Другая жизнь. Одинокий путь

***

      Когда ладони Вэй Усяня полностью исцелились от ожогов, Лань Ванцзи действительно, как и обещал, преподнес ему флейту. Простую бамбуковую и продольную, совсем не то, на чем Вэй Усянь играл прежде. Но он ни в коей мере и не ждал, что у него в руках вдруг снова появится его вороненую Чэньцин с алой кисточкой.       К тому же на сяо он был не способен сразу сыграть хорошо и чисто, поэтому ему не пришлось скрывать годы практики и притворяться, действительно обучаясь игре на флейте, пусть и не совсем с нуля.       Разница между сяо и поперечной ди все же не столь велика и в основном заключается в тоне, поэтому Вэй Усянь перенес свой навык с одного типа флейты на другой очень быстро и теперь снова мог играть вместе с Ханьгуан-цзюнем.       Первый раз гуцинь Ванцзи и простая сяо Вэй Усяня звучали, дополняя друг друга, неподалеку от озера Билин возле старого бадьяна. Неведомо как оказавшееся здесь дерево, привычное к более мягкой южной зиме, подмерзло и затосковало, опасаясь погибнуть и не распуститься весной.       Чтобы немного согреть, его корни обложили густым слоем сосновых веток, поверх которых набросали снег.       Лань Ванцзи регулярно приходил сыграть подле бадьяна, чтобы умиротворить и успокоить его. Вэй Усянь не мог не присоединиться.       Счастливый возможности отдаться переливам флейты, он сразу заметил, что Ханьгуан-цзюнь теперь играет музыку довольно сдержанно. В прошлой жизни он вкладывал в мелодии куда больше души и сердца.       Начав играть вместе с ним, Вэй Усянь ощутил перемену очень четко. Прежний Лань Ванцзи был крайне скуп в словах, мимике и жестах, но его отдача музыке компенсировала внешне холодную манеру держаться. Нынешний Лань Ванцзи был не столь бесстрастен в общении, но вместе с тем мелодии, что он играл не вызывали внутреннего благоговейного трепета, хоть и отзывались по-прежнему глубоко, а поза и манера игры были как и всегда безупречны.       «Ты хочешь слишком уж многого, — мысленно укорял себя Вэй Усянь, добавляя. — Разве не таким ты сам в прошлом иной раз хотел видеть его?»       Действительно временами молчаливость и замкнутость Лань Ванцзи мешали понять его, но все же с годами они с Вэй Усянем прониклись друг другом, научившись глубоко воспринимать и чувствовать без слов, подмечая мельчайшие изменения в мимике, интонациях, настроении.       На самом деле и теперь Вэй Усяню тоже было очень хорошо подле Лань Ванцзи. Но тот не был постоянно рядом с ним. А наедине с собой, Вэй Усянь болезненнее ощущал свое нынешнее положение.       С самого праздника в честь годовщины свадьбы родителей обоих Нефритов Лань, он практически не общался ни с кем кроме Ханьгуан-цзюня. Не сказать, чтобы болтовня двух слуг задела его, но информация, почерпнутая из разговора с ними лишь усилила чувство чуждости, которое Вэй Усянь не стремился преодолевать.        Почтя за лучшее оставаться рядом с тем, к кому стремилось сердце, он вместе с тем ощущал и свою чуждость заклинателям. В итоге, в одиночестве он тосковал, понимая, что это на самом деле и есть самое подходящее ему состояние: вдали от всех, вынужденный скрывать истинное лицо.       Считая это расплатой за прошлые ошибки и промахи, Вэй Усянь изо всех сил старался стерпеть. Это давалось ему вполне успешно, ведь Лань Ванцзи все-таки частенько бывал рядом. А когда тот отсутствовал, почти всегда находилось, чем заняться.

