Une image de notre amour

Желтая бумага с разбросанными на ней буквами медленно тлела перед глазами, разлетаясь кусочками легкий темных угольков, что омерзительным запахом застряли в носу. Словно в собственной неимоверно отвратительной, игре, мутное полотно от ранее горящей свечи сливалось с мрачными частичками листов. Они кружились, рассыпались и вновь соединялись в ураган, который смешал ощущения и отстранил от реальности. Кончики пальцев онемели, теперь изредка дергаясь от разрядов тока и невнятных помех, что обычно называют мурашками, но их крохотность и быстрый бег внутри не позволял выразиться иначе. Резкий жар растворился в холодном пепле, что увлеченно следил за черной дымкой, отзываясь лишь пустотой. Эмоции в голове приобрели удивительный окрас. Неожиданный порыв своеобразной гиперболизации состояния был совершенно непонятен и вовсе неконтролируем. Антон крепко сжал край кофты, буквально вдавливая высокие ноты чувств в ткань. Буквы были сожжены, а звуки вертелись на языке, не желая покидать импровизированный дом. Взгляд цеплялся за хмурые тучи океана Арсения Сергеевича. Зрачки не могли найти себе места, поэтому изучали каждый сантиметр горизонта над серой водой. Хватаясь за их детали, он складывал пазл его смятения, при этом набираясь фигуральных сил, дабы осмыслить целостность ситуации. Мысленно встряхнув организм, юноша провел ладонью по толстовке в попытке стереть липкость. Клеточки натянулись тонкой лентой прочного шелка. Словно тряпичная кукла, которую впервые взяли под контроль, он сделал робкий шаг в сторону преподавателя. Ориентир прозрачных лесок, что удерживали конечности, спасательным кругом направляли в нужную сторону. Покорность тела никак не связывалась с речью, поэтому Антон предательски долго молчал. Внимательно вглядываясь в глаза Арсения Сергеевича, он отчаянно надеялся найти долю привычного озорства или понимания. К великому разочарованию, тусклая синева не выражала ничего, теперь отгораживаясь громоздкой ширмой. Последний якорь оторвался от причала, а горечь продолжала бить противным запахом по носу. Разомкнув губы, Шастун вдохнул собственные слова: — Арсений Сергеевич, я... Преподаватель медленно моргнул, выпрямляя спину. Горделиво подняв подбородок, мужчина с надменным интересом рассматривал растерянность лица студента, ожидая продолжения. Неловкость и стыд кололи язык, заставляя тот сворачиваться в трубочку. Антон тяжелым касанием вновь прошелся по ткани. Минуты в который раз растягивались до бесконечного ожидания и напряжения. Казалось, знак бесконечности вертится где-то между стрелок часов, не желая заканчиваться, впрочем, это действительно невозможно. Видимо, лишь Кузнецова действует наперекор времени, что встало бетонной стеной между студентом и преподавателем. Девушка мягко коснулась предплечья Антона и выглянула из-за его спины. Парень непозволительно сильно напрягся, но перевел внимание на светлую макушку рядом. Ирина всем своим видом олицетворяла озабоченность, пылающее беспокойство. У юноши проскользнули мысли о поразительной актерской игре, но противоречия и хорошее понимание её характера точечно рассеивали этот абсурд. «Она действительно переживает? Смущена? Правда?» Односложные вопросы всплывали один за другим. Антон абсолютно не хотел сопоставлять события в жизнь, чтобы острые чувства перестали мучить своими издевательскими надрезами. Сфокусировав зрение на единственном человеке, он старательно игнорировал яркие эмоции. — Здравствуйте, — почти ровно проговорила студентка, а нотки тревоги отлично дополнили тон голоса, что прозвучал невероятно невинно. Так как стоило сказать, чтобы вызвать некое сочувствие, добиться понимания и свести ситуацию к огромной бездне, где та обязана пропасть на века. — Арсений Сергеевич, я, то есть мы, — уточнила Кузнецова, быстро кивнув на парня, — просим прощения, извините, пожалуйста. Больше такое не повторится. Обольстительно стреляя глазками, девушка расплылась в неуверенной улыбке. Она, безусловно, знала о необходимых правилах хорошего тона и расположения к себе. Каждое действие, слово точно выверены, будто правила из надлежащей