Страх, прикрытый блеском

      Саймон смотрит на этого ангела, сидя у барной стойки и попивая неспешно безалкогольный коктейль. Он мог бы подойти ближе, но боялся, что не сдержится; что сделает какую-нибудь глупость, о которой опять потом пожалеет. Но даже отсюда он видел, дофантазировал, представлял, почти чувствовал тактильно каждое движение этого чуда. Изящное стройное тело прогибается, забывая от эротичной мелодии о позвоночнике в себе; рука плавно движется вдоль тела, длинными пальцами очерчивая изгибы бёдер, талии, груди, проходит по овалу лица; нога медленно заводится назад и обвивает шест. Алые губы приоткрываются в желании, словно внутри всё горит от возбуждения, а кончик языка проходится по ним, пытаясь облегчить этот жар. Подкрашенные глаза прикрываются в неге; голова запрокидывается назад с небольшим креном в сторону, от чего пепельные волосы падают на лицо, обрамляя высокую скулу. Сильные руки цепляются за шест и подтягивают всё тело; пресс напрягается и поднимает бёдра; длинные ноги взмывают вверх; шест уже зажат под коленом, что держит всё изящество на весу. Плавная музыка руководит движениями, делая танец невообразимо красивым и сексуальным, разводя окружающую публику на присвистывания и поддерживающие выкрики.       Цзюнь мог бы часами на это любоваться, готов был забыть про свою относительно беззаботную жизнь, про реальный мир и находиться в этой экзальтации вечно, лишь просматривая танцы этого бога. Глаза неотрывно наблюдали за движениями бронзового тела, а дыхание замирало, словно тело опасалось пропустить что-то очень нужное, что-то невесомое, невидимое; и лишь самый ярый фанат этой лани сможет разгадать ту тайну печальных серых, до безумия прекрасных глаз.       В этой сверкающей страстью нимфе Цзюню нравилось всё: от высокого лба, пересеченного размашистыми бровями, до тонких лодыжек, обвитых лакированными тесёмками босоножек. Он познал тантрический секс, когда впервые ЭТО увидел: увидел и пропал без вести. Его затянуло в такую бездну этими пухлыми, чмокнувшими в воздушном поцелуе губами, что уже никто не сможет спасти его душу, которая была уже пропащей — даже дьявол не найдёт её. Каждую ночь Цзюнь мечтал и грезил о том, что прикоснётся к бархатной коже, проведёт по ней губами; почувствует ими всю вибрацию, исходящую от утончённого, лёгкого тела; согреет своими ладонями округлые бёдра и загипнотизирует, заворожит, заговорит эту музу восторга своими комплиментами. Он пленит её, заберёт себе, спрячет от всех. Это всё его.       Дрочка в душе стала для Цзюня нормой. С первого представления, когда он пошёл не в свой привычный клуб, а решил зайти по рекомендациям друзей в новый, его сердце не оставалось более спокойным. В тот же вечер, увидев на пилоне такое совершенство, он порасспрашивал местного бармена об этом чуде — без энтузиазма, лишь проявляя интерес к мастерству в танце. Имя, конечно, ему не раскрыли, он узнал лишь сценический псевдоним — Хиро. Узнал график работы; узнал, что тот ни с кем в отношениях не был замечен; узнал, что на приватные танцы, а тем более на секс, никогда не соглашается. Не очень общителен, высокомерен, упрям и не принимает никаких ухаживаний и подарков.       Всё это было сложно, Цзюнь даже и не собирался ни за кем ухаживать: лишь захотел ещё раз увидеть танец, лишь взглянуть на номер; только вот следующий раз был фатальным для него. Саймон сошёл с ума. Ещё пару раз он приходил, чтобы утолить свой голод до этого тела, хотя бы визуально; его трясло от чувства близости Хиро к себе, руки так и пытались протянуться к нему, но Цзюнь лишь мучительно наблюдал, кусая свои губы. Потом он стал приходить уже с подарками, всё-таки надеясь на ответ. Цветы, игрушки, ювелирные изделия, сладкие десерты — всё тут же возвращалось назад, к нерадивому ухажёру, как и предупреждал бармен. Официанты, что передавали эти подарки по просьбе Саймона, уже посмеивались над ним, но чаевые продолжали брать.       