнулся на жёсткое сиденье и снова поморщился. — Не замечал раньше, что они такие неудобные.       — Как оказалось, ты много чего не замечал, когда речь заходила о твоей подружке, — в голосе Ривая не было издёвки или насмешки. Он просто в очередной раз констатировал очевидные вещи, тыча Эрена носом в его же слепоту.       — Не я один, — Йегер хмыкнул и перевёл взгляд куда-то за спину Ривая. Чуть дальше, через несколько рядов от них, сидели Рейссы. Ури в компании Фриды. И если сестра Хистории практически регулярно посещала её выступления, то дядя — нет. Его появление было неожиданным. — Не помню, чтобы Ури раньше проявлял интерес к фигурному катанию.       — На него так благосклонно влияет секс с Кенни, романтика хлещет из всех щелей, — Ривай скривился, а Эрен, неожиданно, шутку оценил и рассмеялся.       — Когда-нибудь я перестану охеревать с этой информации, но не в этой жизни, — пробормотал он, разглядывая Ури и пытаясь в голове сопоставить образ этого воспитанного, интеллигентного человека и его интрижку с Кенни Аккерманом, который являлся сплошным антонимом определения «интеллигентность». Зато разговор отца с Крюгером и их загадочные переглядки наконец обрели для Эрена смысл. Спустя десять минут, когда свет в зале погас, ведущий елейным голосом объявил о начале. Постановка была посвящена, как бы банально ни звучало, людям, а точнее, чувствам, что люди испытывают каждый день и в разные периоды жизни. Они ставили эту программу последние четыре месяца, Эрен был наслышан, несколько номеров даже видел ещё в стадии зародыша, когда приходил на тренировки Хистории и оставался подольше, смотря на остальных фигуристов. Эрена нельзя было назвать фанатом этого вида спорта. Он не болел ни за кого, не следил за турнирными таблицами, не смотрел трансляции чемпионатов. Он просто в мельчайших подробностях знал обо всём, что происходило с Хисторией в рамках фигурного катания, и ему этого было достаточно. Весь следующий час превратился в скучную рутину, которая тянулась бесконечно, как протухшее желе. Кто-то из фигуристов изображал влюблённость, окрашенную преимущественно в красные цвета. Кто-то вжился в роль хищной зависти с ядовито-жёлтым оттенком, напоминающим желчь. Одна из девушек — миниатюрная брюнетка с двумя забавными хвостиками, Мина Каролина, кажется, если Эрену память не изменяла, бельгийка и серебряная призёрка чемпионата Европы. На тренировках она всегда казалась миловидной и доброжелательной, но ненависть сейчас изобразила так, что даже Эрен ей поверил. Удивительно даже, как некоторые преображались на льду. Доверие, любопытство, разочарование, азарт, счастье — множество номеров, прошедших мимо восприятия Эрена. Он смотрел на них, но толком не видел, для него всё превращалось в расплывчатые разноцветные пятна, мельтешащие на льду. Он был больше занят тем, что нервно притаптывал ногой, кусал внутреннюю сторону щёк, раздирая до крови, и периодически осматривался по сторонам, пытаясь обнаружить человека, который являлся его личным источником головной боли с момента, как Эрен вернулся в родной город. Номер Хистории был финальным. Она всегда выступала последней — её своеобразное желание, которое организаторы удовлетворили. Тема её выступления — надежда. Она репетировала долго, месяцами дорабатывала программу, убирала некоторые элементы или, наоборот, добавляла их, корректируя темп и скорость танца, чтобы всё смотрелось гармонично. Эрен присутствовал в эти моменты, не считая последних недель. И ему было искренне любопытно, как всё будет выглядеть в конечном итоге.       — Я буквально слышу, как у тебя скрежещут зубы. Это раздражает, — тихий голос Ривая был как нельзя кстати. Эрен выдохнул, до этого момента даже не осознавая, как сильно сжимал челюсти. Мышцы лица неприятно заныли, и он постарался расслабиться. Неуверенно потянулся к руке Аккермана и мазнул пальцами по тыльной стороне ладони. И это успокоило. Эрен не понимал, как именно на нём сказывается присутствие Ривая, но рядом с ним он не чувствовал себя сидящим на пороховой бочке, которая скоро взорвётся. На стадионе погас свет, а когда вновь загорелся, посреди холодной толщи льда уже виднелся миниатюрный женский силуэт. Эрен сжал острыми зубами внутреннюю сторону щеки крепче, чувствуя на языке солоноватый металлический привкус. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, приказывая себе успокоиться. Всё нормально, ничего сверхъестественного. Это всего лишь очередное выступление. Он был на десятках таких. И отличалось оно лишь тем, что перед началом Эрен не пожелал Хистории удачи. Не обнял её. Не получил в ответ ласковую мягкую улыбку. И, как оказалось, это было совершенно необязательно. Она и без него справилась с волнением. И без его ободряющих слов смогла выйти на лёд. Стояла там такая же красивая, как раньше. Хрупкая и изящная статуэтка, вылепленная из дорогого фарфора. Длинные пряди волос светлой массой струились по плечам и ниспадали на спину, едва прикрытую тонкой тканью платья. А само платье…       — Твою мать, — выдохнул Эрен, уставившись взглядом на короткое красное платье кричащего алого цвета. На груди обшитое россыпью рубинов и гранатов, переливающихся на ярком свету. В своё время оно произвело фурор, слишком дорогое, слишком вычурное, совершенно не соответствующее нежному привычному образу Хистории Рейсс — кумира маленьких девочек и примера для подражания. Платье, в котором она на профессиональном уровне выступила единожды и в последний раз. Платье, служащее ярким напоминанием о её грандиозном провале. И она надела его сегодня. Прозвучали первые аккорды песни. Другой песни. Не той, под которую Хистория репетировала все эти месяцы. А стоило ей начать двигаться, плавно скользя по гладкой поверхности льда, Эрен понял — она полностью поменяла программу. Перекроила номер подчистую, не оставив от изначальной версии ничего. Приятный женский голос с чуть хрипловатыми нотками запел на французском языке. Слов Эрен не понимал, но это и не требовалось. Хистория рассказывала свою собственную историю, проживала на льду маленькую жизнь, понять которую мог любой, стоило лишь всмотреться внимательнее. Она провела изящную дорожку шагов, разогналась и, легко оттолкнувшись ото льда, прыгнула тройной сальхов. Просто, без малейшей помарки, как и всегда. Эрен смутно помнил, что по современной системе оценок таким прыжкам даётся четыре балла. Слишком много ненужной информации, которая с годами настолько прочно впилась в мозг, что выветриваться оттуда не желала. Хистория подняла руки, плавно развела их в стороны, сохраняя баланс, и вытянула правую ногу выше уровня бедра, прокатившись в спирали. В этом положении проскользила до центра поля и, подняв ногу ещё выше, обхватила её двумя руками над головой, цепляясь за лезвие конька. Бильман у неё всегда получался красивым из-за миниатюрной комплекции и общей гибкости тела. Эрен заметил, что по мере того, как музыка нарастала, света наоборот становилось всё меньше. Очень яркий в начале, ближе к середине номера он практически потух. Полумрак накрыл лёд подобно густому непроглядному туману, сквозь который едва проглядывался силуэт Хистории. Она продолжала скользить, увеличивая скорость всё больше и больше. Внезапно свет погас полностью, а через мгновение ярким лучом с радиусом чуть больше сорока дюймов мелькнул в самом дальнем углу поля. Хистория понеслась к нему, как мотылёк, летящий на яркое пламя. Она разогналась и исполнила двойной аксель, но прежде чем успела приземлиться на опорную ногу, свет погас и загорелся в противоположном углу. Это напоминало игру в