Une image de notre amour

Вереница желтых огней в аллее парка освещает десятки людей, что непрерывно смеются и кричат невнятные фразы. Кажется, гул огромной толпы слышится за сотни километров. Антон шагает по слегка влажному асфальту прямиком к людям. В голове пусто, но улыбка натягивается механически, как только из серости тел выглядывает знакомое личико Сурковой. Девушка приветливо машет рукой, параллельно разъясняя что-то остальным за спиной. Наверное, первокурсники пытаются запомнить новые лица их института. Они быстро ориентируются, теперь так же дружелюбно улыбаясь Шастуну. Антон поправляет ярко-розовый свитер, задевая порванные кусочки ткани кольцами. Все же стиль не всегда практичен. Впрочем, его это не заботит, он старается сконцентрироваться на многочисленных людях. Невероятно сложно отбросить стеснительность, которая назойливо царапает кожу. Шастун растягивает губы и здоровается с кем-то. Он взглядом ищет Диму с Катей, но не успевает достаточно осмотреться, как его втягивают в разговор несколько парней. Один из них вручает пластиковый стаканчик, тут же заливая бордовый напиток. Тост звучит празднично, и несуразные стуки одноразовой посуды раздаются следом. Антон поддерживает, осушая бокал. Горло жжет резко, и в глазах на секунду чуть мутнеет. Толпа двигается вперед по небольшой тропе. Он знает маршрут, потому рассматривает только новоиспеченных друзей. Каждый широко улыбается, перекидывается нелепыми шутками, что отлично добивает Шастун, и просто искренне веселится. Атмосфера легкой беззаботности бьет в голову. Антон смеется, говорит на отвлеченные темы, наспех открывая бутылку вина. Губы алеют, а разум затуманивает дымка детской радости. На горизонте виднеется полоса гаражей. Они теряются в темноте ночи, и лишь голубые лучи подсвечивают ровные крыши. Адреналин неожиданно подскакивает в венах только от воспоминаний прошлого года. Железо стен расписано яркими словами и неуклюжими рисунками, один из которых Шастун узнает. Блекло-желтое солнце с крохотными инициалами блестит под стареньким фонарем и смотрит на него с наивностью. Странный шорох мурашек пробегает по спине, а картинки ночи всплывают перед глазами. Грохот шарика внутри алюминиевых баллончиков отвлекает, растворяя плывущее полотно взгляда. — Антох, лови краску, — кричит парень с татуировками, подкидывая в воздух аэрозоль. Антон перехватывает баллончик, осматриваясь. Видимо, это конечная остановка, потому как студенты разделились на группы возле ряда гаражей. Кто-то пьет очередную бутылку, кто-то бежит разрисовывать заборы, кто-то страстно целуется в закоулке. — Давай, быстрее-быстрее, — щебечет все тот же первокурсник и бьет ладонью по спине, подгоняя. — Что насчет стихов на том сарае? — поддерживает Шастун, срываясь с места. Ему хочется оставить часть себя среди безрассудства, а алкоголь в крови лишь подбадривает. Антон бежит к полуразрушенному домику, прикидывает строки и оглядывается. — Реп? — кричит парень, стремительно приближаясь к нему. — Почти, — с улыбкой отвечает Шастун. Так хорошо и так пусто в мыслях. Переживания далеко улетели, заботы залило волнами вина. Теперь алкоголь трепещет в груди, отзывается приятным теплом и горит румянцем на щеках. Антон останавливается, судорожно дышит, восстанавливая работу легких. Брюнет с татуировками становится рядом и внимательно рассматривает будущий холст. — Может, по сигаретке? — вдруг спрашивает он, поворачиваясь. — Можно, — снисходительно кивает Шастун. Ловко перенимая табак из чужих пальцев, Антон подносит фильтр к губам. Дым большим облаком расползается в мутном разуме. Голову медленно качает из стороны в сторону, а ноги только поспевают удерживать тело. Он прислоняется к холодному железу спиной, внимая горькому вкусу на кончике языка. В порыве удовлетворения ресницы медленно опускаются. Антону хорошо и спокойно. Алкоголь бережно заливает края его здравого смысла, не дает вырваться раздражающим проблемам. Горячие напитки, наконец, утопили острые иглы, что так больно царапали ребра. Сигарета истлела в его пальцах. Замысловатые вихри пепла полетели в разные стороны. Он глядит в