книги, какую Ирина наверняка прочла не один раз. Неожиданное потрясение столь быстрой сообразительностью студентки застало врасплох. Неимоверно сложно размышлять о перспективе разговора с идеальной девушкой, где непременно придется уведомить об абсолютно необоснованном решении, потому как несуразность собственных чувств загоняла его в темные углы сомнений, выход из которых только в полном понимании и расставлении приоритетов. Преподаватель вслушивался в каждую букву, что растягивала студентка. Арсений без особого труда расшифровал намерения Кузнецовой, подметив исключительно несвязную картинку эмоций. Слегка поджав губы, он едва заметно дернул их уголком. — Надеюсь, Вы понимаете, что институт не есть лобное место, где приветствуется обжиматься по углам, — его холодный голос и отчетливая дикция заставляли невольно поежиться. — Тем более рядом с аудиторией, в которой через считанные минуты должно проходить дополнительное занятие. Строгий взгляд зацепился за трясущуюся зелень Антона. Парень прикусил сухую губу и опустил глаза. Ласковые поглаживания через кофту чудились не обыденным успокоением, а жалкой попыткой заглушить и подавить желания юноши. Мерзкое напоминание о перфекционизме глухим ударом сердца прозвучало в середине груди, сотрясая ребра рядом. — Разумеется, ещё раз просим прощения, — слегка склонив голову, произнесла Кузнецова. — Я не буду Вас задерживать. Девушка аккуратно отстранилась и, будто в реверансе, попрощалась с Арсением Сергеевичем. Преподаватель в высокомерном жесте повел бровью, но все же приторно улыбнулся. Вглядываясь в стены коридора сквозь мутную пелену, Шастун проводил фигуру Ирины до поворота. Мужчина одернул манжет черной рубашки, прикусив щеку изнутри. Стиснув зубы, он сосредоточился на ключах. Бесцеремонно близко подойдя к студенту, Арсений загородил вид на широкий коридор и открыл дверь. Рассудок юноши отказывался воспринимать жесты других людей своевременно. Звонкий щелчок замка вызволил из плена бессчётных размышлений и эмоций. Антон отстраненно моргнул, рассеивая туман, что пеленой лег на полотно перед ним. Внезапная близость Арсения Сергеевича выудила судорожный вдох. Парень отшатнулся от преподавателя, что грациозно расправил плечи и распахнул глаза. Не удостоившись вспомнить про манеры и этикет мужчина едва слышно хмыкнул и прошел внутрь помещения. Шастун отпустил подол толстовки, неестественно выгибая пальцы. Неуверенным шагом он последовал за Арсением Сергеевичем. Чувства в очередной раз прокручивались в голове, наматываясь нитями на огромную несуразную катушку. Смущение, как следствие стыда, проскальзывало в материале безобразного волокна. Антон неосознанно сжался, подойдя к первому ряду. — Шастун, — бесстрастно окликнул преподаватель, — закройте дверь, je vous prie. Ледяной тон на французском звучал особенно, пробирал до мурашек, что стремительно пробежали по позвоночнику. Возможно, некий страх непонимания и осуждения усиливал эффект некоторых действий Арсения Сергеевича. Студент нелепо закусил губу, вначале наткнувшись зубами на ранку, а после на болезненную сухость, которая стянула нежную кожу. Антон кивнул, направляясь к выходу. Руки подрагивали, поэтому, схватившись за холодный металл ручки, он сжал её, намереваясь подавить их трепет. Как можно осторожнее Шастун закрыл дверь и, наконец, присел на скамью первого стола. Шуршание листков послышалось где-то за кафедрой, привлекая внимание юноши. Преподаватель аккуратно раскладывал бумаги по деревянной поверхности, изредка касаясь одного по несколько раз. Движения не казались грациозными или изящными, как прежде, потому как ненавязчивая тягучесть пропала, впрочем, как и идеальный маршрут линий. Резкость совместно с небрежностью отражалась во всём, что, наверное, сложно заметить, если не вглядываться. Поправив пару стопок и канцелярию, Арсений Сергеевич добился желанной безупречности. Взглянув на студента, он сомкнул губы в ровную полоску. — Попробуем разобрать основные артикли, — произнес француз, не глядя подхватывая мел. — Пожалуйста, достаньте тетрадь и ручку. Антон тихо откашлялся, расстёгивая молнию