Я люблю тебя, разве это не самое худшее что ты когда-либо слышал?

Сону хочет, чтобы земля поглотила его целиком хотя бы для того, чтобы избежать этого взгляда Чонвона. — Итак, — начинает он, голос уже дразнящий, он говорит с широкой улыбкой на лице. — Что это было там, сзади? Сону никогда больше не сможет дружить с Чонвоном, никогда не сможет смотреть ему в глаза с этого момента. — Ничего, Чонвон. Ты не видел того, что, как тебе кажется, ты видел. — Ты уверен в этом? Потому что я думаю, что я видел… — Ты ничего не видел. — Сону поворачивается к нему, молча кипя от злости. — И я мог бы сказать тебе то же самое. Почему ты разгуливал, держась за руки с Джейком посреди ночи? Ты его парень или что? — С этим есть какие-то проблемы? — Огрызается Чонвон. Сону замирает, позволяя Чонвону немного опередить его. — Что ты только что сказал? Чонвон тоже останавливается. — Я спросил, у тебя есть проблемы с тем, что Джейк мой парень? Сону не знает, что сказать. — Как долго ты скрывал это от меня? — Месяц, — его тон сочится гневом и обвинением. Это как удар под дых, и это все, что нужно Сону, чтобы по-настоящему переступить черту. — И ты не думал, за все это гребаное время, что я захочу узнать о таких вещах? Какого хрена, Чонвон? Чонвон резко оборачивается, наконец-то оказавшись лицом к нему. В темноте трудно что-либо разглядеть, но Сону кажется, что он видит блестящие мокрые следы, бегущие по лицу Чонвона, отражающиеся в лунном свете. — О, прости, мне просто показалось, что ты не замечаешь моего присутствия. Ты ведь был так занят своей тупой историей с Сонхуном! Я даже не знаю, как это назвать! — Он делает несколько болезненных шагов ближе. — Когда ты в последний раз спрашивал меня о моем дне? Последний раз, когда ты писал мне чтобы спросить о моём дне- да о чём угодно связанным со мной… Черт, Сону. Ты даже не знал, что у меня есть парень, и не потому, что я это скрывал. Ты ничего не заметил. Ты никогда не замечаешь. Я даже сказал тебе, что иду на свидание, а тебе было наплевать на все это. Скажи честно, ты вообще думаешь обо мне еще? Болезненный укол слез дает о себе знать в уголках глаз Сону. Он обжигающе горячий, но Сону пытается сдерживаться. Он не покажет это Чонвону — не заставит его чувствовать себя виноватым. — Конечно да, — всхлип, затерянный в шуме ветра в деревьях. — Конечно, и я всё понимаю. Просто я был… -…Занят? Не надо мне этого оправдания, Сону. Только не снова. Сонхун — вице-президент, и у него хватает времени, чтобы спорить с тобой и провести время с Джейком. Или, что вы там теперь делаете, я не знаю! Я не знаю, чем вы двое занимались и как долго это продолжается. Ты мне ничего не рассказываешь. Больше нет. — Ничего мы не делаем… — Вот опять! Все, что ты извлек из всего этого, было, когда я упомянул его — ты слушаешь только тогда, когда речь о нём. Назови еще что-нибудь, что я сказал. Сону держит рот на замке, не готовый услышать, что может выйти, если он его откроет. Чонвон горько смеется. — Я так и думал. — Он проводит руками по волосам, оставляя их лежать на макушке. Еще одна волна слез стекает по его лицу. — И я… я н-не прошу тебя перестать говорить о нем, или перестать быть его другом, или кем бы вы там блять ни были. Я просто хочу чувствовать, что я все еще что-то значу для тебя. Как будто я все еще твой друг, — Чонвону едва удается произнести всю фразу сквозь натиск слез, голос постепенно слабеет, должно быть, ему мешает влага на лице и в горле. Сону хочет извиниться или сказать что-нибудь, чтобы уберечь своего лучшего друга от гибели в море, но он не может. Нет подходящих слов для того, чтобы выразить что он чувствует в этот момент. Это прозвучало бы неправильно, и если Чонвон ему не поверит–– Он не может вот так потерять еще одного друга. Он не справится с этим опять. — Я не знаю, что сказать. — Я просто хочу, чтобы ты извинился. Ты вообще можешь это сделать? Может быть, тебе нужно притвориться, что я Сонхун, чтобы ты мог заставить себя поговорить со мной. Чонвон разворачивается на каблуках и стоит неподвижно. Он делает паузу всего на полсекунды, Сону едва улавливает это, прежде чем Чонвон уходит. Внезапно давление, нарастающее в его глазах, становится слишком сильным, чтобы его можно было сдерживать, и плотина прорывается. Горячие слезы текут по щекам, обжигая кожу и оставляя за собой ледяные дорожки. У него течет из носа, и так много слез, что он не видит в трех метрах перед собой того места, где находится Чонвон. Он прислушивается к этим отчетливым шагам, прислушивается, пока они не стихают. Сону садится на скамейку и плачет.