догонялки, которую они практиковали в детстве. Или же классический бой с тенью, когда понятия не имеешь, где твой противник окажется в следующую секунду. Свет загорался — Хистория неслась к нему, с разбега исполняла очередной элемент, но стоило ей на мгновение зависнуть в воздухе, как вновь воцарялся мрак, своеобразно обрезая выступление Рейсс и делая элементы незавершёнными. Кому и что ты пытаешься доказать, маленькая идиотка? Её движения становились всё более хаотичными, резкими и рваными, никакой былой мягкости и плавности в них не осталось. Она с боем отвоёвывала каждый жалкий клочок света, зубами в него вгрызалась, пытаясь оторвать как можно больше, но безжалостная темнота раз за разом обрушивалась на неё, окутывая своими плотными объятиями. Эрен пожалел, что не сел ближе. Ему хотелось рассмотреть её лицо, убедиться, что она контролирует свои действия. В один момент Хистория едва не влетела в плексигласовый борт, исполнив тройной лутц. Но свет продолжал ускользать. Музыка зазвучала громче, женский голос протяжно пел на французском, а Хистория застыла у борта, вытянув правую руку и растопырив пальцы, словно пыталась схватиться за что-то невидимое. Она смотрела строго перед собой, сосредоточившись на одной точке посередине поля. Именно там застыл свет, отбрасывая манящие блики на ровной поверхности льда, испещрённой тонким лезвием коньков. Несколько долгих мгновений, глубокий вдох и уверенное движение вперёд. Хистория резко оттолкнулась и решительно понеслась в центр льда, преодолевая расстояние так быстро, что у грёбаного света не было шансов погаснуть раньше времени. Ни одного, когда она неслась на скорости, запрещённой на официальных соревнованиях из-за повышенного риска. Она могла банально не успеть затормозить. Могла упасть или врезаться в борт и разбить себе что-нибудь. Она снова могла ошибиться. Не рассчитать движение, опоздать на миллисекунду. Десятки и сотни «если», и только один верный исход. Разворот, ход назад с внутреннего ребра левой ноги, прыжок, разворот в воздухе, одно долгое бесконечное мгновение в невесомости и идеальное уверенное приземление. Четверной флип. Яркий свет озарил весь стадион. Зал взорвался аплодисментами и громкими выкриками, перекрывающими музыку. Хистория справилась. Она смогла сделать то, что у неё не получилось пять лет назад. Добила прыжок, который стоил ей олимпийского золота и спортивной карьеры. Который стоил долгого периода реабилитации и восстановления. Порушенных мечт. И треснувшего внутри стержня, разлетевшегося на сотни острых осколков. А сейчас она смогла собрать их и склеить воедино. Эрен громко выдохнул, понимая, что и не дышал толком всё это время. Его рука так крепко сжимала ладонь Ривая, что даже самому становилось немного больно, но Аккерман молчал и не торопился избавляться от чужой хватки. Эрен посмотрел на него и был готов поклясться, что на короткий миг лицо Ривая выражало то же восхищение, что и его собственное. Потому что такое невозможно игнорировать. Нельзя оставаться безучастным, наблюдая за чужой трагедией, написанной такими яркими красками. Каким бы чёрствым человеком ты ни был, возрождение феникса из груды пепла всегда захватывает. Темой выступления Хистории была вовсе не надежда. Не пресловутое светлое чувство, умирающее последним и удерживающее человека на плаву. Нет. Хистория показала силу. Чистую, ничем не запятнанную. Она продемонстрировала стремление к жизни, борьбу с преградами, возникающими на пути у человека, каждая из которых пытается сломать, сделать как можно больнее. Преодоление, доказывающее слова Ривая, которые он сказал Эрену не так давно — пока ты жив, ты можешь что-то сделать. Что-то исправить. Можешь бороться. И в конечном итоге, ты победишь. Эрен был рад за неё. Искренне рад, наблюдая за тем, как она