В самое сердце

      В жизни Мимозы случалось не так уж много любовных неприятностей: первое серьёзное чувство настигло её в лице Асты, несколько лет отказываясь увядать под натиском суровой реальности, а в непосредственных отношениях она состояла всего однажды — с Рианом, младшим рыцарем их отряда.       Впрочем, их попытки встречаться продлились меньше месяца, и назвать это отношениями получалось с большой натяжкой.       Теперь ей улыбались новые потрясающие перспективы. Точнее, пока не улыбались, но до этого оставалось всего ничего — около двадцати шагов и несколько слов, начиная с: «Можно тебя на минутку?»       «Боже, как я не хочу…»       Гениальный план Давида состоял в следующем: Мимоза должна была позвать Клауса на свидание и там, усыпив его бдительность, скормить ему эклеры с начинкой из чудо-лекарства от семейного доктора семьи Суоллоу. Итого — чаепитие должно было закончиться несварением желудка, не вызывающим ровно никаких подозрений.       Не могла же Мимоза отравить того, кто ей нравится.       И неважно, что до этого она шарахалась от него, краснея до ушей! Любая девушка способна передумать, когда получше приглядится и подольше поразмышляет — авторские права на данное оправдание принадлежали Давиду, по неизвестной причине убеждённому, что Клаус клюнет на эту ванильную глупость.       «Любовь часто делает из людей идиотов. Может, он и не влюблён в тебя по-настоящему, но мозги ему запудрило знатно, поверь на слово!»       Однако пока вниманием Клауса завладела Дейзи — одна из его невольных жертв, углядевшая возможности для тактического нападения. К слову, именно ей Мимоза перешла дорогу: оказалось, та давно вздыхала по Клаусу, а он вчера дал понять, кто здесь госпожа его сердца.       Удивительно, конечно, почему она не теряла романтических надежд, но Мимоза тоже не сразу смирилась с мыслью, что взаимности от Асты ей не видать.       Итак, Дейзи, абсолютно не чувствуя всех опасностей своей назойливости, улыбнулась ему с обворожительным кокетством, а потом ухватила под локоть с намерением повести за собой. Мимоза буквально вросла ногами в мощённую камнем дорожку — Клаус тоже растерялся, но практически сразу брезгливо сморщился и, резко вырвавшись из рук Дейзи, одёрнул рукава рубашки, вскинув голову.       До неё донеслось отчётливое: «В каких, по-твоему, мы отношениях?!»       От него явно не ожидали подобной грубости: видимо, Дейзи не пришло в голову, что в Клаусе помимо «восхитительного» сарказма обострилось чувство личного пространства, с которыми он и уходил сейчас прочь, за один шаг охватывая просто гигантские пространства. Ему вообще не нравилось, когда с ним заигрывали, но если прежде он прятался за непробиваемой галантностью, то теперь грубо пресекал любые поползновения на себя.       Для неё берёгся, не иначе.       Поэтому сейчас Дейзи стояла с пылающим лицом, а исполненная сочувствия Мимоза поздно сообразила спрятаться за жасминовый куст: её заметили, и в загоревшихся синих глазах она прочла: «Мерзавка».       Пожалуй, не стоило срываться с места, во весь голос крича: «Клаус! Подожди, пожалуйста!» Увы, Мимоза часто грешила поспешностью, и сейчас её мысли вертелись вокруг необходимости позвать его на чай, оставляя на периферии риски расплачиваться за крах чужих ожиданий. Однако сокрушаться было поздно, тем более Клаус, тотчас отреагировав на её голос, обернулся, и вся злость в нём испарилась, оставив после себя улыбку с оттенком коварного удовольствия.       Из огня да в полымя, называется.       — Раз ты меня догоняла, дело настолько срочное?       — Ох, нет, не то чтобы очень… Да это и не дело совсем! — запыхавшись, начала Мимоза, надеясь таким образом придать заготовленным словам больше непринуждённости. Сердце от волнения бесконтрольно колотилось, а руки затеребили ремень сумки с гримуаром. Так, словно она действительно приглашала его на свидание и страшилась прямолинейного отказа.       — Я просто подумала, м-может, ты хочешь завтра попить вместе чай?       Щёки горели, язык норовил заплестись, но, наверное, робость всё-таки играла ей на руку. Клаус удивлённо изогнул бровь, помолчал, потом кашлянул и плавно наклонился, подозрительно сощурившись. От его низкого голоса в горле в очередной раз застряло беспомощное икание.       — А чаепитие у нас с тобой будет дружеское?       — Н-ну… ну я, — эта противно-сладкая интонация с хрипотцой и пронизывающий взгляд, говоривший: «Я вижу больше, чем ты намерена признать», — не вызывали ничего кроме отторжения. Мимоза всем существом не принимала чужака, натянувшего на себя личину её друга, но чтобы вернуть его, требовалось терпеть. Поэтому она, пересиливая желание отступить на пару шагов, в отчаянии воскликнула: — Это как получится!       — Как получится?       «Ради него, это всё ради него», — мысленно напомнила она себе, пряча сложные чувства за непроницаемо-наивной улыбкой. Как там говорил Давид, от любви глупеют? Что ж, это была её единственная ставка.       — Ну… я п-подумала, что нравлюсь тебе, вот и решила, что можно было бы… попробовать, — указательные пальцы тревожно стучали друг о друга, а голос затрепетал и зазвенел с поразительной естественностью. — Это, к-конечно, не с-совсем свидание, но и не просто…       Пора было заканчивать мяться, и Мимоза, осекшись на полуслове, без дальнейших околичностей припечатала:       — Так ты придёшь?       — А мне казалось, я ещё не настолько преуспел, стараясь тебя очаровать.       Она нервно рассмеялась, отмечая, что в его голосе появилось нечто отдалённо знакомое. Впрочем, недостаточное для того, чтобы отменить план с эклерами.       — Й-я просто, м… стеснялась. Ты так внезапно начал… — слово буквально прилипло к языку. — ух-хаживать за мной, вот я и удивилась: с-с чего вдруг?       Пронизывающе-обжигающий взгляд Клауса вдруг смягчился, и отчаянно импровизировавшая Мимоза впервые за два дня заметила на его скулах нечто похожее на румянец. Сердце ёкнуло, а потом вновь пустилось отбивать ритм по грудной клетке.       — Возможно, раньше мне тоже не хватало храбрости.       «Ну вот. Мне нехорошо...» — Мимоза готова была застонать от бессилия, но тут заметила за спиной Клауса Давида, который шёл в компании других рыцарей. На его лице мелькнуло понимание, и он сделал ей ободряющий жест, прежде чем отвернуться. Легче не стало — скорее досаднее.       «Эх. Ну почему мы не придумали что-нибудь попроще...»       — И во сколько же мне нужно быть на нашем чайном свидании? — Клаус, видимо, проследил за направлением её взгляда, потому что тоже посмотрел на Давида, однако не успел заметить их обмена мыслями.       — Завтра в шесть! — без запинки отозвалась Мимоза, сцепив руки за спиной. Предвкушение конца неловкого диалога было поистине окрыляющим. — Чай со сладостями я сама принесу!       Клаус кивнул, но вид у него был не слишком воодушевлённый — одни нахмуренные брови чего стоили, и он между тем снова не поправил очки, как всегда делал, когда задумывался.       — По-хорошему, мне бы отказаться и пригласить тебя самому, но… — его пальцы неожиданно коснулись её волос, и, Клаус высвободив из-за уха одну прядку, внимательно рассмотрел ту, прежде чем пересечься взглядом с ней. Мимоза сглотнула икоту. — У меня не хватит духу обесценить твоё предложение.       «Да прекрати же, Клаус! Ну пожалуйста!..»       Он словно прочитал её мысли: отстранился необычайно быстро и легко, даже не пытаясь удержать зрительный контакт, и Мимоза вдруг поняла — смущение в ней всколыхнулось вовсе не от их близости, а от неподдельной, восхищённой нежности в его глазах.       — О-отлично, в-вот и договорились!       Он перехватил её руку. Она едва не содрогнулась при мысли, что ту снова поцелуют, однако Клаус только подержал её и отпустил, понимающе усмехнувшись. Издевался, не испытывая угрызений совести, и это на корню задушило проклюнувшиеся сомнения.       «Ух, отвратительное зелье! Как только угораздило тебя!..»       Оставалось надеяться, что идея Давида на поверку окажется действительно удачной.

***

      Почему она рассчитывала, что Клаус придёт на свидание вовремя?       Наивная, надеялась всё разложить, подготовиться, только вот несносный сэр Предупредительность уже сидел в беседке и, облокотившись на белый бортик, любовался свисавшими плетями декоративного винограда! Мимоза чуть не топнула от разочарования: уже издалека стало ясно, что выглядел Клаус до отвратительного привлекательно.       Но делать было нечего, и она обречённо поплелась к нему, испытывая глубочайшую, искреннюю злость. Лучше б его зельем вселенской лени опоили!       — Клаус, ты так рано… — надо было сказать Давиду, чтобы задержал его, но увы: умные мысли часто приходят слишком поздно. Мимоза, сдерживаясь, чтобы не скрипнуть зубами, изобразила изумлённо-приветливую улыбку, а он, обернувшись, окинул её внимательным взглядом, прежде чем приподнять уголки губ.       — Как и ты.       «Признай: я переиграл тебя».       Господи, удержи её от соблазна треснуть его корзиной.       — Раз уж девушка приглашает меня на свидание, сама готовит стол и даже называет конкретное место, меньшее, что я могу — это прийти немного раньше и помочь.       Вы посмотрите! Ну просто воплощение всех мыслимых достоинств, о которых мечтают в мужчине девицы брачного возраста. Мимоза тоже мечтала, только ей не приходило в голову, что живой эталон воспылает к ней страстью под действием неизвестного снадобья! Она плоско засмеялась, во второй раз проклиная в душе предупредительность Клауса.       — Ох, ты такой внимательный!       — За это, насколько помню, ты очень ценишь меня.       Сердце екнуло. Во-первых, Клаус продолжал разговаривать с волнующим придыханием, а во-вторых, она была вынуждена наблюдать, с каким изяществом он проводит ладонью по столу, прежде чем спуститься со ступеньки и в два огромных шага сократить расстояние между ними.       Его пальцы, забирая корзину, задели её руку — определённо нарочно, ибо странно было бы случайно склониться не по-дружески низко. Мимоза, с достоинством выдержав это испытание, продолжала улыбаться, наблюдая, как Клаус поднимается в беседку с эклерами наперевес, а потом украдкой оглянулась — из-за конусовидной туи с жёлтым отливом очень вовремя высунулась макушка Давида.       «Всё ради него. Всё», — эта фраза набила приличную оскомину, но ситуация обязывала, поэтому пришлось войти в приятную тень беседки, где Клаус поднимал полотенце, прикрывавшее содержимое корзинки.       — О, — на его лице обозначилась до боли родная радость прежнего Клауса. Мимоза, чувствуя лёгкий укол совести (ибо с этого дня он мог возненавидеть эклеры), поставила на стол чайник и чашки, до этого парившие рядом с ней под действием маны. — Мне всегда было так приятно, что ты помнишь о моих вкусах.       