***

Проходит по крайней мере несколько часов, когда Сону возвращается в комнату. Он знает, что приближается комендантский час, но его измученные конечности не могут двигаться быстрее, чем сейчас. Он знает, что, наверное, выглядит ужасно, весь в грязи, с ярко-красными глазами, но это не имеет значения. Свет все еще горит, когда он открывает дверь. — Сону? — Голос Сонхуна тихий, едва ли громче шепота. Еще одна порция слез грозит пролиться, но Сону не позволяет им. — Привет. — Он ничего не может поделать с тем, как глухо звучит его голос. Сонхун встает со своего места на кровати, аккуратно кладет книгу на простыни и идет в сторону кухни. Сону неловко стоит в дверях, не зная, что с собой делать. Ему нужно переодеться. Он тащится к шкафу, достает первое, что попадается под руку, и идет переодеваться в ванную, не удостоив взглядом Сонхуна. Быстро становится очевидно, что рубашка, которую он схватил, не его, но он не может заставить себя снять ее. Пахнет чайным деревом, и Сону снова хочет заплакать. — Сону, — говорит Сонхун, голос мягко доносится до его ушей. — Иди сюда. Сону делает, как ему говорят. Сонхун ждет его на кухне, держа в одной руке кипящий чайник, а в другой — кружку. С него свисает веревочка, и Сону кажется, что он узнает рисунок на конце. Ромашка перед сном. Это его любимый напиток с детства — чашка ромашки с половиной ложки меда. Сонхун достает маленький пакетик из одного из ящиков и выдавливает мед в чашку с чаем. Он отдает ее Сону без фанфар, но их пальцы соприкасаются на теплой поверхности керамической кружки. Сону отстраняется. — Спасибо. Сонхун кивает, выбрасывая пакет с медом. Он смотрит на Сону, пока пьет чай, и смотрит куда-то вдаль, за миллион миль. Он заговаривает только после нескольких минут молчания. — Где ты был? — Что? — Я не хотел спрашивать, когда ты пришел, потому что ты выглядел немного не в себе, но… Я просто… беспокоился о тебе. Я думал, ты пострадал, — голос Сонхуна затихает ближе к концу, и он впервые с тех пор, как вернулся, прерывает зрительный контакт с Сону. Что-то в том, как он это произносит, вселяет что-то уродливое и раздраженное в горло Сону. Как будто все существование Сонхуна теперь стало напоминанием о его собственных недостатках. — Мне не нужен большой сильный мужчина, чтобы защитить меня, Сонхун, — говорит Сону. Он хочет пошутить, но это звучит не так даже для его собственных ушей. — Я знаю, что не нужен. Просто я беспокоился. — Тебе не нужно беспокоиться, — огрызается он, еще больше гнева просачивается в его голос. Он не понимает, откуда это берется. — Ну, а я беспокоился. Сону сжимает челюсти. — Я имею в виду, что это реально начинает меня бесить. Тебе никогда не надоедало все время изображать идеального золотого мальчика? Потому что меня от этого уже тошнит. — Голос Сону внезапно меняется, становясь ледяным. — Я прекрасно справляюсь сам по себе, без тебя. Не все, что я делаю, вращается вокруг тебя, как бы сильно ты этого не хотел, хорошо? Так что отвали. Брови Сонхуна хмурятся. — Откуда это вообще взялось? — Не притворяйся, что не понимаешь. Ты — не все, о чём я говорю. — Я и не говорил, что ты… Уши Сону горят, весь гнев, который он не выпускал раньше, теперь ударяет ему в голову, и не может остановить его. — Я пиздец как устал от тебя, Сонхун. Ты все разрушаешь, и я не знаю, почему я думал, что на этот раз все будет по-другому. Ты ходишь вокруг да около, притворяясь, что ты такой неприкасаемый, ни к чему не обязанный парень, но это не так. Я единственный, кто это видит, и ты выставляешь меня сумасшедшим! Я так устал от того, что ты сводишь меня с ума. — Сону, что… Слова вырываются наружу прежде, чем у Сону появляется шанс остановить их, годы обиды волнами выходят на поверхность. — И ты ведешь себя так, как будто в тебе есть что-то настолько удивительное, что заставляет всех хотеть быть рядом с тобой, хотя мы оба