рюкзака. Скрупулёзно цепляясь за страницы, он открыл нужную и записал тему, что успел вырисовать преподаватель. Уже привычный темп занятия ощущался комфортным. Тема, что объяснял француз, укладывалась четкими нитями из ненавистной катушки эмоций. Чувства действительно отступили на задний план: мозг был сосредоточен на правилах невероятно красивого французского языка. Бархатные иностранные фразы из уст Арсения Сергеевича поистине потрясали восхитительной элегантностью, своеобразной притягательностью. Студент невольно заслушивался, не пытаясь понять суть. Ему нравилось лишь наслаждаться протяжностью звуков, их плавным ритмом. Единственное, что отличало это занятие от предыдущего - сухость излагаемого материала. Ни одной шутки или комичного сравнения, исключительно тема. Взгляд Антона метался по записям, выслеживая последовательность составления предложения. Один из аспектов мучил своей необоснованностью. Парень окончательно отчаялся понять это самостоятельно и воспользовался вполне логичной привилегией индивидуальных дополнительных. — Арсений Сергеевич, — начал Шастун, приковывая внимание синевы глаз к себе, — я не могу разобраться с «de». Почему мы его не употребляем в этом предложении? Тыкая пальцем куда-то в бумагу, студент следил за направляющимся к нему мужчиной. Арсений встал рядом, склонив голову над тетрадью. Рука расположилась на крае широкого стола, а взгляд уперся в старательно выведенные буквы. Рассудок все ещё колыхался и трещал раздражением, словно почти потухший огонь в камине. Конечно, невинность и очаровательное смущение парня не осталось незамеченным, поэтому только они сглаживали острые края неоправданного чувства несправедливости. Отбрасывая никчемности, он сконцентрировался на рукописном тексте. Антон слегка отодвинулся, предоставляя более широкий обзор на тетрадь. — Ce n'est pas difficile, tout va bien, — не задумываясь, проговорил француз. — Прошу прощения, я хотел сказать, что тут можно запутаться, но вполне реально быстро разобраться. — Я подумал, всё очень плохо, и Вы уже выражаете свое недовольство, — весело хмыкнул студент, коротко взглянув на мужчину. — Нет, все правда отлично. Привычка общения с детьми из начальных классов приелась. Обычно их стоит для начала заверить, что все неплохо, — беспечно ответил Арсений Сергеевич. — Вы так непринужденно сравнили меня с ребенком? — Что Вы, конечно, нет, — широкая улыбка расползлась по его лицу, а глаза наконец озарились игривыми искрами. — Кажется, дети семи лет ещё не умеют целоваться. Впрочем, я не заставал их возле своего кабинета, поэтому могу не знать всех нюансов. Антон проглотил судорожный вздох, вглядываясь в текст на листах. Волна смущения захлестнула ледяной водой. Мышцы онемели, запечатывая неловкость на периферии сознания. Губа вновь в плену острых зубов, а рассудок продолжает прокручивать безобразные картинки. Взгляд Арсения Сергеевича без явного удовольствия скользит по студенту. Шастун ощущает пристальную внимательность, чувствует, как блики игривости сменяются сосредоточенностью. Горячие отпечатки изучения сверкают на бледной коже лишь фантомными покалываниями, а ровный тон звучит чуть поодаль, хотя положение корпуса преподавателя остается неизменным. — Все верно - в отрицании неопределенный артикль заменятся предлогом «de», но стоит запомнить, что именно определенный не вытесняется им. К примеру, Антон, как Вы скажете о своей нелюбви к мороженому? — Обожаю мороженое, но если мы играем некий этюд, то, — горделиво вздернув подбородок, он попытался уйти в беспечность, дабы скрыть крохотные пробелы в лексике. — Надеюсь, в конце Вы не пошлете меня, как в первый день, — хмыкнул преподаватель, прервав сцену артистичного студента. Желание играть и демонстрировать различные маски уверенного человека рассыпались на крохотные частицы. Каждая из них задела бархат кожи острыми гранями стыда. Парень дернул кистью в надежде смахнуть ненавистные кусочки раскалённых искр. Ещё один момент излишне насыщенного сентября предстал перед глазами Антона. Он сжался под гнетом разума, который продолжал твердить об отвратности картины. К яркому смущению добавилось и отчетливое чувство вины, что с новой силой надавило на плечи.   