сторону откинутой трубочки табака, а нужные строчки вдруг проскальзывают в мыслях. Парень с татуировками смотрит в радостные глаза, тут же подавая баллончик. Шастун трясет краску с аэрозолью и выводит немного кривые буквы на ржавой стене гаража: «и губы бордовые от вина — дополнение к очкам нашим розовым. В этом возрасте легко быть философом, в этом мире даже на приключения поднимается цена, но она не имеет значения». Антон улыбается широко, не замечая, как из груди совсем тихо льется мелодия. Он напевает задорный мотив и поворачивается к первокурснику, что ставит жирную черную точку подле коротких фраз. Шастун окидывает их взглядом, складывая в крохотное стихотворение. — Ты поешь? — спрашивает парень, растягивая губы в чарующе-пьяной улыбке. Антон смеется, наспех поправляя кудрявую челку: — Только пытаюсь. А ты, я вижу, поэт, — Шастун кивает на рукописное четверостишье. — Ага, тоже пытаюсь, — Брюнет пожимает плечами и засовывает ладонь в карман. — А спой-ка еще раз — я сниму. Парень громко хохочет, направляя камеру телефона на Антона, который сурово хмурится, оставляя лишь легкую улыбку, что теперь не сползает с лица после бутылки рома. — Ну, ты, это, давай не надо, — бормочет он, протягивая пальцы к объективу. Первокурсник отступает, дразнит, высовывая язык, пока Шастун отчаянно тянется к его телефону. Искры такой глупой забавы чудятся невероятно живыми, будто маленькие яркие вспышки действительно оставляют ожоги где-то внутри. Антон смеется коротко, ускоряя шаг, пока парень все так же неуклюже хрустит ветками. Ослепительный свет фонарика кружит блики в радужке. Они почти бегут, когда огромное бревно внезапно вырастает из мрака небольших ржавых домиков. Первокурсник, что так сосредоточенно смотрит в экран, спотыкается и падает на спину. Грохот и измученный стон раздаются в темноте. Собственные ноги путаются, так же громко ударяясь о поваленное дерево. Шастун летит следом. Пыль встает легкой противной дымкой вокруг. Их лица неожиданно близко, а рваный вздох проносится между улыбок. Антон не успевает подумать, когда прилив тепла расстилается на его губах. Первокурсник целует уверенно, нежно, словно не дожидаясь ответа. В голове так пусто и сладко. Сердце трескается, громко стуча о ребра. Кажется, мягкая нега вытекает из расселины, обволакивает и укрывает пушистым пледом. Быстрые секунды, чтобы понять чувства ускользают, и Шастун отвечает на поцелуй. Он ласково сминает чужие губы, касается его щеки, проводя незамысловатую линию. Парень улыбается и кусает тонкую розовую кожу, проникая языком внутрь. Антон выдыхает порывисто. Рассудок вертит ещё сильнее, а алкоголь, будто хрусталь, разбивается на осколки и крошится на ниточки нервов, плавясь. Приятная слабость падает на плечи, а горло осторожно стискивает нехватка кислорода. Он отстраняется от манящих взгляд губ и дышит судорожно. Шастун не понимает пространства, не видит четких размышлений, только слышит громкое дыхание. Мутная пелена встала непроходимой чащей перед глазами. — Я, — сипло выдавливает Антон в чужую улыбку, — я думаю, нам нужно встать. Он нелепо опирается на ладонь, приподнимаясь. Сухая грязь отвратительными крошками впитывается во влажную кожу. Шастун отодвигается на безопасное расстояние, словно осознание, наконец, пронизывает его тело, что мелко дрожит и шатается. Антон смотрит на брюнета с татуировками туманной зеленью. Яркие чувства стремительно тускнеют на фоне темных дорог. Трепет больше не колет кончики пальцев, а мозг посылает едва заметные импульсы, пробуждая здравый смысл. Он откашливается неловко и мажет рукой о черные джинсы. — Наверное, — Шастун запинается, отводя взгляд к широким ветвям деревьев. — Нам стоит об этом забыть. Просто стрессовая ситуация и… — Все окей, Антох, — отмахивается парень, — я первый полез, просто оставим эту глупость здесь, да и разбежимся по домам. — Да-да, спасибо, — Антон выдыхает облегченно. — Пойдем к ребятам, ладно? Первокурсник снисходительно кивает и быстро разворачивается. Шастун идет следом, изредка пиная мелкие камушки. Он старается отвлечься, вновь убежать. «Это алкоголь, юношеский