Незавершённый спор у деревни Аару

Заглушая голос неизвестно откуда взявшейся совести и возвращаясь к своему эксперименту, я склоняюсь над Сайно и медленно приближаю своё лицо к его лицу. «Я ведь совсем недавно его ненавидел. Что успело измениться во мне?» Его веки слегка дрожат. Он чуть дергает крыльями носа, но не просыпается. «Только ли гормоны в крови являются тому причиной?» В очередной и совершенно ненужный раз я убираю пальцами челку с его лица. «Я так не хотел, чтобы что-то туманило мой ум…» Нежно сжимаю пальцами его подбородок. «…но пока он рядом, мне этого не избежать.» И прижимаюсь своими губами к его губам. Мягко, нежно. Боясь даже дышать. Покорно оставляя на эти странные мгновения все запоздалые попытки объяснить происходящее (а точнее, совершаемое) рационально. Прижимаюсь губами трепетно, несильно, почти невесомо. С такой почтительной осторожностью, с какой не целовал ни одну из случайных спутниц. Аккуратно раздвигаю его приоткрытые во сне губы, обласкивая касанием собственных губ сначала верхнюю губу, а затем более пухлую, но все еще тонкую нижнюю. Отстраняюсь буквально на миллиметр, лишь чтобы прикоснуться вновь, мягко смять его губы, ощутить их теплую влажность и прочно записать эти ощущения в мозговых отделах долгосрочной памяти. Мой поцелуй переходит на девически мягкую смуглую щеку, а затем в неловкой сбивчивой цепочке — на висок. Мазнув губами по тонкой коже, под которой ровно пульсировала поверхностная височная вена, я наконец отстраняюсь, отпускаю его лицо и разрешаю себе неслышно выдохнуть. Я перестаю понимать, что происходит. Мне трудно анализировать свои чувства с какой бы то ни было точки зрения — с философской, биологической или духовно-нравственной. Я всего лишь четко ощущаю, что хочу побыть рядом с ним ещё немного. Хоть чуть-чуть. Наблюдать за ним в полумраке, склонившись над его лицом. Прислушиваться к его дыханию. Ощущать тепло его кожи и губ, и попеременное легкое дуновение дыхания — горячее и холодное. Наблюдать его нежное бессилие, даже понимая, что он может проснуться и наброситься на меня в любой момент. Он бы никогда не позволил себе потерять бдительность и контроль над ситуацией. Но в этот раз он так упорно пытался заснуть… должно быть, после того как я разбил все оковы его самоконтроля и дал выход всем его затаенным ощущениям, он пошёл ва-банк. Это наверняка был неосознанный срыв, при котором он почувствовал наряду с отчаянием, что уже нечего терять, и послал меня в Бездну, чтобы я не мешал ему спать. Интересно, когда в последний раз он позволял себе высыпаться? Не вскакивать посреди сна, заслышав тихий шорох потенциального врага? По повиновению иррационального трепета в груди мне хочется наклониться еще ближе к этому юноше, и прошептать ему о том, что я ему не враг. Что ему нечего бояться. Но на подобную ложь язык не поворачивается (и даже не из страха разбудить чутко спящего махаматру). С сегодняшнего момента я стал тем, кто понятия не имеет, на что я ещё способен. И это, вероятно, страшнее всего — не мочь ручаться за самого себя. Посреди угнетенных истощающих мыслей приходит одна, внезапная: у него очень мягкие белые волосы. Как соцветие болотной пушицы. Я провёл пальцами по белоснежным волосам юноши, аккуратно наматывая на палец удивительно податливый локон. Опять задумался. Первое, о чем я думаю — это то, что кровать не выдержит обоих, если я останусь на ней на остаток ночи. И только потом — то, что Сайно не вынесет моего близкого присутствия. Насколько я стал ужасен с нравственной точки зрения? *** Это еще что за дела? В капсулу я вцепился мертвой хваткой, однако глаз с лица Сайно сводить не поторопился. А когда он отпустил руку с капсулы, я мигом перехватил его запястье пальцами второй руки и требовательно вперился в него взглядом. Обстоятельства резко развернулись в мою сторону, однако принимать их так просто (вот глупость-то) мне почему-то не хотелось. Уже. Вопросов стало больше, чем ответов, и я не успевал их осмыслить, чтобы прийти хоть к какому-нибудь достойному умозаключению. — Чего тебе еще? — холодно спросил он, пытаясь высвободить руку. — Ты подобрел. С чего вдруг? — незамедлительно полюбопытствовал я, уже по голосу Сайно поняв, что я поторопился с выводами. Махаматра все же живо выдернул руку из моей хватки с несвойственной для юношеского тела силой. Однако вместо того, чтобы пререкаться или выбежать из дома вслед за ушедшими девушками, он соизволил растратить