Этот невероятный контраст эмоций вскружил голову. — Je n'aime pas la glace, — выдавил Антон, протягивая каждую букву. — Bien, — преподаватель аккуратно провел ладонью вдоль края стола и спустился к кафедре. — Мы отлично друг друга поняли. Шастун озадаченно посмотрел на Арсения Сергеевича. Слова словно слетели с языка, пока мозг тщетно рыскал в поисках потерянных фраз. Наверное, это сравнимо с провокационной терапией. Когда разум занят несчетными чувствами, а тело делает необходимое, опираясь на давно полученные знания, что запылились, но остались на подкорке. «И часто такие способы применяются на других, чтобы выудить желанное?» — Антон заинтересованно наблюдал за мужчиной, который копошился в бумагах потертого ящичка. — Тест на оставшиеся тридцать минут, — легко приподнимая листок, уведомил он. Арсений Сергеевич отложил его к краю и продолжил увлекательное занятие, теперь перекладывая документы в утонченную папку. Антон подошел к кафедре, схватил бумагу, несколько удивленно оглядывая большое количество вопросов. Скрывая прилив негодования и не совсем подходящего настроя, Шастун сел на лавку. Кажется, пятьдесят вопросов пролетели мимо сознания - сон мягкими касаниями обвивал тело, а чернильные буквы размашисто расплывались по окошкам с ответами. Парень покрутил запястьями, вытягивая руки под столом. Быстро зевнув, он закинул тетрадь в рюкзак и направился в сторону звонких стуков клавиш ноутбука, которые не давали глазам слипнуться, а голове с грохотом упасть на деревянную поверхность последние полчаса. Неожиданная усталость как последствие рваной рефлексии, в общем, понятна, поэтому Антон жаждал только хорошего сна и мирился с белым шумом мыслей. — Замечательно, — кивнул преподаватель, забирая листок. — Шастун, возьмите дополнительные материалы по пройденному и домашние тесты. Я совершенно забыл отдать один из них во вторник. Небольшая стопка белоснежной бумаги была протянута с лучезарной улыбкой. Антон в любой другой ситуации без зазрений совести возмутился или выплюнул едкую шутку, но сейчас он вяло кивнул, осторожно принимая злосчастные листы. Арсений Сергеевич оглядел немного сгорбившуюся фигуру, приподнимая бровь. — До свидания? — произнес студент, прерывая томительное молчание. — До встречи, Антон. Шастун натянул дежурную улыбку и вышел из аудитории. Вильнув сквозь огромные пустые коридоры, он, наконец, остановился у гардероба. Не удосужившись накинуть одежду на плечи, парень поплелся к дому с теплой кроватью, что путеводителем предстала перед глазами. Вязкая усталость огромным весом давила на плечи, прижимая к полу. Антон неуклюже перешагнул порог, чудом не задев его носком, и упал пластом на кровать. Веки сомкнулись, а тело растеклось по шелку за считанные секунды. В дверь позвонили. Громкое щебетание неприятно отозвалось в ушах, будто несколько маленьких человечков начали бить в свои крохотные колокола, которые они заменили на барабанные перепонки. Тяжелый удар с грохотом впечатался в голову. — Да блять, — прошипел Шастун, разлепив глаза. За окном не виднелось хмурых туч, капли не бились о стекло, — всё было занавешено темным полотном ночи, где изредка мерцали огни. Антон несколько изумленно оглядел мрак комнаты и дернулся от очередного стука. Медленно растирая лоб, он поднялся с кровати. Разум, словно под гипнозом, размывал картинку. Мерзкое ощущение вялости потянуло вниз. Подойдя к двери, Шастун щелкнул замком и, не глядя, отворил дверь. — Антох, ты что так долго? — зашуршал кто-то, вваливаясь в помещение. — Стою минут десять уже. Спал что ли? Изображая ленивца, хозяин квартиры повернул голову к источнику недовольного галдежа: слегка согнувшийся Дима осторожно стягивал обувь, бросая на парня заинтересованные взгляды. На самом деле хорошо, что вошел именно он, а не какой-нибудь грабитель, потому как Антон, до сих пор державший настежь открытую дверь за ручку, впустил бы и его, даже не моргнув. Выдавить и звука облегченности не получилось. Он молча смотрел на Позова, иногда прикрывая веки. — Шаст, ты чего приуныл