***

      Однако в последние дни свободного времени стало больше, и сердце Вэй Усяня особенно мучилось в нетерпении. А сегодня, в канун самого короткого дня года, почти полностью потеряло покой.       У него ведь в итоге всё получилось.       Он смог создать талисман, распознающий и втягивающий в себя частицу духа. Именно только его духа. Конечно в этом Вэй Усянь несколько раз удостоверился, проведя ряд опытов. Удовлетворившись тем, что вещица работает, он назвал ее талисманом зияющей пустоты — Кунсинь.       Улучив момент, когда артефакт был полностью доведен до ума, он отправился на поиски матери Лань Ванцзи.       Их встреча вышла немного забавной.       Отыскав то самое место, куда его три сезона назад притащили силком без памяти, Вэй Усянь, не иначе по воле небес, застал там прогуливающуюся госпожу в окружении небольшой свиты.       Он скрывался от их глаз в тенях деревьев, используя свои привычные навыки маскировки. Но ему не пришлось долго оставаться тайным наблюдателем. Отослав сопровождающих, заклинательница подошла прямо к нему и жестко отчитала за ребячество.       Оказывается, она раскрыла его. Даже если и не увидела глазами, то что-то определенно сообщило ей о его присутствии.       «Быть может, ощущение близости духа падающей жар-птицы?» — предполагал Вэй Усянь, позже анализируя ситуация.       А тогда, находясь перед первой госпожой ордена Лань, он забавлялся, разыгрывая роль провинившегося, осознавшего и раскаивающегося, но вместе с тем недоумевал, была ли эта женщина в самом деле матерью Лань Ванцзи.       Конечно же нет. То есть в точности как Цинхэн-цзюнь, который вовсе не был тем самым, о котором Вэй Усянь только слышал в своей прошлой жизни, и мама Лань Чжаня, стоящая перед ним теперь, не была именно той.       Только если Цинхэн-цзюнь немного все же напоминал то мнение, что осталось о нем, то его супруга — напротив. Хотя ее-то Вэй Усянь все-таки знал, ведь дух матери Лань Ванцзи остался жить подле домика, где заклинательница провела жизнь. Изведав все тяготы уединения, она осталась жизнерадостной и, даже умерев, не хотела расстаться с любимым мужем и детьми, особенно с младшим сыном, А-Чжанем.       Госпожа же, для которой Вэй Усянь создал талисман зияющей пустоты была порывиста и горделива. Даже списывая ее манеру держаться на последствия состояния ее духа, Вэй Усянь не мог отделаться от ощущения иллюзии и подмены.       Голос и интонации заклинательницы он помнил очень хорошо, но, стоило передать ей талисман зияющей пустоты, как в его сердце, словно заноза, засело смутное беспокойство.       К тому же, отозвав частицу своего духа из цилиндра цун, чтобы заставить его работать, как было задумано, Вэй Усянь вскоре после ощутил приступ слабости, как будто не вернул себе частицу себя, а напротив отдал, причем довольно много.       Попрощавшись с заклинательницей, он решил прогуляться и как раз проходил вдоль восточной стены Облачных глубин, когда у него в глазах вдруг потемнело, и он покачнулся. Если бы не шел близко к стене, и вовсе свалился бы навзничь в сугроб.       Прислонившись к мерзлой древесине, он зарылся лицом в сгиб локтя, слушая собственное срывающееся дыхание и легкий звон в ушах. — Вэй Ин! — раздалось в этот момент, кажется, сверху.       От неожиданности вскинув голову, Вэй Усянь никого не увидел, а на его невольно вырвавшийся вопрос: — Кто здесь? — никто не отозвался.       Отвлекшись на этот странный окрик, он сразу ощутил себя заметно лучше. Постояв еще немного, прислушиваясь к себе и окружающему, он наконец ушел ни с чем, так и не поняв ничего о том, что же с ним только что случилось.       В каждый из последующих семи дней с того события Вэй Усянь прокручивал в голове произошедшее во всех деталях, стремясь разобраться и испытывая все большие опасения. Ведь если его ощущения были связаны с талисманом, мать Лань Ванцзи может быть в опасности. А если причина в чем-то еще, то в чем же тогда?       Вчера они с Лань Чжанем проходили мимо восточной стены Облачных Глубин, но Вэй Усянь ничего не почувствовал и никого не услышал.       Сейчас Лань Ванцзи не было, он занимался делами, поэтому можно было пойти к той стене в одиночку. Думая так, Вэй Усянь поднялся и уже собирался одеться, чтобы выйти на улицу, но остановился.       «Я должен сперва все рассказать ему, — решил он, от чего его сердце забилось еще быстрее, но он упрямо повторил про себя. — Я должен сказать. Иначе уже просто невозможно. Теперь дело ведь не только во мне. Это же все-таки его родная мать.»       Двери цзиньши резко открылись, в комнату ворвался морозный воздух. Вэй Усянь обернулся на звук и не успел понять происходящего, только дыхание его в миг перехватило и, как ни пытался, он больше не мог ничего поделать с воздухом в легких: ни выпустить жалкие остатки, ни сделать новый вдох. Его тело будто пробил разряд. Короткий, но очень мощный удар в солнечное сплетение заставил онеметь и едва не лишил сознания. Как будто одним этим движением второй молодой господин Лань вознамерился выбить из него дух.       Рухнув на колени, Вэй Усянь продолжал смотреть вверх, впиваясь взглядом в неподвижное холодное лицо Лань Ванцзи.       Следующий удар опрокинул его на пол. Но он не потерял ясность зрения и не отвел глаз, когда заклинатель в белом молниеносно бросился на него, продолжая безжалостно избивать.       