Незавершённый спор у деревни Аару

Меньше всего мне хотелось укрываться от песчаной бури в доме деревенского старосты. Не из-за романтичной любви к режущим кожу пескам, а из-за того, что одну крышу приходилось делить с человеком, который только что пытался меня убить. Он, конечно, утверждал, что его нападение на меня было обычной тактикой запугивания, которую применяют матры. Я сделал одолжение и поверил ему. Не сказать, что меня могло вывести из равновесия покушение или нечто, похожее на него… однако даже в минуту опасности я осознавал, какая невыносимая психологическая обстановка будет ждать нас в нашем временном укрытии. Не для меня, а для юной светловолосой странницы, для которой наша с Сайно потасовка стала самой настоящей неожиданностью. Как, впрочем, и для меня тоже. В момент, когда пустынница велела всем броситься в укрытие, это и стало причиной моего неразумного промедления. Вернее — нашего. Нашего с Сайно промедления. В тот критический момент он точно разделял мои мысли. И, более того, осознавал, что его соблазн вскрыть мне глотку в тесном помещении резко возрастёт. Сейчас за дверями — песчаный ад. С инфернальным воем мимо нашего временного пристанища проносятся вихри раскалённого песка. За столом собрались все товарищи по несчастью. Все, кроме Сайно. Я, хоть и сижу спиной к нему, прекрасно знаю, чем он сейчас занят и где находится. Важно стоит в стороне, любезно подчёркивая, как ему мерзко не то, что сидеть со мной за одним столом — даже приближаться ко мне. Взглядом делает мне трепанацию черепа. Аж чувствую, как по спине летит черепная стружка и как ноздри забивает запах костной пыли. Маленькая спутница путешественницы нервничает, как и сама девушка. Я могу отвлечь ее разговором, но умышленно воздерживаюсь, ибо понимаю, что стоящий за моей спиной шакал облает каждое мое слово, и вновь накалит обстановку. Крушить мебель в чужом доме было бы по меньшей мере невежливо. А откручивать друг другу головы на глазах у двух девушек и ребёнка — как минимум, неэстетично. В комнату входит ещё одна свидетельница наших с Сайно пылких отношений. Не похожа на пустынницу — явно независимая воительница. Представляется защитницей деревни Аару. Милая, приятная девушка. Однако с твёрдым характером. Мы оба получаем от неё настоятельный совет урегулировать наш конфликт, а также красноречивое предупреждение о том, что дальнейшая конфронтация станет причиной выдворения наших злобных телес за дверь, прямиком к песчаной буре. Разумный довод. Гордая пустынница не находит слов для дипломатического урегулирования ситуации. Что ж. На то она и пустынница. Поэтому мне и всем остальным приходится слушать пафосные речи Сайно о самоизгнании, в которые он милосердно примешал немного информативных объяснений. Неплохо. Шакал перестал лаять и рычать. Уже прогресс. И все же, когда его речь зашла о данном мне поручении следить за златовласой странницей, в голосе генерала махаматры начали сквозить противные нотки самодовольства и напускного морализма. Он гордо швырял эти сведения присутствующим в лицо, явно при этом ожидая, что я начну извиваться и оправдываться, как маленькая девочка. До простой мысли о том, что я с самого начала отказался от этого поручения из-за его подозрительной алогичности и, буду прямо говорить, идиотизма, мудрый инспектор Дхармы как-то не дошевелил извилинами. Не буду его винить. Должно быть, ему просто на солнце голову напекло. Интересно, как долго он следил за мной на пути к деревне? Сайно теряется, когда я подтверждаю и в то же время разрушаю его обвинения, но не выдаёт этого в голосе. Радует, что хотя бы самообладания ему не занимать. Или, вернее, актерского мастерства. О самообладании глупо вести речь, когда якобы невозмутимый матра нападает на тебя исподтишка — резко, неистово, подобно молнии, и при всех