то? — Дима отставил обувь и убрал чужую ладонь с ручки, дабы закрыть дверь. — Не рад совсем? — Спал, — запоздало ответил Антон и поплелся на кухню. — Давай я зайду завтра? Если что, я тут пиво принес. Выпьешь, может, как-нибудь, — поспешил ретироваться друг, стукнув парой бутылок. — Нет, все окей, — махнул Шастун, — ставь на стол. Позов неоднозначно хмыкнул. Возможно, приступ невероятной опеки пробудился, возможно, осознание промелькнуло, а может ничего из вышеперечисленного. Разум ещё не был готов к глубокому анализу ситуации, поэтому он отвернулся к высокому шкафчику в поисках кружек. Шелест пакета послышался где-то за спиной. Привычное копошение заполнило комнату, возвращая в жизнь. Шастун звякнул бокалами, а уголок губ чуть дернулся, когда вся та же добродушная улыбка засияла на лице Димы. Он всегда находил способы незримой поддержки. В его молчании считывалась забота, готовность помочь в любой момент, что, безусловно, восхищало. Человек широкой души, чистых намерений сидел совсем рядом, озабоченно вглядываясь в потухшую зелень. Понимание, наконец, включило рассудок, мысли перестали путаться, а тихий звук трескающейся пены заменил ненавистные колокола. — Поз, спасибо, что пришел, — Антон схватился за кружку, приподнимая её над столом. — Договаривались же, — улыбнулся Дима, звонко стукаясь стеклом посуды. — А сколько сейчас? — уточнил Шастун, сделав пару глотков. — Девять только. Я ещё немного опоздал, хотя, вижу, тебе это было только на руку. — Я уснул ближе к семи, сразу после дополнительных, — оповестил он, — так что твоя незапланированная любезность не особо помогла. — Конечно, сидишь тут, как пакет помятый. Я ничем и не помогу. Легкий шлейф смеха застелил прохладу пола, а минималистичная кухня повысила экспозицию собственных цветов. Свежесть и необычайная легкость раскрасили блеклый фон донельзя привычной квартирки, заставляя Антона улыбаться только от одного чувства особенной искренности, почти беспечности. — Если честно, совсем забыл про встречу, — признается Шастун, без капли сомнений. Дима наверняка догадывается о нынешней тревоге Антона. Сидит и думает, как лучше подкрасться к нему с острыми вопросами, поэтому кивает коротко, почти сухо. Глаза его трепещут излишней заинтересованностью, а фразы норовят слететь с языка. Антон видит тщетные попытки выдавить что-то корректное, дабы попасть в такт беседы, и не желает мучить или отбивать порывы помочь. Ему хочется услышать важное из уст друга, что так часто вытаскивает из ямы собственного сознания, хочется поговорить на невероятном уровне доверия. — Поз, ну, время - деньги, — начинает парень с тихим смешком. — Если уж заделался психологом, то не стесняйся. Ты, кстати, не думал в мед пойти? Дима весело хмыкает и улыбается. Крохотные ямочки виднеются на его щеках, а взгляд, полный оживленного задора, он скрывает за бокалом со светло-рыжим напитком. — Откуда столько решительности, Антош? Обычно тривиальные разговоры заканчиваются на тридцатой минуте нашей встречи, — подмечает Позов с неизменной иронией, за которой пляшут нотки явного беспокойства и легкого смятения. — Немного играю. Ну, ты меня знаешь, — Шастун неосознанно дернул плечом, смахнув отвратительное восприятие своей личности. — Я ходил на пару открытых лекций по психологии, Тох. Это к слову. Ты же спрашивал. — Да? А почему на журналиста тогда пошел? — вдруг поинтересовался Антон. — Взяли на бюджет только сюда. Естественно, если не считать институты Воронежа. — А не было желания бросить вот это всё и уйти в профессию доктора? Я говорю о разочаровании и... Я не знаю о чем-то подобном. Таком неимоверно жалком ощущении к себе как к человеку. — Нет, я расставил приоритеты, — спокойно пожал плечами Дима. — Закончу журфак, а после с чистой головой и на собственные сбережения пойду в мед, если ещё буду гореть. — Я не понимаю, откуда в тебе столько энергии и здравого смысла, — распахнул глаза Антон в изумлении. — Мне сложно разобраться в мыслях, а ты планируешь жизнь на десятки лет вперед. Дим, я в восторге от твоих размышлений. Любых, без сомнений. Они уникальны, они являются действительностью. Ты