Желание обладать недоступностью всё больше разжигалось огромным костром в груди, густой лавой растекалось по венам, таймером взрывного механизма тикало в голове. Цзюнь уже сталкером стал караулить желаемое блюдо у служебного входа, но там всегда поджидало такси, и Хиро, нисколько не оглядываясь на оклики Цзюня, не обращая внимания на его попытки завести разговор, совершенно игнорируя его присутствие рядом, молча выходил и сразу садился в машину. Саймону лишь оставалось наблюдать за уезжающим такси.       А вчера он напился. Трёхмесячное метание между домом, тренировками и клубом, а также чувство глубокой горечи от неразделённой любви добило его до кондиции. Он редко пил: спорт и алкоголь несовместимые вещи, даже, когда их команда одерживала очередную победу, — но вчера он напился вдрызг. Напился, дождался выступления Хиро и через пять минут уже полез на подиум. Набравшись космических суперсил, под названием алкогольный градус, а также величайшего похуизма на охрану и остальных посетителей клуба, он протянул руки к изгибающемуся телу.       Цзюнь успел прочувствовать сильное разрывающееся томление в своих пальцах, когда коснулся ими горячей кожи: это именно то, чего он желал; то, что нужно было ему для полного счастья. Хиро тут же стал шлёпать его по рукам, громко возмущаясь такому наглому поведению. А когда мужчина притянул его к себе за талию, то вообще получил звонкую пощёчину в ответ. Звучная оплеуха немного встряхнула его пьяный мозг, а впившаяся в кроссовок шпилька заставила руки покинуть аэродром, под названием талия. Саймон зашипел от боли и схватился за ногу.       — В следующий раз получишь по яйцам, придурок, — гневно выкрикнул Хиро и столкнул мужчину с подиума, где его уже поджидали охранники.       Несмотря на громкую музыку, Саймон впервые расслышал голос своей звезды. Лирический тенор мелодично послал его на три буквы, когда Цзюнь, удерживаемый охраной, выкрикнул ему признание в любви. Добравшись домой, он уснул с блаженной улыбкой: наконец-то он прикоснулся к этому миражу и понял, что он реален и что Цзюнь уже не сможет спокойно жить, пока не добьётся благосклонности упрямого демона.       Сегодня он пришёл с желанием извиниться, и сделает это, даже если тот не станет слушать. Хиро придётся немного потерпеть его присутствие рядом, чтобы узнать: всё это было лишь из-за любви, а не пошлого желания отыметь его божественное тело.       Никто не пропустит постороннего в гримёрки, а сам Хиро просто не выйдет на эти разборки, поэтому Цзюнь караулил у входной двери. Ждал около двух часов, пока не подвернулся шанс прошмыгнуть внутрь, когда уходящая пара танцоров, увлечённо болтая, направились к дороге, не прикрыв до щелчка затвора дверь. В коридоре, куда он попал, было тихо: никакого смеха, веселья или громких разговоров, лишь музыка из зала самого клуба глухо доносилась сюда. Никто эту служебную часть не охранял внутри, только снаружи стоял охранник, а всё остальное отслеживали по камерам. Возможно, у Саймона не так много времени, чтобы совершить задуманное, пока не прибежали охранники. Поэтому он быстро, но очень осторожно приоткрывает все попадающиеся двери, которые не заперты.       