адекватных расспросах неуклюже уходит от ответа, как пубертатная истеричка. Я и сейчас надеялся, что он наконец успокоится и станет поддерживать сдержанный образ холодного воина, но… нет. Сайно упорно продолжает брызгать подростковыми обидами. «Совпадение — излюбленное слово каждого преступника», — слышу я от него и едва воздерживаюсь от того, чтобы не усмехнуться. Все-таки разговор идёт о серьёзных вещах, и важной своей целью я до сих пор считаю успокоить путешественницу, а не спровоцировать своим смешком и без того разъяренного пса. И, дабы успокоить и ее, и переполненного неприязнью моралиста, я сознаюсь в своём единственном грехе. Воровство даже крайне опасного предмета — капсулы знаний Архонта, — все ещё считается воровством. Я никогда этого не отрицал, хотя инспектор Дхармы и надеялся именно на подобное малодушие с моей стороны. Нужно ли, впрочем, его винить? Стоит показать собаке кость, сопроводив действие соответствующим приказом — и она начнёт вынюхивать только кости. И замечать, соответственно, одни только кости, поскольку другие запахи уже потеряли для неё всякую ценность и смысл. Сайно бросает мне ненужное предупреждение, а затем задаёт совершенно глупый вопрос. Красиво сказанное им предостережение о том, что любопытство губит многих людей в Сумеру, могло бы как-то подправить его нервный, совсем не соответствующий генералу образ, но этот вопрос все испортил. «Ответь: доверили ли тебе мудрецы свои планы?» Законам логики и диалектики уделяется как минимум целый семестр, вне зависимости от того, в каком даршане учится студент. А семестр в Академии Сумеру длится один календарный год (именно поэтому студенты выпускаются из Академии лишь тогда, когда их родители уже достигают пенсионного возраста). И судя по всему, Сайно нашёл какой-то более привлекательный способ распорядиться этим временем. Возможно, именно поэтому, выслушав мой очевидный ответ, он заявляет, что не снимает с меня подозрений. Что ж. Воля его. Так я и ответил. Доказывать ему что-либо ещё я просто не видел смысла. Но, как видно, защитница деревни Аару Кандакия и пустынница Дэхья удовлетворились нашим с Сайно хрупким примирением. А странница Люмин заметно расслабилась, успокоив своё волнение. Ее маленькая спутница мгновенно переняла ее настроение, и, кажется, после этого все пришло в норму. Кроме бури за стенами дома. Стихия, собравшая врагов, друзей и незнакомцев в одном крохотном помещении, совсем не желала усмирять свои силы. Напротив, природа пустыни наслаждалась своим буйством, своей безграничной свободой. Говорят, что песчинки, проносящиеся за нашей хлипкой дверью со скоростью в несколько десятков километров в час, могут серьезно поранить кожу неосторожного путника. Любой нормальный человек, располагая такими сведениями, не будет испытывать желания проверять это на себе. Все же каждый человек да старается руководствоваться принципами здравого смысла, в том числе и я. Даже несмотря на жгучую охоту выйти за дверь и спрятаться в каких-нибудь укрытиях естественного происхождения, оставив в комнате весьма ушастого и весьма агрессивного матру. А вышвырнуть того же матру за уши в его родную стихию мне не позволяют уже принципы морали. И… потусторонний, леденящий душу вой, раздающийся за стенами нашего укрытия и звучащий параллельно вою ветра и песка. Пугает как раз-таки не сам звук, а его рассогласованность с шумом буйствующей стихии, что не оставляет шанса приписать этот звук к шуму природы и счесть его незначимым. Что за чертовщина творится снаружи, кроме стихийного бедствия? Все присутствующие синхронно задают себе мысленно этот вопрос. И, недолго думая, маленькая Паймон вслух задаёт его Кандакии. — Не переживайте, — успокаивает ее Кандакия, — раз уж мы разобрались с их враждой, можете все здесь отдохнуть. А я пока разберусь со