как Достоевский, только в современной адаптации! Блики нездоровой увлеченности застелили просветы блеклой зелени. Шастун пылал от распирающего чувства долгожданной победы. Он словно покорил вершину Эвереста, где нашел заветный идеал человека, что достоин истинной любви. Его невероятная теория имеет прямое доказательство, а значит и рецепт к полноценному ответу. — Антон, — строго окликает Позов, обрывая его мечтательные облака, — ты наверняка прекрасно помнишь, что писал Федор Михайлович. Его знаменитое «Преступление и наказание» - то, за что тебе нужно сейчас ухватиться. Теория Раскольникова губительна, как и любая другая, сложенная только из веретена мыслей. Мы все люди, у нас у всех есть пороки, от которых не избавиться, поэтому грезить о безупречном человеке - абсурд. Пойми, ты ничем не будешь отличаться от убийцы, если пойдешь дальше с этими мыслями. Ты убьешь в себе настоящую личность, искренность и всевозможную любовь к миру. — Но ты же... — совсем беспомощно начинает Шастун, но очередной поток речи друга бьет в уши ужасной истиной: — Я не идеальный, Антон. Я часто пренебрегаю своим здоровьем, я могу отказать в помощи, я могу быть эгоистом, я могу врать. В этом есть жизнь. Есть живой человек, настоящий. Посмотри на мир шире, отбрось узкие смыслы пустых стихотворений, — внимательный взор Димы устремлен прямиком в дрожащую серость зелени. Комната стремительно сузилась, воздух неотвратимо быстро исчез. Вакуум заполнил острые углы помещения. Горло сжало, а сердце упало под ноги, продолжая метаться в тревожных ударах. Антон слышал подобные речи и раньше, но сейчас слова приобрели практически осязаемый облик, что болезненно ворвался в голову. Глаза бездумно хлопали, вглядываясь в пустоту. Рассудок, с отвратительным скрипом, наконец сопоставил смыслы, принимая их за действительность, и не попытался вытеснить прежней идеологией. Антон далеко не глуп, но отречься, казалось, от правильной теории ранее не представлялось возможным. Дима так точно сравнил чрезвычайную романтику парня с Раскольниковым, потому как грань помешательства между ними стиралась с бешеной скоростью. Все вокруг его размышлений в миг поразило своей необоснованностю крайней мерой легкомысленности. — Подожди, — выдохнул Шастун из последних сил, — я не могу сложить это сразу. То есть человек не может быть идеальным? Это лишь представление фантастическое? — Скорее излишне утрированное из-за романтизации. — Картины безупречных людей - ложь, потому что за ними в любом случае стоят пороки, — парень опустил взгляд на потертый стол. — Антон, искусство для созерцания, для раскрытия определенных смыслов, не более. Нельзя перенимать высокую безукоризненность с одной стороны скользкого взгляда. — Да, Дим. Я понимаю. Наверное, понимаю в полной мере только сейчас, — саднящий горло шепот вылетел в пространство. Эти звуки не были нацелены на человека рядом. Это было умозаключением Антона, его гарантом на извилистом пути к осознанности, который он закрепил неоновой вывеской перед глазами. Кажется, неуверенный и совсем жалкий шаг был совершен прямо сейчас, чему оставалось только радоваться, пускай и своевременно. Шастун поднимает глаза к сосредоточенному лицу, совершенно не скрывая растерянности. Большие камни ложных обязательств, наконец, спали с плеч. Теперь маски не нужны на постоянной основе, а эмоции не придется тащить домой. Это нормально. Без исключений и прочего, что раньше засоряло рассудок Антона. — Может, тебе бы хотелось преуспеть везде, чтобы что-то заслужить? — с некой досадой в голосе поинтересовался Позов. — Так и есть. Идеальные достойны всего мира и любви - так звучали мои размышления. Сейчас этот бред чудится попыткой уйти в поверхностную философию, лишенной реализма напрочь. — Я рад, что ты говоришь об этом в прошедшем времени. Это так. Ты прав, Шаст. Парень ответил грустным смешком. Разум его вновь отстранялся, возвращаясь к состоянию уныния, поэтому выдавить связных предложений уже не получалось. Он стукнулся с Димой, своеобразно выразив благодарность, и откинулся на мягкую спинку стула. — Тох, наверное, ты устал, — тихо начал