Вот он, Хиро: сидит за гримёрным столиком в синем халатике, сложив ногу на ногу. Где-то за ширмой копошится ещё один танцор. Саймон наблюдает, как мужчина рассматривает своё отражение, поправляет пальчиком блеск на губах, тянет их в поцелуе, скалит зубы и тихонько рычит. Из-за ширмы выходит его напарник, поправляя на теле нижнее бельё для выступления.       — Ну всё, я побежал, — щебечет он и направляется к двери.       Саймон быстро прячется за углом, в ожидании когда тот уйдёт, а потом также быстро входит в гримёрку и тихо прикрывает за собой дверь на защёлку. Хиро в это время встал из-за столика и снял уже было свой халат, под которым был лишь костюмчик для танца, но увидев незнакомого мужчину в гримёрке, прикрыл им свой торс, а когда заметил, что незнакомец закрыл двери на запор — брови его натужно сошлись на переносице.       — В чём дело, кто вы такой? Здесь нельзя посторонним находиться. — Хиро стал возмущаться, всё больше растягивая халат по телу, по типу банного полотенца.       — Я пришёл извиниться. За вчерашнее. — Цзюнь начинает торопиться объяснить, но лишь путается в словах. — Просто я был пьян… Я не хотел… То есть, хотел, но не так… К тебе никак не попасть, ты не хочешь общаться, пришлось так пробраться. Я не причиню тебе вреда. Просто выслушай. Я извиняюсь. — Он медленно приближается к мужчине.       — Не подходи, — грозно осаждает тот Цзюня, выставив опасливо руку вперёд. — Я помню тебя, пьяный придурок. И не собираюсь ничего тебе прощать. Вали отсюда, иначе я начищу тебе морду. — Хиро понимал, что этот мужчина гораздо крупнее его и скорее всего в драке он ему точно проиграет, но хотел показать угрозой, что он готов пойти на риск, если тот не уберётся.       — Послушай, ты мне очень нравишься, и вчерашний срыв был просто неконтролируемым, я вовсе не собирался…       — Так, ну всё. — Хиро перебивает грозящую надолго затянуться речь; пытается обойти приближающегося мужчину, чтобы добраться до двери. — Убирайся отсюда.       Саймон выставляет свою руку заграждением, останавливая его. Хиро резким движением откидывает её от себя и прорывается дальше, но тут же вторая рука обвивает его со спины за талию. Он быстро разворачивается и пытается брыкаться, но Цзюнь гораздо сильнее его и крепко держит вырывающегося Хиро.       — Подожди, подожди, да выслушай же. — Он сильнее прижимает к себе полуголое тело, чтобы не было пространства для замаха ладони. — Тебе придётся меня выслушать. Я хочу лишь…       — Убери руки, сейчас же. Ты что, больной? Как ты смеешь меня трогать?! — Хиро уже закричал в панике, вонзая когти в шею мужчины. Отчаянные попытки избавиться от его оков не давали результатов; глаза танцора расширились, стали как блюдца: они сейчас видели перед собой какую-то другую реальность, и сердце от той реальности исходило болезненным пульсом.       — Тише, пожалуйста тише. — Цзюнь пытался его успокоить, обратить на себя внимание и показать, что не собирается причинять ему вред.       Но Хиро не слушал его и не собирался сдаваться; он начал уже кричать охрану, при это пытаясь пнуть незнакомца по ноге. Чтобы заткнуть панические выкрики мужчины, Саймон целует его, прижимает к столику и наваливается сверху. Хиро не отвечает, лишь протестующе мычит сквозь стянутые губы и продолжает брыкаться, но Цзюнь прилип; присосался так, что у самого не было сил оторваться. Не так он планировал извиняться, но сейчас уже и забыл про свою миссию, лишь сильнее вжимался в елозящее тело, яростнее давил вишневые губы, интенсивнее гладил бархатную кожу. Какая же она мягкая, такая тёплая, упругая, гладкая. Рука медленно плывёт с шеи вниз по спине: зацепляется за цепочку от атласного топа, что так изящно обвивала его спину; спустилась к треугольнику стрингов, который почти спрятался между ягодицами. Пальцы касаются их, аккуратно сжимают, проверяя мягкость, наслаждаясь их упругостью. Саймон смотрит в зеркало, что за спиной Хиро и запоминает картинку, как эти полушария поджатые краем столешницы, вздулись.       