Собственная улыбка даже ей показалась приторно-сладкой, но раз она не вызывала подозрений у Клауса — слава богу. Мимоза движением руки заставила чайник приподняться и наклониться. Горячая жидкость сначала отдавала древесной желтизной, но, когда она долила чай на треть, оттенок стал красным, и над тонкими позолоченными бортиками заклубился едва заметный пар.       — Это тебе, — она кивнула на чашку, и Клаус, поблагодарив, аккуратно придвинул ту к себе. Мимоза села рядом, отмечая, как волнение в ней превращается из лёгкого во внушительное: с этого момента требовалось любой ценой скормить ему хотя бы три эклера.       — Я их сама готовила. Надеюсь, тебе понравится.       Это, конечно, было безбожным обманом, но что ни сделаешь во благо дорогого друга? А Клаус в изумлении не донёс до губ чашку.       — Ты… сама занималась этим в кухне?       Ещё немного, и она бы пошутила: «Ну не в гостиной же!». Мимоза, однако, искусно изобразила смущение, которое могла бы испытать, действительно приготовив для него десерт. Однако на этот раз лавры принадлежали повару семьи Давида.       — Хотела чем-нибудь тебя порадовать, а ты ведь любишь эклеры! Спросила у Бетси, и, оказалось, не так уж и сложно их готовить.       Клаус медленно опустил звякнувшую чашку на блюдце и с недоверием покосился на эклеры.       — Даже не верится… Ради меня ты нашла время стоять на кухне, — потянувшись к корзинке, бережно взял один и рассмотрел его так внимательно, словно это была искусно сделанная брошь. — Теперь ясно, почему я не видел тебя всё утро. Мне и в голову не пришло заглянуть в кухню…       — Д-да, это было небыстро, — Мимоза, выдохнув, закивала, отвлекая руки тем, что снова обхватила пальцами ручку чашки. — Но главное, чтобы тебе понравилось!       На самом деле она попросту избегала его. Не в кухне, правда, пряталась, но теперь эта идея показалась ей гениальной, и Мимоза сделала мысленную пометку насчёт запасного убежища. Клаус между тем, налюбовавшись на несчастный эклер, наконец осторожно надкусил его. Она затаила дыхание, однако её опасения вновь оказались беспочвенны: десерт прошёл проверку на вкус.       — Мимоза, это потрясающе! — и вот из-за маски рокового соблазнителя снова показался знакомый Клаус. Спохватился, что неприлично восхищаться с полным ртом, прикрывшись ладонью, зажмурился от удовольствия, и Мимоза на секунду ощутила себя такой счастливой, будто встретилась с другом, которого не видела лет пять.       А прожевавший эклер Клаус продолжал рассыпаться в восторгах.       — У тебя золотые руки! Если бы ты не сказала, я бы не отличил их от эклеров лучших столичных кондитеров!       «Ну конечно не отличишь. Кто согласится держать дома неумелого работника?»       — Ах, ты меня перехваливаешь, — она смущённо отмахнулась, опершись щекой на ладонь. — Ты кушай-кушай, это всё тебе!       — Всё? — он изогнул брови, покосился на корзинку и звонко расхохотался. Чуть громче, чем позволил бы себе при даме настоящий Клаус, однако ей иногда удавалось слышать от него даже такой свободный, заразительный хохот. — Мимоза, да их здесь сколько?       — Восемь, — она невинно пожала плечами, принимая ещё более обворожительную позу: сложила ладони, прикусила в улыбке губу и даже ресницами похлопала для эффектности.       — Господи. Ну хорошо… — Клаус покачал головой, подавляя новый смешок. И откусил от эклера, который укоротился уже на три четверти. — Ради тебя я постараюсь съесть не меньше половины.       «Именно этого я добиваюсь, не подведи меня», — Мимоза нашарила в корзинке печенье и отломила кусочек, с радостным волнением наблюдая, как Клаус запивает чаем чудодейственный десерт.       — Но всё-таки… только не сочти это за неблагодарность, хорошо?       