рухнула на колени посреди холодного льда и разрыдалась, прижимая ладони к лицу и безуспешно пытаясь скрыть свои слёзы. Её плечи дрожали, всё тело тряслось, а гул аплодисментов не становился тише. Люди вокруг улыбались, хлопали в ладони и выкрикивали слова поддержки. То, что она заслужила. То, что должна была получить ещё давно, но сука-судьба распорядилась иначе. Эрен был рад, да. А потом всё рухнуло… Потому что Хистория встала и стремительно понеслась вперёд, ближе к бортам. Туда, где открывалась маленькая дверца. Туда, где на лёд вышел человек. Высокий и широкоплечий мужчина. Он приветственно раскинул руки, и Хистория буквально влетела в его распахнутые объятия. Обвила руками крепкую шею, растрепав русые короткострижженные на затылке волосы. Уткнулась лицом ему в плечо и громко рассмеялась, когда он обхватил её за талию и оторвал ото льда, прижимая к себе. Эрена затошнило. Откровенно затошнило так сильно, что пришлось прижать ладонь ко рту, чтобы рвотные массы не подпортили впечатления сидящим впереди людям. Он не мог оторваться, продолжал глазами жрать эту картину, заслуживающую место среди самых страшных его кошмаров. Потому что Хистория — маленькая хрупкая Хистория — находилась в руках человека, одно имя которого вызывало у Эрена острый приступ неконтролируемой злости и отвращения. Райнер Браун обнимал её, по-хозяйски прижимая к себе. Огромный на её фоне, такой, что при желании мог сдавить её до хруста, однако обращался так бережно, что становилось не по себе. Гладил по спине и говорил что-то успокаивающее на ухо. А она продолжала улыбаться. Одно дело — увидеть это на фотографии. Но совсем другое — столкнуться с горькой правдой лицом к лицу, понимая, что все отговорки и оправдания, которыми пичкал себя в последнее время, оказались жалким пшиком. Вот оно — настоящее. Не фантазия воспалённого сознания, не бред или приход после наркоты. Это — реальность. Эрен хотел в ней убедиться. И убедился.       — Меня сейчас стошнит, — прошептал он, сам же поморщившись от хрипа в своём голосе. Беспомощно посмотрел на Ривая, и тот понял его без слов. Схватил за руку и, поднявшись на ноги, повёл Эрена за собой, довольно грубо распихивая людей. Йегер слепо шёл за ним, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на что-то ещё более мерзкое. Хотя вряд ли нашлась бы вещь, способная составить конкуренцию увиденному.       — Подожди, — Эрен затормозил. Вопреки воле, взгляд всё-таки зацепился за людей, что взирали на лёд с выражением, далёким от радости и восхищения. Фрида и Ури смотрели на свою маленькую принцессу, которая только что, на глазах у всех, сорвала с головы проржавевшую фамильную корону и кинула её под ноги. Стало даже смешно. Жаль, здесь не было Рейсса-старшего. Губернатор бы наверняка оценил такой широкий жест своей проблемной дочери, которую давно следовало выжечь со всех семейных гобеленов.       — Эрен! Он вздрогнул. Её голос было невозможно спутать с другим. Йегер слишком хорошо знал каждую ноту в нём, каждый звук, приятным эхом отскакивающий от стенок черепной коробки. Раньше. А сейчас всё равно, что в свежую рану кислоту залить. Разъедает так же быстро. Он медленно обернулся, да так и замер, столкнувшись со взглядом голубых глаз. Воды Провиденсиалеса, точно. Он помнил. Они оставались такими же кристально-чистыми, но желание добровольно тонуть в них отпало. Эрен смотрел на неё, разглядывал так, будто видел впервые. Браун куда-то делся, поэтому Эрен мог целиком и полностью сосредоточиться на Хистории.       — Эрен! — вновь позвала она и, поднявшись со льда, быстро надела на лезвия коньков чехлы. Взгляда с него не сводила, показалось, что даже руку протянула, но…       — Эрен, — без истеричных ноток. Спокойно, как и всегда, уверенно, словно обладатель этого голоса наперёд знал, что Йегер его послушается. — Пойдём, больше здесь делать нечего. Ривай стоял наверху лестницы у дверей. Терпеливо ждал его. Смотрел своими невозможными глазами, в которых свинцовые тучи клубились. Он не требовал ничего, как и всегда. Он просто был рядом, когда Эрен в нём нуждался. Сильный и надёжный. Тот, кто никогда не осудит. Тот, кто просто выслушает. И будет обнимать его всю ночь, стоит Эрену с криками проснуться после очередного кошмара. Тот, кто, являясь образцом острой режущей стали, умеет трогать аккуратно и невесомо, выцеловывая шрамы на запястьях.       — Эрен, пожалуйста, не уходи! Давай поговорим! Он выдохнул. Прикрыл глаза, застывая так ненадолго, а когда вновь открыл их, нога уже сделала первый шаг. За ним следующий. Медленно, постепенно, всё дальше и дальше Эрен уходил ото льда, поднимаясь вверх по лестнице. Туда, где его ждал человек, которого он выбрал. В этот раз — правильно. Никакой ошибки. Эрен не помнил, как они вышли на улицу. Ему хватило сил лишь на то, чтобы дойти до машины Ривая, упасть на переднее пассажирское сиденье Астон Мартина и вдохнуть полной грудью запах, пропитывающий кожаный салон. Стало лучше. Эрен тупо пялился в окно, пока они выезжали со стоянки. Периодически бросал взгляды на Ривая, но тот молчал, позволяя Йегеру самому разобраться с кашей, что варилась у него в голове. И с чувствами, которые разрывали грудную клетку. Эрену было больно. По-настоящему больно. Не так, когда он падал в детстве, разбивая колени в кровь. Не так, когда ломал пальцы ног на футболе, а один раз даже указательный палец руки из-за барабанных палочек. Не так, когда резал вены. Чёрт возьми, даже эти отвратительные ощущения отошли на второй план, потому что сейчас у Эрена болела душа. От неё оторвали смачный кусок, который долгие годы, с самого детства занимал там своё законное место. И как дальше быть с этим, он не знал. Как научиться жить без Хистории, пока не имел ни малейшего понятия. Но он был уверен, что научится. Ему просто требовалось немного времени.       — Отвези меня домой, пожалуйста. Я хочу побыть один, — Эрен сказал это тихо, но Ривай услышал. Кивнул и выкрутил руль в нужном направлении, сворачивая на главное шоссе. Пока они ехали, в салоне царило молчание. Но не напряжённое, когда двум людям нечего сказать. Наоборот, нужное и необходимое сейчас, когда собеседникам хочется подумать в тишине. Эрен разглядывал проносящиеся мимо улицы города через стекло автомобиля. Он чувствовал, как у него знакомо начинает чесаться нос, а следом и шея. Приходилось прикладывать усилия, чтобы сдерживаться от желания впиться короткими ногтями в собственную кожу, оставляя на ней розовые полосы. Дыхание сбилось, стало совсем жарко, хотя климат-контроль в машине работал не на полную. Эрен крепко зажмурился и вновь прикусил щёку изнутри, чувствуя на языке уже знакомый солоноватый привкус. Он убеждал себя, что нужно немного потерпеть.       — Уверен? — спросил Ривай, когда они остановились возле элитной многоэтажки. Эрен кивнул.       — Да, всё хорошо, — он дрожащей рукой открыл дверцу, но прежде, чем вылезти наружу, посмотрел на Ривая и улыбнулся самым краешком губ. — Спасибо, что был со мной. Я позвоню… потом.       — Йегер…       — Всё нормально. Он захлопнул дверь и быстрым шагом обогнул машину, пока владелец Астон Мартина не пошёл за ним. Не надо. Не сейчас. Эрену действительно чертовски необходимо побыть одному. Он справится. Снова залижет раны, как умеет. Напьётся до отключки, примет что-нибудь покрепче, чтобы мозги напрочь отключились и в груди перестало так сильно болеть. Отрубится на ближайшие десять часов, а утром проснётся уже совсем другим человеком. Начнёт новую жизнь. Станет лучшей версией себя. С оторванным от сердца куском, но зато с приобретённым чем-то большим.

