Безвоздушная тревога

Насколько «Сигансина» раздражала Ривая по ночам, настолько же сильно нравилась ему днём. Да, именно в дневное время суток его детище из шумного, гиперактивного и непоседливого подростка превращалось в разумного, спокойного взрослого. Странные сравнения, конечно, но Ривай построил этот клуб с нуля, вложил в него кучу сил, времени и денег, превратил в одно из самых популярных мест города и имел полное право этим гордиться и относиться к «Сигансине» как к своему ребёнку. Все деревянные поверхности блестели от чистоты, потому что персонал клуба знал о бзиках Аккермана, способного за одно крошечное пятнышко устроить им разнос масштабом и силой с ядерный гриб. Ривай довольно хмыкнул, сделал глоток чуть подостывшего чая и ещё раз окинул внимательным взглядом просторное помещение. Без большого скопления людей, громкой музыки и ярких вспышек стробоскопов «Сигансина» представляла собой оплот спокойствия и тишины, поэтому Риваю особенно сильно нравилось в такие моменты работать не в своём кабинете, а прямо в зале за одним из столиков. Рядом лежали стопки документов с финансовыми отчётами, от которых он самую малость уже успел подустать. Иногда он завидовал Кенни — тот за всю свою криминальную жизнь к бумагам от силы прикоснулся раза три: когда подписывал документы на развод со своей подставной жёнушкой, подарившей ему наследницу, когда официально передавал половину всех дел Риваю и, кажется, в прошлом году, когда пришлось корпеть над своим завещанием, о котором за прошедшие годы Кенни не удосужился вообще вспомнить. А тут неожиданно шальная пуля прилетела ему прямо в задницу. Казалось бы, совсем несущественное ранение, выбирались из ситуаций и похуже, но после вмешательства их медиков драгоценная ягодица Кенни начала гноиться. Абсцесс разросся до таких масштабов, что Кенни едва не пришлось отрезать половину зада. Хороший бы был некролог и достойное завершение всех его подвигов. Ривай тогда смотрел, как дядя, тот ещё хитрый жук, прошедший через огонь, воду и медные трубы с отборным дерьмом, беспомощно зыркал на него своими прищуренными глазами, лёжа на кровати, и подписывал завещание. А Риваю вся эта головная боль была не нужна, он в ближайшие годы не собирался вставать во главе клана, потому что и так уже смертельно заебался, выполняя роль его правой руки. Он приволок к Кенни женщину, которую, вообще, по-хорошему бы стоило держать подальше от живых людей и подпускать только к трупам, ведь им уже нечего терять, но справилась Ханджи на славу. И жопу спасла, и с заражением крови разобралась, а через неделю, когда Кенни перестал строить из себя умирающего лебедя, сообщила ему неутешительные новости — врач их оказался продажным. Вколол Кенни какую-то хитровыебанную дрянь, едва не приведшую к летальному исходу, если бы не скорое вмешательство. Человек, которому они много лет доверяли, вот так просто продался за деньги. Ривай тогда в очередной раз убедился, в каком прогнившем насквозь мире они живут. Предателю в голову пулю сам пустил, а разобраться с семьёй поручил ребятам. Самому ему никогда не доставляло удовольствия стрелять в невинных женщин и детей. Вот так и получилась поучительная история о том, как задница Кенни стоила жизней троим людям. Ривай поморщился и тряхнул головой, избавляясь от ненужных мыслей. Он допил чай, отодвинул пустую чашку подальше, закатал рукава чёрной рубашки и вновь нырнул в самую гущу работы. Цифры, цифры, бесконечные цифры и имена, счета и снова цифры, отчёты по доходности, договоры, заверенные их лучшими юристами — бумаг было так много, что в какой-то момент они перестали помещаться на столе. Ривай периодически поглядывал в светящийся экран лэптопа, сверяясь с документами, и тянулся за новой стопкой. Он даже не заметил, как спустя пару часов на столе рядом с ним появилась тарелка. Лишь когда носа достиг невероятно вкусный аромат специй, Ривай вскинул голову и заметил в дверях, ведущих в служебные помещения, стриженый белесый затылок Нанабы. Святая женщина, когда-нибудь ей нужно будет поставить памятник. Или же просто дать отпуск. Но при мысли о том, что долгое время рядом придётся терпеть другого человека, наверняка неприспособленного и жутко тупящего, у Ривая все внутренности узлом скрутило.       — Спасибо! — крикнул он запоздало, и, судя по тому, как дверь чуть придержали с той стороны, прежде чем закрыть, Нанаба его услышала. Прекрасно. Пусть знает, что он её ценит. А то большинство его подчинённых и так считало Ривая неблагодарной свиньёй. Он отодвинул от себя лэптоп и на его место поставил высокую тарелку с самым ароматным супом. Мидии и румяные креветки аппетитно выглядывали из том яма, судя по запаху, приготовленного на кокосовом молоке. Ривай почувствовал, как во рту скапливается слюна. С отпуском дела всё ещё обстояли туго, но хотя бы пару выходных Нанабе дать стоило. За те годы, что они служили вместе, а в последствии и работали, эта незаменимая женщина каким-то чудесным образом научилась очень чётко понимать, чего Ривай хочет. Не раздражала его никогда, выполняла все указания и, что самое главное, могла как в одиночку уложить десятерых противников, так и чаем напоить и вкусной едой накормить, подгоняя поваров и контролируя процесс готовки, чтобы Риваю обязательно понравилось.       — Это кто тут сидит хомячет? Он даже не успел как следует насладиться. Ривай подносил ко рту только третью ложку супа, когда раздался громкий, чуть писклявый голос, а следом и цокот каблуков. Вскоре в зал впорхнула особа, которую, наоборот, Ривай без малейших раздумий отправил бы в бессрочный отпуск из своей жизни.       — Да блядь, — тихо сказал он.       — Я тоже безумно соскучилась и рада тебя видеть, — Ханджи обошла стол, умудрилась притянуть к себе сопротивляющегося Ривая за плечо и смачно поцеловала его в лоб, как целуют обычно покойников. — Ай! — карма в виде болезненного тычка в бок прилетела ей моментально, и Зоэ отскочила, недовольно зыркая на друга из-под стёкол очков. — Какой же ты невозможный бяка! Вот возьму и как обижусь по-настоящему.       — Я был бы счастлив, — Ривай поморщился и, вытащив из кармана платок, начал тереть лоб, убирая липкие следы помады, щедро оставленные Ханджи. Её иногда хотелось убить. Причём не в переносном смысле и не фигурально выражаясь, нет, убить самым натуральным образом, а потом заколотить гроб длинными гвоздями, облить святой водой и закопать где-нибудь на территории церкви, чтобы эта нечисть никогда не смогла выбраться.       — Как вкусно пахнет! — Ханджи плюхнулась рядом, разметав бумаги во все стороны. Прищурившись, она хитро посмотрела на Ривая. Он слишком поздно понял, что замышляет это чудовище, и не успел выхватить тарелку из загребущих рук. Уже через несколько мгновений Ханджи довольно мурлыкала и поглощала том ям, заталкивая морепродукты в свой лягушачий рот. Ложкой Ривая.       — Отвратительно.       — Да ладно, вряд ли у тебя успели появиться болезни, о которых я не знаю, — Ханджи причмокнула и торопливо облизнула губы. Ривай только сейчас заметил, что они у неё были накрашены помадой яркого персикового цвета. Он внимательнее посмотрел на Зоэ, фиксируя подведённые глаза, тушь на ресницах и нюдовые тени на веках, сочетающиеся с помадой. Вместо привычного безобразия на голове красовался вполне аккуратный пучок, а тёмно-каштановые пряди косой чёлки кокетливо спадали на лоб.       — Что это за херня? — Ривай подозрительно посмотрел на подругу, не понимая, с чем связаны такие изменения. Он вообще не помнил, когда в последний раз видел её накрашенной. На своей свадьбе, наверное, но по ощущениям это было так давно, что воспоминания совсем стёрлись. Или же Ривай приложил максимум усилий, чтобы стереть их.       — А, заметил? — Ханджи хмыкнула, проглотила оставшуюся ложку супа и отодвинула от себя пустую тарелку, выглядя крайне сытой и довольной. — У нас сегодня с Моблитом памятная дата. Два года уже вместе, представляешь? — широкая улыбка украсила губы Зоэ, а взгляд на несколько долгих мгновений стал мечтательным. Ривай в такие моменты искренне недоумевал, как Моблиту хватило терпения столько времени сосуществовать рядом с этой неугомонной женщиной. Сам он не мог выносить её дольше нескольких часов, потому что Ханджи… Ханджи была ураганом посреди ясной погоды. Снегом и градом в самой жаркой пустыне. Источником непрекращающегося шума и хаосом во плоти. Он, по ощущениям, знал её сто лет, но так до сих пор и не смог привыкнуть к этому вечному двигателю, запертому в теле человека. Да и если совсем начистоту, то в принципе мало кто справлялся. А Моблит вот смог. Впустил в свою жизнь этот разноцветный клубок яркой энергии, на тот момент совершенно иссякнувшей. Собрал её буквально из осколков, когда она была в таком состоянии, что даже Риваю становилось не по себе при взгляде на потухшее лицо вечно улыбающейся Ханджи. Моблит вытащил её из такого эмоционального раздрая, что никакие психологи бы не справились. И за это Ривай был ему искренне благодарен. За то, что делает её счастливой, тогда как другой человек — самый важный в её жизни — не смог.       — Думаю, сегодня он решится и сделает мне предложение.       — Даже Моблит не такой самоубийца, — Ривай не удержался и фыркнул.       — Да ладно, кто устоит перед такой красотой? — Ханджи отсела чуть подальше и вытянула ногу так, чтобы Ривай увидел туфлю кричащего красного цвета на таком высоком каблуке, что его легко можно было использовать в качестве оружия. Что ж, стоило признать, что одетая в чёрный брючный костюм, накрашенная, причёсанная и в этих своих лодочках-убийцах Ханджи даже была похожа на человека и, более того, на женщину. Хотя при мысли о ней в таком контексте Ривая всего передёрнуло.       — Ну, например, я?       — У меня просто нет члена, иначе бы ты точно повёлся. Ривай даже позволил себе усмехнуться. А потом Ханджи начала без умолку трещать и не оставила ему выбора, кроме как выслушивать эти потоки зачастую никак не связанной информации. Говорила что-то о своей лаборатории, которую чуть не сожгла на выходных, когда очередной эксперимент не удался. Затем без всякого перехода переключилась на их рождественские планы с Моблитом. Хотя до праздника ещё оставалось больше трёх месяцев, они уже во всех деталях расписали, как поедут в Альпы и проведут там «самый лучший нереальный жесть какой крутой уикэнд». Ривай понадеялся, что она не свалится с лыж и не разобьёт свою умную голову, иначе кто ещё будет латать дырки от пуль в его теле, появляющиеся там с завидной регулярностью. Служба вроде давно закончилась, горячие арабские пески остались где-то далеко в воспоминаниях, а их своеобразная дружба и взаимопомощь никуда не делись. Ханджи всё ещё оставалась одной из немногих, кому Ривай безоговорочно доверял. Даже если перманентно боролся с желанием придушить её. Но когда в дверях замаячил высокий мужской силуэт, Ханджи резко замолчала. Она сидела спиной к неожиданно появившемуся гостю, но всё равно каким-то невероятным образом умудрилась понять, кто именно к ним нагрянул. Зоэ стала похожа на праздничный шар, из которого разом выпустили весь воздух. И Ривай с трудом сдержался, чтобы не выматериться. Глянул на часы — время давно перевалило за послеобеденное. И по голове вдруг ударило осознанием: Ханджи знала. Ханджи, как никто другой, была в курсе, что именно в этот день, ровно в одно и то же время Ривай всегда встречается с Эрвином в «Сигансине». Это их традиция, ритуал, которому они следуют давно. Она знала. И пришла, прекрасно понимая, что столкнётся со Смитом. Ривай прикрыл глаза всего на секунду, давая себе короткую передышку, прежде чем вновь столкнуться с реальностью и чужой драмой. Драмой, к которой он не имел ровным счётом никакого отношения, кроме того, что драма эта вертелась между двумя его лучшими друзьями. Драма, которая длилась уже столько лет, что считать было стыдно. Драма, подобно чёрной дыре, высасывающая из всех нервы. Драма, в которой они бултыхались, как муравьи, застрявшие в тягучей патоке, но вылезать не хотели. Потому что нравилось мучить друг друга и мучиться самим. Гребаные мазохисты. Эрвин вежливо улыбнулся — Эрвин всегда, мать его, вежливо улыбался. Молча пожал руку Риваю и только после этого уселся рядом, но так, чтобы оказаться напротив Ханджи.       — Здравствуй, — поздоровался он, продолжая улыбаться. Искренне даже, без грамма фальши, хотя на дне голубых глаз заплясали льдинки. Но не потому, что был не рад её видеть. Наоборот — наверняка рад был настолько, что в петлю лезть хотелось, и кроме как спрятать свои чувства за многолетним льдом, он ничего не придумал.       — Привет, Эрвин, — она махнула ему рукой, даже почти нормально, даже почти не напоминая куклу на шарнирах. Только Ривай всё равно заметил, как скованность сквозила в каждом её движении. Когда она подальше отодвинулась от стола и скрестила руки на груди — такой очевидный жест защиты. Только какого хрена ты сюда пришла, хотелось её спросить, если не желала с ним видеться? Ривай их в такие моменты почти ненавидел.       — Кажется, я прервал важный разговор, — таёжные леса над глазами Эрвина сошлись на переносице, пока он не мигая смотрел на женщину, сидящую напротив. На женщину всей своей жизни, если уж откровенно, и на женщину, которую не смог удержать. Не захотел удерживать.       — Ничего страшного, просто рассказывала Риваю о наших с Моблитом планах на Рождество. Браво, просто попадание в самое яблочко. Таким непринуждённым тоном, будто обронено вскользь, но Ханджи всегда была хорошим стрелком. Порой с оружием у неё справляться получалось даже лучше, чем с хирургическими инструментами. Эрвин продолжал улыбаться, как навеки застывшая статуя, высеченная из камня. Смотрел на неё, своими невозможными глазами скользил по лицу, подмечая и косметику, и аккуратно собранные волосы, и кулон в виде раскинувшихся двух крыльев, тонкой цепочкой обвивающий загорелую женскую шею. У Ривая тоже был похожий, когда-то давно подаренный Эрвином, только Ривай его не носил, а хранил вместе с остальными памятными вещами, имеющими значение. А Ханджи носила. Ханджи, которая давно начала новую жизнь с новым мужчиной и новыми чувствами, носила кулон, подаренный человеком, умеющим разбивать и заново склеивать из осколков её сердце, как никто другой. Они столько раз сходились и расходились. Они так долго пытались и старались построить что-то большее, но всегда упирались