Часть 1
Нью-Йорк не спит. Там в сумрачном тумане, Что пахнет хмурой осенью своей, Бредут людские души, спрятав раны. Не видно в полумраке их теней. В закате позднем солнце утонуло; Лучей его над морем не видать. Под гнётом туч, что небо затянули, До взлёта Эйджи время стал считать. Сидел он нервно в кресле самолёта, Задумчивый на город кинув взгляд. И в лёгких не хватало кислорода, Ведь так желал он повернуть назад Те дни былые с ароматом счастья: В них голос тихий родственной души, Пристанище от долгого ненастья И выход из любой людской беды. Но в мире бренном всё конец имеет, Судьбы коварной вдруг исчезла нить. И пусть внутри душа его пустеет, Но счастье Эйджи должен отпустить. И время ведь со всеми равнодушно, Покрылось пылью прошлое в тени. Уже запущен двигатель воздушный, Зажглись светосигнальные огни. Один лишь миг – взлетело судно в небо, А с ним и парень с малостью надежд, Что как бы далеко он в мире не был, Сумеет пересечь вновь тот рубеж. Что встретит вновь Америка когда-то Теплом своим и радостью друзей, И солнцем от рассвета до заката, И множеством погожих новых дней. Сейчас же путь в Японию проложен; Но в чём беда? Откуда боль в груди? Юнец тоскливый, вид его встревожен, А взгляд скользит по городу вдали. Видны огни сквозь окна самолёта, Тот яркий свет далёких фонарей. И воздух будто стал багрово-желтый, И словно от того в душе грустней. В Нью-Йорке средь безликих незнакомцев Остался самый важный человек. И сердце разрывалось у японца, Что с ним он не увидится вовек. От мысли этой стало вдруг тоскливо, И мокрый снег, что падал в тишине, С небес летел на землю и лениво Окутывал дороги, как во сне. Ладонь свою прижал к окну он мягко; От чувств внутри та трепетно дрожит. И вдруг средь темноты немой и мрака Он видит образ родственной души. - Хоть как бы далеко с тобой мы были, - Губами тихо Эйджи прошептал. – Ты самый лучший друг во лживом мире Из всех, что я когда-либо встречал.