A little more conversation

Место встречи было оговорено вечером накануне. То был не шибко популярный клуб, о котором, однако, ходило немало слухов. Одни гласили, мол, произошло там нечто страшное, притом непосредственно связанное с местными преступными бандами. Потому и ценники стали подозрительно низкими: нужно ведь теперь возвращать напуганную клиентскую базу. Иные же интриговали регулярным проведением незаконных рейвов среди наркоманов и прочих людей, считавшимися представителями низших слоёв общества. И, признаться, оказаться незваным участником подобного сборища Бомгю отнюдь не хотел. Тем не менее, вот он — прямо у входа в ожидании своего дорогого друга, что обещал подойти как раз с минуты на минуту. Весь на нервах, которые едва ли успокаивала уже третья за десять минут сигарета (электронка в подобных обстоятельствах даже не сошла бы за плацебо). Ко всему прочему, сомневаться в происходящем побуждал ещё и выбор одежды: не изменяя привычному около классическому стилю, он не был уверен, насколько хорошо его чёрный костюм подходил подобному месту. Но, как он себя оправдывал, костюм был не классика, а модерн(!): свободного кроя, но не висящий на стройной фигуре; а, кроме того(!), под пиджаком тускло сияли нити чёрной майки с глубоким, нет, вопиюще неприличным вырезом, что, как Чхве привык полагать, в серьёзные заведения не надевают. Только совсем наверняка он этого не знал, ведь никогда подобных мест не посещал, и понятие клубного дресс-кода у него строилось лишь на основании просмотренных сто лет назад фильмов. Переживания эти значительно укрепили проходившие мимо люди в простых синих джинсах. Мало того, так ещё и здешние студенты словно только с пар туда явились: держа в руках куртки, а сами облачённые в растянутые толстовки и с убитым выражением блеклых лиц. Таким образом, спустя мучительные пять минут голова бедного, вдребезги разбитого глупым стыдом парня трещала по швам от навязчивого вопроса: за каким хреном он так вырядился? Радовало одно: с этими мыслями он далеко ушёл от основной проблемы, которая билась в нём без остановки с прошлой встречи с Ёнджуном. Собственно, именно последний той самой проблемой и был. Слишком странно рядом с ним всё от начала до конца. То улыбку не унять, то в жар от внезапного прикосновения бросит — разве такое может вызывать обычный друг? Бомгю не знал и не мог от этих размышлений спрятаться. Однако только ему наконец удалось занять себя чем-нибудь нейтральным (разглядывание потрескавшихся от гитарных струн пальцев всегда его успокаивало), как кто-то почти невесомо похлопал его по плечу, а обернувшись, парень застыл как вкопанный, не узнавая человека перед собой.       — Привет? — спросил подошедший с улыбкой и совсем рассмеялся, глядя на гримасу абсолютного шока перед собой. — Я готов хоть каждый день менять причёску, лишь бы ты почаще с таким лицом стоял. — Бомгю смешным это не казалась совершенно. Он целиком опустел и никак не мог отделаться от удивления и жгучего чувства внутри. Ёнджун теперь был с короткими чёрными волосами, а Гю — со смертельным ранением прямо в сердце. — Ну так как тебе?              — Горячо, — ответил он, не задумываясь, и тут же прикусил язык. А человек рядом словно даже изменился в лице, и эта его вечная усмешка стала казаться куда менее доброй, чем прежде. Теперь от него веяло абсолютно иной атмосферой — хитрой и даже малость опасной. Бомгю разрывало от противоречивых желаний сбежать или расплавиться под этим взглядом полностью, испаряясь от жара в груди. — То есть, очень круто, тебе очень идёт, очень… Но чего вдруг? — улыбка, которую он пытался натянуть, вышла кривой и ни капли не искренней. Но Джун, кажется, прочёл своего друга за секунду от корки до корки и выглядел довольнее, чем когда-либо.              — Корни отрастали, да и цвет яркий поддерживать непросто. Вот и решил вернуться к истокам, — смех его также не заставлял Бомгю улыбаться в ответ. Он всё ещё был поражён, раздавлен и совершенно уничтожен необъяснимой эмоцией, что крыла его чудовищной волной из раза в раз, когда он встречался с Джуном взглядом. А смотрел он на него почти непрерывно. — А ты, кстати, тоже потрясно выглядишь. Мне нравится эта майка, — сказал он и лёгким ловким движением одёрнул ворот на чужой одежде. — Всех девчонок себе забрать собрался? — сказал он чуть тише и, наклонившись ближе, подмигнул. Бомгю утратил ощущение реальности в тот же миг на весь будущий вечер. Внутри клуб совсем не отличался от представлений, выстроенных перед приходом: всё помещение залито лиловым неоном, изредка вспыхивая и ослепляя белым светом прожекторов; громкая музыка била по ушам, а современный декор представляли множество флуоресцентных надписей на стенах и минималистичная тёмная мебель (абсолютно неудобная на вид). Удивил только факт наличия двух залов — танцевального и барного, где завывания из громадных напольных колонок были не так хорошо слышны. Туда ребята и отправились, не задерживаясь надолго в пьяной толпе. Несмотря на гул голосов и отзвук музыки из соседнего зала, бар даже можно было назвать уютным. А всё потому, что диванчики здесь оказались не такими уж и жёсткими, свет уже не бил в глаза яркими вспышками, а мягко касался лица из тусклых настенных светильников, а по углам возвышались в крупных фарфоровых вазах изящные экзотические растения, которые Бомгю всегда отмечал с особой радостью. Действительно, разочаровался он, пожалуй, рановато. Заняв столик в углу и заказав пару коктейлей для разогрева, парни наслаждались компанией друг друга. Молча, без стеснения. Когда спустя несколько минут принесли напитки, разговор пошёл сам.       — Всё-таки здесь не так уж плохо, — задумался Бомгю, потягивая лонг-айленд через трубочку. Сомнительный выбор для своего первого коктейля за вечер.        Ёнджун отпил из стакана что-то притягательно красное и кристально чистое, точно как газировка. Он делился с Бомгю названием, но то даже на мгновение не отпечаталось в его памяти.       — Почему «всё-таки»? Что-то слышал?              — Да слухи всякие. Про тусовки странные и преступность. Хотя, наверное, про каждый клуб ходит немало таких, верить незачем.              — Ну, — стакан опустился на стол, а Ёнджун расправил плечи, укладывая руки на спинку дивана, — ты прав, обо всех всякое болтают. Но здесь ничего подобного не случалось, будь уверен.              — Откуда знаешь?              — Работал тут долгое время, к тому же с людьми, что были чуть ли не с открытия. Словом, я бы уж точно знал, произойдя что-нибудь эдакое.       — Значит, мы твоих старых друзей проведать пришли? — спросил Бомгю с улыбкой.              — Если бы. Все ушли в поисках лучшей работы, лучшей жизни. Надеюсь, нашли.              — А что насчёт тебя?              — Меня? Меня и так всё устраивает, я ведь говорил, — сказал он так уверенно, словно озвучил годами заучиваемую фразу, будто бы даже с напускным убеждением. Бомгю хотел возразить в неверии чужим словам, но тот продолжил: — Хороший бар, много хороших людей, сносная зарплата, особенно в совокупности с дополнительным заработком. Всё как надо.              — Что ж, — подытожил Гю, — если верить тебе, то место наверняка хорошее. Отведёшь меня туда как-нибудь? — сказал он больше играючи, но доля надежды всё равно теплилась в его душе.              — Конечно, без проблем, — ответил он неожиданно легко, что Бомгю даже растерялся, но докучать с темой работы больше не стал. Спустя час с четвертью он уже даже не помнил об этом разговоре — весь был поглощён музыкой и танцами, а алкоголь в организме позволял выпустить все эмоции наружу. Парень просто отрывался на славу, лишь мельком поймав себя на мысли, что ходить в клубы не так уж скучно. А отрывался он, почти беспрестанно глядя на Ёнджуна, что отошёл заказать им ещё по коктейлю, но разболтался с каким-то мужчиной за баром, заставив младшего чувствовать себя не в своей тарелке. Бомгю был парень не промах и вполне успешно развлекал себя сам, но они ведь пришли вместе. Он раньше вообще в подобных заведениях не бывал, а за эти долгие пятнадцать минут уже успел ощутить себя нагло и совсем не по-дружески оставленным. Но это лишь мимолётно. Поглощённый обстановкой и алкоголем в крови, он бы даже не заметил чужого отсутствия, если бы за барной стойкой, в метре от Ёнджуна, не сидела миловидная девушка, что строила Бомгю глазки на протяжение всего этого времени. Флиртуя на расстоянии, она почти отрывала его от другой картины: мужчина в чуть ли не светящейся в полумраке белоснежной рубашке одаривал его друга совершенно непонятного рода взглядами и касаниями, стать свидетелем которых Бомгю не был готов. Когда мужчина мягко накрыл его ладонь своей, он понял, что всё же пилил их обоих взглядом всё это время и теперь должен отвернуться. Это не то, что он должен был увидеть. Так