Дыши, Чжа

Ему надоело. Но это не озарение или что-нибудь подобное, от чего он сейчас раскинет руки в стороны, вопя в небеса "свобода!!!". Не. Он давно чувствовал, что все его чувства уходят в никуда, но продолжал делать то, что делал. Жить тем, чем жил. Кем. Окончательному спокойному осознанию суждено было случиться именно вот так, сейчас, когда он пьет теплую выдохшуюся минералку, пока у него колет в боку. Цзянь слизывает соленое над губой, вытирает мокрый лоб о плечо, вытягивая гудящие ноги. Щурится, окидывая немногочисленных наблюдателей за игрой и тех, кто продолжает носится по площадке. Вон сколько мальчишек и девчонок. Выбирай, кого хочешь, можешь даже кого-нибудь заведомо неподходящего, чтобы подольше и побольнее было, - так как-то привычнее, да? "У тебя ещё все впереди", - сказала бы мама, имей он смелость рассказать об этом ей. - "На свете много хороших девчонок и хороших ребят". И плохих, добавил бы он. Действительно... Плохих. Плохих, как Змей. А что, это же самое оно. Дерзай, И, ты сможешь. Получилось же у тебя добрую половину сознательной жизни жить воображаемой любовью, и это тоже получится отлично. Если уж страдать, так хоть чтоб чувствовать на том конце эмоцию. Больную, опасную, но живую. Если он хотел быть сильнее, то почему не сейчас? Самое время пуститься во все тяжкие, чтобы утолить голод по ощущениям. Но пусть никто ничего не боится, никого посылать он не собирается. Не собирается рушить дружбу, делать каменное выражение лица и односложно отвечать на все вопросы. Он просто прекратит маяться херней и тратить время на бесконечные жданики. Не в том смысле, что ему срочно нужен кто-то в физическом плане - на это как-то фантастически похуй. Если бы Шэ Ли не был тем, кем он является, - злым неадекватным обмудком, каких поискать, Цзянь запросто бы повелся. Даже припомнил бы ему то вызывающее предложение облизать себя. Цзянь И усмехается, вспоминая поздний летний вечер, ледяную бутылку газировки, которой зарядил Ли по башке, имеющему свойство всегда материализоваться рядом совершенно бесшумно. Он бы облизал, а что. Если бы не умел отличать теплое от мягкого, если бы ему было достаточно чего-то красивого... А Змей достаточно красив. Но, блять, этого недостаточно! Из-за превосходного тавтологического каламбура, которым сам себя веселит, на который только и способны сегодня перегруженные его мозги, он не слышит, как к нему подходит Чженси и даже что-то успевает сказать. Серьезно? Впервые, наверное, не сдетектил его приближение еще за несколько десятков метров. Диалог их звучит так, будто из него тщательно просеяли все сколько-нибудь серьезные слова. Наверное, это от жары, от лени, да и вообще за ненадобностью. - Сидишь? - Ну. Цзянь не может рассмотреть его, повернувшись, хоть и щурится так, что лицо все собралось в гармошку. Не слишком он заботится о том, как выглядит, знает, что глупо, поэтому кривляется в свое удовольствие. Прищуривает то один глаз, то другой, приставив руку козырьком ко лбу. - Нихуя не вижу, - в глазах реально черные круги, но как бы и ладно, он насмотрелся на господина Отстраненность на всю жизнь вперед. Не то чтобы он собирался прекратить это делать. Но жаль, что запомнит его лицо вот именно таким, будто ему есть, что сказать, а он терпит, не желая ранить. И день ото дня все больше каменеет от этого, надеясь, наверное, что Цзянь однажды допрет сам. Допрет и отстанет от него, отвалится как сухая дохлая гусеница от веточки. Так же реально проще - не надо мучительных разговоров, объяснений, лишней нервотрепки. Все всё поняли молча. Я понял, что ты понял, отлично, и ты понял, что я понял, вот это заебись, ну, я пошел. Именно так И и сделает, точно. Но единственное, что правда хочется сказать, это - отомри, Чжа. Дыши. Дыши, я тебя прошу. Смотри, я не трогаю больше. Не факт, что прекращу бесить тебя, но бесить себя - точно да. - Ты домой? - спрашивает, глядя на поцарапанное где-то колено И. - Ага. А то сил больше нет смотреть на твою кислую физиономию, - как у снулой рыбины. И это чистая правда. Сука, как же классно, что раздражение и обиду можно выдать за дурацкий юмор. Приятно, что их долгие отношения завуалированно позволяют оскорблять друг друга. Он будет скучать по этому. - А что, хочешь проводить меня? - Цзянь с закрытыми глазами запрокидывает голову в сторону голоса, который никогда не перестанет быть родным. Но это же ничего? Изображает широкую улыбку от которой уже пиздец как болит лицо, которое, несмотря на защитный крем, старается поджарить до румяного солнце с безоблачного неба. Но до Змеева загара ему еще очень далеко. - Мне за сестрой идти надо. - Да не парься, - будто бы тут кто-то парился. - Я вспомнил, мне в другую сторону. Цзянь, уходя, поддергивает сползающие штанины треников обратно к коленям. Оставляет на скамейке отполовиненную нагревшуюся бутылку. Для взаимодействия со Змеем он подберет что-нибудь потяжелее и похолоднее. Желательно с острым режущим краем. Но вот незадача, кто-то уже хорошо постарался и опередил его - от уличной раковины несет колой еще на подходе. Змей обтекает, зло дергая вентили кранов, встряхивает слипшимися волосами как собака, обсыпая вокруг себя брызгами. Интересная тенденция. В каждую их встречу Змей мокрый. Даже интересно, что за жидкость будет на нем в следующий раз. Цзянь имеет намерение лично организовать