крошечное количество времени на объяснения, которые я принялся слушать с обостренным вниманием. — Я не возвращал конфискаты задержанным. До сегодняшнего дня. Мне захотелось вставить язвительное «я вижу», но я вовремя прикусил язык. «До сегодняшнего дня». С какой странной интонацией матра произнес эту фразу… может быть, он пытается затронуть тему произошедшего вчера? Я внимательно разглядывал его, наблюдая за каждым движением и жестом. Юноша вновь скрестил руки на груди, но уже не в оборонительно-агрессивном жесте, а для того, чтобы приподнять одну из рук и пальцами задумчиво тронуть подбородок. Он опустил взгляд, делая очень короткую паузу, помня о необходимой поспешности. Его речь потеряла легкие оттенки агрессивности, и вместо этого возникла неглубокая задумчивость. Словно он вел лекцию и сбился на важном месте. — Артефакт, который ты так беспечно носишь за поясом, вызывает безумие, — наконец продолжил он, — тебе ли это не знать. Сколько еще последствий он должен вызвать, чтобы ты понял, что должен избавиться от него? Он поднимает на меня полный презрения взгляд и опускает руку, вплетая ее обратно в свой излюбленный оборонительно-агрессивный жест. Так, значит. Нравоучения. Зря я ожидал чего-то большего. Хорошенько просверлив взором огненно-янтарные глаза с вертикальным зрачком, я рефлекторно подбираю едкий ответ. И все же чувствую, что не стоит спорить и накалять и без того запутавшиеся отношения между нами. К тому же, помимо всех прочих странных чувств, скопившихся за краткое время моего бодрствования, меня одолевало любопытство. Сайно так запросто затронул тему вчерашнего, если это можно так назвать, акта любви, при этом напрямую не касаясь этой самой темы. И в те короткие мгновения, что он уделил для скудных разъяснений и сентенций, я изо всех сил стремился проанализировать его поведение беглым взглядом, одновременно пытаясь грамотно упорядочить собственный первозданный хаос объяснимых, но слишком многочисленных чувств. Наблюдая за чужими жестами и надеясь не увидеть в них нервной резкости, встревоженности или стыдливости, я упорно проглатывал метафорический рвотный комок из беспорядочно слипшихся совести, сожаления, стыда, вины, замешательства, стремясь остановить нервозное додумывание хоть на одну секунду. Ничего разумного в голове словно не осталось. Никакой спасительной фразы, которая могла бы разрядить неловкость и нашу общую нервозность. Сайно поступает весьма профессионально, предупреждая меня о возможной опасности и внешне сохраняя практически полное спокойствие и, очевидно, упорно отворачиваясь от постыдных воспоминаний, ведь для них сейчас не время. «Я заплатил за нее огромную цену и задействовал все связи, которые только мог. Не тебе указывать, что мне делать», — до сверления в ушах захотелось ответить мне, но вместо этого я лишь мелко кивнул. Незачем плеваться желчью, чтобы оправдать свою беспомощность. В этом нет рационального смысла. — В любом случае, на тебя капсула действует не так, как на меня, — отрезает Сайно, вооружаясь посохом и вновь резко подлетая к выходу. В этот момент я почувствовал себя практически так же, как в тот день, когда я впервые в жизни подключился к Акаше, а она ответила мне ошибкой сервера. Сперва меня оглушило очередным недоумением, а после в груди поднялся протестный жар, с которым я обычно оспариваю абсурдные утверждения. Но в этот раз что-то меня остановило. — Куда все подевались? — я решаюсь сменить тему ровно в тот момент, когда Сайно выбегает из дома прочь, прямо в объятия удушающей жары и испепеляющего солнца. — Пора это выяснить, — с укором бросает он мне через плечо, резво и легко спускаясь с лестницы и со скалистого возвышения, на котором стоял дом. И впрямь пора. Мы были так поглощены насущными проблемами, что совсем забыли о судьбе Кандакии. Я в состоянии простить это себе. А он, свидетель чести и правды — нет. Я на всякий случай вооружаюсь мечом и, захлопнув за собой дверь, выбегаю за ним. *** Вместе с той дверью я словно захлопнул и волновавшую нас обоих тему. Едва поспевая за махаматрой, я понимаю, что, если хоть словом или слогом заикнусь о том, что было вчера — он оборвет тему. Угрозой или резким «не сейчас». Эта попытка помочь Кандакии в самом деле ею является, или это тактика избегания проблемы и заодно меня? Одно, впрочем, никак не мешает другому. Напрашивался и другой неутешительный вывод: когда мы с Сайно застряли у порога, я принял желаемое за