Разное о разных

      – … А я за тебя потом последний месяц отработаю! Знаю же, как ты не любишь общаться с этой ледышкой, – раздражающее канюченье внезапно сменилось деловитым тоном, подкрепленным очень уж довольно блестящими глазами. Словно ради вот этого предложения все нытье и затевалось.       Заинтересованность Вэй Усяня холодком растекалась по загривку: обычно такое его настроение оборачивалось неприятностями для окружающих, в первую очередь, для Цзян Чэна. Но он и впрямь не любил своего сменщика (и не питал иллюзий по поводу того, что это не взаимно) и предпочел бы никогда в жизни его не видеть. Жаль, что нельзя было просто сунуть отчет под дверь его кабинета. Все 300 листов.       – Не нужно. Будешь брать на себя время до середины сентября следующие три года. И три последних дня ноября – четыре.       – Договорились, – широкая улыбка и затуманенный взгляд прямо-таки кричали, что Цзян Чэн продешевил и можно было выторговать даже больше. Но сожалеть об упущенных возможностях он не собирался.       Конец мая выдался теплым и солнечным, словно лето наступило даже раньше, чем положено.       Дрожали, тихо постукивая, жалюзи на окне, колышимые ветром, залетающим в комнату сквозь приоткрытое окно. Оно выходило на детскую площадку, потому вместо шума машин слышались радостные крики детворы и стук мяча о землю.       Лань Сичэнь устало улыбнулся, лениво покрутился на стуле и остановился, глядя на стену, где висел огромный календарь. «31 мая», – гласил он. Последний рабочий день. Был бы. Меняй Лань Сичэня его брат или хотя бы ни разу не виденный, но известный своей педантичностью по рассказам, куратор осени. Но Вэй Усянь никогда не приходил вовремя. Что уж говорить о сложившейся традиции появляться на работе на день-два раньше, чтобы успеть перенять дела и плавно влиться в процесс.       С тихим стоном потянувшись, Лань Сичэнь покосился на двухнедельный отчет, который должен был передать своему сменщику. На самом деле, в этот раз мужчину преследовал огромный соблазн его не писать, ну или заполнить рецептами любимых блюд, просто чтобы удостовериться: Вэй Усянь это все не читает. Но вместо этого он заполнил формы своим аккуратным почерком, хотя мог бы напечатать все на компьютере.       – Еще пару дней – и домой. Интересно, Ванцзи согласиться вместе со мной навестить дядю?       Тихие размышления вслух прервали шаги за стеной, стук чего-то об пол, звон ключей, а следом скрип двери в соседнее помещение. Лань Сичэнь насторожился, поднялся на ноги и медленно, стараясь не шуметь, двинулся к двери.       Вэй Усянь никогда не приходил раньше, это был такой же непреложный закон, как и Солнце, встающее на востоке.       А еще летний куратор издавал невероятный шум: он топал, напевал песенки, насвистывал мелодии, шуршал пакетами с закусками, вроде чипсов, и непременно еще из-за двери громко здоровался «Привет, Сичэнь-гэ!».       Пока Лань Сичэнь думал о том, как поступить, за стеной раздался грохот упавшего тела, сопровождавшийся почти змеиным шипением, которое довольно быстро сменилось отборной руганью в адрес «Усяня - недалекого неряхи» и обещаний сломать ему ноги. Сообразив, что неизвестный знаком с Вэй Усянем и явно получил ключ от него, Лань Сичэнь уже уверенно распахнул дверь и сделал несколько шагов по коридору.       – Тук-тук-тук, – громко произнес он, заглядывая в комнату. – Вы целы?       – На радость этому болвану, да, – процедил мужчина, поднимающийся на ноги и потирающий спину и… то, что немного ниже.       – Сильно ушиблись? – участливо уточнил Лань Сичэнь, стараясь не рассматривать пострадавшую часть тела, обтянутую черным брюками.       – Нет, – незнакомец наконец-то выпрямился, вскидывая подбородок и скрещивая руки на груди. – Вы весна?       – А? Да. Лань Сичэнь.       – Осень – Цзян Ваньинь.       – И вы здесь потому что…       – Этот неряшливый идиот, – Цзян Ваньинь окинул недовольным взглядом захламленное помещение, – попросил с ним поменяться. Знал бы, что он развел здесь такой свинарник – пришел бы на неделю раньше. А лучше отправил бы на уборку его самого.       Лань Сичэнь не нашелся, что ответить, и только улыбнулся.       – Вы что-то хотели? – кажется, куратор осени полностью соответствовал своему времени года и уж точно не походил на коммуникабельного Вэй Усяня.       – Услышал шум – решил удостовериться, что все в порядке, – осторожно произнес Лань Сичэнь, не уверенный, как на его слова отреагирует новый знакомец.       – Как видите – все в порядке.       Это был очевиднейший намек на нежелание Цзян Ваньиня вести пустые разговоры.       – Тогда я пошел. Всего доброго, – Лань Сичэнь попрощался, но напоследок все-таки окинул быстрым взглядом захламленную комнату в надежде найти предлог, чтобы остаться.       – Угу, – буркнул в ответ Цзян Ваньинь, одновременно закатывая глаза и рукава. Больше не обращая внимания на своего посетителя, он приступил к сортировке документов, листочков и, казалось, даже фантиков, равномерным слоем покрывавших многочисленные поверхности.       Мысленно пожелав коллеге удачи в его неравной битве, Лань Сичэнь вернулся в своей кабинет и бездумно уставился в монитор. В кои-то веки он мог уйти с работы вовремя, но почему-то это не радовало.       Дверь за спиной закрылась с тихим щелчком, и Цзян Чэн позволил себе расслабить плечи, раздраженно потирая лицо. Молча. Досадливый стон пришлось подавить – слишком тонкими были стены, а сообщать соседу о своем душевном состоянии в планы не входило.       Мысленно выругавшись и снова пожелав Вэй Усяню долгих лет всевозможных мучений, Цзян Чэн вернулся к уборке, стараясь не думать о Лань Сичэне. Получалось плохо.       Только этого ходячего совершенства под боком ему не хватало. Цзян Чэн бы прекрасно себя чувствовал, не зная, что покровителя плодородия, выше которого были только покровители солнца, воды и огня, засунули в кураторы времен года. Хотя, слухи так расхваливали Лань Сичэня, что Цзян Чэн был почти уверен – тот сам предложил свою кандидатуру для этой муторной и неблагодарной работы.       «Его смена заканчивается – вы больше не увидитесь,» – напомнил себе Цзян Чэн, с громким скрипом двигая стол, невесть что забывший в центре комнаты, к стене. Второй отправился туда же. И Цзян Чэн не сдержал злой ухмылки, представляя, как будет стенать Вэй Усянь, обнаружив, что его маленький лабиринт из мебели и творческий беспорядок были приведены к противоестественному идеальному порядку.       «Простите, господин Лань, сегодня вам поспать не удастся,» – металлический стул с кривыми ножками, видимо, потерял точку опоры в тот самый момент, когда Цзян Чэн поднял с пола целую связку книг, в которых без удивления опознал яркие томики манхвы, и рухнул, едва не проломив пол.       – Не хочу знать, – пробормотал Цзян Чэн, отволакивая стул за кривую ножку в угол комнаты и засовывая его под один из столов. Вэй Усянь даже в рабочее время ухитрялся заниматься какими-то собственными исследованиями и создавать вокруг себя хаос. Впрочем, работа была столь нудной и однообразной, не требовавшей ни творческой жилки, ни дотошности и внимательности, что трудно было его за это винить. Цзян Чэн и не винил, но ворчать на приемного брата за тысячелетия стало привычкой.       Будь это в силах Цзян Чэна, он бы освободил и Вэй Усяня, и Лань Сичэня от их обязанностей. Тем более, что и одному, и другому до сих пор иногда возносили молитвы. Пусть из сотни только одна была наполнена искренним чувством, это уже было в разы больше, чем у Цзинь Гуаншаня – покровителя солнца или самого Цзян Чэна.       Настроение совсем испортилось, тем более, что конца и края уборке видно не было. Цзян Чэна всегда поражала способность Вэй Усяня захламить пространство вокруг себя таким количеством вещей, которое по законам физики не могло бы там поместиться.       – Не нужно было соглашаться, – процедил сквозь зубы Цзян Чэн, пытаясь свернуть надувной матрас, обнаруженный рядом с рабочей аппаратурой, покрытой таким слоем пыли, словно к ней годами не прикасались.       Тонко пикнули часы на руке, сообщая: лето наступило, и смена Цзян Чэна официально началась.       С отставанием в одно мгновение из старых настенных часов с бешенным воплем выскочила кукушка.       Это стало последней каплей.       Лань Сичэнь бесшумно ходил по кабинету, прижимая к груди отчет, который должен был передать сменщику, и постоянно посматривал на часы.       «Если я приду в полночь – это будет уместно? Или лучше подождать утра?»       За стеной постоянно что-то скрежетало, грохотало, шелестело, а источник всех этих шумов то и дело добавлял в какафонию звуков свой мелодичный голос, которым продолжал костерить Вэй Усяня на все лады. Можно было заслушаться, потому что за все время Цзян Ваньинь ни разу не повторился.       Неожиданно из соседней комнаты послышался вопль проклятой кукушки, настроенной Вэй Усянем оповещать всех вокруг о наступлении лета (что иронично, создатель за все время этот концерт не слушал ни разу), после чего раздался громкий утробный рык и электрический треск.       Бросив отчет на стол, Лань Сичэнь поторопился в соседний кабинет.       В изрядно прибранной комнате отчетливо пахло озоном и гарью. Источником последней оказались почерневшие остатки бывших часов с кукушкой.       Цзян Ваньинь стоял, опершись на один из столов, с удивительно довольным выражением лица, а прямо над его головой клубились маленькие грозовые тучки, периодически стреляющие в разные стороны крошечными фиолетовыми молниями.       – Вы покровитель гроз, – потрясенно прошептал Лань Сичэнь, не имея никаких сил отвести взгляд от мужчины и сказать что-то другое, например, поблагодарить за уничтожение часов.       – Как вы догадались? – темная, будто выведенная кистью художника, бровь насмешливо изогнулась. Вопрос не требовал ответа, был откровенной насмешкой, но Лань Сичэнь все равно поднял руку и указал на чужую голову:       – Тучи.       – Ах, это. Иногда бывает. А ну, брысь! – Цзян Ваньинь несколько раз махнул ладонью, словно отгонял надоедливую мошкару. Тучки обиженно заворчали, но расползлись в стороны и растаяли, оставляя после себя грозовую свежесть, заглушившую резкий запах гари.       – Они не обидятся?       – Ваши цветы обижались на увядание?       – Нет, никогда, – Лань Сичэнь грустно улыбнулся, невольно вспоминая давние времена, когда флора слушалась его беспрекословно. От одной только его улыбки сухостой начинал цвести. Растения до сих пор ластились к нему, словно восторженные щенята, и он дарил им столько своего внимания и сил, сколько мог, но во времена технического прогресса мог он немного.       – Я сказал что-то не то? – голос, похожий интенсивностью на раскаты грома, вывел из раздумий.       – Нет. Просто вспомнилось былое.       – Воспоминания – поганая штука, не правда ли? – Цзян Ваньинь криво усмехнулся. – Особенно, в комплекте с вечностью и ощущением бессилия.       – Мы должны быть благодарны, за то, что имеем.       – Вы правда так думаете? – глаза цвета предгрозового неба прибили к полу, как иголка бабочку к стене.       – Нет. Я хочу свою силу, – искренне, как под действием гипноза, признался Лань Сичэнь. – Я хочу свою власть. Я хочу видеть, как неуловимый покровитель гроз просто в насмешку, потому что может, сжигает небесные фонарики, вызывая гнев других Небожителей. Я хочу видеть, как его длинные черные волосы и фиолетовые одежды развеваются во время танца, от которого молнии бьют, практически не переставая, в землю, пугая людей, и даже Небожителей. Я хочу хоть раз набраться храбрости и последовать за ним, чтобы выразить свое восхищение этой красотой и аккуратностью: потому что никогда этот его танец не приносит людям горя. Я хочу сказать ему, что хотел бы узнать его, будучи покровителем плодородия во всем своем сиянии, а не куратором весны, не способным даже заставить его сменщика приходить на работу вовремя.       Цзян Ваньинь соскользнул со своего места и двинулся вперед, завораживающе медленно.       – Лань Сичэнь, тебе не нужно быть покровителем плодородия, чтобы сиять, – чужая ладонь скользнула по щеке, неожиданно горячая. – Но, если захочешь, я всегда могу осветить тебя своими молниями.       – Хочу. Очень.       Те самые молнии засверкали в глазах Цзян Ваньиня, он хищно улыбнулся:       – Тогда может быть куратор весны согласится ненадолго остаться и поможет куратору осени разобраться с началом лета? А взамен я научу Вэй Усяня приходить на работу вовремя.       Разве Лань Сичэнь мог ответить отказом на такое предложение?