Печенья и гвоздики

— Расскажи мне о своей семье, а, Эмма? Жестоко прервав чаепитие с мишкой, динозавром и другими представителями животного мира, Майки бесцеремонно садится на стул и складывает руки на груди, приготовясь слушать. — А ты мне за это что? — хитро щурясь, с блеском в глазах спрашивает Эмма. Огромное кимоно Такемичи висит на ее худеньких плечах, заставляя Манджиро широко улыбаться. — А я взамен прощу тебе кражу своего тираннозавра, — он указывает на игрушку и протягивает растерявшейся сестре мизинчик. — Идет? Эмма в глубоких раздумьях сначала смотрит на слепого, покрытого заплатками, печального мишку с оригинальным именем «Такемичи», а затем переводит взгляд на важно восседающего рядом, страшного тираннозавра по прозвищу «Майки». Их ни в коем случае нельзя разъединять. — Идет, — вздохнув, соглашается она, скрепляет мизинчики и с серьезным личиком встает из-за стола. Майки приобнимает ее, смеясь глазами, и легко треплет по кукольной головке. Та хихикает, доверчиво ища ласки старшего брата и жмурясь от удовольствия. В те редкие дни, когда они не ссорятся из-за уборки, дразнилок или джема, их отношения чудесные и теплые. — Ты так быстро растешь, — напрочь забыв о своей роли второклассника, меланхолично замечает Манджиро. — Поверь, через год-два ты навсегда променяешь игрушки на кулинарные журналы и помады. Эмма исподлобья косится на него, не отвечая. Иногда ее брат будто превращается в совершенно другого человека, становясь вдвойне взрослее самого Шиничиро. — Ты странный, — пожимая плечами, роняет девочка, прежде чем начать свою долгую историю.

***

Через неделю, одним жарким июльским днем они нетвердо стоят у ворот детского приюта. Эмма, робея, держит Шиничиро за руку, пока тот звонит в старинный домофон и спешно докуривает сигарету из полупустой пачки. — Хорошо, что ты убедил меня сходить сюда вместе, Манджиро, — благосклонно кивает парень, оглядывая сжавшегося в комочек Майки. — До этого я думал, что вас еще рано с ним знакомить. — Это Эмме спасибо. А то я бы так и не узнал, что у меня есть еще один старший брат, — до сих пор злясь на Шиничиро за первую временную линию, ворчит Манджиро. — Кстати.. надо обязательно сказать Изане, что мы не кровные родственники. — Это еще зачем? — недоуменно приподнимает брови Шиничиро, крепче сжимая руку сестры. На звонок домофона все еще никто не отвечает. — Мальчику и так досталось, а ты хочешь еще больше его опечалить? Да и какая разница.. — Так будет лучше, — изо всех сил скрывая дрожь в голосе, с непоколебимой уверенностью перебивает Майки. — Нельзя врать ему. Мы будем рядом и заставим поверить в то, что родство — это не так уж и важно. Но врать.. — в нос ударяет запах соленой крови, — ..врать ему нельзя. Старческий голос неприятно звенит из домофона, а затем высокие ржавые ворота приюта, неотличимые от тюремных, со скрипом отворяются. Шиничиро бросает неопределенный, задумчивый взгляд на мерзнущего под палящим солнцем Манджиро и молча проходит внутрь.