абсурд.» — крутится в мыслях, будто оправдание. Конечно, абсолютное понимание снизойдет лишь утром, но и сейчас Антон выставляет себя ответственным, безнадежно выискивая хоть одну каплю такой важной характеристики внутри. Притворяться кем-то другим уже не имеет смысла, потому он принимает всю импульсивность поступка, а принятие — уже огромный шаг. Он обязательно найдет желанную и правильную дорогу, где прятать и отрекаться от поступков станет бессмысленно. Кажется, верный путь совсем рядом. Дряхлые вереницы гаражей постепенно рассеиваются, и большая компания мелькает где-то впереди. Лунный свет бликует на многочисленных лицах, отражается от бутылок и скользит по каждому, подсвечивая. Веселые возгласы снова долетают до ушей. Улыбка натягивается сама по себе, когда стаканчик с напитком и ликующий тост летят прямиком в ладони. Антон в который раз за ночь обжигает горло, морщится от приятно-горького вкуса и подставляет бокал под льющиеся волны вина. Тяжелая рука на плече заставляет вздрогнуть, а строгий тон голоса и вовсе распахнуть глаза от страха. — Шастун, — звучит чуть ниже плеча, — ты, блять, алкоголик заядлый или тебе пятнадцать? Антон оборачивается и смотрит на Диму, что нахмурился, серьезно оглядывая неустойчивое тело. Внезапный испуг растворяется в глупой улыбке. — Поз, а я тебя искал. — Домой поехали, Тох. Я такси вызвал, — Позов укладывает его руку на свое плечо, вытаскивая из шума. Шастун покорно прикрывает глаза, аккуратно переставляя ноги. Алкоголь с новой силой ударил по затылку, отключив и без того мутный разум полностью. Он помнит лишь непринужденную музыку в салоне автомобиля и тихие маты, когда ключ предательски не попадал в фигурное отверстие замочной скважины. Антон, переступив порог, успел завалиться в маленький гардероб и споткнуться о свою же пятку несколько раз, поэтому Дима любезно довел его до кровати и осторожно положил на мягкий бархат одеяла. Позов говорил еще что-то, но Шастун уже не слушал, расслабляясь в тепле спальни. Черный экран предстал перед глазами. Мерзкая трель звонка разрушила мнимый сон. Голова затрещала, точно металл при сварке. Помехи запищали в ушах. Антон поджал губы, разлепляя глаза. Навязчивое солнце вцепилось в радужку противными лучами. Он беспомощно простонал, ощущая отвратительную сухость в горле. Раскаленный песок застрял внутри, а сильные вихри раздражали чувствительную кожу. Шастун оперся на предплечье и поднялся, не желая слушать и секунды механического щебетания. Словно в бреду, он хватался за стены в поисках опоры. На его хмельное счастье дверь оказалась близко. Непослушные пальцы несуразно щелкнули замком. — Антон! — воскликнул женский голос, тут же утыкаясь ему в грудь. — Я думала, не откроешь уже. Светлая макушка и свежий аромат защекотали нос. Ирина ласково огладила спину, словно прощаясь на долгие годы с горячо любимым человеком. Шастун затаил дыхание, даже не предполагая подобное развитие событий. Разум тихонько хрустел от нахлынувших чувств и остатков алкоголя. Отличная возможность поговорить, показалась на сером горизонте, но состояние совершенно точно твердило об обратном. — Антош, я принесла тут, — Кузнецова бережно выпускает Антона из объятий и тянется к бумажному пакету на лестничной площадке. — Здесь булочки твои любимые, с вишней, рассол и баночка пива. Последнее я взяла на случай, если совсем плохо будет. Ирина с самой светлой улыбкой на лице протягивает пакет Антону, что беспомощно открывает рот от изумления. Чувства бушуют и накрывают своими волнами резко. Они вновь и вновь бьют о ребра, ломая прочные кости. Вдохи застревают в горле, а раскрошенные частицы разрезают кожу изнутри. Он стоит с распахнутыми ресницами, цепляется за тяжелый пакет, который девушка бесцеремонно впихнула ему в руки, и не может уронить и слова благодарности. Возможно ли говорить об истинной признательности к человеку, когда за спиной ты держишь острый нож разочарования, что предназначен именно этому доброму и искреннему собеседнику? Антон сглатывает отвратительный комок и наблюдает за Ириной, которая неловко переминается с ноги на ногу подле порога. — Тош, я