в глухую стену. Они были разными — абсолютно, как два полюса на концах земного шара. Лёд и огонь в прямом смысле, только в их случае её пламя было не способно растопить твёрдую кристаллическую решётку, полностью обволакивающую смитовское сердце. А его холод не мог хоть немного поубавить тот жар, что исходил от Зоэ. Слишком неподходящие друг другу. Каждое столкновение — разлетающиеся во все стороны кровавые ошмётки. Каждая попытка — заранее обречена на провал. И попытка забыться — тоже. Потому что вместо того, чтобы готовиться к встрече с любимым человеком, Ханджи сегодня снова пришла на встречу к нелюбимому. И в очередной раз доказала им обоим, что нихрена между ними не закончено. Потому что Смит смотрел на неё, и привычная непроницаемая маска на его лице шла трещинами. Потому что сама Ханджи вдруг торопливо начала собираться, щебеча, что ей пора бежать и вообще она не хочет опаздывать на свидание с Моблитом. Ханджи ушла и оставила после себя звенящую тишину, бьющую по слуху ощутимее, чем кувалда по гонгу. Оставила пустоту, что окутывала собой всё помещение.       — Когда-нибудь получится, — тихо, но твёрдо сказал Эрвин, в первую очередь пытаясь убедить самого себя.       — Ага, когда-нибудь, — Ривай вздохнул и встал, понимая, что Смиту нужно побыть наедине с собственными мыслями и проёбами. — Скажу, чтобы приготовили кофе. И желательно плеснуть туда коньяка, потому что Ривай сомневался, что после этой внезапной встречи Эрвин будет в состоянии говорить о делах и рассуждать здраво. В этом была отличительная черта Ханджи — она всегда врывалась в его жизнь спонтанно и вносила хаос, от которого Эрвин бежал. Потому что хаос и беспорядочность — это не про Эрвина. Потому что всё в жизни Смита должно быть чётко структурировано и разложено по полочкам, а чувства к Ханджи никогда не поддавались этой процедуре. Ривай вернулся спустя минут двадцать, неся в руках две чашки. В одной — чай, во второй — кофе, но всё-таки без коньяка. Эрвин сухо поблагодарил его и полностью сосредоточился на делах. Они уже несколько лет плотно сотрудничали. Торговля оружием, до этого не приносившая достаточной прибыли в этих краях, после заключения союза между Аккерманами и Смитом заиграла совершенно иными красками. Сначала Кенни упирался рогом и подвергал эту авантюру сомнениям, но Ривай смог его убедить, что Эрвин Смит — подполковник войск специального назначения в отставке и по совместительству его лучший друг — заслуживает доверия. Потому что самого Ривая он столько раз спасал, когда тот был на волоске от смерти, и вытаскивал из различного дерьма, что пальцев рук не хватило, чтобы пересчитать. Он был надёжным, преданным и, что самое важное, верным. Ривай его уважал больше, чем кого-либо. Уважал, когда Эрвин вместе с простыми солдатами бросался в самое пекло и рисковал жизнью наравне со всеми, а не отсиживался в безопасных укрытиях, сухо отдавая приказы. Уважал, когда тот с гордо поднятой головой уходил со службы, отказавшись и дальше выполнять приказы руководства, нацеленные на убийство невинных людей. Просто потому, что так надо. Потому что это война, а на войне не щадят никого. За Эрвином тогда потянулись и все остальные. Практически весь их отряд, состоящий из квалифицированных бойцов, сейчас прогуливался на воле, свободный от оков бюрократии, и работали ребята на лучших условиях либо на самого Смита, либо на Аккерманов.       — Я хочу, чтобы о будущих поставках знало как можно меньше людей.       — Думаешь, крысы завелись? — Эрвин улыбнулся, но без грамма веселья во взгляде.       — Уверен. Недавно у Йегеров сорвалась крупная сделка, потому что их заранее ждали. Про нашу гонку тоже узнали.       — Информацию мог слить любой из участников.       — Мог, но они бы не посмели. Столько лет все молчали, а теперь вдруг решились зубы показать? — Ривай откинул голову на кожаную спинку дивана и прикрыл глаза. Помолчал немного, не до конца уверенный, что даже с Эрвином хочется делиться тем, что скреблось на душе последние дни. А Смит и не подгонял. Как всегда, давал время самому решиться. — Там Леонхарт была, а я снова не смог ничего сделать, — Ривай распахнул глаза и уставился на Эрвина, ожидая увидеть в его взгляде осуждение, но, разумеется, ничего там не было. Только очередное грёбаное сочувствие.       — Я уже много раз говорил тебе, что ты не виноват. Ты не мог тогда помешать ей, — Эрвин медленно вздохнул, так, словно разом вся тяжесть мира свалилась ему на плечи. — У тебя ещё будет шанс, просто дождись его и не наломай дров.       — Ага, — безэмоционально отозвался Ривай, натягивая на лицо привычную маску. Так было проще — делать вид, что всё в порядке и у него впереди время всего мира в запасе. Эрвин посверлил его внимательным взглядом ещё немного, но поняв, что ничего не дождётся, молча встал и, напоследок хлопнув Аккермана по плечу, направился к дверям. Остановился резко, но оборачиваться не стал.       — Думаешь, она правда счастлива? Что именно за «она» уточнять необходимости не было. Риваю хотелось иронично рассмеяться. Нет, Эрвин, счастливые женщины в день годовщины с любимым человеком не приходят на встречи со своими бывшими, просто чтобы увидеть их. Впрочем, понятие счастья тоже относительное, и, возможно, для мазохистки Ханджи оно заключается в том, чтобы вот так периодически срывать корку с давно зажившей болячки.       — Да, Эрвин, думаю, она счастлива, — настолько, насколько может. Смит не стал отвечать. Он вообще становился неразговорчивым, когда речь заходила о его личной жизни, хотя разбрасываться советами в отношении жизни Ривая любил. Чёртовы двойные стандарты, на которых держится весь мир. Аккерман вновь закрыл глаза и позволил себе насладиться тишиной. После таких эмоциональных встрясок, в которых он даже не был главным героем, а всего лишь выступал зрителем, ему всегда требовался моральный отдых. Однако спокойствие не продлилось долго. Спустя минуту вновь раздались звуки чужих шагов.       — Что-то забыл? — лениво спросил Ривай.       — Благодарности. Ты так и не сказал мне спасибо за спасение своей задницы, — голос с уже знакомыми нотками, прозвучавший в блаженной тишине «Сигансины», мог принадлежать только одному человеку. И именно этот человек был последним, кому сюда стоило соваться когда-либо.       — Не то чтобы я просил её спасать, — Ривай медленно открыл глаза и уставился на Йегера, почтившего своим визитом его не скромную обитель. Пацан встал так, чтобы Риваю было лучше всего видно, не стал подкрадываться со спины. — Как ты вошёл?       — Через дверь? — Эрен хмыкнул и развёл руками в стороны, как бы удивляясь таким очевидным вопросам. — На входе очень мило поболтал с теми страшными ребятами с большими пушками.       — Прекрасно, это будет уже вторая партия охранников, уволенных из-за твоей смазливой физиономии. Ривай смотрел внимательно, как он подходит ближе, огибает стол и садится туда, где ещё недавно располагался Эрвин. Не пятница, а день приёмов в «Сигансине», вход строго по записи. Впрочем, если клиент довольно наглый и умеет пользоваться подаренными матушкой природой огромными зелёными глазами, то и без очереди могут пропустить.       — Считаешь меня смазливым? — Эрен широко улыбнулся, устраиваясь с максимальным комфортом. Так, словно ему здесь были рады. Так, словно весь мир, блядь, был готов распахнуть свои двери для золотого отпрыска. — Я польщён.       — Это не комплимент. Такая откровенная и явная ложь, что Риваю самому становилось тошно. Эрена можно было назвать каким угодно: раздражающим, слишком самоуверенным и наглым, выёбистым и всё ещё раздражающим — да, этот пункт стоит дважды подчеркнуть. Но некрасивым его назвать было нельзя, потому что Йегера будто вылепили по общепризнанному лекалу идеального представителя вида человек разумный. Высокий и подтянутый, с гладкой смуглой кожей без единого изъяна. Со своими раскосыми глазами цвета глубоких вод, бьющихся о скалы где-нибудь у побережья Болгарии. Ривай ненавидел такие клише, ненавидел сравнения, спонтанно возникающие в его голове, но и избавиться от них не мог. А Эрен продолжал ему улыбаться, будто они были знакомы уже тысячу лет. Ривай зацепился взглядом за тёмные волосы, собранные сегодня немного по-другому. Уже знакомый пучок так же красовался на макушке, но по бокам каштановые пряди были заплетены так, что создавался эффект бритых висков. Эрену шло. Эрену пошло бы что угодно, Ривай ни на секунду не сомневался. И вместо очередной футболки с дурацкими надписями, которые он обычно носил, приди Эрен хоть в ободранном мешке из-под картошки, он бы всё равно выглядел восхитительно. Потому что существует такая категория людей — абсолютно идеальны внешне, но смертельно ядовиты изнутри. Всё равно, что растущие в джунглях яркие пёстрые цветы. Так и манят к себе, привлекают внимание, а стоит протянуть руку и коснуться, как моментально чувствуешь болезненный укол и воздействие токсина. И панацеи от этой дряни нет. Она с каждым разом всё глубже под рёбра впивается.       — Я в дверях столкнулся с самым крутым оружейным бароном на всём Западном побережье.       — Оружейным бароном? — Ривай скривился. — Что за вульгарщина? Мы же не в вестерне, сопляк.       — Мне двадцать три, — Эрен обиженно поджал розоватые губы.       — Я же говорю — сопляк. Было забавно наблюдать за ним таким, хотя Ривай прекрасно понимал, что любая эмоция на лице Эрена — это давно отлаженный механизм, в котором нет ни грамма искренности.       — А меня кофе не угостишь? — Йегер ткнул пальцем в пустую чашку, оставшуюся после Эрвина, и скорчил жалостливую рожицу.       — Ты либо очень смелый, чтобы после моих слов приходить сюда и вести себя, как ни в чём ни бывало, либо очень тупой, — Ривай подался вперёд, локтями упираясь в столешницу, и уложил подбородок на скрещенные пальцы.       — Либо ты очень мне понравился, и я просто не знаю, как подбить к тебе клинья, — Эрен фыркнул. — Всего лишь кофе, разве я многого прошу? Уверен, твой дядька был бы куда приветливее, реши я заглянуть к нему в гости.       — Непременно, — от такого предположения Ривай даже усмехнулся. — Кенни бы максимально приветливо вспорол тебе брюхо и мишурой развесил кишки на люстре.       — Ну, вот видишь, а ещё говоришь, что мы не в вестерне. Здорово же, — пацан окинул взглядом сложенные на столе ровные стопки папок с документами и вновь фыркнул. — Кругом сплошная бюрократия, вы просто сидите в своих норах и копаетесь в бумажках. Я Зику то же самое говорю, где же дух приключений? Где постоянные перестрелки и резня? Совсем скучно живёте.       — Тебе прошлого раза не хватило? — а вот теперь Ривай почувствовал, как уже знакомое раздражение начинает кипеть под кожей. Мальчишка понятия не имел, о чём говорил. Выдумал себе мир, в котором отмороженные головорезы бегают по улицам со стволами наперевес и палят друг в друга, как в тех второсортных фильмах, что были популярны в конце девяностых. Только в них никогда не показывали обратную сторону медали. Не рассказывали, сколько человеческих жизней на самом деле уносят эти каменные джунгли, в которых, действительно, выживают только сильнейшие. Сколько крови и слёз было пролито, пока они не пришли к какому-то подобию мирного соглашения. И пытались этот мир поддерживать всеми силами. Только никто из Йегеров и Аккерманов не мог отвечать за третью сторону, которая годами вмешивалась в их планы.       — Ты про марлийцев? — Эрен насупился. — Да, они умеют доставлять проблемы. И то, каким тоном это было сказано, заставило Ривая убедиться, что мальчишка и в самом деле понимает, о чём говорит. Напускное веселье как по щелчку пальцев испарилось, оставляя только задумчивость на красивом лице и странное выражение, которое Ривай разобрать не мог. Эрен опустил взгляд вниз на собственные руки и рассматривал их так пристально, словно на загорелой коже сейчас могли проступить таинственные письмена, отвечающие на все их вопросы. Но кроме дорогих часов и нескольких пар различных браслетов Ривай ничего не увидел. А затем вдруг Эрен нервно дёрнул правой рукой, и один из браслетов сполз ниже, обнажая тонкую полоску шрама на тыльной стороне запястья. Ривай напрягся. Ему должно было быть всё равно на то, что происходило с Эреном. Проблемы детей, выросших с золотыми ложками во рту, его волновали в последнюю очередь. Но отчего-то при виде потухшего взгляда аквамариновых глаз внутри всё неприятно заныло.       — Нанаба! — громко позвал Аккерман, замечая, как Эрен вздрогнул. Просто прекрасно, ему предстояло возиться с нестабильным подростком. И хотя здравый смысл отчаянно вопил, что в двадцать три года Йегера уже вряд ли можно назвать подростком, беспокойное нутро продолжало копошиться и подавать признаки жизни. — Скажи, чтобы приготовили ему кофе. И мне чай. Застывшая в дверях блондинка уставилась на Йегера, как кот на вредителя, посмевшего пролезть на охраняемую территорию хозяев.       — Как он здесь оказался?       — Я его в кармане пронёс, он же такой незаметный.       — Поняла, капитан, — Нанаба — всё ещё святая женщина — лишних вопросов больше задавать не стала и ушла выполнять поручение. Если бы остальные подчинённые работали с такой же самоотдачей, то Ривай непременно был бы самым счастливым человеком на земле.       — Капитан? — Эрен вновь начал улыбаться и, кокетливо хлопнув ресницами, посмотрел на Ривая. — Капитан Аккерман. Звучит сексуально.       — Расскажешь, откуда у тебя это? — Ривай проигнорировал его очевидный флирт и кивком головы указал на руки Эрена, всё ещё лежащие на столе. Тот неловко поёрзал и уставился на Ривая с откровенным вызовом на дне зелёных глаз.       — Еще пару минут назад ты тонко намекал, что не желаешь меня видеть, а теперь хочешь выслушать душещипательную историю о том, откуда у меня эти шрамы?       — Честно? — Ривай лениво приподнял брови. — Мне до жути любопытно, что такого могло случиться в твоей жизни, что ты решил перерезать себе вены. В жизни отпрыска одной из богатейших семей, которого с детства на руках носили и в жопу целовали. Что такое? Гриша один раз отказался вести тебя в Диснейленд, и ты психанул? Ривай был готов поклясться, что слышал, как что-то хрустнуло. Маска шута, надёжно приклеенная к лицу Эрена, вдруг уродливыми трещинами разошлась в стороны, керамической крошкой опадая вниз. Пацан весь напрягся и посмотрел исподлобья на Ривая так, что на мгновение у того дух перехватило. Потому что вот такой Эрен — не притворяющийся и искренний в своей злости — становился ещё привлекательнее.       — Не говори так, будто всё знаешь. Это нихрена не так, — тихо, но твёрдо сказал он. И сталь, зазвеневшая в его голосе, Риваю была знакома. Когда-то раньше он слышал её в словах Гриши. И ни разу за все годы сомнительного знакомства не услышал от Зика. Ещё одно большое различие между ними.       — Тогда расскажи, — вот так просто, словно Ривай — психотерапевт, к которому мог обратиться за помощью каждый желающий. Блядь, он даже с Микасой подобных сеансов излияния накопившихся проблем никогда не проводил, а тут вдруг решил выслушать пацана, которого видел третий раз в жизни. И который до жути его раздражал, хотя прямо сейчас выглядел таким напряжённым, что хотелось забрать немного этого напряжения себе. Просто чтобы Йегер снова улыбнулся, пускай натянуто и фальшиво. Из-за вернувшейся Нанабы молчание затянулось. Эрен следил за ней хмурым взглядом, пока она расставляла перед ними чашки с горячими напитками и забирала уже пустую посуду.       — Спасибо, — пробурчал Эрен, на что Нанаба только закатила глаза, всё еще не одобряя присутствия этого пацана на их территории. Ривай был с ней почти согласен. Почти, потому что прямо сейчас ему Йегера хотелось послушать. — У меня на самом деле было прекрасное детство. Лучшее, о котором можно мечтать, — заговорил Эрен, стоило им остаться одним. Он потянулся к чаше со сливками и налил немного в свой кофе, разбавляя его. — Но в семь лет мне пришлось уехать из-за некоторых… обстоятельств, — Ривай уловил запинку и заметил, как дёрнулась рука Эрена, пока он размешивал сахар в чашке.       — Что за обстоятельства?       — Неважно, — Эрен передёрнул плечами и посмотрел на Ривая с тенью улыбки на губах. — Расскажу как-нибудь в другой раз, если тебе ещё будет интересно, — он сделал глоток кофе и, довольно хмыкнув, облизал губы. Ривай не мог не проследить за кончиком языка, который мелькнул буквально на секунду и так же быстро исчез, но моментально завладел всем вниманием. — Я шестнадцать лет прожил в Мюнхене.       — Почему именно там?       — Мама родом оттуда. Они с отцом решили, что там для меня будет безопаснее всего. Так что, да, наверное, можно сказать, что меня носили на руках и пылинки сдували. На расстоянии. На охренеть каком расстоянии, — Эрен продолжал криво улыбаться и сейчас, пожалуй, казался даже искренним, только по-странному несчастным. Словно воспоминания о прошлом доставляли ему боль, которую он бы не хотел чувствовать, но сам же раз за разом продолжал к ней возвращаться. В полку мазохистов прибыло. — Мне было четырнадцать. Не помню точно, о чём тогда думал. Может быть, таким образом хотел привлечь внимание родителей и убедить их вернуть меня домой. Эрен приподнял руку, из-за чего браслеты вновь сползли вниз, обнажая запястье с тонкими шрамами. Ривай непроизвольно впился взглядом в эти полупрозрачные полосы, портящие гладкость кожи. Первое доказательство того, что Йегер вовсе не идеален.       — Не сработало? — хрипло спросил Ривай.       — Не-а, они даже не узнали. Те, кто за мной там присматривали, решили отцу ничего не говорить, а мама… её я не хотел расстраивать сам. Она только потом узнала, заметила случайно, как и ты. Говорила, как ей жаль, и благодарила всевышнего, что я остался жив. Хотя странно, причём тут всевышний, если меня тогда Жан нашёл. Он похож на кого угодно, но только не на Бога. А, Жан, кстати, это…       — Кирштейн, я в курсе, — Ривай мог вечность наслаждаться удивлением, украсившим физиономию Эрена. Тот так театрально приоткрыл рот и распахнул свои и без того большие глаза, что становилось смешно.       — Охренеть, не знал, что он знаменитость. Вот обрадуется.       — Я знаю про каждого из твоего сопровождения, Йегер. Ты ведь не думал, что твоя сомнительная компания таких же пубертатных головорезов останется без внимания? Стоило вам появиться в городе, как все уже знали их имена.       — Во-первых, они никакие не головорезы, Конни даже не убил ещё никого, так, только запугивал. А во-вторых, хватит уже педалировать мой возраст, мне двадцать три, а не тринадцать, — возмущённо пробухтел Эрен и уткнулся в свою чашку.       — Надо же, педалировать, какие ты умные слова знаешь, — Ривай не удержался. Бесить Йегера ему начинало нравиться всё больше.       — Я вообще смышлёный так-то. Просто большинство отвлекаются на это красивое лицо и совсем не желают замечать, какой глубокий внутренний мир спрятан за ним, — Эрен указательным пальцем обвёл пространство вокруг себя, обрисовывая контуры своего лица.       — Глубже только Марианская впадина.       — Надо же, ты знаешь, что такое Марианская впадина, — отбил Йегер, выглядя крайне довольным. — Удивительно такое слышать от бывшего солдафона. У тебя образование-то хоть есть?       — Я тебя сейчас пинком под зад отсюда выкину, — пригрозил Ривай, с трудом сдерживая предательскую улыбку. С Эреном было… легко. Просто вот так разговаривать и перебрасываться взаимными подколками. Если на короткое время забыть, кто они и какому миру оба принадлежат, возможно, Ривай бы даже смог найти с ним общий язык. Мерзкий внутренний голос активно нашёптывал, что общий язык имеется в виду вполне конкретный и физический.       — Пустые угрозы, — Эрен причмокнул губами, размазывая по ним сливки, и вновь слизнул, только теперь уже медленнее. Такая явная провокация, что было бы смешно, не будь она действенной. Ривай открыто жрал его взглядом, не в силах сопротивляться этому странному, необъяснимому желанию просто смотреть на Эрена. Изучать его, внимательно следить за живой мимикой, в которой сейчас, Ривай был уверен, наигранности не осталось. Эрен будто разом расслабился, чувствуя себя спокойно рядом с Аккерманом. Ни на секунду не задумывался о том, что Ривай может убить его, если захочет. И для этого ему понадобится лишь пара отточенных до идеала движений. Кровоточащая дырка во лбу явно бы подпортила всю красоту.       — Ну, а ты? Какова твоя грустная история? — Эрен незаметно подсел ближе, так, что теперь между ними был только деревянный угол стола. Чертовски мало расстояния. Можно протянуть руку и кончиками пальцев коснуться острой скулы, в этот раз не прикрытой каштановыми прядями волос.       — У меня её нет.       — Враньё, у каждого она есть, — Йегер откинулся на спинку, устраиваясь почти в той же позе, что и Ривай до его прихода. Кожа на шее натянулась, и под ней ещё чётче проступил кадык. А ниже, надёжно спрятанный между острыми ключицами, блестел маленький камешек, привлекающий внимание. — Я что-то слышал краем уха, но хотел бы узнать из достоверных источников. Например, про тебя и твои особые отношения с Энни Леонхарт. Повисло молчание. Такое густое и плотное, что при желании его можно было соскребать с каждой поверхности. Ривай замер, таращась на Эрена, намеренно расковырявшего старую рану. Рану, которая не заживала уже третий год, потому что её источник до сих пор не был уничтожен. Стёрт с лица земли в лучших традициях, царящих в их мире. И в памяти тут же всплыли зелёные глаза. Не такие, как у Эрена. У Йегера они были яркими и вызывающими, в них бушевал шторм, способный утопить сотни кораблей в водах океана. А в тех глазах водная гладь всегда была спокойной и умиротворённой. Те глаза всегда смотрели на него с нежностью, на которую он не мог ответить. Пытался, много раз пытался, но так и не смог.       — Что случилось, Ривай? — Эрен позвал его по имени. Впервые. И оно из его уст прозвучало так мягко, словно привет из прошлого. Ривай посмотрел на него, замечая, что он подвинулся ещё ближе и теперь сидел так, что даже напрягаться не нужно было, чтобы коснуться его. А в блеске двух аквамаринов Ривай рассмотрел золотые песчинки ближе к центру, окантовывающие расширившиеся зрачки. Красиво. Очень красиво, если не знать, что в любой момент этот блеск может потухнуть.       — Она убила мою жену. И в очередной раз стало так хреново. Чувства бессилия и беспомощности тяжёлым покрывалом окутали его всего, напоминая о том вечере, когда Ривай обнаружил Петру мёртвой. Валяющуюся на грязном пустыре, как будто переломанную руками жестокого ребёнка куклу. И зелёные глаза, всегда смотрящие на него с мягкостью, в этот раз были направлены вверх. Прямо к затянутым тучами холодному декабрьскому небу. Она пропала двадцатого декабря. Ривай нашёл её двадцать четвёртого. За день до Рождества. За день до своего дня рождения. Леонхарт отличилась оригинальностью и преподнесла ему незабываемый подарок. Три года прошло, а легче не стало. И не станет никогда, потому что чувство вины, поселившееся в груди, пустило свои метастазы и с каждым днём разрасталось всё больше, затрагивая остальные органы. Риваю стоило тогда постараться лучше. Сделать всё возможное и невозможное, чтобы успеть раньше. Чтобы вытащить её, пока не стало поздно. Он ей задолжал. Он был так чертовски должен ей за те годы, что Петра терпела его рядом. За то, что согласилась выйти за него замуж, прекрасно зная, что он из себя представляет. Кенни давил на него, требовал какого-то официального статуса, а Ривай понимал, что другую женщину рядом попросту не вытерпит. Она ему подходила. Чуткая и понимающая, спокойная и тихая, терпящая всех его демонов, запертых за рёбрами. Он, наверное, смог бы её со временем полюбить, стоило лишь немного постараться. Но он не старался. Он воспринимал всё, как должное, и просто дорожил ею, как красивой хрупкой вещью, которую даже касаться страшно, лишь бы не разбить. А Леонхарт разбила. Эта сука сделала всё возможное, чтобы не оставить ни единого шанса склеить осколки обратно.       — Ривай… Тихий шёпот совсем рядом, тёплым дыханием разбившийся о шею. Чужие ладони — большие и крепкие, но удивительно мягко коснувшиеся его рук, сжатых в кулаки. Отрезвляющий запах цитрусов и кедровая нотка, щекочущая обоняние. Он вздрогнул, почувствовав, как кто-то прижимается к нему сбоку и тычется в плечо, как нашкодивший котёнок. Медленно повернулся, сталкиваясь взглядом с глазами Эрена, которые находились сейчас слишком близко. Непозволительно близко. Больше, чем он может выдержать. Ривай моргнул, прогоняя навязчивые картинки из мыслей, избавляясь от видений переломанных конечностей и крови, что заливала всё вокруг. А Эрен никуда исчезать не собирался. Смотрел на него так же прямо, с сочувствием и каплей вины. И это впервые не раздражало. Сколько Ривай помнил, это грёбаное сочувствие от других людей всегда встревало ему костью в глотке. От Эрвина, от Ханджи, да даже грубоватые попытки Кенни сказать пару утешающих слов — бесило до жути. Потому что он не заслуживал жалости. Её заслуживала девушка, что по его вине оказалась жестоко убитой. Потому что не стала отвечать на заданные вопросы, не стала выдавать важную информацию и предавать мужа, который, если уж совсем честно, заслуживал сам оказаться на её месте за своё безразличие.       — Прости, — Эрен сказал это совсем тихо, едва размыкая губы.       — За что ты извиняешься? — прозвучало хрипло.       — За то, что поднял эту тему, мне не стоило.       — Мне тоже, — Ривай выдернул руку из чужой хватки, но прежде, чем Эрен от него отшатнулся, сам же обхватил пальцами его запястье и повернул так, чтобы лучше рассмотреть тонкие полосы шрамов, прячущихся под браслетами. — Как ты научился жить с ними?       — Не знаю, как-то привык, — Эрен выдохнул, и тёплый воздух невесомо пощекотал щёку Ривая. — Они напоминают мне о моей слабости, но я дал себе слово, что слабым никогда больше не буду. Я просто перерос их.       — С некоторыми шрамами это не работает.       — А ты попробуй, — Эрен подвинулся ещё ближе, едва не задевая своим носом Ривая. Откровенное приглашение, вызов, глубоко запрятанный под толщей непривычной мягкости. Пацан, которого он толком и не знал, а рассказал ему больше, чем кому-либо за последние годы. Возможно, потому, что посчитал его похожим на себя. Потому, что он мог его понять. Ривай по глазам видел — действительно понимал. И это удивляло. Что такого случилось в жизни ребёнка, вынужденного уехать и много лет пробыть вдали от родного дома и семьи. Счастливые дети себя не режут, верно? Счастливые дети не превращаются во взрослых, жаждущих убить кого-то. Ривай помнил, что Эрен сказал ему тогда в машине. Когда-нибудь я убью их всех. Почему? Прошло ведь много лет с тех пор, как Эрену было семь. Марлийцы не отсвечивали, словно вовсе перестали существовать, и активировались только три года назад. Но то была Леонхарт — одна. Ривай так и не смог до неё добраться, всё перерыл, вверх ногами перевернул этот город, а она как сквозь землю провалилась. И появилась только недавно. Он не успел додумать. Любые намёки на здравые мысли вынесло из головы лёгким касанием. Ривай почувствовал мягкость и теплоту мальчишеских губ, мазнувших по нему совсем невесомо, словно всё ещё давая выбор. И Ривай ему позволил. Приоткрыл рот, ощущая, как горячий нахальный язык стремительно проникает внутрь, моментально обжигая остаточным вкусом кофе и цитрусовой ноткой, присущей самому Йегеру. Он громко выдохнул и прижался к нему ближе, грубо сминая губы Ривая. Так отчаянно, будто уже много раз прокручивал этот момент в голове и представлял. Ривай не мог его в этом винить — самого ведь ломало с тех пор, как впервые увидел. Когда Эрен ему улыбнулся, бросая откровенный вызов, и тем самым запустил цепную реакцию. Эрен зарылся пальцами в тёмные пряди волос, кончиками мазнул по бритому затылку и вискам, рассылая по коже колючую дрожь. Целовался он грязно и пошло, вылизывая рот Ривая и намеренно сталкиваясь с ним языками, точно пытался пролезть ещё глубже. Ненормальный и поехавший, с горящим прищуром аквамариновых глаз, стоило лишь немного отодвинуться и посмотреть на него. Его увеличенные зрачки почти перекрыли зелёную радужку, и в этом было особое удовольствие — понимать, что получается воздействовать на Йегера так же, как и наркоте, которую тот добровольно в себя заталкивал. И ведь точно заталкивал, вряд ли те остатки порошка на приборной панели машины были разовой акцией. Такие, как он, всегда глушат внутреннее дерьмо лекарствами-однодневками. Секс, наркотики, выпивка. Всё, что позволит ненадолго расслабиться, затолкать в голову дурман, чтобы забыться. Бёдра ощутили чужой вес. Эрен, ни на секунду не прерывая поцелуй, перекинул свою ногу и собирался усесться. Я сказал ему, что хочу поиграть. Яркая вспышка в памяти. Слова, оброненные так лениво. А горячие губы уже ползут ниже, оставляя влажные прикосновения на шее. Все всегда потакают моим хотелкам. Блядь. Оттолкнуть его оказалось сложнее, чем Ривай думал. Но получилось. Просто грубо надавить ладонями на быстро вздымающуюся грудь и держать так, чтобы больше не смог приблизиться. А в ответ — обиженный взгляд с толикой разочарования и неудовлетворённости. И правда, как ребёнок, возомнивший себя Господом Богом. О чём только Ривай думал? Повёлся на смазливое лицо и душещипательную историю.       — Ауч, — Эрен отстранился. Показательно медленно вытер пальцем остатки слюны с губ, и даже в этом простом жесте провокации было столько, что Ривая почти затошнило. Почему же ты такой пластиковый, хотелось спросить. Почему настолько ненастоящий, а стоит кому-то выдавить из тебя каплю искренности, как моментально запираешься за семью печатями. Натягиваешь эту ублюдскую маску богатого отпрыска, привыкшего получать всё, что вздумается. В том числе людей.       — Это было неприятно, но я тебя понял, — Эрен примирительно поднял руки ладонями вверх и встал. Не ждал, пока его в очередной раз вежливо попросят уйти. Смышлёный мальчик, хоть и старательно играющий роль глупого. — Спасибо за кофе и душещипательную беседу. Он напоследок одарил Ривая одной из тех улыбок, за которые ему люди чаще всего хотели врезать, и, развернувшись, ушёл. А стоило массивным дверям закрыться, как за спиной раздался едва слышный звон. Кажется, что-то разбилось. Эрен вышел на улицу, игнорируя шкафоподобных мужчин, провожающих его напряжёнными взглядами. Остановившись возле своей машины, он запрокинул голову вверх и уставился на серое небо, затянутое тучами. Хистория оказалась права — осень, действительно, выдастся дождливой. …Мазерати ехала плавно, не превышая скорости. Красивая и изящная, ядовитого зелёного цвета, не оставляющая шансов окружающим, чтобы не обратить на неё внимание. Зеркало Эрену восстановили, как и в целом избавились от потрёпанного вида после недавней стычки с Галлиардами. Эрен хмыкнул. Это и стычкой-то назвать было сложно, но Гриша потом рвал и метал. Грозился отправить его обратно в Германию, если продолжит так же глупо подставляться. А он ведь не мог тогда просто уехать, проверить хотел, так ли действительно хорош Ривай Аккерман, как о нём говорят. Проверил. Так сильно убедился, что при мыслях о Ривае, на полном ходу высовывающимся из окна, член каждый раз недвусмысленно давил на ширинку. Массивные ворота распахнулись, впуская Мазерати внутрь просторного двора. Эрен не стал ждать, когда один из охранников галантно откроет ему дверцу, как кисейной барышне. От подобного пафоса его откровенно тошнило. Он вылез из салона сам, не забыв прихватить цветы. Маленький аккуратный букет бордовых маргариток был ярким пятном, способным разбавить серость этого дня.       — Мам! Я дома! — заорал Эрен, ввалившись в прихожую, больше похожую на вестибюль какого-нибудь старинного театра. Постоянной прислуги в доме не было, Карла ненавидела, когда по её территории бродят посторонние люди. Поэтому никто с натянутыми улыбками Эрена не встречал и опахалом над головой не размахивал. Карла не ответила, но этого и не требовалось. Вкусные ароматы свежей выпечки долетали даже до прихожей, и Эрен, принюхиваясь, направился прямиком на кухню. Огромную просторную кухню, на которой мог разместиться целый штат поваров, но нет. Сколько Эрен себя помнил, это необъятное царство хромированной кухонной техники и шкафов с самыми разнообразными специями со всего мира всегда принадлежали только его драгоценной матушке. Властительница ножей и блендеров. Королева тимьяна и кориандра.       — Пахнет просто фантастически, — промурлыкал Эрен и подошёл сзади к матери, возившейся у кухонного островка. Карла обернулась и широко улыбнулась ему, не забыв подставить щёку для традиционного поцелуя.       — Привет, сокровище, — голос у неё был нежным и мягким, как и всегда в присутствии Эрена, словно она до сих пор обращалась к ребёнку.       — Это тебе, — он протянул ей букет маргариток, замечая, как лицо Карлы преображается. Она смущённо опустила взгляд на цветы и взяла их двумя руками, испачканными в муке. Но на такие мелочи ей всегда было глубоко наплевать, когда речь заходила о внимании со стороны единственного ребёнка. — Мам, я готов дарить их тебе постоянно, если ты им так радуешься. Отец совсем стараться перестал?       — Ой, да ладно тебе, он недавно притащил огромный горшок с фикусом и вручил мне его, как нечто очень ценное. Вот где я и где фикусы? — Карла забавно заворчала и тут же начала суетиться, устраивая букет в вазе. — Спасибо, Эрен. И присаживайся, скоро всё будет готово.       — Что ты готовишь? — Эрен плюхнулся с другой стороны стола и с интересом уставился на распластанное на доске тонкое тесто.       — Вишнёвый штрудель, а яблочный уже выпекается. Я решила попробовать старый бабушкин рецепт, у неё он всегда вкусным получался, — Карла по привычке перешла на немецкий язык, что случалось каждый раз, когда они с Эреном оставались наедине. Ему это всегда нравилось, так он чувствовал, что с мамой у них один секрет на двоих. — Так, где моё масло? Прежде чем Карла начала осматриваться по сторонам, Эрен уже протянул ей небольшую чашу с растопленным маслом.       — О, вот оно, я иногда такая невнимательная. Не вижу элементарно то, что лежит перед глазами, — Карла недовольно насупилась и, подхватив силиконовую кисточку, начала активно смазывать тесто маслом.       — Ничего, главное, что ты видишь меня.       — Сложно игнорировать такую самодовольную задницу. Эрен фыркнул, но спорить не стал. Больше, чем разговаривать с матерью, ему нравилось смотреть на неё. Наблюдать за тем, как Карла копошится на своей любимой кухне, причитает себе тихо под нос, когда что-то не получается, но с ещё большим рвением продолжает творить дальше. Когда панировочные сухари высыпались из упаковки, Карла смешно начала ругаться и жаловаться, что совсем ничего не успевает и всё у неё валится из рук. Раздражённо откинула за спину густые пряди каштановых волос, заплетённых в косу. Почесала кончик носа, оставляя на нём немного муки. Такая домашняя и простая, не похожая сейчас на ту самую супругу Гриши Йегера, фотографии которой с завидным постоянством украшали статьи с громкими заголовками.       — Как у тебя дела? — она начала аккуратно выкладывать вишнёвую начинку на тесто, разравнивая бордовую массу специальной лопаткой. Эрен не сдержался и ткнул в варенье пальцем, за что ему тут же прилетело по руке. Он рассмеялся и показательно облизнул палец, не забыв причмокнуть губами. — Где твои манеры? Я не так тебя воспитывала.       — Мам, у тебя на носу мука, а из волос торчит какая-то веточка. Ты не в праве меня осуждать.       — Ладно, один-один, но я тебе это ещё припомню, — Карла закатила глаза точно так же, как это всегда делал он. Иногда Эрен думал, что ему даже в зеркало смотреть не нужно, чтобы вспомнить, как он выглядит. Черты лица, идентичные его собственным, он мог увидеть в любой момент, стоило только приглядеться к матери.       — Нормально дела, мне восстановили машину, не придётся теперь на этой огромной колымаге тащиться.       — Согласна, мне этот отвратительный катафалк тоже никогда не нравился. Они переглянулись и синхронно рассмеялись.       — Мы только что захейтили машину отца за пять миллионов, — Эрен одобрительно цокнул языком.       — Только ему этого не говори, его самооценка не выдержит, — Карла, как ни в чём ни бывало, продолжила намазывать тесто. Когда вся начинка оказалась равномерно распределена по поверхности, она посыпала сверху молотый миндаль и немного сахара. — Но если серьёзно, Эрен, я не очень довольна, что ты участвовал в этой гонке. Ты мог пострадать.       — Не пострадал же.       — Зачем ты вообще ввязался в это? Лучше бы с Хисторией время проводил, — Карла начала аккуратно закручивать тесто, образуя продолговатый рулет.       — Я и так практически всегда с ней, хожу на её репетиции. Она какую-то новую крутую программу готовит, — Эрен нахмурился. Всего лишь на секунду, позволяя складке скользнуть меж тёмных бровей, но Карла всё равно заметила.       — Ты беспокоишься о ней.       — Я рад, что Тори возвращается, но не хочу, чтобы она получила новые травмы.       — Не получит, она сильная девочка, — Карла осторожно перенесла рулет с доски на противень, выстланный бумагой для запекания. Оглядев свои труды довольным взглядом, она начала взбивать яйцо венчиком и вновь обратила всё своё внимание на Эрена. — Я уже говорила, что вы были бы красивой парой?       — Ага, всего-то миллион раз, — он едва удержался, чтобы не скривиться. При мысли о Хистории в таком ключе становилось не по себе. — Она мне как сестра, — и это только первый аргумент. Второй — наиболее важный — Эрен вслух решил не озвучивать, чтобы не разбивать розовые очки Карлы, сквозь которые она смотрела на своего ненаглядного отпрыска. Он бы никогда и ни за что не сошёлся с Хисторией по той простой причине, что не хотел портить ей жизнь и причинять боль. А Эрен умел это делать, пожалуй, лучше, чем что-либо.       — Мам, — неожиданно позвал он, тут же прикусив язык, но слишком поздно. Даже в коротком слове Карла уловила тревожные нотки в его голосе и, закончив обмазку рулета, отложила всё в сторону, чтобы сосредоточенно уставиться на сына в ожидании продолжения.       — Да?       — Ты когда-нибудь… боялась меня? Она не стала отвечать сразу, не начала в ту же секунду заверять его, что нет, конечно, никогда не боялась. Это ведь совершенно ненормально, почему родители должны бояться своих детей? И за это молчание Эрен был ей благодарен, потому что знал — она сейчас думает. Взвешивает все «за» и «против», чтобы дать максимально честный ответ. Карла всегда так делала, даже когда он был ещё совсем маленьким и его было так легко обмануть. Но Карла говорила ему правду и отвечала, как взрослому.       — Я понимаю, о чём ты говоришь, Эрен, — она вздохнула и обошла кухонный островок. Остановилась рядом, так близко, что Эрен мог заметить беспокойство в её глазах. — Мне очень жаль, что даже спустя столько лет мы вынуждены вспоминать произошедшее. Поверь, если бы можно было что-то изменить, я бы сделала это не раздумывая, — Карла положила ладонь ему на щёку и нежно, почти невесомо погладила. — Но никогда, слышишь? Никогда не вини себя в этом. И не смей думать, что я тебя боялась. Ты — мой сын, Эрен, моё самое драгоценное сокровище. Разве можно бояться того, кого больше всех на свете любишь? Она улыбнулась самым краешком губ, но этого было достаточно, чтобы Эрен выдохнул. Чтобы удавка, обвивающаяся вокруг горла, разжалась, позволяя кислороду беспрепятственно поступать в лёгкие.       — Это взаимно, мам.       — Знаю, — Карла подняла руку выше, мазнула пальцами по заплетённым прядям на висках и положила ладонь ему на макушку, чуть растрепав пучок. — Не хочешь подстричься? Я соскучилась по твоим непослушным волосам.       — Разве с такой причёской я не более сексуальный? — Эрен был благодарен ей за то, что она вот так легко сменила тему. Проводил её взглядом, когда она отошла и, открыв духовку, начала запихивать туда противень с рулетом.       — Я помню, как ты лысый и в ползунках ел кошачий корм из миски. Вряд ли после таких ужасов я смогу когда-либо считать тебя сексуальным, — она развернулась ровно в тот момент, когда в неё полетела горсть муки. Карла громко вскрикнула и резко отклонилась. — Эрен Йегер! Не смей играть с едой! Лучше побудь немного полезным и достань тарелки. Он нехотя слез со стула и подошёл к шкафу, вытаскивая посуду на несколько персон.       — Мы будем вдвоём?       — Да, Зик сегодня не приедет, а у твоего отца сложная операция, до ночи затянется, — Карла надела рукавицы и вытащила противень с готовым штруделем. Пахло просто фантастически. Эрен передал ей корицу, чтобы она посыпала штрудель, и принялся ждать, когда ему на тарелку положат заветный кусок любимой выпечки, традиционной для их семьи.       — Тебе не кажется это лицемерием? — Эрен скептично выгнул брови, в очередной раз поражаясь, как отцу хватает выдержки работать с больными и совести, чтобы действительно пытаться им помочь. Крайне странная врачебная этика — большую часть жизни стрелять в людей, лишая их жизни, а потом надевать белый халат, натягивать перчатки и идти спасать кого-то одного.       — У Гриши всегда был развит комплекс бога, — Карла положила на две тарелки по шарику сливочного мороженого рядом с горячими кусками штруделя и одну из тарелок пододвинула в сторону Эрена. — Он считает, что имеет право решать, кому жить, а кому умирать. Я это не одобряю, сам знаешь, но мы существуем в таком мире, Эрен. И если Грише хоть изредка выпадает возможность спасти какого-нибудь невинного ребёнка, разве это плохо? Риторический вопрос так и повис в воздухе. Эрен уже вовсю наворачивал штрудель, вилкой отламывая от него куски. Печёное яблоко вместе с мороженым приятной сладостью растекалось во рту, заставляя Эрена довольно улыбаться.       — Очень вкусно.       — Приятного аппетита. Дальнейший ужин проходил в такой же дружеской обстановке. Эрен обменивался с Карлой взаимными подколками, в который раз благодаря высшие силы, что мама у него вот такая — простая в общении. И он, не кривя душой, мог назвать её другом. Потому что даже долгие годы и большое расстояние не смогли негативно сказаться на их отношениях. На короткое время Эрен даже успел позабыть о том, что случилось несколько часов назад. Хотя губы всё ещё покалывало от фантомных прикосновений, а горький привкус намертво впечатался в рецепторы. И не вытравить его оттуда ничем.       — Останешься на ночь? — спросила Карла, когда они закончили вместе загружать грязные тарелки и миски в посудомойку.       — Не, мам, у меня ещё дела. Эрен не врал. У него действительно ещё были дела. И, перед уходом обнимая Карлу, он правда хотел верить, что эти дела решатся благополучно. Он должен был избавиться от этого мерзкого привкуса разочарования. От ощущения нехватки чего-то важного. От несвойственного раздражения из-за того, что что-то выскользнуло у него прямо из рук. …А на следующее утро Эрен снова проснулся не один. И снова на подушке была россыпь чёрных волос, а в ответ на него смотрели серые глаза. Снова не те. Снова не тот. И в этот раз Эрену стало по-настоящему противно от самого себя.