зверями в песчаной буре. Даже будучи поглощенным раздражением и легкой, остаточной злостью на Сайно, я замечаю две вещи. Первое — когда Кандакия грозилась выбросить нас, дебоширов, из дома «в лапы к зверям песчаной бури», эти так называемые звери не являлись метафорой. Второе — спокойная, невозмутимая интонация этой девушки говорила о том, что эти так называемые звери для неё — явление обыденное, и она всегда легко с ними справляется. Однако, повинуясь истинно мужским привычкам и своеобразному кодексу чести, я начинаю беспокоиться о ее судьбе и думаю предложить свою помощь. В конце концов, меч ещё при мне, а вскрывать глотки я умею не только гавкающим матрам. Путешественница опережает меня и предлагает свою помощь Кандакии, но та с Дэхьей возражают, ссылаясь на хорошую подготовленность защитницы деревни Аару, а также на наше отсутствие опыта по сражению в песчаных бурях. Насчёт первого я не мог судить, предпочёл поверить на слово. Насчёт второго был полностью согласен — во всяком случае, относительно себя. За других говорить не могу. Но я не раз перехватывал слухи о том, что для Сайно пустыня — почти родной дом, хоть он и никогда не был замечен в фанатичном поклонении Царю Дешрету. Может быть, зная это, хотя бы сейчас я имею право выкинуть его к чертям на улицу, мотивируя это благородным стремлением помочь Кандакии? Ей бы не помешали союзники в бою против зверей пустыни… эх, было бы славно. Однако, не судьба. Мы только-только уладили конфликтную ситуацию. Не стоило вновь накалять обстановку. Вместе с тем я прекрасно осознаю, что наше с Сайно шаткое соглашение — лишь искусно созданный нами мираж, который сейчас необходим всем в этой бедствующей пустыне. Я чувствую, что он что-то недоговаривает. И понимаю, что насчет меня его терзает похожее ощущение. Сначала он грыз меня взглядом. Потом, когда я объяснялся, старательно отводил взгляд, чтобы всем показать, как ему отвратительно даже смотреть на меня. Теперь — изо всех сил изворачивает шею, чтобы разглядывать меня, продолжая при этом презрительно стоять ко мне вполоборота, практически спиной. Даже с этого расстояния я чувствую, как кипит его кровь. Он жаждет личного допроса. Какой смешной. У меня тоже есть пара вопросов, которые я хотел бы ему задать. Но куда больше мне хочется уединиться в тишине с книгой, а потом лечь спать. Меня вполне устроил бы тот стул возле кухонной стойки у дальней стены. Я неприхотлив в быту, учитывая, что за научными трудами я часто засыпал сидя. Однако еще не ушедшая на свою храбрую битву Кандакия настаивает на том, чтобы мужчины спали отдельно от женщин. Мол, таково правило хозяина дома (в целом, типичное для любого ортодоксального сумерца). Я не возражаю против чужих правил, учитывая, что мы все сейчас находимся в долгу перед владельцем жилища, однако мне непонятно, как исполнять это правило, о чем я и сообщаю защитнице — ведь комната здесь, кажется, всего одна. — А, так за шкафом еще комнатушка есть, — бодро вмешивается Дэхья, очевидно, здесь уже бывавшая, — она не достроена, там пол земляной, но вам двоим места хватит. — Подожди, Дэхья, — в ужасе вмешивается Паймон, широко распахивая глаза и сжимая пухлые щечки маленькими ладошками, — ты правда хочешь отправить этих двоих в ту комнатушечку? — и указывает крошечным пальчиком на меня, — а вдруг они там опять подерутся? Мне страшно… — А что? Кажется, они уже все друг с другом решили. Или я не права? — пустынница, гордо скрестив руки на груди, оборачивается в нашу сторону и задает последний вопрос с угрожающим нажимом. Мне очень хочется улыбнуться в этот момент. Я знаю, что Сайно сейчас крепко вцепится в эту возможность. Ему есть, что мне сказать вдали от чужих глаз. Мне ему — тоже. С одной стороны, я крайне не желаю ночевать в обществе неприятного и даже опасного для меня человека (уже предвкушаю, как он будет мешать моему чтению своими агрессивными выпадами… эх, а я ведь только начал отдыхать от своего другого отвратительного соседа — Кавеха), а с другой — мне не терпится взглянуть на то, как он будет изображать паиньку, отчаянно желая аудиенции со мной. Но Сайно не торопится с ответом. Так и думал. Он слишком горд. А возможно, не хочет вызывать подозрений своим неожиданно мирным поведением. В конце концов, я не единственный в этой комнате умный человек. Поэтому я предпочитаю первому ухватиться за роль святого, и прерываю тревожное молчание: — Мне стоило извиниться намного раньше. Я понимаю, какое оскорбление нанес землям деревни Аару, и я не намерен больше приносить кому бы то ни было неудобства. В том числе — пугая тебя, Паймон. Прости меня, если сможешь. — Я тоже должен принести извинения, — сухо включается Сайно, — в конце концов, я первый совершил нападение. В свое оправдание скажу, что это было совершено во имя закона. Ох, Сайно. Ты сейчас явно не в том положении, чтобы оправдываться и снимать с себя ответственность. Но теперь я вижу, как тебе нужно доверие Дэхьи. Тебе очень нужно войти в эту комнату со мной. Это мне льстит. — Ну, вот и славненько! — обрадованная пустынница хлопнула в ладоши, при этом бронзовая перчатка на ее правой руке неожиданно громко лязгнула, отчего я невольно поморщился, — не бойся, Паймон, я пригляжу за этой сладкой парочкой. Уж я-то сплю чутко. Выбью им дверь, да и все, если они что удумают! Сказав это, пустынница многозначительно заглянула в глаза сначала Сайно, затем мне. Я сразу же понял, что должен ей верить, и кивнул. Чудеса на этом не закончились. Сайно наконец повернулся ко мне лицом и, сделав пару шагов ко мне, протянул ладонь для рукопожатия. Я не могу сказать, что мне больше всего захотелось сделать в этот момент. Расхохотаться или позволить себе разомлеть от умиления. Как же легко может дикий шакал превратиться в ручного песика, если ему до смерти что-то нужно!.. Только вот актер из него отвратительный. Я должен это хоть как-то исправить. Для реалистичности поколебавшись, медленно протягиваю ему руку в ответ. Аккуратно обхватываю его ладонь. А затем, для той же реалистичности, неспешно, но сильно сжимаю свои пальцы, изо всех сил борясь с желанием «случайно» переборщить с силой и раздробить ему все пястные кости. Наши взгляды, полные неприязни, встречаются. Создаётся довольно-таки карикатурная картина. Самое смешное в этой картине то, что Сайно осторожно пытается сломать мне кисть в ответ, но у него недостаёт для этого сил. Заподозрили ли что-то Люмин, Паймон и Дэхья? О мыслях путешественницы сложно судить — у неё всегда слишком спокойное, в хорошем смысле непроницаемое лицо. Этакая очаровательная, мечтательная отстранённость. Паймон, хоть и имеет необычную телесную форму и способность к левитации, явно не обладает тысячелетней мудростью и потому продолжает волноваться, как истинный ребенок. Кандакия перестала обращать на нас внимание, поскольку она увлечённо искала какой-то длинный платок, чтобы обернуть им голову и защитить свои дыхательные пути от песков в буре. Я мысленно желаю ей удачи, искренне беспокоясь за нее. Задохнуться в шквальном песчаном ветре без защиты — дело двух минут. А вот простоватая, но далеко не глупая Дэхья разгадала и разнесла в пух и прах наш с Сайно дуэт погорелого театра. Поэтому, когда мы с ним закончили злобно ласкать друг другу ладони и сделали каждый по шагу в сторону потайной двери, пустынница железной хваткой стиснула наши запястья. Ох… это было ощутимо. Запоминай и учись, генерал махаматра. Я пытаюсь взглянуть на него с намёком, но он опять смотрит в противоположную сторону. Должно быть, пресытился моим прекрасным ликом и хочет отдохнуть от праведного отвращения. — А ну стоять. Оружие гоните сюда. И