Однако на втором эклере процесс внезапно застопорился: Клаус отложил десерт на блюдце, не вовремя отвлекаясь на лишние мысли, и Мимоза, торопливо спрятав досаду за чашкой чая, взглядом намекнула, что ждёт пояснений. Желательно недолгих: ради его же блага.       — Для дворянки, особенно королевских кровей, странно стоять на кухне.       Все видимые признаки буквально кричали, что Клаус готовился к непринуждённой беседе: вытирал пальцы о салфетку, и всё его внимание неуклонно сосредотачивалось на ней, а не на поедании волшебных эклеров. Мимоза стиснула чашку, призывая себя действовать быстрее собственных мыслей:       — Ох, ну… Кулинария ведь ничем не хуже рукоделия?.. Кстати, а крем тебе как? Не очень сладкий?       Боже, нет. А вот и взгляд покорителя женских сердец — следовательно, с минуты на минуту жди вгоняющей в краску фразы.       — Он изумителен, как и всё остальное.       Мимоза зарделась. Перебарывая стыдливость, обхватила Клауса за локоть, прижалась неприлично тесно, подхватила эклер, едва заметно дрожавший в такт её пальцам и поднесла тот практически к его губам, лепеча скачущим голосом:       — Т-точно не сладковато? Когда р-распробуешь, он становится такой приторный! С-сам увидишь, вот, п-попробуй!       Застукай их сейчас Дейзи, с ума бы сошла от зависти.       «Пожалуйста. Пожалуйста, жуй скорей!» — потому что Давид сказал: съест первый кусок, и считай, время доедать остальное неумолимо пошло.       — Ладно-ладно, сейчас проверю, — секундное недоумение на его лице сменилось снисходительной усмешкой, и Клаус наклонился, откусив эклер прямо из её руки.       Посмаковал, задумчиво прикусил губу, на которой осталось крохотное шоколадное пятнышко, и его пронзительный взгляд с игривым огоньком в глубине вновь встретился с её собственным.       — Нет. Точно такой же. В меру сладкий, буквально тает во рту.       Мир чуть не рухнул, а Мимозу бросило в пот. Запястья, шея, спина — всё жутко зачесалось, и она не знала, куда себя деть, а эклер грозился шлепнуться на стол из ослабевших пальцев. Благо Клаус забрал его прежде, чем случилось фатальное — Мимоза заторможенно сглотнула, потупившись и приложив ладонь к груди: среди испуга пополам с неловкостью четко обозначилось желание завизжать от отчаяния.       «Это всё проклятое зелье, только поэтому он ведет себя так непристойно! Соберись: это всё ради него! Давид обещал, что средство верное!»       — Мимоза, могу я задать тебе один вопрос?       Она вздрогнула, с опаской оторвав взгляд от столешницы. Клаус протирал уголок губ кончиком салфетки, искоса глядя на неё, и серьёзность в выражении его лица не сулила ничего хорошего.       — К-какой? — еле удерживая на губах улыбку, она скорее поднесла к губам чай: прогнать комок в горле, а заодно потянуть время для ответа. Он же, отодвинув чашку, сложив кисти в замок и откинулся на бортик беседки. Пробивавшееся солнце очертило его волосы и скулу, бросая красивую вытянутую тень под линию очков.       — Ты позвала меня не потому, что я тебе нравлюсь?       Мимоза подавилась. Откашлялась, схватилась за салфетку, кое-как промакнула губы и нервно засмеялась, чувствуя, что дело снова поворачивается скверно.       — Т-то есть как? У нас же, к-кажется, с-свидание…       — Я ведь прекрасно вижу, как тебе некомфортно, — он наклонился чуть ближе, но на этот раз великодушно выдержал более безопасную дистанцию. — Ты даже испачкала рубашку, потому что забыла, что не вытерла руки.       — Где?.. Ой! — на белой ткани действительно темнело несколько шоколадных мазков. Мимоза попыталась было стереть их, но спохватилась, когда мелкие пятна превратились в разводы.       — И даже сейчас ты нервничаешь, совершенно не понимая, что делаешь, — критически, но с намёком на иронию подытожил Клаус, плавно меняя позу: теперь он сидел вполоборота к ней, опираясь на локоть и касаясь подбородка кончиком указательного пальца.       «Соберись! Соберись!» — пришлось снова повторить это и наконец претворить в жизнь, ибо, если они заведут беседу о чувствах, Клаус не доест эклеры, и тогда ему будет недостаточно плохо. Но попробуй заставь его: даже если с руки предложить, ему сейчас интереснее педантично докопаться до её чувств. А их не было — кроме стыда и отчаяния, разумеется, — и как она будет убеждать его в обратном?       Требовался план: быстрый и надёжный. Мимоза, метнулась взглядом от чашки к эклерам, от них — к Клаусу, абсолютно бессознательно скользнула по его губам, и тут её осенило опасной, но между тем рабочей идеей.       А так как исход будет предсказуем, риск, в общем-то, не предполагался.       — Ох, ну… Как бы сказать… — сознание сразу успокоилось. Сложив руки, Мимоза постаралась придать себе выражение абсолютной искренности. — Ты мне очень даже симпатичен! Просто я не готова была вот так сразу перестроиться, и всё это очень непривычно, но если ты мне не веришь, т-то я…       «Ради него. Ради него!» — хотя он действительно был симпатичен ей как человек. Это же считалось за частичную правду?       — Я тебя п-поцелую, если съешь их все до одного!       В возникшей тишине витал шлейфовый аромат чёрного чая и цветущего жасмина. Было невероятно жарко, и Клаус на мгновение совершенно опешил, глядя на неё без тени улыбки. А потом усмехнулся и приподнял бровь.       — Может быть, ты всё-таки подумаешь, прежде чем предлагать мне такое пари?       «Ух, вот же упрямый! Я пытаюсь тебе помочь!»       Эклеры продолжали лежать в корзинке, а от его вопроса в душе всколыхнулась тщательно утрамбованная скромность. Мимоза, вскочив, с размаху хлопнула ладонью по столу и наклонилась к Клаусу, угрожающе нахмурившись.       — Клаус, ты что, не хочешь меня целовать?!       — Что ж, откровенность за откровенность. Я очевидно стремлюсь к этому, как ты могла заметить, — он, ухмыльнувшись, даже не вздрогнул от её резкого движения и достал из корзинки следующий эклер. — И раз мы мерим чувства десертами, я, разумеется, съем их все. Тем более они действительно потрясающие.       Мимоза, красная до ушей, уронила себя обратно на скамейку и принялась нервно пить чай. Нежный фарфоровый звук и хруст песочного теста с шоколадной крошкой слабо нарушали неуютное молчание, но ей не слишком хотелось разговаривать: позорность спектакля не давала щекам остыть, а горячий чай разгонял румянец сильнее прежнего.       В голове витала мысль сбежать.       — Интересное у нас с тобой, однако, получается свидание…       «Да уж хуже некуда… — с горькой иронией подумала она в ответ на его мимоходом брошенное замечание. — Боже, а если лекарство подействует чуть позже, это что, получается, ни у него, ни у меня первый поцелуй будет не по любви?..»       — Знаешь, я бы очень хотел насладиться твоими эклерами, но это сложно делать, пока...       — Клаус — Мимоза оборвала его, решив, что стоило выяснить детали до перехода точки невозврата. И, с невинной улыбкой сомкнув ладони лодочкой, положила на них подбородок. — А ты когда-нибудь с кем-то целовался?       Он покачал головой, прежде чем коснуться губами края чашки.       — Нет, ни с кем. Но, по-моему, это скорее мой промах, чем достоинство.       «Эх, а я так надеялась…» — с тоской подумала Мимоза, потянувшись за следующим печеньем — хорошо хоть Клаус наполовину съел четвёртый эклер, не испытывая прочность её терпение.       — Ты это к тому, что никому никогда так не нравился?       Он засмеялся, хотя её шутка отдавала грубостью.       — Отнюдь. Просто я вряд ли смогу впечатлить тебя, а это досадно.       — Первый поцелуй и так особенный, чем тут ещё удивлять, — Мимоза вздохнула и улыбнулась, обводя пальцем краешек чашки. Учитывая, что рубеж четвёртого эклера вот-вот будет преодолён, потянуть время даже имело смысл, иначе Клаус наестся до одышки, и ему будет очень сложно бежать в штаб.       — Плохой первый поцелуй ничуть не лучше поцелуя без любви, — серьёзно заметил он, плавным жестом приподнимая чайник. — Недаром же говорят, что некоторые люди совершенно не умеют целоваться.       К удивлению Мимозы, его поведение сейчас отличалось близостью к адекватности: возможно, тема и выбивалась из его характера, но ей даже стало немного интересно. В той степени, в какой может быть интересен разговор о любви с другом, который спит и видит, как целует тебя.       — По-моему, здесь ничего сложного. Ну… главное знать, с кем ты этого хочешь.       — Вся сложность — часто в простом, — Клаус принялся за пятый эклер, и его улыбка вновь стала подозрительно загадочной. — И может так случиться, что первый поцелуй с человеком, которого ты любишь, станет одним из самых неприятных воспоминаний в твоей жизни.       Мимоза в мыслях ещё раз пожалела его, ибо вряд ли ему понравится вспомнить разговор с девушкой на столь личную тему. С другой стороны, на неё накатило новым приливом любопытства, потому что когда ещё выпадет шанс узнать, что думают о поцелуях мужчины.       — Но это же… совсем не страшно?       — Вряд ли. Я, во всяком случае, так не считаю.       «Интересно, если этот Клаус — полная противоположность настоящего, он, выходит, очень переживает, каким будет его первый поцелуй с любимой девушкой?»       — А что ты сама об этом думаешь, Мимоза? — на неё опять посмотрели с игривой усмешкой. Она, порозовев, задумалась и машинально разломала и без того маленький кусочек печенья, не по этикету окуная тот в чай.       Белесого пара уже не было, и на тёмной поверхности виднелась тонкая прозрачная плёнка.       — Наверное, я бы переживала, если бы была в этом виновата.       На пьянящий аромат жасмина прилетело несколько то ли пчёл, то ли шмелей — сложно было разобрать по звуку, а они уже закопались глубоко в куст. Мимоза украдкой посмотрела на Клауса и вдруг поняла, что тот доедает шестой эклер, не обнаруживая малейших признаков гастрономического беспокойства. Это настораживало, но она постаралась отогнать волнение, припоминая железную уверенность Давида.       Всё будет, всё получится. Нельзя, слопав столько слабительного, спокойно его переварить.       Однако когда восьмой эклер оказался позади, Мимоза резко осознала, что с темой разочарования от первых поцелуев они, похоже, разберутся раньше, чем ей бы хотелось. Опустевшая чашка опустилась на блюдце, Клаус, неторопливо промакнув пальцы и губы, свернул платок в ровный квадрат и обернулся к ней с улыбкой, которая без слов говорила: «Время платить по счетам».       — Итак. Как видишь, я настолько хочу тебя поцеловать, что осилил безумное количество сладкого.       И хоть бы раз желудок у него заурчал! Она ведь помнила, как он молча страдал после ужина в Хэдже, когда их угостили картошкой на первое, второе и десерт! Мимоза, нервно хихикнув, смяла в пальцах салфетку и, прежде чем посмотрела ему в лицо, физически почувствовала, как он придвигается, опершись локтем в столешницу.       Рука потянулась к волосам, принявшись накручивать прядь на палец. А Клаус, видимо, истолковал её отчаяние как смущение, поэтому решил взять инициативу на себя.       — Если я наклонюсь, мы можем случайно опрокинуть чашку, — от его жарко-щекотного дыхания возле уха прошибало дрожью вдоль спины. Лицо моментально расцвело красным, и в животе стало нехорошо, словно это она съела злосчастные эклеры.       Клаус же, не отстраняясь ни на миллиметр, определённо получал удовольствие от её паники.       «Ну Давид!.. Это будет на твоей совести…» — она, сделав над собой усилие, подняла взгляд. Губы закололо даже без поцелуев, и вид у неё явно был крайне несчастный, раз Клаус счёл нужным ободрить её, скользнув кончиками пальцев по щеке.       — Понятия не имею о твоих мыслях и планах, но почему мне кажется, что поцелуй в них не входил?       — Я п-просто… на твои очки смотрю, — пролепетали губы, и хотя это было в высшей степени нелепо, оно всё же выигрывало перед молчанием. — С ними, наверно, будет не очень удобно, д-да?..       — Думаешь? — он явно дразнил её, но Мимоза отчаянно ухватилась за эту возможность и торопливо кивнула. — Ну, хорошо. Самое прекрасное в жизни я увижу и так.       Зря она, конечно, это сделала. Надо было соврать, что ей подурнело от жары или что она… да хотя бы перепила чая!       — Лучше закрой глаза.       Близко. Слишком близко. Мимоза, задержав дыхание, зажмурилась, надеясь не сгореть от смущения и чувства вины, а широкие ладони Клауса легли ей на плечи, и только когда поцелуй вот-вот должен был произойти, она услышала оглушительный урчащий звук.       «Ну наконец-то!»       Романтика, разумеется, была разрушена. Мимозе от неожиданности даже не пришлось изображать изумление, а вот у Клауса, тотчас севшего ровно, по скулам пошли красные пятна, и он снова стал болезненно похож на себя, когда сконфуженно кашлянул в кулак.       — Кхм. Извини.       И закусил губу — желудок снова передал привет, сполна оценив эклерную начинку.       — Да что это… Прости, к-кажется, эклеров было слишком… Ч-чёрт!..       Его скрутило настолько внезапно, что Мимоза действительно испугалась, не было ли восемь штук перебором почти натощак.       — Боже, Клаус тебе нехорошо? — она попыталась потрясти его за плечо, пока он держался за живот, цедя воздух сквозь зубы. — Ответь мне! Пожалуйста!       — К-кажется, наше свидание з-закончится немного р-раньше, — сдавленно пробормотал он, вздохнул и выпрямился так медленно, словно каждое движение требовало предельных осторожности и концентрации. Его лицо исказила пугающая гримаса, и Мимоза похолодела при мысли, что всё-таки перестаралась. — Я должен… Прости. Мне… нужно отлучиться. Кое-куда.       — Давай я кого-нибудь позову! — дело принимало нешуточный оборот, и теперь она не могла бросить его в таком состоянии!       — Нет! — он сделал резкий жест, глотнул воздуха и вдруг вскочил, как ошпаренный, хватаясь за столешницу. Задевая её, выбрался через другую сторону под звон посуды, и, сопровождаемый грозным урчанием, бросился прочь от беседки, едва не свалившись на ступеньке.       Мимоза проводила его взглядом, полным сострадания, но сквозь волнение не могла не подумать, что эти мучения несомненно воздадутся ему излечением.       Подумать только: они практически поцеловались.       К беседке между тем широким шагом приближался вынырнувший из укрытия Давид, а за его плечами плечами маячила фигура Летуа. Мимоза же, отирая взмокший лоб, откинулась на спинку скамейки и с облегчением выдохнула. Свидание подошло к концу, чай был практически выпит, а она получила бесценные знания о первых поцелуях и твёрдую уверенность, что не готова делать это раньше двенадцатой встречи.       Только бы теперь лекарство помогло.