***

— Братик, ты пришел! — из грязного, пропахшего сыростью и паутиной класса доносится чуть надломленный голос. — Тебя так долго не было, что я… Изана, одетый в какое-то ветхое рванье, вскакивает из-за парты и вдруг застывает на месте, оцепенев. Он поплывшим, мутным зрением замечает рядом с Шиничиро двоих детей, и что-то в его сердце тоскливо, очень больно сжимается. Крики никому не нужных, богом забытых сирот наполняют классную комнату, в ушах звенит кровавое ощущение предательства. Мальчик и девочка. — Пришел, Изана. И не один. Через несколько минут появляется угрюмый смотритель приюта, который под руку ведёт поникшего Курокаву и его посетителей в игровую комнату по длинным, темным коридорам. Изана, не поднимая головы, отрешенно рассматривает спины незнакомых детей. Образ девочки в голубом ситцевом платье вызывает в нем отголоски воспоминаний, однако, слишком слабые, чтобы он узнал в ней дорогую подругу детства. А вот мальчика, одетого в розовый спортивный костюм и нахально засунувшего руки в карманы, он точно видит в самый первый раз. Жгучая, мерзкая обида ножом пронизывает тело. Его опять променяли на модель получше, без дефектов и замыканий. Он снова оказался недостаточно хорош и интересен для своего единственного близкого человека. Его вновь выбросят и беспроблемно заменят, лишив тепла и света, стоит ему один раз оступиться. — Зачем вы пришли? — когда они оказываются одни, равнодушно, тихо бросает Изана и садится на подоконник, беря в руки полюбившегося динозавра. — Я хочу видеть только братика. Разруха и нечистота царят в неуютной, узкой каморке, называемой «игровой комнатой». На пыльном полу вместе с мертвыми тараканами валяется поломанная железная дорога, выцветшие деревянные кубики и тряпичные куклы, а в углу свалены пропитанные дымом книжки, совсем не пригодные для детей. Высокое, дряхлое старое дерево упирается ветками в маленькое окно, лишая комнату единственного источника света. Худой, сгорбленный, диковатый повадками, не умеющий улыбаться Изана с немытой головой и огромными, печальными глазами отлично вписывается в унылую обстановку бедного приюта. Пока Шиничиро под руку с Эммой мнутся у порога, не зная, как подступиться к маленькому, затравленному существу, Майки на дрожащих ногах подходит к подоконнику. Неловко закидывает на него ноги и садится напротив удивленного сироты. Из черных глаз капают слезы, когда он с грустной, нежной внимательностью оглядывает живого, когда-то давно потерянного и найденного им теперь старшего брата. — Это я подбросил тебе динозавров, — сквозь плач доносятся невнятные, сорванные слова. — Нравятся? Свет пыльным отблеском мелькает в дымке фиолетовых глаз. Изана смущенно вертит в руках зеленого диплодока, не понимая, почему этот странный мальчик, который незаслуженно получает всю любовь Шиничиро и, возможно, заменит его самого в будущем, сейчас смотрит честно и безотрывно, со слезами искреннего