друг, отставляя пустой бокал. — Думаю, тебе стоит лечь пораньше. Я могу помыть посуду и вынести мусор, так что не переживай. — Спасибо, мамочка, а тесты и конспекты за меня напишите? — Антош, ну не наглей, — укоризненно процитировал он с необъяснимой точностью высоких нот голоса Майи. Аккуратный фартучек вмиг нарисовался на друге, волосы собрались в нелепый пучок на затылке, что вызвало глупую улыбку. — Ты, может, ещё и пиво попросишь купить? Дима нарочито возмущенно кряхтит, поднимаясь со стула, и забирает стаканы с разводами хмельного напитка. Шастун громко хохочет, откидывая голову к стене. Пьяное воображение подкидывает комичные картинки, а Антон только и успевает смеяться от угрожающих фраз Позова возле раковины. — Эх, вот кого вырастила на свою беду. Весь в отца! — продолжает он, видимо, проговаривая все знаменитые фразы Майи. — Дим, ну прекрасный этюд! Занавес! — Шастун аплодирует стоя и забавно кивает, словно поддерживая творческие начинания младшего брата. — Обязательно расскажу маме о твоей неземной любви. — Она знает. И будет только рада, если её сын ляжет не позже двух часов ночи, — быстро поклонившись, он вновь развернулся к шкафчикам. — Учти, я ведь правда позвонить могу. — Да, я понял, конечно, тогда сам расскажешь о своем личном сборнике с её цитатами. Позов широко улыбнулся и принялся складывать пустые банки в пакет. Наблюдая за копошениями хозяйственного друга, Антон облокотился о дерево арки между прихожей и кухней. Благодарность за сердечные переживания искрилась бенгальским огнем, что дарил тепло каждой клеточке организма. Только приятный жар от заботы близкого человека мог изменить досадную меланхолию в этот вечер. Шастун устало улыбался. В подрагивающих уголках губ бликовала чистота эмоций, неподдельная искренность. Дима наспех завязал черный полиэтилен и бросил взгляд полный спокойствия на счастливо-сонное лицо Антона. — В общем, ложись спать сейчас, а конспекты с работами сделаешь на первой паре, — переплетая шнурки, произнес он. — Там история, на которую придет человек пять, так что препод точно забьет хер. — Супер. Спасибо, Дим, ещё раз. Позов вытянулся и расплылся в мягкой улыбке. Не мешкая ни секунды, он обнял Антона, крепко вжимаясь в грудь носом. Простой жест тактильной поддержки оказался необходим для полноценного восприятия жизни. Это стало отправной точкой для взлета в совершенно иные мысли и виденье мира. Необычайное доверие, что просачивалось сквозь теплые объятья, позволяло расслабиться телу и разуму. Дима отстранился, а после хлопнул Шастуна по плечу: — Не скучай. Ну и всё. До завтра получается? — Получается, что да? — тихий смешок слетел с губ. — Позвоню за пятнадцать минут до пары, — уведомил он, скрываясь за железной дверью. Антон кивнул в пустоту и защелкнул замок. Старательно передвигая ватные ноги по квартире, парень дошел до кровати. Сон не отпускал из своих цепких лап, но ощущения от своеобразных касаний сейчас чудились чем-то тягуче нежным. Кроткая улыбка, как следствие приятных чувств, украшала вялое лицо Шастуна. Блаженно выдохнув застоявшийся воздух спальни, он скинул тяжелую одежду и забрался под прохладное одеяло. Мысли покинули рассудок, а глаза закрылись после протяжного зевка. Солнечные лучи непростительно скоро разрезали тишину ночи. Трель надоедливого будильника оповестила о начале нового дня. Антон скользнул пальцами по экрану, отключая ненавистный звук. Звонкая мелодия птиц раскрасила комнату высокими нотами. Парень распахнул глаза, приподнимаясь с кровати. За немного запачканным стеклом сияли желтые лучи, струились тени витиеватых листьев, а раскидистые ветви чуть подрагивали, создавая иллюзию разгорающейся жизни вокруг. Неожиданное желание слушать погоду за окном всколыхнуло организм, отбросив сонливость. Антон наскоро собрался и вылетел из подъезда к свежим порывам ветра. Поток воздуха врезался в легкую футболку, потрепал черные брюки и скрылся за кирпичом дома, оставив после лишь запах солнечного утра. Глубоко вдохнув аромат суховатой травы, он направился в сторону института. Телефон в кармане запищал, а на экране высветился улыбающийся