***

      — Ещё буквально пара деталей, мистер Йегер, и дело в шляпе. Иисус и Дева Мария, Зевс и Гера, Шива и Парвати… Эрен мог бесконечно продолжать этот список в надежде, что хоть один из Богов услышит молитвы и освободит его от необходимости торчать в отцовском кабинете. Он поморщился из-за яркого света, проникающего сквозь большие панорамные окна офиса на двадцатом этаже. Не глядя, схватил ручку и поставил подписи в тех местах, куда указывал палец мужчины в лощённом сером костюме. Прилизанные волосы блондина ассоциировались у Эрена с причёской Драко Малфоя и вызывали желание просто постучать по ним, чтобы проверить на твёрдость из-за литра вылитого геля. Грёбаные юристы. Торчали здесь в количестве пяти штук (себя Эрен решил к ним не приписывать, несмотря на своё образование), суетились и кудахтали над бумажками, подсовывая на подпись документы то ему, то сидящему во главе стола отцу. Гриша, в отличие от своего отпрыска, никакого дискомфорта из-за вынужденной бюрократии не испытывал. Но Гриша наверняка и не мучился сейчас от похмелья и отходняков после выжранного накануне порошка. Йегер-старший — оплот ледяного спокойствия и внимательного взгляда из-за стёкол прозрачных очков. Свои солнцезащитные с непроницаемыми чёрными стёклами Эрен предпочёл не снимать, чтобы не спалить отцу не самую радужную картину. Да, перед выходом из дома он тоже закинулся. Потому что иначе просто послал бы весь мир к чертям, в том числе и отца.       — Мы закончили? — сухо поинтересовался Гриша.       — Практически. Мы ещё раз всё проверим, и вечером все необходимые документы будут у вас на столе, — у этой женщины белесые волосы на затылке были стянуты в такой тугой мышиный хвост, что кожа на лице едва не трещала. Эрен посмотрел на неё, мысленно поморщился, представляя эту боль, и отхлебнул от своей сладкой газировки. Звук получился слишком громким и неприличным, но ему было наплевать. — Поздравляем.       — Угу, — промычал Эрен, слабо представляя, с чем именно эта перетянутая жгутом женщина его поздравляет. С гибелью любимого крёстного, от которого ему в наследство перешли активы компании, парочка домов и внушительный гараж автомобилей? Эрену становилось дурно от одной мысли, чтобы притронуться ко всему этому. Словно таким образом он предавал память о Крюгере. Стоило юристам ровной вереницей покинуть кабинет и плотно прикрыть дверь, как в помещении повисла гнетущая тишина. Эрен продолжал полулежать в удобном кресле, покачивал ногой, закинутой на колено, и периодически отхлёбывал сладкой газировки. Справиться с пустыней в глотке это помогало слабо, но хотя бы скрашивало серое утро Эрена.       — Что не так?       — Конкретно сейчас или в широком смысле? — Эрен усмехнулся. Даже не поворачивая головы, знал, что отец сверлит его взглядом. Это раздражало, Эрен понимал, что ведёт себя неподобающе, но изменить ничего не мог. Он всё ещё был на взводе. — У меня просто плохое настроение, бывает. Не с той ноги встал.       — Твоё плохое настроение не должно распространяться на работу. Это важно, Эрен, — Гриша приподнял очки и потёр переносицу. Выглядел уставшим и вымотанным, но Эрен как-то внезапно растерял всё умение сочувствовать кому-то, когда самому хотелось утопиться в Тихом океане, но прежде как следует опохмелиться. — Мы с Крюгером давно занимались этим вопросом, вложили много времени и сил, чтобы к сегодняшнему дню лаборатория была полностью готова. Экспериментальная фармакология — это следующий шаг, инвесторы вложили деньги и ждут результат. Мы не можем махнуть на всё рукой, от этого зависит наша репутация и дальнейшее сотрудничество. Я хочу, чтобы ты занялся этим вопросом и полностью взял контроль на себя.       — Что именно разрабатывают в этой лаборатории? — Эрен вытряхнул на язык последние капли газировки и с самым расстроенным видом запустил пустую тару в мусорную корзину.       — Преимущественно нейролептики нового поколения и транквилизаторы.       — То есть наркоты нам уже недостаточно, теперь и лекарства будем толкать? Клиенты уже есть? Или по старинке арабам? Хотя Крюгер должен был успеть наладить лондонские каналы сбыта.       — Мне кажется, или в твоём голосе слышится осуждение? — Гриша встал и медленно обошёл стол, остановившись возле Эрена. Сунув руки в карманы брюк, он смотрел на сына сверху вниз, пытаясь понять, что в поведении Эрена его настораживает больше.       — Осуждение? Кто я такой, чтобы осуждать кого-то, пап. Насильно в глотки мы никому ничего не запихиваем, каждый травит себя добровольно. А котёл подо мной уже давно булькает, поздно метаться и строить из себя святого. Каждое слово Эрена было пропитано сарказмом, который не услышал бы только глухой. Он поднялся на ноги, оказываясь лицом к лицу к Грише и натянуто улыбнулся.       — Мне всё равно. Если надо, я этим займусь. Всё? Теперь я могу уйти?       — Нет, я ещё не закончил, — голос Гриши приобрёл те самые нотки, которые всегда действовали на Эрена, как приказ. И в детстве, и потом, он не смел ослушаться, однако сейчас внутри всё воспротивилось. Он крепко стиснул челюсти и молча уставился на отца сквозь тёмные линзы очков. — Я знаю про твою связь с Риваем. Карла тоже в курсе. Если мы молчим и не устраиваем тебе допросы с пристрастием, это не значит, что ты имеешь право проворачивать за нашими спинами подобное.       — Почему? Я думал, Аккерманы не наша главная проблема, — Эрен усмехнулся, не собираясь опровергать очевидное. — Или мы Шекспира будем ставить? Две равно уважаемых семьи ведут междоусобные бои, — процитировал он, продолжая улыбаться, хотя прекрасно видел, как с каждым сказанным словом глаза у Гриши, идентичные его собственным, темнеют. — Боюсь спросить, мы в этой постановке на чьей стороне выступаем? Чтобы я точно знал свою роль.       — Давай, сын, сам мне скажи, на чьей ты стороне, — Гриша прищурился. — У Рейсс этого нахватался?       — Вау, как быстро разлетаются сплетни, — Эрен восхищённо присвистнул. — Вы всем родительским составом уже обсудили это, перемыли нам косточки? Какая трагедия, золотые дети вышли из-под контроля и начали делать то, что им нравится. Как теперь жить, семейные скрепы трещат по швам, — он понимал, что перегибает палку, говорит уже лишнее, но остановиться не мог. Скопившееся внутри раздражение просилось наружу, и Эрен дал ему выход. — Не помню, чтобы Род Рейсс раньше интересовался жизнью своей дочери. Как и вы с mutter. Пеклись обо мне на расстоянии, носились, приказывая другим пылинки сдувать, но сами хоть раз спросили, что мне нужно? Чего мне хочется, что меня волнует? Какая разница, с кем я трахаюсь сейчас, если раньше вас это не заботило? — Эрен громко выдохнул. — Вы потеряли право лезть в мою жизнь. Он надеялся, что на этом разговор окончен. Ему хотелось уйти. Просто оказаться как можно дальше от пронзительного взгляда зелёных глаз, на тёмной радужке которых он видел очертания собственного отражения.       — Сними очки.       — Что? — Эрен едва не отшатнулся. С трудом заставил себя стоять на месте, не двигаясь.       — Я хочу, чтобы ты снял очки. Что из моих слов ты не понял? Прекрасное состояние — снова чувствовать себя шестилетним ребёнком, который тайком пролез в отцовский кабинет, чудом наткнулся на открытый сейф и вытащил револьвер. Едва себе ногу не отстрелил и подпортил деревянные панели стен, сколоченные из редких пород мадагаскарского палисандра. Ты провинился, Эрен, понимаешь это? Да. Ты больше так не будешь, понял? Да. Никогда без спроса не зайдёшь в мой кабинет и даже не посмотришь в сторону оружия, уяснил? Да. Он медленно снял очки, сложил их и сжал в руке. Оторвал взгляд от изучения собственных ботинок и, наконец, посмотрел на отца. Лицо Гриши скривилось в болезненной гримасе. Он резко вскинул руку и двумя пальцами обхватил щёки Эрена, грубо сжимая и надавливая так, что заныла челюсть. Зрачки Эрена, и без того большие, увеличились в диаметре, практически перекрывая зелёную радужку. Гриша видел, как они мечутся, как в воспалённом взгляде Эрена за несколько секунд мелькает тысяча эмоций, таких, как стыд, вина, злость, раздражение, откровенный вызов, снова стыд, смирение, принятие. Словно он говорил — да, пап, всё это время ты был слепым глупцом. Мужайся и прими неизбежное — ты откровенно упустил своего ребёнка.       — Что ты творишь? — прошептал он едва слышно и разжал руку, точно прикосновение к Эрену доставляло ему физическую боль.       — Снимаю стресс, — честно ответил Эрен и небрежно пожал плечами. — Почему остальным можно, а мне нельзя? Считай, что я тестирую наш продукт, прежде чем продавать его другим. Отменный, кстати, вставляет хлеще, чем от колумбийского, поверь мне на слово.       — Замолчи.       — Почему? Я ведь правду говорю, — Эрен усмехнулся. Самому от себя мерзко стало, но и прекратить он не мог. Копившаяся годами обида клубилась внутри и ядовитыми словами срывалась с языка. — Лекарства потом тоже попробую и дам тебе знать, стоит в них вкладываться или лучше переключиться на что-то другое. Эрен был уверен, что отец его сейчас ударит. Рука Гриши взметнулась вверх, да так и застыла в воздухе, не притронувшись к Эрену. Он никогда его не бил раньше и менять это правило не собирался. Только слова, только диалог на равных, как со взрослым, даже когда сын был ещё маленьким и многих вещей не понимал. Но что делать, если для слов слишком поздно? Гриша шагнул ближе и двумя руками обхватил лицо застывшего Эрена. Ладони положил на щёки и чуть надавил, но не грубо, а ласково, словно Эрен на самом деле был до сих пор маленьким и с ним стоило обращаться нежно, чтобы не покалечить неокрепшую психику.       — Как давно?       — Не знаю. Полгода, может, чуть больше, — Эрен с трудом сглотнул — ком в горле мешал.       — Ты должен прекратить, слышишь? — интересно, сколько людей за пределами этого кабинета когда-нибудь видели Гришу таким же испуганным? Вряд ли наберётся больше пяти, и все они являются членами одной семьи. — Эрен, я не могу потерять и тебя. Мы не можем. Что станет с Карлой, если она узнает?       — Пап, пожалуйста, не надо. Не дави мне на совесть, это… не так работает, — у Эрена предательски дрожал голос и губы пересохли.       — Сработает. Я не позволю тебе загубить свою жизнь подобным образом, понял? Мне плевать, что делают другие и чем они себя травят. Ты прекратишь это. В противном случае, я запру тебя в рехабе. Запрячу так далеко и буду держать до тех пор, пока ты не выздоровеешь. Ты меня возненавидишь, но я не позволю своему ребёнку методично убивать себя. Каждое слово отпечатывалось в сознании, как выжженное клеймо. Эрен был в состоянии только молча кивать, понимая, что такими обещаниями не разбрасываются. Гриша мог их исполнить — изолировать его ото всех и запереть так надёжно, что не выбраться. Забавно даже, история вновь повторялась, ведь много лет назад примерно то же самое он и сделал.

***

Pfirsich ты в сигансине?

Ривай Да.

Pfirsich можно я приеду?

Ривай Не задавай идиотские вопросы.

***

Ривай Ты в норме?

Pfirsich Почти, но скоро буду :)