раскаяния. — Нравятся, — одними губами отвечает Изана, упирая пустой взгляд в окно. Сердце немного успокаивается и на время забывает о предательстве, когда мальчик с бездонными, точь-в-точь как у старшего брата, глазами протягивает ему свою чистую руку. — Будем друзьями? Изана, по старой привычке сторонясь любых прикосновений, руку не пожимает — лишь кротко кивает, опасливо и неуверенно, но все же принимая предложенную дружбу. Что бы там ни было, он поклялся узнать своего добродетеля и со всей душой отблагодарить его за подаренные игрушки, сделав первым слугой Поднебесья. Изана никогда не нарушает клятвы, данные самому себе. А когда он узнаёт в испуганной девочке Эмму и накидывается на нее с жаркими расспросами, ласковыми взглядами и воспоминаниями, когда Шиничиро знакомым движением достает из сумки домашние печенья и поровну раздаёт всем детям, когда мальчик в розовом спортивном костюме, которого остальные называют то Манджиро, то Майки, страстно говорит о его значимости, о том, что они всегда-всегда будут рядом и обязательно вытащат его из этой дыры, когда придет время… ..Именно тогда свет в глазах Изаны расцветает пышными филками, и неловкая, некрасивая, первая улыбка появляется на испачканном крошками лице. — Мама примет тебя, как своего, вот увидишь, — жарко убеждает Манджиро, и Эмма, скромно сидящая с ними на подоконнике, подтверждающе кивает. — У меня другая мама, но.. эта тоже очень добрая. Мне хорошо с ними, братик, — улыбается девочка, попросту обезоруживая мнительного и недоверчивого Изану честным блеском в глазах. Поначалу Курокава был искренне ошеломлен тем, что они не родственники, и собирался уже с подстреленным ревом прогнать гостей и начать крушить комнату в порыве гнева… Но ему просто не дали возможности это сделать, вовремя утопив все неверные выводы и сомнения в простой человеческой любви. — Ты никогда не будешь одинок, — осторожно беря его за костлявое плечо, перед уходом значительно произносит Майки, который так быстро стал для Курокавы родным. — Запомни. Связан ты с нами кровно или нет — не имеет никакого значения. Ведь все мы — одна семья. — Семья, — эхом повторяет Изана, с трудом выговаривая это болезненное слово. Во время прощания все Сано машут ему руками. Эмма подмигивает, прикладывает пальцы ко лбу и игриво показывает язык, каким-то чудом вспомнив их давнишнюю игру и чуть не плача от неизбежного расставания. Шиничиро, обещавший в следующий раз принести захваленные Майки «тайяки», треплет его по голове и умиротворенно улыбается. А Манджиро, поклявшийся каждую неделю приходить к забору и подбрасывать Изане новые игрушки, конфеты и раскраски, смотрит на него таким особенным, лучистым взглядом, что жизнь уже не кажется сироте бессмысленной чередой страданий и лишений. — Семь-я, — снова и снова шепчет он, оставшись в одиночестве и вертя динозавра в холодных руках. — Семья… Пустая, темная комната отвечает ему пылью и тишиной.