Дима. Друг напомнил о начале пары и отключился. Если судить по женскому голосу, что постоянно трепетал подле Позова, тот явно был в аудитории другого потока. Там, где числится Катя, разумеется. Антон тихо усмехнулся своему представлению очаровательной картины. Ещё один писк уведомления отвлек от бессмысленных фантазий. Новое сообщение от Ирины пестрило едкой зеленой вкладкой, за которой скрылась парочка сотен таких же. «Я отвечу ей немного позже. Мне совершенно не хочется портить такой чудесный день другому человеку. Я поговорю позже. Сейчас переживать нет смысла.» Парень попытался успокоить себя самостоятельно, и, кажется, у него получилось, потому как напряжение хоть на каплю, но понизило градус воздействия на тревожные мысли. Студент неловко поправил кудри и прошел в огромный холл института. Откинув рюкзак в сторону хлипкой лавочки, он взглянул на отражение в зеркале. В бликующей поверхности показалась знакомая светлая макушка. Шастун отпрянул и повернул голову к спине девушки. Кузнецова стояла в нескольких метрах, — передавала пальто в гардероб, беседуя с очаровательной девушкой чуть поодаль высокой стойки. Нелепый страх быть пойманным охватил разум. Он стоял, словно провинившийся ребенок, закручивал пальто в несуразный комок, чтобы сложить в рюкзак. Антон сглотнул вязкую слюну, опустил голову и побежал по лестнице вверх. Шастун отчаянно оправдывал бегство несуразным видом и невозможностью говорить. Речь не была подготовлена, поэтому и вероятность упасть в чужих глазах крайне высока. Парень перешагнул последнюю ступень и двинулся к бесчисленным дверям коридора. Из дальнего поворота вышла Ирина. Студент внезапно остановился среди толпы других, чем наверняка выделился. Она заметила резкое смятение Антона, стоило только скользнуть удивленным взглядом по чужой фигуре. Отступать некуда. Наверное, некуда. Взволнованный мозг скоро сориентировался и потащил Шастуна в ближайшую аудиторию. Совершенно неважно, что это за помещение: главное скрыться от карих глаз, от осуждения, что в представлении Антона считывалось за несколько метров. Влетев в комнату, он огляделся, прижался к стене рядом с дверью. Тяжелый вздох слетел с губ. — Шаст, — окликнул кто-то, — привет. Парень дернулся к знакомому голосу, отворачиваясь от устрашающе открытой двери. Оксана стояла и радостно улыбалась нежданному гостю. — Привет, — выдавил тот, судорожно сглатывая сухость в горле. — Ты перепутал аудитории? Чего нервный такой? — Я, — замялся Антон, придумывая нейтральный ответ на вереницу вопросов. — Я поздороваться зашел. Лишь глупая отмазка вырвалась после неловкого молчания. Шастун мысленно выругался, но Суркова, похоже, не заострила внимания на этой нелепости, поэтому продолжила: — Тебе Дима вчера рассказал о намечающейся тусовке первокурсников? — А? — парень обернулся на шаги возле двери. — Ну, мы решили организовать небольшую прогулку по городу. Так сказать, посвятить приезжих в культуру наших знаменитых переулков, — объяснила Оксана, выглядывая из-за плеча Антона. — Шаст, все хорошо? На пороге аудитории толпилось несколько студентов, что, без сомнений, немного успокоило парня. Значит, Ирина не собиралась идти за ним, значит, ситуация в какой-то мере под контролем. Так ведь? Антону не нужны ответы, вопросы и прочее - его заботит только абсурд собственной тревоги. — Нет, ничего не слышал об этом, — вновь повернувшись к девушке, произнес он. — Очень жаль. Я ведь пригласить тебя хотела, — лучезарно улыбнулась Суркова. — Может, ещё успеешь подумать и рвануть с нами на своеобразную экскурсию? — А когда? — Сегодня, ближе к двенадцати. — Я не против, Окс. Где встречаемся? — Возле парка. Как обычно. Шастун несуразно качнул головой, натянув глупую улыбку, и поплелся к выходу. Отличная возможность упала на плечи, скованные странным испугом, и он не собирался её упускать. Предварительно оглядываясь, Антон, точно маленький сурок, выполз из арки двери и двинулся к нужной аудитории. Он снова гложет себя надеждами, откладывая разговор. «Сейчас не время» – фраза, что режет слух, но найти выход, где она пропадет в здравом смысле, сейчас невозможно.