действительное. Ведь все то время (как и в тот самый момент, когда он протянул мне капсулу) в его взгляде читались агрессивные мысли наподобие: «Мне плевать, что ты сделаешь с этой капсулой. Хоть съешь ее, если от этого не пострадают люди. Если же ты убьешься в припадке безумия, мне же будет легче». Что же такого другого я ожидал, или хотел уловить в его взгляде, интонации, жесте? Чем глубже я закапываюсь в эти вопросы, тем сильнее понимаю, насколько был наивен, даже по-детски глуп. Все это меркло перед тем, что мы сделали вчера. И перед тем фактом, что Сайно не знает одной важной вещи: капсула знаний Архонта вызывает безумие только у тех, кто подключается к ней напрямую через терминал Акаши. На нас обоих в ту ночь терминалов не было. А это значит, что все безумные поступки вчера мы совершили сознательно. Сейчас он тешит себя самообманом. Должен ли я рассказать ему? А может быть, он уже это знает (притворяться неосведомленным он умеет — еще одна излюбленная тактика матр), и просто внушает себе мысль о том, что во всем виновата капсула? Это еще хуже. Не исключалось и то, что сведения, которые я собрал о капсуле знаний Архонта в ходе своих исследований, не вполне отличались достоверностью. Быть может, она влияет на меня — медленно и незаметно, вплетая в мои нейронные сети по крохотной частичке зараженной информации, извращая и искажая мои эмоциональные реакции и психофизиологическое состояние? Нет, исключено. Капсула знаний — не бутылка, и «протекать» она не может. У нее совершенно иной принцип работы, и я подтвердил ее герметичность в ходе своих многочисленных опытов. Ее строение (как и других, обычных капсул знаний) уникально тем, что без терминала Акаши содержимое не распечатать и не прочитать. А значит, пока никто не планирует к ней подключаться напрямую, опасности быть не может. Кроме наших собственных умов. *** Логично, что шум борьбы донесся до нас не сразу, как только мы вышли из дома — для того, чтобы добраться до Кандакии, нужно было спуститься ниже по скале и перейти мост. Даже путешественница, Паймон и Дэхья не сразу обнаружили противоестественную и пугающую картину, которая запоздало открылась и нам с Сайно. Мы нагнали девушек у начала моста, после которого протоптанная в глинистом песке дорога уходила под природную арку. Следы сражения раскинулись в диаметре пятидесяти метров вокруг нас, уходя под пресловутую арку, и определить, где они заканчиваются, пока не представлялось возможным. Эти следы не успело занести песком — очевидно, буря утихла раньше, чем кончилось одинокое сражение Кандакии. Воздух в этом месте пропах хлороформом и сернистым газом. На глинистой поверхности дорожки, а также в метрах от нас виднелись множественные борозды с разбросанными повсюду комьями сухой глины, ровные, пропаханные в твердой земле линии как от острия копья, обрывки странной фиолетовой и черной шерсти, черные изогнутые органические обломки чего-то очень похожего на когти или экзотические кости, и сами следы когтей в земле, принадлежавшие отнюдь не мелким кошкам. И, прямо под ногами у меня… белоснежный обрывок головного платка Кандакии. Ситуация приобретает очень серьезный оборот. Хлороформ и сернистый газ вкупе со странного цвета когтями и шерстью хищников — безошибочные диагностические признаки, указывающие на то, что здесь побывали гончие разрыва. Эндемики острова Цуруми архипелага Инадзумы. Лишь зафиксированные единицы особей были встречены в северных широтах, и с учетом достоверного снижения распространяемости гончих по Тейвату, а также согласно картам их предполагаемых миграций, оказаться в пустыне они могли только при одном обстоятельстве: никак. И тем не менее, они побывали здесь. И Кандакия сражалась с ними всю ночь. «Пока мы с Сайно занимались неизвестно чем». Упрямый голос фактов непрошенной мухой прожужжал эту мысль в моем мозгу, и мне пришлось даже физически встряхнуть головой, чтобы вышвырнуть неуместные воспоминания вон, до более подходящего момента. Необходимость включиться в помощь Кандакии все же действенно помогла отогнать непрошенный, запоздалый стыд прочь. Песчаная буря оказалась не последним испытанием на нашем пути, и сейчас все, кто в безопасности пережидал стихийное бедствие по милости защитницы деревни Аару — друзья, враги и по совместительству случайные любовники, — обязаны были выяснить, что случилось с их общей спасительницей. И очень желательно — спасти ей жизнь, если это еще возможно было сделать.