***

Закат этого дня Майки, уставший и морально, и физически, встречает на крыше любимого небоскреба. Он отдыхает душой в синих, усмиряющих любые шторма глазах и подробно рассказывает Такемичи о том, как прошло воссоединение семьи. — Знаешь, мне было очень страшно перед воротами приюта, но.. я вспомнил твои руки, и мне стало легче, — несвязно болтает Майки, лежа на бетонном полу, наблюдая за бегущими облаками, будто разговаривая с самим небом. — Как отреагировал Шиничиро? — вместо ответа без промедлений взяв его руку в свою, допытывается Такемичи. — Все прошло по плану? Ты не вёл себя подозрительно? Скрестив ноги и следя за беззаботным выражением лица друга, как детектив следит за малейшим изменением в поведении подозреваемого, Ханагаки чувствует себя очень взволнованно. Все-таки это их первое спасение, и все должно было пройти гладко. — Да, сначала я поговорил с Эммой и нечаянно узнал, что у нее есть старший брат, — досадливо куксится Майки. — Потом пошел к Шину и договорился о походе в приют. Ну а потом.. вел себя странно, много плакал и рассказал про динозавров. Легкий щелчок по лбу заставляет его возмущенно распахнуть глаза. — Эй! — Мы же все продумали, ну зачем ты так! Из-за тебя нас могут раскрыть, — всплескивает руками Такемичи, осуждающе смотря сверху вниз. — Откуда бы ты узнал Изану раньше, чтобы своих динозавров проклятых ему подкидывать! Улавливаешь? Несостыковка на несостыковке! Он фыркает и отворачивает голову, позволяя Майки ощутить на себе всю тяжесть последствий. — Дурак. Умирающие лучи солнца касаются водяной глади глаз. В отчаянной попытке вернуть расположение к себе Манджиро неожиданно перекатывается к нему на колени и заискивающе смотрит снизу-вверх. — Сам ты дурак. Ледяные глаза Такемичи тут же вспыхивают искрами. Сердцебиение эхом проносится по крышам домов, своим бешеным ритмом пугая птиц и прохладный ветер. Пока растрепанная голова покоится на коленях, а задорная улыбка музыкой играет на губах, желание наклониться к Майки близко-близко никогда не исчезнет. — Все хорошо. Шиничиро не придал этому значения, — нежась на чужих теплых ногах, отмахивается Сано. — Да даже если он что-то и заподозрит, не будет же он думать на путешествия во времени, ну в конце концов! А мое странное поведение можно спихнуть на знакомство с тобой. И это даже не будет ложью, — он плавно прикрывает глаза, обозначая этим начало нежного молчания. — Ведь ты и вправду изменил меня. Под оранжевыми тонами солнца, под звуки приглушенной суеты вечернего города им очень хорошо вдвоем. Такемичи не краснеет, когда руки сами тянутся к чужим волосам, а Майки, так давно мечтавший уснуть на его коленях, тает в прикосновениях и погружается в сладкую полудрему. Время летит незаметно. Оба думают о том, что сейчас рядом находится самое настоящее сокровище. — А плакать тебе все-таки не стоило. Раньше под дулом пистолета не разревелся бы, а теперь делаешь это чаще меня, — когда солнце заходит за горизонт, ласково произносит Такемичи. — Плакса. — У меня был прекрасный учитель, — моментально отзывается Манджиро, рассматривая чужие пальцы, необычно четкие в тени сумерек. — Я просто очень.. очень скучал по Изане. К тому же, к двадцати годам учишься не бояться слез. Такемичи, смущенно наблюдая за тем, как его руки крутят и вертят в воздухе, невольно вспоминает о первом Майки, которого он встретил на своем пути — пятнадцатилетнем. Тот ярко улыбался всем в лицо, а потом шел горько рыдать в темный переулок. Считая это чем-то запредельно крутым. Именно в такие моменты Ханагаки осознает, как сильно влияет на людей, и гордо поднимает голову. — Я, кстати, все-таки познакомился с Хиной, — вдруг вспоминает он. Человек на его коленях заметно напрягается, и Такемичи спешит его успокоить. — Случайно. Она все еще очень дорога мне, поэтому я рад, что мы подружились. В этот раз, правда, без хулиганов и плащей. — Расскажи, — немного расслабившись, приказывает Майки. Мурашки гуляют по его коже с наступлением темноты, вынуждая мило съежиться. — Но осторожно. Если заставишь меня ревновать, то я и тебя, и Хину твою прикончу одной левой. — А кто-то мне говорил, что девочек не бьет. — Ну, это.. это совсем другая ситуация. Такемичи щедро отвешивает ему еще один щелбан, заботливо накрывает дрожащее от холода тело своей курткой и приступает к рассказу.