Никогда прежде Вэй Усянь не ощущал от него такой ярости, граничащей с помутнением рассудка. Предположить получалось только одно: «Уже слишком поздно.»       Удары сыпались на лицо. Кровь с рассеченной брови норовила попасть в глаз. Во рту стоял металлический привкус.       «Тело обычного человека не продержится долго. Он в самом деле может убить меня,» — подумал Вэй Усянь отстраненно, как будто все происходило не с ним.       Он попробовал повернуть голову, чтобы выпустить кровь изо рта, не зная даже, будет ли в силах произнести после этого что-то и успеет ли.       Но вдруг град тяжких ударов прервался.       Все потому, что Вэй Усянь не оказывал ни малейшего сопротивления, а когда начал поворачивать голову, полуприкрыл веки.       Лань Ванцзи замер, глядя на кровь на его лице и пытаясь взять в толк, почему тот и руки не поднял, чтобы попытаться защититься? Уловка?       Даже освободив горло от крови, Вэй Усянь не мог ни нормально вдохнуть, ни тем более что-либо сказать, поэтому он лишь медленно повернул голову и снова посмотрел на неподвижно нависшего над ним Лань Ванцзи, непроизвольно приподняв брови в немом вопросе.       Выдержать этот взгляд второй Нефрит Лань был не в силах. Он сгреб в кулаки одежды на груди Вэй Усяня, отрывая его от пола, и потребовал, рыча: — Кто ты такой?! Говори! — Я — Вэй Ин, — сдавленно прохрипел Вэй Усянь. — Ты…       Едва услышав это признание, Лань Ванцзи с силой впечатал его спиной в пол, вырвав стон боли.       Но после этого новых ударов не последовало, и Вэй Усянь предпринял еще одну попытку заговорить: — Твоя мама. Как она? — Как ты мог! — с горечью воскликнул Лань Ванцзи, снова приподнимая его.       Вэй Усянь обмер. Но не от предвкушения новой боли, а от слов Лань Чжаня. Избитый буквально до полусмерти, он услышал в голосе любимого человека такое страдание, что сразу же подумал о непоправимом. — Ты —тварь! Отродье! Как ты мог?! Кто дал тебе право? Кто! — кричал Лань Ванцзи, с силой встряхивая его. — С чего ты взял, что можешь выбирать между людскими жизнями?! Почему? Почему… — Не понимаю, — с трудом выговорил Вэй Усянь, смысл последних прозвучавших фраз действительно ускользал от него. — Почему ты выбрал именно ее? Почему не сюнцю? За что все это сюнчжану? — Что? — Вэй Усянь даже дернулся в удерживающих его руках от неожиданности. — Лань Цин? — Он любил ее всем сердцем! Отдал всю душу! Он так ждал! Так верил тебе! А теперь… — Лань Цин… — беззвучно повторил Вэй Усянь.       Пусть Лань Ванцзи ни разу за все время не упоминал о том, что супруга его старшего брата также пыталась принять частицу духа падающей жар-птицы, звучащие слова резали Вэй Усяню сердце, напоминая, как в прошлом он точно также не смог спасти жену Лань Сиченя. — Тот, кто однажды едва не уничтожил все сущее, никогда и ничего не сможет спасти! Ты разрушаешь все, к чему прикоснешься! Но мы не позволим тебе продолжать! И многосотлетний дух можно уничтожить! — голос Лань Ванцзи стал холоден и глух. — Справедливо, — выдохнул Вэй Усянь, уронив тяжелые веки.       В этот момент он и сам уже не хотел жить.       Пораженный столь покорной реакцией, Ханьгуан-цзюнь замолчал. Снова глядя на кровь и багровеющие потеки на этом лице, он едва мог сдерживать подступающий к горлу ком.       Вэй Усянь ощутил, как его подняли на руки.       Испытав каплю утешения от одного этого жеста, он смог устроить голову на плече Лань Ванцзи и неосознанно шевельнул рукой. Он столько раз обнимал его за шею, столько раз оказывался на руках, что этот жест стал инстинктивным.       Но в этот раз он оказался не в силах завершить его, рука безвольно упала, свешиваясь вниз, от поясницы по телу побежало прохладное онемение. В следующий миг Лань Ванцзи бросил его на кушетку в дальней части цзиньши.       Охнув от боли, Вэй Усянь не мог даже немного изменить положение тела под заклятием неподвижности, а второй Нефрит ордена Лань в мгновение ока вернулся в основную часть комнаты, на самом деле вовсе не желая заботиться о нем.       «Он же сказал, что мой дух уничтожат», — напомнил себе Вэй Усянь.       Сейчас он уже сомневался, что кому-то вообще придется беспокоиться об этом.       По всему телу разливались свинцовая тяжесть и мучительная ломота. В горле стояла кровь. Повезло, что он лежал немного на бок, и она стекала с уголка губ, иначе Вэй Усянь рисковал бы захлебнуться собственной кровью.       Терзаемый болью, не в силах пошевелиться, он не замечал, как из глаз катятся слезы, солью своей разъедающие ссадины на лице. Отрывисто дыша, он претерпевал все страдания, кажущиеся ему предсмертными, молча, сочтя их закономерным итогом своей малодушной скрытности.       За все семьдесят четыре дня пребывания в этом мире, он не нашел подходящей возможности и даже толком не искал ее. Хотел сделать сначала что-то хорошее. Хотел порадовать любимого человека. Но отношения матери и сына в этой жизни видимо были иными, чем Вэй Усянь привык полагать. Прочной сокровенной связи между ними очевидно нет.       В этом мире все другие и всё другое.       Он же принялся действовать, ничего толком не понимая и даже не решаясь уточнить.       Тот, кто однажды всё разрушил, никогда ничего не сможет спасти.