могу войти? Может, чай попьем? — застенчиво спрашивает она с робкой улыбкой на пухлых губах. — Да, конечно, проходи, — он еще сильнее прижимает крафтовую бумагу к груди и кивает в сторону кухни. — Прости, наверное, я правда слишком много выпил вчера. Не могу сориентироваться. Антон действительно не знает за что ухватиться в лихорадочных мыслях. Причина не только в раскоординированных жестах, но и в страхе. Он боится разбить кристально чистое сердечко своими неаккуратными фразами или вовсе упасть в чужих глазах. Ирина учтиво закрывает входную дверь и проходит в маленькое помещение с угловым столиком. Антон бредет следом. Где-то под ребрами скрипит до сих пор, царапает противно, но измученное лицо надежно скрывает больные огрехи его рассудка. Он ставит пакет на белоснежную скатерть и присаживается на дряхлый стул. Девушка потерянно скользит взглядом по шкафчикам кухни, оперевшись о столешницу. — А чайник, кружки там, — растерянно бормочет она. — Извини, я, — Антон встает, но в голову ударяет досадная боль расслабленных нервов, отталкивая назад. Он хватается за край стола, старательно удерживая тело на месте. — Тош, садись обратно. Ты мне скажи я все найду сама, — Ирина подлетает к нему, ласково касаясь предплечья. Девушка бережно опускает Антона на стул и смотрит- смотрит-смотрит так нежно, что сердце сжимает в соку мерзости. Губы сплетаются в тонкую полосочку, а зубы хватают их внутреннюю часть, терзая отвратно сильно. Его разум кипит противоречиями. Он пытается поймать отстраненность и изрекать ужасные слова бесстрастно, но сочувствие и толика жалости отчаянно бьются за доминирующее место в душевной перепалке. Антон выдыхает устало. Осознание того, что другой человек испытывает напрасные переживания и постоянный холод в отношениях, помогает принять верную сторону. Он поднимает голову и глядит в озабоченный карий цвет. — Ир, подожди, присядь рядом, — Шастун осторожно вытягивает свою руку из чужой и рассматривает взволнованное лицо, что наклонилась чуть ближе, словно пытаясь расслышать робкий шепот. Антон рвано вздыхает. — Ты замечательный человек, и поверь, ты единственная, что смогла разжечь огонь в моем сердце спустя продолжительное время. Прошу, только не перебивай меня. Я ненавижу себя, потому что вижу, как ты любишь, по-настоящему любишь, а я…я не могу дать того же. Прости, я не могу обманывать и держать тебя возле без искренних и желанных тебе чувств, — слегка смазано проговаривает он, ощущая отчетливую печаль. Она предстает в прекрасном виде огромного клинка, рассекающего сантиметры дрожащего тела. Говорить все сложнее, потому что карие глаза медленно наливаются горькими отблесками. Ирина кусает губы, не отводя взгляда, который полон надежды от собеседника. Каждая буква колит сердце, что обливается холодной кровью. Быстрые удары разрывают грудь, а алая жидкость блестит в свете старой люстры. — Ты обязательно найдешь своего человека, ведь это правильно, да? Прости, пожалуйста. Я всегда буду рад помочь, если ты решишь после моего бреда набрать мой номер. Ты человек, что вызывает во мне дикий восторг и интерес. Ир, прости меня. Маленькие искорки скапливаются и в глазах Антона, но тяжесть внезапно спадает с его широких плеч. Дышать становится немного легче. В голове исчезают неразборчивые клубки нравственных противоречий. Горький привкус щекочет нервы от гудящей печали, но это ощущение - нечто особенное, отличное от прошлых. Он с безрадостной нежностью рассматривает Ирину напротив. Видит темные дорожки на щеках и красные от непрекращающихся слез глаза смотрят в ответ. Девушка закрывает лицо руками, всхлипывает беспомощно и запускает пальцы в волосы. Пряди несуразно выскакивают из идеальной укладки. Тоненький голос разрезает тревожную тишину: — Я поняла, Антон. Все нормально. Ирина шмыгает носом в последний раз и судорожно трет щеки. Губы её сомкнулись в тонкую полоску, а глаза опущены к полу. Антон безмолвно наблюдает за попыткой взять себя в руки и не скрывает собственных слез сочувствия. Чуть ниже ключиц клокочет вина. Она мыльная и, словно туманное утро, холодная и смятенная. Он не осознает