В самое сердце

      Любой уважающий себя член светского общества (да и не совсем светского, что уж там), почитал необходимым быть в курсе событий столицы. Для этого требовалось не слишком много: в частности, выписывать два газетных издания — «Столичный вестник» и «Светский сплетник». Последнее отличалось сомнительным чувством такта и острым юмором, однако пользовалось большой популярностью в силу неискоренимой людской любви совать нос в чужие дела.       Их маленькая компания в данном вопросе разделилась на два лагеря: Клаус с Летуа относились к слухам достаточно сдержанно, в то время как Давид обожал эту гремучую смесь из домыслов, скандалов и романтики, поэтому щедро потчевал их наиболее интересными новостями, не скупясь на ироничные комментарии.       А Мимоза иногда выписывала из «Сплетника» удачные обороты, дабы при случае блеснуть едким сарказмом.       О бракосочетании мисс Дианы Мэлтон они узнали именно оттуда. Редакторы просто не могли упустить подобную новость, а для них она означала, что ждать Клауса стоило с часу на час. С момента своего отбытия на миссию он не отправил в штаб ни строчки, но вряд ли ему хотелось добровольно задерживаться в доме Мэлтонов, поэтому Мимоза с утра ловила себя на повышенном энтузиазме, связанном не только с любопытством насчёт девушки, ставшей головной болью рыцарских отрядов, но и просто с тем, что она ужасно соскучилась по Клаусу.       Правда, умей она видеть будущее, точно бы не торопила его возвращение.       Они стояли под огромным витражом. Нарисованный солнечный лик золотился от света настоящего солнца, Давид вдохновенно заигрывал с Летуа, искренне не подозревавшей в нём что-либо, кроме бесовского характера, а Мимоза играла роль невольного свидетеля этой драмы, не зная, смеяться ей или вздыхать.       Честное слово, если Давид хотел, чтобы его наконец восприняли всерьёз, ему не следовало так напирать.       — Эй, ну пожалуйста! Почему ты не хочешь пойти со мной пообедать?       — Потому что моей семье я обещала приехать ещё неделю назад, — внешне Летуа выглядела бесстрастной, но в её взгляде затаилась досада, которая, к сожалению, осталась незаметной для самого заинтересованного лица.       А Давид продолжал увиваться вокруг неё, и хотя его роскошный павлиний хвост из перьев харизмы, остроумия и великолепной игры интонаций не мог оставить равнодушным даже хладнокровную леди Бекюре, она и виду не подавала, будто смущена.       — Ну, а как насчёт вечера?       — У нас в гостях племянники, они любят, когда я читаю им перед сном.       — Ох, да боже мой, Летуа! Просто скажи: я не хочу!       Мимоза уже начинала подумывать о вмешательстве: сняв очки, чтобы протереть их спрятанной в нагрудный карман тряпочкой, Летуа недвусмысленно намекала, как трудно ей было сохранять спокойствие, — но прежде чем успела предложить сходить поужинать вчетвером, когда вернётся Клаус, Давид вдруг отвлёкся на что-то за их спинами, и его лицо изменилось до неузнаваемости.       — Бог ты мой… Посмотрите.        Нечто столь ошеломительное находилось где-то ниже лестничной балюстрады. Удивленная его замешательством, Мимоза инстинктивно повернула голову, да так и замерла, увидев на первых ступеньках никого иного, как Клауса.       И в тот момент на её лице появилась первая и последняя улыбка, исполненная радости.       За время трехнедельной миссии он как будто ещё шире раздался в плечах и приобрёл новую, нетипично плавную манеру нести себя. А когда поднял голову, удивительно точно встречаясь с ней взглядом, в горле у Мимозы застряло растерянное икание, и она почувствовала, как на секунду задерживает дыхание.       «Что это у него… за выражение лица такое?»        — Вы видите то же, что и я? — протянул Давид тем обескураженным тоном, который проскальзывал у него реже, чем неудачные комбинации на магических кубиках. — Там же… Клаус сюда поднимается?       — Внешне — точно он, — раздался сбоку голос Летуа, но Мимоза была слишком загипнотизирована происходящим, чтобы отвлечься.       А Клаус величественно шествовал к ним, продолжая смотреть ей в глаза. Каждый его шаг, даже движение пальцев, чтобы поправить волосы и очки, отдавались в груди прохладным трепетом. Зря она, похоже, накануне запоем читала ту любовную книжку, которую безопасности ради приходилось прятать в стороне от остальных. Теперь её впечатлительная душа видела миражи, однако чем выше поднимался Клаус, тем сильнее она убеждалась в отсутствии у себя проблем со зрением. По крайней мере тех, что могли быть связаны с потрясающе ярким стилем автора.       Когда вообще серьёзный и воспитанный Клаус успел научиться так пленительно улыбаться?!       — Дружище, ну привет! — Давид, кашлянув, натянул на лицо псевдосчастливую гримасу, сделал шаг навстречу и протянул руку, хотя с таким видом правдоподобнее было бы на спор засунуть ту в камин. — Что, можно поздравлять тебя с завершением миссии, которая никому не удалась?       Клаус усмехнулся, отвечая ему крепким рукопожатием — Мимозе даже показалось, что у Давида дёрнулась рука.        — Если доверять что-либо некомпетентному сброду, даже пустяк станет невыполнимой задачей.        Его обычно спокойный взгляд стал пронизывающе острым, а изгиб улыбки — резким и саркастичным. А потом он обернулся к ней с Летуа, и от его томного «Мимоза» её бросило в пот. Давид торопливо посторонился (хотя на его месте даже стена отъехала бы в сторону), сердце, ёкнув, ушло в пятки, и Мимоза едва не вздрогнула, когда её галантно взяли за пальцы, поднесли те к губам и беззвучно поцеловали.        — Мне нужно сдать отчёт по миссии, поэтому извините меня, я спешу. Мимоза, какое удовольствие вновь видеть твои прекрасные глаза.       После чего медленно отпустили, и она растеряла последние крупицы самообладания, наблюдая, как Клаус удаляется походкой, которой позавидовал бы даже идеальный в мелочах Кирш: такой она была исполнена мужественной грации.       — Он не в себе… — с плохо подавляемым ужасом пробормотал Давид, запустив пальцы в волосы и окончательно превращая их в соломенное гнездо.       — Полностью согласна, — сложившая на груди руки Летуа покосилась на неё, а Мимоза стояла, растерянно водя пальцами по месту поцелуя. В душе творился сущий бардак: хотелось то ли нервно смеяться, то ли хлопать себя по вспыхнувшим щекам, то ли суматошно отереть руку об одежду, потому что прикосновение его губ оставило осязаемый след.        И не то чтобы её в жизни никогда так не целовали!       — Так и знал, — мрачно заметил Давид, оборачиваясь к ним, — не стоило ему связываться с этой девицей. Точно либо опоила его, либо заколдовала.       — В любом случае это не навечно, — спокойствию Летуа оставалось только позавидовать. Впрочем, ей-то не целовали руку с таким взглядом, будто хотели сжечь в огне страсти. — Не пройдёт за пару дней — мы всегда можем отправить его к доктору.       — По-твоему, он к нему пойдёт? — с сомнением уточнил Давид, и Мимоза мысленно поддержала его, по-прежнему пытаясь унять дрожь.       В тоне Летуа появилась тихая угроза.       — А мы не будем его спрашивать. 