***

В то время как Майки перешел во второй класс, Такемичи только предстояли все прелести первого. Огромные рюкзаки, набитые разноцветными карандашами пеналы, драки в коридорах, снисходительные учителя, контейнеры с едой и комично легкая домашка накрывают его с головой. Огромных усилий стоит не завизжать от радости при виде старых-добрых одноклассников и компании закадычных друзей, которая еще не успела толком сформироваться. Такемичи приходится терпеливо ждать этого события, украдкой пялясь на Аккуна, пока что еще черноволосого, во время уроков. А также ему приходится строить из себя умненького, выдающегося ученика, который схватывает все основы на лету, никогда не дерется без повода, не робеет перед девчонками и каждую перемену задушевно болтает с ходячим ужасом школы — Сано Манджиро из второго. Неторопливо текут скучные учебные дни, погода за окном класса постепенно меняется, не происходит ровным счетом ничего интересного. Пока… — Ханагаки, сообщи классу, что сегодня у всех первоклашек совместная физ-ра, — однажды просит учитель, взявший его в свои любимчики из-за отличных оценок. — Собираемся на футбольном поле. Воспоминания электрическим разрядом ударяют в голову, и уснувший на парте Такемичи вскакивает, как ошпаренный. Та самая совместная физ-ра в первом классе. Как же он мог забыть? — Х-хорошо, учитель, — выдавливает он, нервно оттягивая воротник белой рубашки. Пуговицы на шее будто хотят его задушить. Он, пребывая в дикой панике, споткнувшись обо все парты на своем пути и пять раз чуть не растянувшись на полу, несется в коридор. Та самая совместная физ-ра в первом классе, когда в напарниках у него оказалась Хината Тачибана, которая в прошлой временной линии была знакома ему с самого детства. Он не имеет ни малейшего понятия, как себя вести теперь, когда они увидят друг друга в самый первый раз, и с каким выражением смотреть в ее персиковые глаза. Как можно медленнее стаскивая с себя тесную рубашку и натягивая спортивную форму, Такемичи старательно игнорирует крикливый шум мальчишеской раздевалки и усиленно думает. После череды треклятых путешествий во времени, отчаянных спасений, слез и страданий романтичсекие чувства к Хине охладели. Мелькнули огоньком отболевшего сердца, а потом угасли насовсем, оставив после себя крепкую, преданную дружескую привязанность. Поэтому общаться с ней он хочет. Очень хочет. Ханагаки хочет видеть, как она растёт, хочет говорить с ней обо всем на свете, выручать в трудную минуту и быть ее самым верным другом. Но какова вероятность, что она вновь не влюбится в него, а он не разобьет ей сердце? И.. откуда внутри взялось это странное, уверенное ощущение, что теперь он навсегда принадлежит кому-то другому? И даже простой обмен взглядами с маленькой Хинатой кажется ему изменой? Находясь в подобного рода тяжелых думах, первоклассник яростно захлопывает дверцу своего шкафчика и бредет на футбольное поле. Нет, он прекрасно знает, кому теперь принадлежит. И знает очень давно. Но осознает ли это сам обладатель? Почему они ни разу не говорили об этом прямо? Надеялись на чудеса нежной тишины, молчаливое взаимопонимание и язык прикосновений? Зачем? Что.. что не так с их отношениями? — Кидай мяч, — смело бросает ему в лицо очень красивая девочка. Ее персиковые глаза переливаются на солнце, словно морские камушки. — Ну, чего застыл? Ты играть будешь? Удивлённо хлопая глазами, Такемичи понимает, что прозевал начало урока и даже не заметил появление напарника. Она, застыв в уверенной позе ожидания, в узких сиреневых шортиках, с кепочкой на голове и смешно торчащими из хвостика волосами — самое светлое и очаровательное явление, которое Ханагаки встречал в своей жизни. Заволоченное пушистыми облаками небо свысока глядит на бегающих по площадке детей. Такемичи глубоко вздыхает, с трудом пуская по ветру тяжелые мысли. Он решает целиком отдаться в руки судьбы и, пересилив все сомнения и страхи, осторожно кидает маленькой Хине мяч. Ведь время для сложных вопросов еще не пришло. Ему всего лишь семь с половиной лет. — Меня Такемичи зовут, — шмыгая носом и внимательно рассматривая свои кроссовки, бормочет он. — И я буду играть. Сколько бы раз жизнь не сводила их дороги, сколько бы раз он не встречал ее спокойный взгляд и запах робкой, родной весны, он всегда будет утопать в безусловной любви к ней. Мяч прилетает ему в голову, а секунду спустя до сбитого с ног Ханагаки доносится заливистый девичий смех. Она, сверкнув глазами, подает ему свою нежную руку и помогает подняться с травы. — А меня Хинатой, — кокетливо похлопав ресницами, произносит она, однако, тут же становясь строгой и серьёзной. — Только не вздумай влюбляться. У меня парень есть. Такемичи округляет глаза до космических размеров, давясь собственной слюной. — У тебя есть кто? В первом классе?.. Это что, шутка? — Конечно же нет! — возмущается Хина, отбирая у задыхающегося от смеха Ханагаки мяч. — С такими вещами не шутят, дурак! И хватит смеяться! Да перестань же! Совместная физ-ра проходит весело и шумно, облака качаются из стороны в сторону, словно кораблики, а Такемичи кажется, что все проблемы теперь решает за него всесильное голубое небо.