прекрасно знаем, что причина не в этом. — Сону подходит ближе. — Ты испортил мне отношения с Чонвоном, но, по крайней мере, теперь я знаю, что был прав. Единственная причина, по которой ты кому-то нравишься — это твое лицо. Сонхун замолкает, даже дышит недостаточно громко, чтобы Сону это услышал. Это выводит Сону из себя. — Никто, кроме меня, никогда по-настоящему не любил тебя, и никогда не полюбит. На секунду во всей комнате воцаряется мертвая тишина, а потом шлюзы открываются. — Я должен был, черт возьми, знать, что дружить с тобой снова не получится. Сонхун говорит так тихо, что Сону едва не пропускает слова, но он улавливает конец предложения, и этого достаточно. — Что, блять, ты только что сказал? — Что, значит, тебе разрешено приходить сюда с оружием в руках и кричать на меня, но я не могу дать отпор? Это глупо, Сону. Я только что заварил тебе чай, а ты как будто с ума сошел… — Прекрати снова пытаться обратить это против меня! Ты все время выставляешь меня виноватым, и я уже устал! Ты не какой-нибудь ангел на золотом пьедестале, так что перестань вести себя подобным образом. И я знаю, тебе, должно быть, очень тяжело, когда все постоянно пристают к тебе. Неужели тебе хотя бы немного не стыдно, что ты не стал тем, кто ты есть из-за своих усилий? Все было преподнесено тебе на ебаном золотом блюде, а мне пришлось потрудиться, чтобы заставить людей уважать меня. Ты им нравишься, только потому что ты красивый, — настаивает Сону. — Это неправда… — Да, конечно. Все тебя любят, а почему? Если бы они знали тебя так, как знаю я, тебя бы сейчас здесь не было. — У всего что он сейчас говорит нет фильтра, но Сону нужно отпустить это, пока это не разорвало его изнутри. — В отличие от тебя, я разговариваю с людьми. Ты просто сидишь на своем пьедестале и смотришь на всех простолюдинов у своих ног, не взаимодействуя ни с одним из них. Можешь ли ты рассказать мне что-нибудь о людях в этой поездке, кроме их имен? Сонхун наконец взрывается. — Ты хоть понимаешь, как это сейчас звучит? Ты явно просто злишься, так что мы можем продолжить этот разговор, когда, что бы ни произошло у тебя с Чонвоном, нала… — Я не сумасшедший. Чонвон никогда не верил мне насчёт тебя, но однажды он, наконец, поймет, что лицо не соответствует тому, что за ним. Эти люди вокруг тебя уйдут, потому что они поймут, что ты… Сонхун прерывает его. — Ты самый эгоцентричный человек, которого я когда-либо встречал. У Сону возникает острое чувство дежавю. — Что… — Ты говоришь, что я не заработал ничего из того, что у меня есть, но можешь ли ты честно сказать, что сам заработал? — Голос Сонхуна устрашающе спокоен, несмотря на ситуацию, в отличие от слов, слетающих с его губ. Во всяком случае, с каждым произнесенным словом он становится мягче и расслабленнее. Как будто чем дольше он продолжает, тем меньше и меньше чувства в его словах. — Все в школе думают о тебе как о каком-то маленьком ангелочке, который не может сделать ничего плохого, конечно, ты у тебя всё получилось. Все, что тебе нужно было сделать, это посмотреть на них своими щенячьими глазами, и они уже твои. Давай не будем обманывать себя, ты не какая-то очень харизматичная или невероятно красивая персона. Ты маленький и милый, и у людей есть это иррациональное желание защитить тебя. Ты повсюду следуешь за ними и откликаешься на каждую их прихоть: ты, по сути, домашнее животное. Сону полностью немеет. Как будто слова — это анестетик, который он вдохнул. На лице Сонхуна выражение ужаса, но мозг Сону не может этого зафиксировать. Прямо сейчас он вообще ничего не может. Застывшие слезы наконец-то пролились, но они не горят тем же огнем, что до этого. Вместо этого они холодны, как лед, и морозят лицо Сону, придавая ему спокойное выражение, на которое он не подозревал, что сейчас способен. Он бросает последний взгляд на испуганное лицо Сонхуна и выходит из комнаты.