Глаза Бога тоже, — холодным, приказным тоном велит Дэхья. Я киваю, прекрасно понимая причины этого приказа. Подозрительность. Боевой опыт. Здравый смысл. Все-таки Дэхья — очень умная девушка. Как-никак, даже если бы мы с Сайно сейчас здесь целовались, пустынница не пустила бы нас в ту комнату с оружием. — Мой посох стоит вон там. Забирай, — с демонстративным равнодушием отзывается Сайно, продолжая изучать взглядом стену, противоположную от меня. А я, освободив ноющую руку из цепкой хватки, начинаю с сожалением отстегивать меч от пояса. Кристально чистый, пронизывающий взгляд кошачьих глаз Дэхьи в большей степени заинтересован во мне. Возможно, это потому, что я выгляжу как человек, которому проще спрятать мелкое оружие в складках и слоях одежды. Сайно так и пышет скрытой ненавистью, но им пустынница в меньшей степени заинтересована — видимо, потому что считает, что его облачение слишком открытое для того, чтобы стать потенциальным хранилищем какого-нибудь кинжала. А точнее, этого самого облачения вообще почти нет — что, в принципе, является разумным вариантом для пустыни. Я с тоской в глазах отдаю девушке меч. Я бы вряд ли использовал его именно так, как она опасалась. Слишком уж я дорожу этим мечом, не хотелось бы его пятнать. Но подчиняюсь, глупо надеясь, что боевая интуиция не подскажет Дэхье, что в голенищах моих сапог спрятано по одному кинжалу. Куда там. Она передает меч Люмин (отмечаю, что мне почему-то становится куда спокойнее, когда меч переходит в руки путешественницы) и снова выжидающе протягивает мне руки. Даже не руку. Обе руки. Мое лицо остается непроницаемым, однако мне хочется обиженно, как ребенку, поджать губы. Я наклоняюсь и достаю из голенищ сапог два кинжала с изумрудными лезвиями, выполненными в форме листа адхигамы. Покорно вкладываю их в ладони пустынницы, надеясь, что обращаться с ними она будет бережно. Выпрямляюсь. Отстегиваю Глаз Бога с плеча, и, настороженным взглядом удостоверившись, что Сайно тоже снял более опасный Электро Глаз Бога со своего пояса, передаю артефакт Дэхье. Она крепко зажимает его пальцами той руки, в которой уже лежит один из моих кинжалов, вновь передает вещи путешественнице, и сдержанно бросает мне: — Молодец. Руки подними. Я понимаю, что нужно приподнять руки вдоль тела — девушка хочет досмотреть меня. Кажется, кинжалы в голенищах моих сапог стали той самой причиной, по которой Дэхья поняла, что доверять моей одежде не очень-то стоит. У моего лица сейчас не самое доброе выражение. Но выхода другого не остается. — Я могу ещё что-нибудь снять, если ты желаешь досмотреть меня, — честно, без задней мысли предлагаю я. — Насмешил. Смотреть-то не на что! — отрезает пустынница, лениво, но весьма больно хлопая меня ладонями по талии и бёдрам. Кинжалы, которые я до этого отдал ей, были последним моим сокровищем, поэтому досмотр ей ничего не даёт. А мне даёт полную обезоруженность и слегка подорванное самолюбие. За тканевый пояс, обернутый вокруг моей талии, была заткнута книга, но, нащупав ее при осмотре, Дэхья разумно решила, что я не вздумаю бить Сайно этой книгой по голове. Хотя прекрасно понимает, что мне бы очень этого хотелось. Оставшись полностью безоружным, я с тоской и даже некоторым отчаянием останавливаю свой блуждающий взгляд на Люмин (Дэхья в это время досматривала Сайно). Меч, полученный от Дэхьи, она уже убрала в какое-то неведомое мне надежное место — я не вижу его на столе, как и своих кинжалов — но Дендро Глаз Бога она все еще держит в ладошках, с любопытством разглядывая его. Я не возражаю против этого. Напротив, любуюсь, как светло-зеленое сияние артефакта отражается в спокойных золотисто-ореховых глазах путешественницы. В моем созерцании нет каких-либо романтических чувств — скорее, мне просто нравится смотреть на спокойных людей. Мне не