действий в общих их чертах, но чувствует медленно сваливающийся камень. Сжимаясь, точно крохотный котенок, Антон наклоняется к пустому взору Ирины. Смотрит сочувственно, со всей лаской, но не получает взаимного ответа. Девушка машет головой, рукой смахивая кристаллик слезы, и резко встает. — Я пойду, наверное. Спасибо за честность. Ирина вылетает из кухни, что заволокло дымкой досады, надевает кроссовки и, не завязывая шнурки, она уходит с гордо поднятым подбородком. Ей сложно принять ситуацию сразу, чувства манипулируют ее здравым смыслом. Антон знает это ощущение, потому кидает спокойное: «Прости. Надеюсь, мы еще сможем поговорить» и щелкает замком. Звонкий треск отрезает кусочек ненавистной тяжести. Кажется, нервы перестали гудеть мерзко, а алкоголь бежит только в венах, не уделяя особого внимания мозгу. Антон обходит стороной арку, где расположился столик и пара стульев, на которых еще светятся два сгорбившихся от страданий силуэта. Он отбрасывает неприятные мысли и проходит в спальню. Приглушенный свет лампы осторожно ложится на темное дерево стола, обрамляет глянцевые обложки, скользит по стройному стержню ручки. Широкие шторы плотно задернуты, словно покрывают едва освещенную комнату от чужих назойливых глаз. Антон садится за привычное место работы. Тихий скрип ножек потрепанного стула о паркет и копошения листами раскрашивают стены желтыми родными цветами, точно вечер в глухой деревне среди пера и книг. Он вдыхает скомканный мыслями воздух вместе с невидимыми кристалликами пыли. Рассудок без устали вертит колесо воспоминаний, мешая сосредоточиться на бесконечных буквах. Ему тяжело вновь хвататься за бумагу, брать тонкую ручку и мазать чернилами по листам с бессмысленным текстом. Размышления поглощают, накрывают волнами эмоций, сковывая горло. Ирина и ее блестящие глаза, что искрились разочарованием, застыли громоздким полотном в голове. Антон чувствует горечь на собственном языке, словно фразы прилипли колючим до безумия безобразным репейником. Неужели это он разбил чуткое сердце девушки, разрушил великолепное представление другого? Неприятное ощущение гнета прокатилось по спине увесистой глыбой. Бесполезная рефлексия с плохим концом вновь правит размышлениями. Белая страница испачкалась странным рисунком черного цвета. Ровные квадратики застелили мраком несуразных линий, где виднеется отчетливое «Не виноват». Антон распахивает глаза, вглядываясь в быстро растворяющуюся надпись. Он наклоняет голову к тетради и не видит ничего, кроме отвратительного пятна. Это лишь никчемная иллюзия уставшего разума. Но может ли быть правдой крохотная ошибка зрения? Антон вспоминает о ночи, с которой потянулась вереница угнетающих мыслей. Пелена, застилавшая мир вокруг, и единственный верный спутник с манящей улыбкой, теплыми губами и невероятно нежными объятьями стали точкой невозврата. Он поддался, а после утонул в последствиях, не в силах справиться с яркой надеждой в чужом взгляде. Антон испугался сломать тогда Ирину, потому подавить свои настоящие эмоции чудилось верным решением. Сейчас осознание ошибок его несовершенной натуры есть нормально: оно, наконец, возвысилось над предрассудками. Он знает цену действиям и словам, пытается исправить ошибки. Прошлое держит стальными тисками, но вырваться всегда возможно. Антон хочет, желает этого по-настоящему. Размазанные буквы ложатся на бумагу, прерываясь жирной точкой. «То, что хочешь отдать, далеко не всегда совпадает с тем, что от тебя ожидают.» Всё в глазах идет по кругу, заворачивается в мыльные разводы и качает, как на лодке. Антон кладет голову на ладонь и мажет ей о лицо, смывая ужасное состояние. Он моргает быстро, но не может разглядеть что-то, кроме фактурной стопки тетрадей. Кажется, тело вот-вот упадет в глубокую беспросветную бездну. Ком резко подкатывает к горлу, а в висках стучит звонко, так, что уши закладывает. Антон щурится от боли и опускается в темные воды ничего. Глухой стук о дерево разносится по белым стенам с желтоватыми пятнами. Последнее, что он уловил в лентах размышлений, стало маленьким маяком во мраке. Старые стены почти в руинах.