Он проводит пальцами по ягодичной бороздке и вдруг понимает, что Хиро замер в его объятиях, весь сжался, съёжился в страхе. Глаза были болезненно зажмурены, а руки прижаты к груди. Саймон перестал терзать его сжатые губы и посмотрел на стянутое лицо. Хиро действительно сейчас боялся: трясся, как осиновый лист. Как только Цзюнь освободил его, он резко всхлипнул, словно ему лёгкие только сейчас раскрыли, но глаза не открыл, прячась за прикрытыми веками. Ещё большее чувство вины, чем накануне, стянуло сердце Гуна.       — Хиро? Прости, я… Ты кричал и я подумал… Хиро посмотри на меня. — Саймон приложил руки к его лицу, по щекам которого скатились две слезы, и протёр их большими пальцами. — Прости, принцесса. Я совсем дурак. Я этого не хотел. — Очередная ошибка. Гун, как обычно, не подумал о последствиях, руководствовался лишь собственными желаниями.       Хиро медленно и опасливо сполз вниз, на пол: он словно держался из последних сил, чтобы не зарыдать; плечи изредка сотрясались в всхлипах. Он обнял свои колени и уткнулся в них лицом, постоянно сглатывал подкативший к горлу комок и заставлял себя дышать спокойно и глубоко. Саймон осмотрелся вокруг и увидел бойлер, быстро набрал воды и пытался напоить плачущего мужчину.       — Хиро, это просто поцелуй, успокойся. — Он подсовывал стакан, но его принцесса не реагировал, лишь громко дышал в колени и хлюпал носом. — Тебе сейчас нельзя плакать, ведь… — Цзюнь запнулся в поиске подходящей причины, по которой нельзя, но добавил лишь глупое: — У тебя тушь размажется. Или ресницы отпадут.       Когда до Хиро дошёл весь смысл сказанных причин, он резко вскинул голову и сердито посмотрел на него. Большие покрасневшие глаза на мокром лице сейчас метали молнии обиды и злости, а Цзюнь ловил их как стрелы Купидона, всё больше влюбляясь в этого земного ангела с распухшими от плача губами. Если их целовать весь вечер, они также раскраснеются и без слёз.       — Ты что, слепой? Совсем из ума выжил, долбоёб? У меня свои ресницы, и тушью я не пользуюсь. Ты с бабой что ли сейчас разговариваешь? — Он хватает подсунутый стаканчик и залпом пьёт.       — Правда? — приятно удивляется Цзюнь и присматривается к покрасневшим глазам принцессы. Его пышные ресницы сейчас переплелись, слегка подрагивая от возбуждённого состояния Хиро. Так захотелось их поцеловать; прикоснуться губами, чтобы до конца прочувствовать их мягкость. — А как же эти… — Он неуверенно показывает на чёрные стрелки глаз.       — Это просто татуаж. — Злость на такое дерзкое оскорбление его внешности привела Хиро в чувство. — И хватит уже об этом, убирайся отсюда и забудь, что видел. — Танцор оттолкнул присевшего на корточки Цзюня, и тот, неудержавшись, свалился на пол. — В общем, твои извинения ни к чему, уходи. — Хиро поднимается и смотрится в зеркало, пытается запудрить припухшие места и снова подкрашивает ещё более надутые губы.       Саймон снизу рассматривает его тело: начисто выбритые, стройные ноги были сейчас совсем рядом, топтались в заботах Хиро; маячили перед носом Цзюня, опьяняя его ароматом масла, которым была обработана кожа танцора. Он расслабленно усаживается на одно бедро, сгибает вторую ногу и кладёт на колено руку. Перед ним сейчас прекрасное представление: ещё более притягательное, чем танец.       — Чего развалился? Уёбывай, я сказал, — возмущается Хиро и чуть отступает назад, почувствовав, что тот пристально осматривает его, словно не было каждый танец сканирующих глаз толпы в его жизни. — Ну вставай уже, тебя не должны здесь видеть, а то подумают, что я тебя впустил. Вставай же. — Он осторожно подпинывает тело Цзюня, а руками судорожно дёргает халат, вновь прикрываясь им.       — Саймон Цзюнь. — Влюбленный мужчина вообще никуда не торопился, с блаженной улыбкой наблюдая за танцором. Даже если вернётся напарник Хиро, он останется сидеть на полу, как ни в чём не бывало. Пусть его после этого выкинут из клуба окончательно — главное, что до тех пор, он будет вот так преклоняться у ног своей богемы.       — Что? — не поняв этих слов, переспросил Хиро, теряющий уже всякое терпение от наглости посетителя.       — Меня так зовут. Ты можешь называть просто Сэми. — Саймон чмокнул губами, посылая воздушный поцелуй. Глазам ведь не запретишь смотреть, а Цзюнь был голоден до этого тела, поэтому уже просто облизывал его взглядом. После этого грубого поцелуя его пах просто с ума сходил, пульсируя эрекцией. Как было бы прекрасно, если бы этот мужчина сейчас просто протянул ему руку, сказал в ответ своё имя, а потом согласился на свидание. Это же вполне возможно, нет ничего сверхъестественного; пусть судьба помешает там своё зелье в ведьминском котле и бросит в него четырехлистный клевер. А ещё лучше — пятилистный.       — Ам-м-м. Понятно. — Принцесса равнодушно проигнорировал знакомство. — Так и будешь здесь сидеть? — Он уже просморкался, отошёл от мужчины на безопасное расстояние и скрестил руки на груди, зажимая ими халат на торсе.       — Чего ты испугался, Хиро? Ты ведь не боишься людей, выступаешь на публике, да ещё в таком виде, который отметает всякое стеснение. Что сейчас было? — Саймон хочет понять этого мужчину, взять на себя часть его проблем и помочь решить другие. Тот ведь не из вредности отказывает всем подряд: не асексуал же он в конце концов. Если бы его интересовали женщины, то стал бы он танцевать в гей-клубе? — У тебя что-то случилось в прошлом, от чего ты сейчас боишься прикосновений?       — Нет. Ничего. Это не твоё дело. — Цзюню казалось, что он сейчас даже чувствует как воздух вибрирует от частого пульса танцора, который с таким стыдом отводит взгляд в сторону и краснеет ещё больше. Хиро подходит к двери и раскрывает её. — Уходи и забудь про это.       — Если только ты согласишься на ужин со мной. — Саймон замечает, как пухлые губы превращаются в тонкую линию. — Так-то мне и здесь хорошо, где там твой напарник или охранники? Можешь позвать их. Думаю, что я не против новых знакомств. Должен же я знать, кто тебя окружает. Хочу рассказать им о нас с тобой.       — О каких «нас»? — возмущённо взвизгнул танцор и хлопнул дверью. — А ну-ка, поднимайся и убирайся. — Он быстро подходит и начинает тянуть Цзюня за плечо, чтобы поднять такое грузное тело. После неудачной попытки хватает за запястье и тащит мужчину по полу. — Блять, какой же ты тяжелый оказывается, ну и лосяра.       Саймон даже хохотнул, глядя на такие потуги танцора: его баскетбольный рост не каждому легко будет утащить. Он с силой дёргает рукой на себя, и Хиро, со своими каблуками, просто валится сверху, пропищав при этом возмущённый мат. Цзюнь откидывается на спину и обвивает рукой его талию, прижимая к себе. На этот раз нет никаких щупаний запретных зон, нет никакого давления, нет никаких поцелуев; Саймон даже не позволяет себе пошлого взгляда. Хиро морщит брови, дует губы и пытается подняться; упирается руками по обоим сторонам Цзюня в пол и выпрямляет их, но окольцованная талия не даёт возможности отстраниться.       — Отпусти, слышишь? Отпусти. Ты опять? — В панике тараторит Хиро, то одной рукой теребя кольцо вокруг своей талии, то другой. Он устроился на коленях рядом с Цзюнем и сейчас его спина очень сильно прогнулась, при этом зад аппетитно выставился вверх.       — Только если ты согласишься поужинать со мной. — Саймон улыбается и игриво закусывает нижнюю губу, с интересом наблюдая на лице принцессы лихорадочные поиски выхода. — В этом ведь нет ничего страшного? Просто, — он дёрнул плечами, — поедим вместе и всё.       — Даже не мечтай, — опять громко возмущается Хиро. — Я лучше с голоду умру, чем пойду с тобой куда-нибудь.       — Завтра вечером, давай? — продолжает гнуть своё Саймон. — Я заберу тебя после танца. Договорились? — Удерживая одной рукой талию, второй он успокаивающе коснулся его лица.       — Пошёл к чёрту, ненормальный. — Хиро дёрнул головой, сбрасывая эту нежность со своей щеки.       В это время открывается дверь, и в гримёрку входит напарник Хиро. Саймон быстро убирает руки и сам уже слегка отталкивает мужчину от себя, суетливо начинает подниматься и поправлять одежду.       — Ох, принцесса, прости, что не успели. Я знаю, что ты сильно хочешь, но давай завтра, — тараторит наигранно сожалеющим тоном Цзюнь. — Тебе уже на сцену пора. Как неудобно получилось. — Он смотрит на замершего напарника. — А ведь я предупреждал его, что могут войти люди, — осуждающе цокает. — Не знаю, что и делать с этим озабоченным.       — Чего? — Поражённый такой наглой ложью, Хиро резво вскакивает с пола. — Заткнись, что за чушь ты несёшь?       — Ну же, принцесса. Сейчас уже поздно скрывать это, всё было как на ладони. Твоя жаждущая попка просто сверкала со входа, — Саймон игриво улыбается и облизывает губы.       Челюсть Хиро отвисает от шока; он теряет дар речи, краснеет как рак; кулаки зажимаются: хочется просто врезать этому ненормальному, но он смотрит на напарника. Хоть бы этот не поверил такому бестолковому бреду. А дружок лишь снисходительно ухмыляется в ответ.       — Ким, не подставляй нас. Ты же знаешь, что чужих нельзя приводить. Хоть бы закрылись тогда уж. А если бы я пришёл чуть позже? — он осуждающе посмотрел на разъярённого Хиро.       — Вот. — Саймон тут же берёт слово, не давая Хиро и слова вставить. — Вот, я то же самое ему предлагал, но у него, видите ли, времени мало было. — Саймон тоже весело улыбается, поддакивая критике напарника. — Видишь, принцесса, люди смущены. Тебе нужно быть немного сдержаннее.       Напарник устало проходит за ширму, не обращая уже внимания на глупую парочку.       — Заткнись, — тихо шипит Хиро в лицо Цзюня. Сейчас он был похож на кота, что выгнул угрожающе спину и поднял шерсть дыбом, готовый в любую секунду обточить свои коготки о тело Саймона. — Заткнись или я тебе врежу. Не посмотрю, что тут люди.       — Принцесса, пожалуйста, убери руки. Мне нужно идти, — нарочито громко говорит Цзюнь, чтобы его уж точно услышали за ширмой. Хиро в панике закрывает его рот двумя руками; глаза расширяются; мозг лихорадочно работает над поиском ответа. Он оглядывается на ширму, но напарник до сих пор не обращает внимания.       — Хорошо. Хорошо, — тихо шепчет он, глядя в глаза мужчины. — Давай завтра. Один ужин и всё. Понял? — Хиро сейчас со злостью трепыхал ноздрями, готовый в общем-то и разорвать незваного безумца.       Саймон расплывается в улыбке под ручкой Хиро и согласно кивает. Он смог, у него получилось; пусть и таким несуразным способом, но он добился хотя бы ужина с этим мужчиной.