***

      Вся эта «каша» заварилась благодаря очередному поступившему в «Золотой рассвет» запросу: сэр Мэлтон, баронет Хайсвайла, просил предоставить ему лучшего личного рыцаря для единственной дочери, мисс Дианы Мэлтон. Вполне рядовое задание, если не считать того, что сопровождающего ей меняли в третий раз.        Клаус перед отъездом успел рассказать им пару интересных деталей: у мисс Мэлтон ранее был личный охранник, однако он почему-то уволился, и на его место стали присматривать рыцаря из ордена. По причинам, о которых Клаусу либо не сказали, либо он намеренно умолчал, ни первая, ни вторая сопровождающая из «Голубой розы» не продержались дольше двух недель. Теперь на очереди стоял «Золотой рассвет»: Клауса назначили сопровождающим мисс Дианы Мэлтон сроком на месяц — в конце августа была её свадьба. И хотя по отряду тотчас прокатилась молва о «девице Мэлтон», он выглядел очень спокойным, несмотря на давление всеобщих ожиданий.        Давид на прощание шутливо благословил его не посрамить честь ордена, а он только улыбнулся, и им осталось ждать от него писем, которые так и не пришли. Теперь же Клаус объявился собственной персоной и меньше чем за двадцать четыре часа умудрился нажить себе двоих недоброжелателей среди младших рыцарей, до предела накалить отношения с Джорджем Эттвудом, которые у них до этого держались на взаимной неприязни, и свести с ума трёх девушек, вследствие чего врагом обзавелась Мимоза.        Ибо нагло встала на пути чужого личного счастья.       Есть такая категория людей, обладающая способностью очаровывать независимо от собственного желания. Клаус не обладал этими навыками — точнее, не обнаруживал их до злополучного задания, — однако теперь резко стал одним из самых желанных юношей отряда. Изменившийся взгляд, плавно-красноречивые, часто надменные жесты, улыбки, от которых земля теряла твёрдость, и более глубокий, тягучий голос — живое воплощение образа загадочного, самоуверенного, притягательно отстранённого мужчины, который Мимозе абсолютно не нравился.        Если между ними было пространство площадью меньше квадратного метра, она задыхалась от концентрации направленной на неё чувственной страсти. На расстоянии тридцати шагов его новая аура была худо-бедно терпимой, но господи, он словно чувствовал её даже спиной, и за неполный день частота их непосредственного взаимодействия начинала вызывать нервные подёргивания.        Короче говоря, новая версия Клауса рисковала учинить много проблем, поэтому сейчас Мимоза с Летуа сидели в дальнем конце библиотеки в ожидании Давида, ибо им срочно требовалось спасать не только репутацию Клауса, но и спокойствие всего отряда.       Он появился из-за стеллажа с книгой в руке — прикрытие на случай, если их застукают. Отодвинул стул, сел, откинулся на спинку, вздохнул, положив нога на ногу, помассировал пальцами переносицу и наконец изрёк:        — Всё очевидно, девочки. Наш бедняга под заклятьем или под зельем.       — Он опять что-то натворил?.. — упавшим голосом пролепетала Мимоза, с ужасом подумав, не нашла ли вчерашняя словесная стычка Клауса с Джорджем продолжение в спарринге.        — Да не-ет, — Давид небрежно махнул рукой и потянулся. — Он вроде тренироваться ушёл, поэтому пока всё нормально.       — Ты уверен? — с подозрением сощурилась Летуа, понизив голос, хотя они сидели абсолютно одни.        — Да точно это, точно. Клаус, конечно, теперь жить не может без Мимозы, но тренировки у него по расписанию.        Мимоза покраснела: утром он снова поцеловал ей руку на глазах у всей столовой, и в его взгляде читалась пугающая целеустремлённость в один прекрасный день сделать то же самое куда-нибудь ещё. В губы, например.        — Не издевайся над ней. Ей и так не по себе, разве не видишь? — Летуа ободряюще погладила её по плечу и сочувственно улыбнулась, одновременно укоризненно нахмурившись в сторону Давида.       — Извини-извини, Мимоза, — он миролюбиво поднял руки, и за такую улыбку ему, пожалуй, можно было простить очень многое. Разве что не убедить Летуа, будто она — та единственная из сотен девушек в королевстве. — Не переживай, если он к тебе на самом деле полезет, я первый открою гримуар.       — В-всё в порядке, Давид, — Мимоза тактично умолчала, что ещё быстрее он за это схлопочет защитным заклинанием. — Давайте лучше подумаем, как нам быстрее вернуть нашего Клауса.       — Ну, смотрите, — он звонко щёлкнул пальцами, всем своим видом показывая, что с нетерпением ждал случая блеснуть на их импровизированном собрании. — Если моя теория верна, эта девица та ещё вертехвостка, и, фигурально выражаясь, решила напустить на него свои чары!        Летуа посмотрела на него с выражением глубокого скепсиса.        — Ладно-ладно, шутку не оценили, едем дальше! Так вот!.. — его беспокойные руки перекочевали в новое положение, скрестившись на груди, и Давид буквально растянулся вдоль стула. — Фигурально не получилось, и она решила: а давай-ка я его чем-нибудь приворожу.       — Не думаю, что это магия. Его мана совсем не изменилась, — Мимоза, не находившая в ситуации ровным счётом ничего забавного, задумчиво накрутила на палец кончик локона. — И чего-нибудь на его одежде я тоже не заметила, а он бы вряд ли принял от неё какие-то подарки вроде… украшений.       — Значит, зелье. На чёрном рынке можно купить что угодно, а афродизиаки и так продаются — только знай, где искать. Я ещё почитала старые газеты, и помните ту статью, про которую ты шутил, Давид? Кажется, шутка вовсе не шутка: почему вдруг её отец вместо мужчины-сопровождающего попросил девушку? Дважды.       — Наши с тобой мысли просто идеально сходятся… — со сладкой улыбочкой протянул Давид и удивительно, как не потёр руки на манер матёрого сплетника. — Но вообще… — Тут он задумчиво постучал кончиком пальца по подбородку, перехватив взгляд Мимозы. — Слушайте, это ж сколько она в него влила афродизиака, что его до сих пор не отпускает?       — Клаус отлично умеет держать себя в руках, — Летуа заправила за ухо выскользнувшую чёлку. Мимоза, кстати, заметила, что в последнее время её волосы очень сильно пушились и выглядели жидковатыми. — Жаль, что мы не узнаем подробностей, пока он в таком состоянии. Я точно не рискну спрашивать.       — Ну, нам, по большому счету, не так важно, зелье это или нет, — Давид теперь барабанил ногтями по обложке «Ботанических инструкций», глядя на стеллаж поверх их голов. Но стоило Мимозе открыть рот, как его ладонь с хлопком опустилась на тканевый переплёт. — Начнём с простого: выгоним из него эту дрянь, чем бы она ни была!       — Т-ты… в каком смысле это имеешь в виду? — осторожно уточнила она, по решительному выражению его лица, впрочем, уже чувствуя, что Клаусу очень не поздоровится.       — Да в самом прямом! Любой доктор скажет: при отравлении надо прочистить желудок. Мимоза, что ты побледнела? Это меньшее, что мы можем сделать для него сейчас!        — Ты собираешься подсыпать ему слабительное, — Летуа немного наклонилась вперёд, поправив очки и пристально посмотрев на Давида.       Он только возмущённо развёл руками.       — Барышни, а у вас есть другие варианты?       И на мгновение Мимоза решила, что обрела союзницу.       — Я согласна. Но как ты это сделаешь?        — О, идея у меня есть… — отозвался тот, и по устремившемуся на неё виновато-улыбчивому взгляду Мимоза сразу поняла: ладно Клаус, пострадать теперь придётся и ей. — Но без тебя нам не обойтись.        — Да п-почему сразу я?        Давид только развёл руками, между строк говоря ей: сочувствовать могу сколько угодно, но в бою нет места жалости.       — Потому что с твоих рук он съест что угодно, а такую карту мы можем разыграть всего один раз!