хватает этого в жизни в последнее время. Покоя. — Мне нужен кто-то сильный, чтобы закрыть за мной двери, — громко напоминает о себе Кандакия. Громко — потому что ее лицо обмотано плотной тканью, до самых глаз, и эта ткань приглушает ее голос. Свою роскошную золотую диадему в виде полумесяца воительница, естественно, сняла и где-то оставила. Я делаю шаг навстречу ей, вызываясь помочь. Сайно хмыкает. Хочется надрать ему уши за этот звук. Я ведь не бахвалюсь своей силой. Просто хочу быть полезным. — Держите двери со всей силой, которая у вас есть, — предупреждает Кандакия, когда мы оба занимаем тревожные позиции у входных дверей, — постарайтесь, чтобы сюда занесло как можно меньше песка, хоть это и будет невозможно… — Я точно не могу помочь вам как-то еще? — обеспокоено интересуюсь я, с готовностью держа ладони на обеих дверях. — Если вы пойдете со мной туда, то помощь понадобится уже вам, а не мне. Не волнуйтесь за меня, — мягко объясняет девушка, по-доброму глядя на меня своими необычными глазами, выражение которых вскоре сменяется на серьезное и сосредоточенное, — на счет три. Я напрягаюсь. Кандакия ведет счет. На отрывистом «три!» я распахиваю двери и едва не упускаю их из своих рук в тот момент, когда воительница вырывается из укрытия в песчаное облако воющего ветра. Все происходит слишком быстро, и я успеваю впасть в некоторую панику от роя песка, хлынувшего мне в лицо. Я мгновенно собираю все свои силы и, в буквальном смысле борясь с ветром, с оглушающим шумом захлопываю визгливо скрипящие двери. Бросившись на створки и прижавшись к ним плечом, судорожно ищу рукой тяжелый деревянный засов и, довольно скоро обнаружив, задвигаю его. Все это время я с трудом удерживался у створок — сапоги скользили по гладкому каменному полу, засыпанному песком, и в какой-то момент я едва не упал. Поэтому я был рад, когда моя борьба с ветром наконец-то закончилась. И, отойдя в сторону и достав носовой платок, позволил себе откашлять в него пыль из легких. — Что ж ты голову-то платком не обернул, грамотей! — разочарованно восклицает Дэхья, — ну, а подметать кто будет? Я перевожу взгляд на Сайно. Уверенно и невозмутимо, хоть мои глаза до сих пор слезятся от песка. И все присутствующие теперь смотрят на него. А что? Я свою серьезную работу уже сделал. Все присутствующие знают, что у махаматры не хватит совести свалить эту работу на женщин. Все-таки он точно такой же гость в этом доме, как и я. Мне выпадает редкая возможность полюбоваться, как Сайно убирает беспорядок, который я оставил, однако внезапно нахлынувшая усталость вынуждает меня оставить эти глупые игры в молчаливую ненависть и злорадство. Поэтому, равнодушно повернувшись к нему спиной, я направляюсь к упомянутому шкафу, за которым должна находиться дверь. Подхожу к нему сбоку и хорошенько наваливаюсь на него плечом. Тяжелый шкаф поддается, и за ним в самом деле оказывается дверь, не запертая на засов. Под агрессивное шуршание метлы по полу и хлопоты Дэхьи о спальном месте для маленькой Паймон, я открываю дверь (петли издают неприятный скрип) и пытаюсь оглядеть обстановку внутри открывшегося мне помещения. Оно тесное, и явно не проветриваемое. В нем царит полумрак, но в этом полумраке я различаю что-то, похожее на кровать, у дальней стены. Слева от меня, у другой стены стоит крупный шкаф из темной древесины, очень похожий на тот, который я только что отодвинул. Справа от меня — какой-то столик, похожий на неуверенную заготовку письменного стола, резная тумба и низкая тахта. Стены частично выложены некачественным белым камнем (он чуть темнее и хуже, чем отделочный камень в общей комнате), но пол, как и говорила Дэхья, не застелен вовсе — он земляной. Возможно, пол уже несколько раз перестилали по каким-то причинам (иначе как объяснить, что стены здесь отделаны?), и