почему же у него никак не выходит отвести глаза? Парень всё продолжал смотреть и падать духом куда-то так глубоко, откуда самому себя не вытащить. Ловить каждое движение мужчины, что моментально стал ему ненавистен, и наблюдать за сладким смущением на разморенном алкоголем лице. «Я не должен это видеть», — уговаривал себя Гю, но как он мог отвернуться? Видеть Ёнджуна таким ласковым и кротким было слишком новым ощущением. Оно словно отвесило ему хлёсткую пощёчину, заставив замереть то ли от шока, то ли от ужаса. «Что я должен делать?» — он не знал совершенно. Взгляд его словно прибило гвоздями к чужой улыбке. Такой обаятельной и соблазнительной — он никогда не смотрел так на Бомгю, а последний наконец только что одёрнул себя на чувстве, так сильно походившем на зависть, но гораздо страшнее: более подлом, остром и нестерпимо зудящем. Решительно метнув взгляд в сторону, он заметил ту самую кокетливую брюнетку. Плывущей походкой она направлялась прямо к нему в объятия, и тот отнюдь не был против (хотя сам бы себя, скорее, попросту счёл безвольным в оковах высокого градуса), но ими двигали очевидно разные цели. Девчонка была твёрдо настроена уехать с ним домой, а Бомгю вдруг ощутил резкую и пожирающую нехватку любви. Чьей? Даже под громкие хаотичные звуки из колонок они лишь плавно покачивались в руках друг друга, пока Бомгю не понял, что это не то. Девушка с её маленьким ростом и коротким каре, что так мило обводило линии её чуть пухлых щёк, несомненно была симпатичной — точно в его вкусе, ласковой, открытой. То, что надо, но…       — Всё, хватит. — Чувство неправильности в конечном итоге заслонило всё вокруг. Девчонка удивлённо хлопала глазами, тупо пялясь на его лицо, пока это бестолковое выражение не сменилось раздражением. — Я устал, извини, — сказал он и собрался уйти прочь с танцпола, но та крепко схватила его под локоть. Она много что лепетала сначала от непонимания, а затем из-за разгоревшейся ярости, пока из её уст не донеслось ошеломляющее: «Ты, гад, облапал меня, а теперь просто уходишь?» — и Бомгю застыл, не найдя ответа. «Не было такого», — думал он, но высказать был не в силах. Со временем опьянение только сильнее разрушало его способности контролировать собственное тело. Она ещё активнее напирала на него, пытаясь докричаться до затухающего разума, а Гю так и стоял, нелепо прожигая взглядом пространство, пока не подпрыгнул от неожиданного касания на своей талии.       — Малышка, будь добра, отпусти этого беднягу. Он совсем не в состоянии дать то, что тебе нужно, — Ёнджун говорил как сквозь закрытую дверь: слова доносились до Бомгю тихо и иногда обрывками, ведь сейчас он был полностью украден ощущением того, как старший всё крепче прижимал его к себе, стоя позади. Девчонка, кажется, встрепенулась, но старший с впечатляющим умением успокоил её и заставил быстренько скрыться в толпе, обиженно закатив глаза. А рука Ёнджуна до сих пор мягко покоилась на его животе, обнимая и притягивая всё ближе, почему младший постепенно начинал таять, медленно падая на крепкую мужскую грудь.       — Ты как? — спросил старший, возвращая наконец своего друга в реальность. Бомгю словно током ударило осознание ситуации, в которой он оказался. Ёнджун держал его настолько близко, что все слова отдавались тёплым дыханием по коже, а надёжное твёрдое касание выглядело настолько правильным, что едва ли казалось нормальным. Сердце бешено колотилось вразрез с общей тяжестью и странной тягучестью обмякшего тела, и как в тумане Бомгю заставил себя отпрянуть и взглянуть парню в глаза. Ужасная ошибка. Нежность в чужом взгляде заставила ноги подкоситься, а в руках ощутилось лёгкое покалывание.       — Что-то странное, Ёнджун, — сказал он с нарастающей внутренней паникой. — Это точно что-то странное, я не понимаю.       — Что случилось? Тебе плохо?              — Я не знаю, как мне, — внутри бушевала катастрофа, но все реплики выходили вялыми и растянутыми. — Мне… Как-то… С тобой… Я не знаю. Что со мной происходит? — он снова вернулся к чужим глазам, глядя так отчаянно и проникновенно, что и сам Ёнджун растерялся. — Это что-то неправильное. Мы неправильно всё поняли. Это не то, иначе не было бы так сильно... — все его изречения всё больше походили на пьяный бред, и Ёнджун совсем не мог уловить суть.              — Что мы не поняли? О чём ты говоришь?              — Да о тебе, блин. Мне так с тобой… Так... — сказал он и упал тяжёлой головой на чужое плечо. И это оказалось слишком хорошо. Необыкновенно приятно, словно так оно и должно быть. — Я не понимаю, что это такое. Раньше такого не было. Ты знаешь, что со мной? Ёнджун молчал слишком долго. Настолько, что Бомгю почти забыл, о чём говорил. Но только ему показалось, будто его друг бережно прильнул щекой к его волосам — чересчур надолго, чтобы не заметить — как мозг вскоре растворил это ощущение, приняв за пьяный мираж.       — Думаю, тебе на сегодня хватит. Сколько ты выпил?              — Ты сам знаешь, сколько.              — Пойдём, отвезу тебя домой, — с усилием выдавленным ровным тоном сказал он и повернул парня к выходу. — Погоди только, одежду заберу.       — Подожди, — сказал Бомгю, не успев сделать и пары шагов, а затем неуверенно, со рвущимся наружу сердцем забрался обратно в чужие объятия, — можно мы ещё немного так побудем? Младший чувствовал, как тот задержал дыхание, будто бы поддавшись тому же болезненному трепету, что охватил его самого. Он знал, что эта волна захлестнула их обоих, и рад был кануть в пучину бездонных вод, стерпев каждый их ураган и водоворот с особой безнадёжностью и смирением. Немного привыкнув к ощущениям, он прижался крепче, вдыхая свежий аромат белой хлопковой безрукавки, и бездумно обвёл взглядом помещение. Всё вокруг шло своим чередом, будто то, что между ними происходило, действительно не имело никакой важности; было совершенной обыденностью, не стоящей даже крохотной капли внимания. Но оно стоило внимания хотя бы одного человека, что открыто презирал их взглядом, неизменно околачиваясь у барной стойки.       — Что за мужик смотрит на… — «нас», — на тебя?       — Не обращай внимания, — ответил Ёнджун, ласково поглаживая чужую спину, а затем рвано выдохнул, когда Бомгю, сам не понимая своего порыва, уткнулся носом в его шею, обжигая горячим дыханием чуть влажную от пота кожу. Младший осознавал, как всё сильнее гравитация тянет его вниз, как с каждой секундой человек в руках тает, точно нечто эфемерное, жестоко созданное его собственной, изголодавшейся по чувственной близости фантазии. Ему нужно было ощущать его. Настолько, насколько он мог себе позволить. — Давай уйдём отсюда, ладно? На этот раз Бомгю не протестовал, хоть и разрывался от сожалений. Тот мужчина всё смотрел, и от липкого взгляда необходимо было если не бежать со всех ног, то хотя бы скрываться. Он не помнил, как вышел на улицу. Такими же едва уловимыми обрывками пролетели воспоминания о том, как он сел в машину и назвал нужный адрес, как ощущал щекой твёрдое плечо, пробуждаясь от пьяной дремоты, и как его почти на руках вытаскивали из такси. Кажется, он действительно влил в себя лишнего. Ёнджун ловко повернул ключ в замочной скважине, пока Бомгю упорствовал против поцелуев с подъездной стеной. Он не понимал, почему этот парень на пороге его квартиры выглядел так гармонично и долгожданно. Как не мог поймать и мысль о том, какое тепло в нём разливает одно только присутствие старшего в родных стенах. Но больше всего его тревожил сейчас тот ошеломлённый взгляд, которым Джун обводил комнаты. Обсудить всё это он пока не был в силах.       — Я принесу воды, — сказал старший, скрываясь за углом кухни. Рухнув на кровать, Бомгю понял, насколько ему было жарко: то всё творили алкоголь и необычайно тёплая для ноября погода; даже сам воздух будто пропитался чем-то влажным и странно изнуряющим. Капелька пота с лёгкой щекоткой скатилась по виску, и парень стянул с себя майку. «Так-то лучше», — заключил он, распластываясь звёздочкой. Вернувшись, Ёнджун на короткое мгновение замер в дверях, но затем уверенными твёрдыми шагами подошёл ближе.       — Держи, — тихо сказал он, опускаясь на пол рядом с кроватью. Стакан Бомгю послушно принял и вмиг опустошил.       — Как чувствуешь себя?              — Жарко. И странно.              — Что ты имеешь в виду под «странно»? — спросил Ёнджун осторожно, словно в опаске перед ответом.              — Не знаю, как описать, — едва смог выжать из себя Бомгю. Слова будто расплывались в воздухе подобно кругам на воде — по мере отдаления от главной мысли всё плавнее и размашистее, — и это ощущение потери самого важного, чёткого ужасно раздражало. Лучше было не говорить вообще. Ёнджун глубоко вздохнул и уткнулся лбом в изгиб локтя на матрасе, а Гю, немного охладившись, медленно перевёл взгляд на его тёмную пушистую макушку. В лунном свете из окна волосы блестели и слегка отливали глубокой синевой. «Красиво, — подумал младший и завёл пальцы меж чужих прядей, наслаждаясь их мягкостью и приятной гладкостью. — Наверное, у меня такие же, когда только покрашусь». Ёнджун вздрогнул, но головы не поднял, и Бомгю продолжил играть с его волосами, уже перевернувшись на бок. Под градусом в голове словно приоткрылась тайная дверца. В комнату, куда парень привык бросать все свои страхи и сомнения, запирая их на десятки замков, только бы никто не вошёл. Даже он сам.       — Ты правда не считаешь меня странным? — спросил он вдруг.              — Конечно не считаю, с чего бы? — пробормотал Ёнджун, аккуратно поднимая голову, чтобы взглянуть другу в глаза.              — Я вечно лезу к тебе. Пытаюсь что-то сказать, но сам себя совсем не понимаю, хотя думаю, что ответ буквально на поверхности. Я чувствую себя дураком. Даже не могу описать, что чувствую, и пытаюсь заставить тебя решить это вместо меня. Я такой глупый и неосознанный, самому от себя плохо, — оторвавшись от чужих волос, он накрыл лицо ладонями. Лишь на секунду, словно прячась.              — Ты просто… Может ли быть, что ты просто чувствуешь слишком много для того, чтобы суметь в этом разобраться? — спросил Ёнджун вкрадчиво, словно тайну, и Гю встретился с ним взглядом.              — Сложный вопрос. Что, например, я могу чувствовать?              — Не знаю, — улыбнулся он так таинственно, что Бомгю показалось, словно знал тот, напротив, куда больше, чем он мог представить. — Хочешь разобраться в этом вместе? Внезапно для них обоих Гю тихо взвыл и снова спрятался в ладони.       — Я не могу заставлять тебя решать мои проблемы, у тебя и своих достаточно. Я же вижу, с каким лицом ты говоришь, что тебя всё устраивает. Старший застыл на секунду, словно насквозь раненый этими словами как пулей, но тут же смягчился и посмотрел на парня так чутко и значительно, что у того перехватило дыхание.       — Помощь — это не то, чего следует бояться. Если не можешь с чем-то справиться один, то совсем не позорно обратиться к кому-то… кто рядом. В этот момент Гю словно с прыжка погрузился в воду. Сердце его будто переклинило, и оно вновь стало работать уже совсем по-другому: упорнее и куда ощутимее прежнего.       — А ты… рядом? Но Ёнджун лишь улыбнулся и продолжил смотреть, подперев щёку ладонью. Мягко, ласково, почти любовно — так, что Бомгю забыл, как дышать. Он не представлял в этот момент ничего, не строил теорий, пытаясь залезть в чужую душу — в голове только пустота и томительное ожидание прямого ответа. Которого, по сути, не последовало. Загадочно опустив глаза, старший взглянул на часы на руке младшего и сказал совсем просто:       — Поздновато уже. Пойду я, наверное. А Гю, совсем отстранённо, будто ни капли не испытывая надежды, спросил:       — Остаться не хочешь? Поздно, на такси зря потратишься. — И уговаривать парня, на удивление, долго не пришлось, словно он лишь ждал этого предложения, уходя задумчиво и нерасторопно, на ходу то одежду поправляя, то затылок почесав. В следующее же мгновение матрас справа от младшего прогнулся и ребята молча смотрели друг на друга на протяжении нескольких минут. В этом моменте Бомгю, бегающий от таких долгих зрительных контактов, совершенно не чувствовал никакой неуместности. Чужие глаза были такими глубокими, что парень думал, как вот-вот копнёт ещё чуть глубже и откроется ему клад — то, что Ёнджун всегда с усилием от всех прятал. Он смотрел и не мог наглядеться, казалось, будучи поглощённым темнотой этих глаз, только найти в них ничего в конечном итоге так и не смог. Ёнджун даже пьяный был открыт ровно настолько, насколько разрешал себе открыться, и стоило Гю лишь блеснуть надеждой, будто бы он что-то заметил, как тот прикрыл глаза и лёг на спину. Бомгю поступил так же, а затем и вовсе повернулся к другу спиной. Что-то продолжало ныть где-то в груди, и, лёжа совершенно от Ёнджуна отстранённым, он ощущал это ещё сильнее. Джун ведь был так близко впервые, а он просто отвернулся от него, хотя сам же предлагал остаться. Зачем он предлагал? Поехал бы он домой и пусть! Это ведь совсем Бомгю не касается. Так на что же он надеялся? Что он всё-таки чувствует? Разве это дружба? Точно дружба? Почему из-за этого необыкновенного парня всего стало так много и мало одновременно? Следующие несколько минут они лежали молча, и младший уже начинал потихоньку засыпать, когда вдруг ощутил на себе холодное скользящее касание.       — У тебя так много родинок, — как сквозь сон прошептал Ёнджун, водя холодными пальцами по голой коже спины. — Целые созвездия можно расчертить.              — Они не только на спине. Их везде много. Я долго комплексовал из-за этого в детстве.              — Зря. Это очаровательно. «Очаровательно», — это слово въелось Бомгю в подкорку.       — Они очень маленькие, но их всё равно умудрялись замечать. Кто-то даже назвал их однажды мышиным помётом, — сказал Гю и тихо рассмеялся, ответного смеха не расслышав.              — Придурок, — ответил Ёнджун и спустился ладонью по рёбрам к талии. Кожа постепенно покрывалась мурашками. Что происходит? Бомгю неосознанно нежился от чужих прикосновений и всем телом пытался быть ближе, насколько это только возможно. Просто быть ближе — разве это такое уж странное желание?       — У тебя такие ладони тёплые, хотя пальцы как ледышки, — пробормотал Гю, переворачиваясь на спину.              — Извини, — Ёнджун поджал губы и излишне резко убрал руку. Бомгю не хотел этого. Вернее, стремился он вовсе не к этому. В голове не было конкретного плана, но всё равно это было совершенно не то. Почему он прекратил? Младший всё ещё соображал слишком плохо. В голове одни вертолёты летали, и в одиночестве поддаваться их окружению было совсем уж страшно.       — Ёнджун, — едва слышно позвал он.       — М?              — Мне плохо. Ты… Ты можешь… — он сам не понимал, что.              — Довести тебя до ванной?       — Дурак, — обиделся Гю и повернулся лицом к лежащему парню. Глаза его были закрыты, одна рука под щекой, а вторая пригрелась меж бёдер. Нарушать такое сладкое положение Бомгю не посмел, даже всем сердцем желая чего-то. Он смог сдержать себя в руках. Казалось, старший серьёзно вымотался за этот вечер, и сам Гю был в состоянии не лучше, а потому только удобнее улёгся на своей половине кровати и вскоре уснул. Быстро и крепко. Давно он не спал так спокойно. Как не спал и Ёнджун, ощущая рядом чужое тепло, но об этом Бомгю узнать было не дано. Утро для них наступило ближе к полудню. Младший первым открыл глаза и долго отходил ото сна, где видел массу несуразных образов и локаций. Ему очень редко являлись сны, и он неслабо удивился, поймав себя на одном из ярких. В голове было пусто настолько же, как и в желудке. Живот урчал от голода, а голова раскалывалась от похмелья, и это всё подкреплялось жутким привкусом во рту. Нужно было срочно почистить зубы или хотя бы смочить горло водой: сухость делала мерзкий привкус ещё страшнее. Нехотя он перевернулся с левого бока на спину, желая раскинуть в стороны конечности, и совершенно случайно заехал рукой по чему-то твёрдому, не сразу понимая, что зарядил человеку рядом прямо по грудной клетке. От удивления он мигом взбодрился и накрыл рот ладонями, встречаясь с хмурым выражением справа от себя.       — Пробуждение не самое приятное, к твоему сведению, — буркнул Ёнджун и тут же снисходительно улыбнулся, щуря глаза от дневного света.              — Извини, я забыл, что ты здесь.              — Звучит довольно обидно, — посмеялся тот, переворачиваясь на бок. — Итак, с добрым утром?              — Взаимно, — всё так же поражённо ответил Бомгю, глядя в чужие глаза. Такие сонные и честные — редкое зрелище, когда Ёнджун не пытался даже взглядом сулить уверенность и безразличие. Сейчас он выглядел до того искренне и… мило, что сердце тотчас же зашлось с невероятной скоростью. — Как спалось?              — Неплохо. Хотя обстановка немного напрягает, — с неловкой улыбкой ответил тот, сладко потягиваясь, а Гю непонимающе свёл брови. — Это точно твоя квартира? Ощущение, будто… Не знаю. Не будь здесь так чисто, я бы решил, что она брошена, — сказал он то, что Гю так боялся услышать. То и была причина, по которой он не звал никого в гости. По которой он врал Миён, что живёт с вредным соседом, чтоб та не просилась к нему домой. Все подобные высказывания были неприятно смущающими, особенно сейчас, когда их автором был Ёнджун.       — Извини? — единственное, что сумел выдать его не до конца пришедший в дневное рабочее состояние мозг, на что Ёнджун скорчил недовольное выражение и посмотрел на парня так, словно тот был полным идиотом.              — Брось ты, я ведь не потому спрашиваю. Просто не понимаю, ты… Тебе самому не грустно здесь находиться?              — Грустно.              — Тогда почему не разбавишь это всё чем-нибудь? Какой-нибудь мелочёвкой, украшениями.              — Я не умею таким заниматься. К тому же, раньше я проводил здесь очень мало времени. Сначала с друзьями таскался, потом с Миён всегда где-то шлялись…              — Погоди, а сейчас что? Почему «раньше»? Что изменилось?              — Ну… Знаешь, бывают эпизоды в жизни, когда чувствуешь себя, ну… хреново, и на всех окружающих это сказывается. Вот друзья начали раздражаться с моей раздражительности, а с Миён я разругался, — при упоминании ссоры с Миён парень нервно поджал губы, понимая, что пошёл полностью наперекор её предупреждением и просьбам. Только почему-то от этого не было стыдно даже на толику.       — То-то она не в себе в последнее время. Мириться не собираешься?              — Не думаю. Надо бы нормально с ней порвать. С ней я только раздражаюсь сильнее, ничего хорошего.        В ответ на угрюмость младшего, старший усмехнулся и заулыбался так счастливо, что весь негатив в Бомгю как ветром унесло.       — «Раздражаюсь», «раздражает»… Не человек, а сплошная агрессия. Ты её со всего мира собираешь, что ли?        Бомгю от неожиданности этих слов пронзил смех, словно коротким хлопком, и он тут же удивлённо взглянул на друга.       — Как ты можешь говорить об этом так легко и довольно? — спросил Гю, не переставая улыбаться.              — А как надо? Нахмуриться и делать вид, что твой характер — это один сплошной кошмар?              — Ну, нет, но…              — Ну вот и всё. Бомгю, люди либо будут пытаться исправить тебя до той степени, в которой им будет с тобой комфортно, либо просто примут, и с ними тебе самому окажется легко и спокойно. Если ты вспыльчивый, то ты вспыльчивый, и не надо винить себя во всех своих бедах. Понимаешь, о чём я? — быстро и уверенно проговорил Ёнджун, вскочив с кровати. — Я не психолог, но мне кажется, ты просто слишком сильно ограничиваешь себя в эмоциях. Если бы ты разрешил себе чувствовать, в тебе бы столько всего не копилось и потом не выплёскивалось на окружающих. Разве не легче, когда сразу высказываешься о том, что тебе не нравится, пока это секундное раздражение не превратилось в огромный снежный ком, который тебя потом с головой накроет?              — Было бы это так просто.              — А что, так тяжело было рассказывать об этом мне? Тяжело было делиться своими переживаниями?              — Ты другой, от тебя я не хочу прятаться. После озвученного замерли оба. Ёнджун — в дверях с носками в руках, а Бомгю на кровати, пригвоздив намертво взгляд к потолку. Младший прокручивал каждое сказанное слово раз за разом и в каждый, как первый, укоренял в себе мысль, такую простую и очевидную, но оттого не менее захватывающую и интригующую: Ёнджун — особенный. Так легко было это понять, всё словно лежало на поверхности; неясно было лишь одно: что это значило и как к этому относиться. Медленно он перевёл взгляд на парня, застывшего в проходе. Слова вертелись на языке, но Бомгю так и не удалось поймать ни единого; те словно уплывали от него, как маленькие прыткие рыбки в огромном пруду, которых он безуспешно силился зачерпнуть ладонями.       — Спасибо за доверие, — со сдержанной улыбкой Ёнджун почесал затылок и тут же продолжил. — Мы будем завтракать? Или скорее обедать… Я страшно голодный, пошли. — Последняя реплика уже скрылась за углом кухни. В холодильнике мышь строила себе виселицу, и Бомгю не смел ей мешать. Поэтому быстро схватил масло из дверцы и принялся густо намазывать им горячие, немного подгоревшие ближе к корочке тосты. Итак, угостить друга ничем особенным не вышло. Зато пришлось выслушать коротенькую лекцию о здоровье и правильном питании. Не то чтобы Ёнджун прямо-таки подобно мамочке сыпал наставлениями, но общий смысл был донесён вполне конкретно. Тем не менее, вопреки ожиданиям, раздражения это не вызвало, напротив — сладость заботы, которую Бомгю в тот момент не был способен правильно интерпретировать, принесла в то утро приятный нежный привкус, что сейчас так учтиво заполнял пустоту в голове, вызванную полным забвением событий вчерашнего дня. Ограничившись одним только чаем и парой тостов, парни подвинули стулья поближе к подоконнику (ножку стола Гю так и не прикрутил) и молча приступили к завтраку, устремив взгляды на улицу. А вид, к слову, с шестого этажа на