разнообразие. Останавливается неподалеку, титанически удерживая себя от любых комментариев. Теперь он может попробовать играть в одного, не ухищряясь призывать Чженси любыми способами поучаствовать в любой подвернувшейся авантюре, лишь бы получить крошечку его внимания, стараясь разглядеть в нем то, что было так необходимо. Таким образом, внимания он получал сполна, как и подзатыльники, теплые куртки, голосовухи с нужными напоминаниями и пожеланиями спокойной ночи, сменку одежды и даже белья, половину обеда, вымученный поцелуй в лоб, будто покойнику, ответы по алгебре и печенье, но не то, только не то, о чем всегда мечтал... - Свали отсюда, - с ненавистью выдавливает Шэ Ли. Руки его, с набранной в них водой, дрожат от злости. - Съеби, я сказал. - Да я не к тебе, кудряшка, спокойно. Да, у И девять жизней, ему можно всё и ещё чуть-чуть. Змей медленно распрямляется, медленно поворачивается в его сторону. Не верит, наверное, своим ушам. Смаргивает, но ярость из желтых глаз не пропадает, высветляя их сильнее и сильнее. - Нарываешься? Пфф, к чему вопрос, даже странно, когда все так очевидно. Еще недавно И совсем не было бы жутко, и он, использовав Змея как катализатор, театрально вопя, понесся бы к Чженси с шутками-прибаутками, подначивать его изображать принца на белом коне. Цзянь легкомысленно отмахивается: - Если нужна помощь - просто скажи, - расслабленно дергает майку, прилипшую к вспотевшей спине. Выглядит, в общем, словно не происходит ничего необычного. Незачем кому-то знать во что ему обходится этот беззаботный вид. - Мое внимание дорого стоит. Хватит ресурса расплатиться? - Шэ Ли не делает лишних движений, говорит тихо, но кажется, что в самое ухо, которое Цзяню со звоном закладывает, потому что в его воображении другим его вжали резким ударом в ледяной гранит, расквасив вместе с виском. Хочется пошутить: "неа, не. Я так не думаю. Хуй с тобой, слишком, бля, страшно. Я передумал, покеда". Хочется, но не можется. Дурашливость не включается - ему на самом деле не по себе. Точнее, не по себе было и раньше, но всегда можно было вести себя как дуралей. И от этой игры всегда было и весело, и грустно. Он просто перестанет мучить другого человека. Первое время будет немного непривычно и тоже немного грустно. Но, все нормально. Модель поведения без участия Чжаня пока еще не выверена. Он словно канатоходец, должен ступать аккуратно и спокойно. Вместо этого кидается на натянутую под куполом веревку без страховки и очертя голову. Клоун - он и есть клоун, что с него взять. Зато порадует всех выплеснувшимися наружу кишками. Цзянь И смотрит в безупречное лицо за мокрыми липкими прядями, прикованный пристальным вниманием к себе. Так вот как это бывает, когда сжирают взглядом... Интересно и страшно до онемения пальцев. А что же тогда будет ощущаться, если таким взглядом его отымеют? Как следует. Долго и хорошо. Вода хлещет в каменную раковину, кажется, уже целую вечность, и столько же Змей смотрит на него, ожидая ответа. Если шагнуть к нему, он ударит? Отшатнется, как от чумы? Зашипит, может быть? - У меня есть запасная футболка в шкафчике, могу одолжить. - Ты совсем страх потерял, пшеничка? - в тоне будто бы даже искреннее беспокойство. Цзянь не улыбается. Ли не накидывает вариантов расплаты и возмездия за то, что его застали в уязвимом состоянии. Оба слишком сбиты с толку, это правда. Как и то, как непривычно и чувственно оказывается потом ласкать себя, представляя не того, кого обычно. В этот раз используя обе руки, проникая в себя пальцами. Ноги подкашиваются, и ему приходится упереться коленями в чугунное дно ванной, а лбом в кафель на стене. Ну, раньше он тоже не был ограничен в фантазии... Пару раз ловил себя и на Рыжем и, признаться, это было слишком горячо, чтобы перестать. Так что, он, похоже, идет верным путем. Оказывается, всего-то и нужно было, что сконцентрировать внимание на плохом парне, быть расположенному влезть в новые воображаемые отношения под любым названием - с рукоприкладством и изощренным шантажом. Ммм, И, да ты нащупал самый цимес. Чжань все так же беспокоится о нем. Ел сегодня? А что ел? Не продуло? А то ты ветровку забыл. Кидает смешнявки, фотки и решения к задачам. Цзянь все так же умиляется, но теперь по-нормальному, не сочиняя, не выдумывая себе подтекста. Лезть обниматься, конечно, сложно перестать вот так сразу, но он и не будет. Обнимашки - приличная такая часть жизни, никуда уж не деться, только теперь он ищет не намек на ответные чувства, а просто живые эмоции. В первую очередь становится легче самому. Не приходится ничего отпускать, выдирая из себя с корнем и по кускам, продолжая страдать. Он взял, и сотворил, мать вашу, чудо: признал - это то, что давно было очевидным, но упорно и слепо им отрицалось. Если бы И продолжал в том же духе, это могло бы закончится только окончательным разрывом, прекращением любых контактов и общения, когда Чженси переполнило бы напряжением и неприятием под завязку. На это ушло бы, скорее всего, много лет, но этот момент в конце-концов все равно бы настал, пусть даже их борода уже поседела бы к тому времени. А теперь значит - хватит. Надоело и больше так нельзя. Ни тебе, ни мне. Теперь значит дыши свободно, Чжань. Смотри, чел, я просто сижу рядом и не распускаю свои руки. Я, оказывается, могу так. Только не держи больше себя скованным, улыбнись мне.