***

      Саймон уже обрадовался подвернувшемуся шансу. В этот день он даже получил пару матерков от тренера и укоризненные подколы от команды. Он ни разу не попал мячом в кольцо, что было для него просто позором, ведь мастерство работает, даже если мозг отключается. Но когда руки трясутся от прыгающего сердца в груди, когда пресс сжимает мышцы лишь от предвкушения ужина, когда глаза видят лишь серые радужки перед собой, пробиться к кольцу сквозь защиту не просто, а забросить двухочковый не под силу, не говоря уже о большем. Но ни один промах не удручал Цзюня: всю тренировку он лишь блаженно улыбался, не в силах спрятать свою радость.       В этот вечер вместо такси у служебного входа стояла его машина. Саймон джентльменом раскрыл дверь перед своей принцессой, но тот, посмотрев на пассажирское место впереди, всё-таки юркнул на заднее сиденье. Что ж, его право.       Вместо романтического ужина, как предполагал Цзюнь, получился какой-то деловой. Хиро — Ким Джэджун, как узнал наконец Цзюнь — был напряжен до самого конца. Уставший от всех вокруг взгляд никак не ассоциировался с романтикой. Несмотря на зажжённые свечи, приятную музыку в ресторане и подаренные цветы, Саймон словно с врагом беседовал. Хиро не подпускал его в свои мысли, редко когда отвечал развёрнуто, больше смотрел в телефон, проверяя пиликающие сообщения. О себе он сообщил лишь имя и что работает в этом клубе с самого открытия.       В общем, ужин прошёл не совсем так, как планировал Цзюнь: надеясь, что его принцесса всё-таки растает хотя бы в этой обстановке. Но тот, как будто на эшафоте был, как будто крест сейчас на Голгофу тащил: на Цзюня пару раз лишь взглянул, и то для попытки убить его этим взглядом за очередную сказанную глупость. Никаким шагом вперёд этот ужин не был. Надежда на великие свершения в честь своей любви потихоньку угасала в Саймоне. Но он также продолжал приходить в клуб в рабочие дни Хиро.       Подкараулив его на выходе, Саймон схватил мужчину за руку, чтобы тот обратил, наконец, на него внимание. Джэджун лишь недовольно цокнул, когда Цзюнь заговорил о свидании, но руку выдёргивать не стал.       — Послушай, Саймон, ты просто забудь меня. На ужин я согласился лишь для того, чтобы ты тогда заткнулся. Но на большее не надейся. Я мог бы обратиться в полицию, чтобы избавиться от твоих преследований, но не буду. Надеюсь, что ты сам всё поймёшь. Заканчивай с этими попытками охмурить меня. Ты не тот человек, с которым я хотел бы встречаться.       Хиро говорил спокойным голосом, словно мантру читал, но Цзюнь чувствовал лёгкое дрожание связок на последних фразах. Он даже уловил какое-то беспокойство в серыз глазах, когда тот решил аккуратно убрать его руку. Саймон молчал, в душе засела обида, но не на Хиро, а на весь мир: на тех людей, которые сделали этого ангела таким холодным; на тех, кто причинил ему когда-то зло и сейчас он просто боится подпускать к себе людей. Как показать этому человеку, что его любят? Как дать понять, что без него не могут жить; что он нужен словно воздух? Как рассказать ему, что Саймон хочет лишь заботиться о нём, оберегать от посягательств других ухажёров? Как всё это сделать, если Хиро избегает его, не хочет ничего слышать; упрямо отталкивает, не давая любви ни одного шанса.       Руки расцепляются; Джэджун с каким-то сочувствием смотрит на замершего в горькой обиде Цзюня, выжидает несколько секунд (может надеясь на весёлое согласие), но после молча садится в машину. Автомобиль проезжает мимо Цзюня, оставив лишь отработанные газы после себя и чувство одинокой уязвленности.       Он не сказал «Прощай»: высказал всё, но финальное слово — та точка, что закончит их рассказ — не прозвучало. Возможно, Цзюнь просто цепляется за эту соломинку, пытаясь сохранить надежду, которая даёт ему силы на существование, и вскоре выяснится, что это лишь его ошибка, но он вновь включает мозги, продумывая очередной шаг.