город, залитый тёплым светом осеннего солнца, оказался по душе обоим. Слова в такую пору были излишни. Сидеть бок о бок с чашками горячего напитка и глядеть, как ветер колышет почти оголевшие деревья, как сгущаются синие тучи вдалеке, когда все звуки вокруг заглушает стук собственного сердца, — было слишком драгоценно, чтобы позволить моменту ускользнуть меж разговорами. В этом тихом наслаждении Бомгю перевёл взгляд на Ёнджуна. Тот ожидаемо настолько нырнул в глубину мыслей, что даже не заметил его внимательного, будто бы к чему-то призывающего взгляда. Такой отстранённый, печальный и даже мрачный; такой закрытый, но почему-то кажущийся откровенно близким. Просто сидеть и смотреть на него получалось сложнее, чем ожидалось. Младший находил себя слишком далеко, и это расстояние терзало его острыми когтями тоски и непонимания. Особенно, когда в голову забралось это непонятное желание, которое никак не поддавалось объяснению. От самого себя ему в эту минуту стало страшно, сердце заколотилось бешено, а ладони вспотели вовсе не от горячей кружки в руках. Когда чашка опустилась на подоконник, Бомгю уже чувствовал, как мутнеет его рассудок. Медленно он повернулся к другу и наконец поймал его взгляд, только выдержать его долго не сумел, как ни старался.       — Что-то случилось? — спросил Ёнджун. В голосе явно слышались нотки волнения, но было что-то ещё. Что-то, что так и подначивало Бомгю следовать своему главному желанию.              — Нет, ничего, — ответил он и упёрся взглядом в чужую руку, что подобно его собственной оставила чай на подоконнике и теперь недвижимо покоилась на коленях.              — Я тут подумал, — начал он тише прежнего, — у меня где-то в коробках закатная лампа валяется. С моим интерьером она совсем не гармонирует, поэтому спрятал, но могу принести тебе. Мне кажется, это отлично разбавит здешнюю серость, что думаешь?              — Я был бы… очень рад, — сказал Бомгю как сквозь сон. Он, несомненно, расслышал это любезное и безумно трогательное предложение, но на повестке дня в голове крутилось совсем другое. Далеко не лампа.              — Тогда принесу. Или ты заходи. А ещё у меня в старой комнате осталось много растений. Они тоже хорошо впишутся. Я могу сам приходить за ними ухаживать, если лень, мама всё равно хочет их выкинуть, а мне жалко.              — Я возьму их, спасибо, — ровно ответил Бомгю, снова отворачиваясь к окну. »…сам приходить и ухаживать…» »…приходить…» На секунду младший был решительно настроен заделаться в край бессовестным лентяем. В тот день Ёнджун ушёл ближе к вечеру, ссылаясь на ночную смену в баре. После его ухода квартира вновь опустела, словно даже не замечая присутствия её хозяина, ведь он, казалось, напрочь уже слился с царившей внутри душащей тишиной, и в ней же без остатка растворился. Но Бомгю не хотелось это принимать, впервые и до умопомрачения сильно. С неожиданным гостем что-то разительно изменилось, и эта остывающая атмосфера перемен всё ещё не давала ему вернуться к прежнему образу мышления. Так что спустя время он даже достал из чулана гитару и играл более полутора часов. Ему хотелось импровизировать, даже если получается очень сомнительно; выучить пару новых композиций, даже если ничего не откладывалось в памяти, — ему просто необходимо было занять себя тем, что приносит удовольствие, что приоткроет дверцу в давно откладываемое им Будущее. Сам тому удивившись, он открыл дневник и записал несколько строк: «Понедельник. 31 октября. Что-то происходит, и я не скажу, что это плохо. Я окончательно запутался и не понимаю себя сильнее, чем когда-либо раньше и даже не знаю, как к этому относиться. Сразу и плохо и хорошо — почему и каким образом вообще? Мне кажется, вчера что-то произошло, но я не могу вспомнить ничего особенного. Мы выпили, я потанцевал, потом пропасть, потом что-то странное. мужик какой-то, а самому мне… так волнительно, что ли. Мне кажется, я сделал что-то странное. Я думаю, что между нами что-то произошло. Я помню, что была ситуация… То ли танцевали мы, то ли… Я не могу говорить об этом открыто, но если воспоминания не подводят меня, то я в самой страшной растерянности из всех, что мне когда-либо приходилось переживать. Я не знаю, что будет, и совсем не люблю перемены, но даже со всем беспорядком в голове почему-то чувствую, что сейчас они к лучшему… Хотя блин, ладно, мне просто хочется в это верить. На этом всё.»