***

Цзянь бежит со всех ног туда, где ему совершенно точно моментально наступит пиздец, но переживает заранее только о том, сколько раз, сколько дней после этого ему нужно будет видеть печальное, виноватое и обеспокоенное лицо Чженси. Пожалуйста, не надо. Не надо, чел. Ведь Цзянь бежит так быстро, как умеет, будто у него открылось второе дыхание. Потому что любит этих придурков, своих друзей. И ничего он не жертвует собой, он делает все правильно. - Где Хэ Тянь? - Я за него, кудряшка! - выкрикивает Цзянь и вот теперь-то улыбается искренне, не то, что раньше. Меня ты не побоишься ударить, верно? Верно. Отвлечешься на меня, спустишь пар и успокоишься, ну хоть чуть-чуть. Давай-ка. Я - твоя цель. Прохладный воздух липнет к разгоряченной коже, дыхание не хочет восстанавливаться, но дискомфорт длится совсем недолго, ровно до того, как перекрывается болью от тупого канцелярского ножа, всаженного в плечо. Вот это Цзянь не ошибся с выбором. Столько ярости и персонального внимания глаза в глаза - и все ему! Да этот парень (кто-то из них двоих) двинулся давно и насовсем. - Мне тебя не жалко, слышишь? - зачем-то произносит на выдохе тот, кто никогда ничего не знал о жалости. - Но не ты тут должен быть. А вот Цзяню самого себя немного жаль, совсем немножко, но ведь он же этого и хотел. Радикальных перемен, эмоций под завязку. Обидно и больно ему тоже совсем немного - вполне можно терпеть. И он потерпит, тем более, это не сложно, ведь адреналин позволяет еще и не то. Он думает только о том, удалось ли ему столкнуть судьбу с намеченного на ближайшие сутки пути. Будь счастлив, Чжа. Пожалуйста. Будьте счастливы...

***

А потом, вопреки всему, становится жаль и самого Змея, когда видит его с трудом выползающего на свет божий из соседней через одну палаты с перевязанной головой, на половине которой под бинтами пепельные волосы сбриты под ноль. Он медленно направляется к тому же самому окну, где стоит сам И с помятой незажженной сигаретой. - Есть закурить, пшеничка? Цзянь, помолчав, размыкает губы с прилипшим фильтром и, рассмотрев внимательно с головы до ног ссутуленную, еле передвигающуюся фигуру, вместо "пошел нахуй", вместо удовлетворенной насмешки над сплошным фиолетовым цветом на месте лица, говорит: - Зажигалка у санитара. Жду, пока вернется. Протягивает пачку с двумя оставшимися сигаретами. Держит руку, пока Шэ Ли поднимает свою - замирает на полпути, будто сомневаясь, с трудом принимая решение, смотрит несколько долгих секунд в окно, потом на И, потом куда-то на глянцевый пол коридора. Аккуратно и так же невыносимо медленно, но берет предложенное. Наверняка придумал какой-то новый скользкий план.