Русская пучина

На крыльцо присаживается маленькая трясогузка и сразу улетает, стоит только Розарии взглянуть на неё. «Меня остерегается живое и я его.» — она утверждает и разуверять, похоже, бесполезно, да и не было надобности — отчасти правда. Розария смотрит на страницы кем-то сожжённых ветхих книг под ногами. Безобразие. И большим безобразием для неё является только юноша напротив, пытающийся завладеть ее вниманием, что-то про неё рассказывая увлечённо, шумно так. — …Ты мало того, что любишь — влюблена! — Венти уличает и рассекает смехом, звонко так. А Розарии этот смех слышать нравится, однако она показно тыкает обцарапанным, но таким же острым перочинным ножиком в деревянное крыльцо, на котором они сидят беззаботно — задета. Она крутит нож, взирая куда-то в непреодолимость. На лезвии ножа что-то ещё написано. Венти кажется, что она им на самом деле не только чёрный хлеб режет. Ну, просто держит она его так, ну, с хваткой. Волосы ей в глаза лезут, и ступни босые промокли в траве, а к ноге Венти начал ластится бродячий пятнистый кот, которого краем глаза замечает и незамедлительно отгоняет Розария под неловкое «апчхи» парнишки. — В кого? — Венти счёл бы это глупым вопросом, если бы он не прозвучал из уст Розарии, а из ее уст почти все несёт угрозу некую, вторичную такую, скорее выученную за время угрозу, но всё-таки. И поэтому он, опуская голову себе на колени, глядит на неё очень чисто, с виду может даже по-детски как-то. На неё ещё никто так не смотрел, и она старается не подавать виду, что смотрит в ответ, но Венти, паршивец, ещё и расплывается в своей улыбке, тёплой такой, укутывающей, но и она не оказывает должного эффекта. Похоже, г-жа Аквинова не привыкла. И он ей говорит: — Все кричит о том, что это я, очевидно, думаю. — Самонадеянный, — то, что Розария может сказать на такую дерзость. — Я не люблю смазливых, — добавляет, нет обрезает и закидывает нож в сумку. — Проницательный, — Венти обнимает себя за ноги и не перестаёт смотреть на неё. Чего он этим добивается и кого проверяет на прочность, доподлинно неизвестно. Тонкая трава тревожно колышется, небо блаженно темнеет как от горя. Пусть ветер летний, но вечерний. Оба правы. *** Они бросают что-то на прощание уходящим и по-утреннему неуклюжим Розалине и Аяксу, который придерживая подругу, игриво подмигивает к Венти, а он в ответ. — Сейчас у Розы откиснем. К вечеру увидимся, пока, — Аякс лениво улыбается и машет рукой напоследок. Дверь негромко хлопает и музыкант садится подле Розарии и ладонью проводит по растрепанным волосам её, смотря также. Она ему в этот момент кажется какой-то… Уязвимой что ли? Она морщит глаза от проказ стучащегося в зал его квартиры солнца. Мило, она в такие моменты хочет это солнце выключить навсегда — так было бы лучше. — А ты всё ещё не любишь «смазливых»? — расслабленно щурится на неё из-под чёрных длинных ресниц. Это самое глупое, что можно было спросить в это момент, но у Розарии нет никаких сил и желания злится или препираться с ним — она встаёт с локтей, а диван совсем немного поскрипывает и Венти беззастенчиво хватают за шелковую ткань рубашки острыми ногтями. У неё были шикарно накрашеные губы вишневой матовой помадой, но гораздо красивее и правильнее она смотрелась вокруг рта Венти. — Так попонятнее, — усмехается он и встаёт со смятой постели, неспеша устремляясь на кухню — попытаться сделать яичницу или, по крайней мере, что-то похожее. На двоих.