в конце концов его так бросили. Где-то с минуту я просто стою на месте, не решаясь даже куда-либо присесть. Мне нужно, чтобы глаза привыкли к темноте. Также мой утомленный мозг нуждался во времени для перестройки и привыкания к новой обстановке. А угнетенное психологическое состояние требовало осмысления произошедшей ситуации. Значит, за мной с самого начала следовал пес-ищейка. Должен отметить, генерал махаматра скрывался куда более талантливо, чем тот идиотский "хвост" за путешественницей в Караван-рибате. Однако предвидеть песчаную бурю не смогли мы оба - при всех своих интеллектуальных талантах (а во мне теплится надежда, что у Сайно эти таланты тоже присутствуют). Я пытаюсь выстроить более-менее устойчивый прогноз того, насколько сильно пострадает мое исследование, если я выбьюсь из графика на неопределенное время. В деревню Аару я направлялся не случайно - меня здесь ждало доверенное лицо, которое должно было помочь мне в моих научных изысканиях. Сейчас я надеюсь, что этот человек проявил догадливость и воспользовался инструкциями, которые я оставил ему на случай, если по каким-то причинам не приду. А потом резко вспоминаю, что исследования вообще как такового может не быть. Сайно конфисковал мою капсулу. Вот истинная причина моей к нему злости. Юридически, капсула является собственностью Академии. Однако в той Академии, которую мы оба с Сайно знали, творится некоторый бардак. И к тому же, я не очень-то уверен, что можно доверять такой опасный артефакт эмоционально незрелому человеку, который только и бредит, что мыслями о каре. И не важно, нужен ли для этой кары повод. В моей крови вскипает иррациональная злость, однако я пытаюсь уравновесить ее спокойным дыханием. Изо всех сил убеждаю себя подумать обо всем, пока не пройдет буря. И надеюсь, что она не будет бушевать всю ночь. Сейчас все равно нельзя ничего исправить. Пытаться отнять капсулу силой - чревато последствиями. Но, как только я собираюсь развернуться и вернуться в комнату, чтобы соблюсти приличия и хотя бы пожелать женщинам спокойной ночи, я вдруг чувствую, что ко мне кто-то резко прижался сзади, и к моему горлу приставили холодное короткое лезвие. Похожее на лезвие кинжала или стилета. Сайно. Как же я мог забыть о нем? Должно быть, я слишком устал после сегодняшних потрясений, и позволил своим мыслям убежать не в том направлении, позабыв обо всякой осторожности. Откуда у него взялось холодное оружие? Дэхья недостаточно хорошо его досмотрела, обманувшись открытостью его наряда? Или он нашел более надежный способ утаить от нее свой стилет? То-то в комнате стало подозрительно темно — вошедший матра закрыл за собой дверь, и причем умудрился сделать это без скрипа. Талантливый, тихий, незаметный. Прирожденный убийца. Я инстинктивно стискиваю пальцами его предплечье и пытаюсь по-совиному вывернуть голову в его сторону, но слышу ледяной полушепот: — Не двигайся. Я, хоть и не боюсь подлого трусливого матру, который утаил оружие и, подкравшись со спины, приставил его к моей шее, послушно замираю. — Чего ты хочешь? — едва слышно спрашиваю я, помня об угрозах пустынницы насчет нашего с Сайно подозрительного шума. — Замолчи, — тихо, но грубо прерывает меня Сайно, крепче прижимая лезвие и начиная говорить размеренно, с едва сдерживаемой злостью, — допустим, я поверил тебе. Твоим словам о том, что мудрецы тебе больше не указ. О том, что ты оба раза наткнулся на путешественницу случайно. Но скажи мне тогда… Пальцы той руки, которая не держит стилет у моего горла, резко сдвигают назад наушник с моего правого уха, и этим же ухом я слышу ледяной шёпот, пробирающий до костей: — …почему тогда твой терминал Акаши все ещё включён? Мое дыхание замирает. И я слишком поздно понимаю, что я совершил оплошность, непозволительную для своего академического ума.